ГОНЕЦ ИЗ БУДУЩЕГО
Ирина ЧАЙКОВСКАЯВ связи со смертью Чингиза Айтматова по ТВ было сказано, что он создал произведения, вошедшие в хрестоматии, и что он печатался в «Новом мире». Мне стало обидно за такую внешнюю, чисто «престижную» оценку Айтматова, и я решила вспомнить, чем же писатель был дорог мне, читателю.
В связи со смертью Чингиза Айтматова по ТВ было сказано, что он создал произведения, вошедшие в хрестоматии, и что он печатался в «Новом мире». Мне стало обидно за такую внешнюю, чисто «престижную» оценку Айтматова, и я решила вспомнить, чем же писатель был дорог мне, читателю.
С Айтматовым – с его «Джамилей» и «Первым учителем» - свежий степной ветер вдруг ворвался в подернутую тиной советскую литературу; зазвучала пронзительная нота, очень искренняя и достоверная. Такого не было давно – с читателем заговорили серьезно и о самом важном – о жизни, смерти и любви. Через годы, уже в Перестройку, когда будут напечатаны запретные романы Пастернака, Гроссмана, Платонова, Булгакова станет ясно, что он, Айтматов, – слеплен из той же глины, что и они; просто по какой-то причине «охранители» дали ему высказаться и не заткнули рот.
По какой причине? Ну, например, по той, что все же тиран уже умер, наступило кое-какое послабление, названное «оттепелью». К тому же, был Чингиз Торенкулович национальным кадром – из горного киргизского кишлака, а продемонстрировать «дружбу народов» и «расцвет национальных литератур» советским руководителям ну очень всегда хотелось.
Постепенно мы узнали, что писатель из семьи репрессированного, что учился на Высших Литературных курсах в Москве, что пишет на русском... Все это добавляло интереса и ожидания. Кстати, одновременно с Айтматовым появился еще один очень талантливый писатель из Армении – Грант Матевосян, тоже со своей темой, такой же незамшелый и своеобразный. Но тот как-то быстро сошел на нет, я, во всяком случае, после первых интересных вещей больше о нем не слышала. А в случае Айтматова – путь оказался долгим и отмеченным открытиями.
Сейчас, ещё раз перелистывая в памяти его книги, убеждаюсь, что несмотря на «официальное признание» и даже вопреки ему, он был носителем народной правды, грозной и убийственной для тогдашних руководителей культуры, привыкших к фальшивому оптимизму и «прелестным картинкам».
Айтматов в своих главных романах «И дольше века длится день», «Плаха» писал:
- о потере родовой и исторической памяти (а кто как не «советский народ» был насильственно лишен своих корней и своей истории!)
- об апокалипсисе, наступившем для всего живого (а где как не в Советской стране высыхали реки и целые моря, были отравлены области и города и наконец
случился Чернобыль!)
- о юности, которой некуда деться, у которой нет жизненных перспектив (всем памятен советский «застой», с его фальшивыми реляциями вместо живой жизни).
Герой айтматовской «Плахи» повторяет путь Христа. И сейчас уже не так важно, что писатель первым прокричал о гибельном извозе наркотиков и о порожденных им проблемах, - главное для меня, что он не убоялся поставить судьбу современного паренька в ряд с судьбой «сына человеческого», как не убоялся и сравнения с уже тогда
известным булгаковским романом.
Во времена, когда, если дело касалось морали, предполагалось, что таковая должна опираться на «нравственный кодекс советского человека», Айтматов осмелился говорить о такой «просто человеческой» вещи, как любовь к ребенку, ради которой можно и стоит принести себя в жертву.
Не забуду его маленькой повести «Пегий пес, бегущий краем моря». Он – киргиз, в этой повести обратился к жизни и фолькору северных народов, если не ошибаюсь, нивхов. Для чего? Наверное, чтобы отойти от привычного взгляда и взглянуть на волнующий его вопрос глазами другого этноса, может быть, и потому, что его история-притча легко ложилась на место обитания и обычаи этого немногочисленного сурового народа, населяющего берега Охотского моря.
Представьте ситуацию: лодка, из-за шторма оказавшаяся далеко в море, в ней несколько охотников-нивхов и маленький мальчик, и на всех - небольшой бочонок с уже протухающей водой.
В этой жесткой повести взрослые один за другим добровольно уходят из жизни – бросаются в море, чтобы продлить жизнь мальчику, отдать ему свой глоток воды. Мальчик остается жить, но вовсе не казенный оптимизм диктует писателю такой конец.
Айтматов своей почти библейской по звучанию параболой приоткрыл для нас один из универсальный законов человечества; если по какой-то причине действие его прервется, прекратится и жизнь людей на планете и маленькие мальчики не выйдут на берег, чтобы продолжить предназначенный им путь.
Последние годы своей жизни Айтматов провел в Европе на дипломатической работе. Я знаю одну европейскую пару, которая благодаря ему, обрела семейное счастье и призвание. А было так: будучи послом в Брюсселе, он всех окружающих агитировал ехать в Киргизию, где такая сказочная природа и так много мест для приложения рук.
И вот двое прибывших в Бишкек из разных концов Европы нашли друг друга, юноша получил на бишкекских стройках закалку инженера, а девушка, выучившись петь в тамошней консерватории, теперь поет в одном из немецких оперных театров. Своим детям они рассказывают о дивной горной стране и о человеке, который их туда направил, словно предвидя их будущее...