ПАНИ ХЕЛЕНА

Я бежал, как угорелый, по лестницам нашего дома и кричал во весь голос: "Пани Хелену загрызли собаки!" Это была страшная новость нашего квартала. Еще никто точно не знал, что произошло. В соседней подворотне, где жила старая полька, пани Хелена, была бригада скорой помощи, участковый милиционер и толпился народ. Немного позднее до нас дошли достоверные сведения. Пани Хелена умерла два дня назад. Собаки, изголодавшись, набросились на ее труп. Кто-то заподозрил недоброе и вызвал милицию.

Ирония судьбы - она подбирала бездомных дворняжек. У нее их всегда было штук пять-шесть. Как она их кормила, сама перебиваясь на крохотную пенсию, оставалось загадкой. Собаки осложняли ее взаимоотношения с окружающим миром. Жила она в подвале, никому не мешая. Но вечно кто-нибудь бранил скверными словами ее уродливых питомцев, часто престарелых и хромых. Собаки, в свою очередь, были насторожены и недружелюбны к людям, рычали, тявкали и рвались с поводков.

Пани Хелена - высокая пожилая полька - вела себя независимо и с чувством собственного достоинства. Она сохранила следы былой красоты: свежий цвет лица, высокий открытый лоб и белые кудри волос.

Она предпочитала темную одежду, что еще больше подчеркивало ее худобу. Казалось, она вся состоит из одних костей. Ее огромные голубые глаза, где синева радужки отражалась в белках, были строгими, умными, странными. Они как бы ограждали ее от внешнего мира. Из-за них она получила прозвище "колдуньи".
Особенно жестоко пани Хелену донимали дети. Когда она прогуливала своих собак, дети принимались дразнить и задевать их, те поднимали визг и шум на всю улицу.

Я никогда не принимал участия в этих развлечениях. По нескольким причинам. Наша семья относилась к Пане Хелене иначе, чем большинство окружающих. Моя мама всегда с ней вежливо здоровалась и останавливалась поговорить. Она собирала косточки и съедобные остатки еды для дворняжек пани Хелены и оставляла маленькие пакетики у ее дверей. По большим праздникам мама приносила старой польке продукты и сладости.

Кто-то из детей однажды пустил слух, что настоящее имя пани Хелены - тетя Бася. И никакая она не полька, а самая обыкновенная еврейка, но по каким-то соображениям скрывающая это. Слух этот меня смутил. В польской "шипящей" речи пани Хелены никогда не было ни одного еврейского слова. Не могла же она все время притворяться, удивлялся я. Единственное подозрение у меня вызывало имя одной из белошкурых дворняжек - Моше. Но я не был уверен. Так что вопрос о тайной национальной принадлежности пани Хелены оставался для меня открытым, хотя она исправно посещала костел в нескольких кварталах от нашей улицы.

Еще была одна удивительная связь между нашей семьей и пани Хеленой. Мой дядя Арон, мамин брат, тоже был с ней знаком. Дядя был близок к нашей семье и часто бывал у нас. Одинокий человек - его жена и маленький сын погибли в гетто во время войны. Он меня баловал подарками и вниманием. И часто покрывал мои детские проказы. С ним мне было хорошо: ханукальные праздники, вылазки в кафе-мороженое, на мультфильмы. Он научил меня играть в шахматы и занимался со мной музыкой. Так вот: приблизительно раз в три месяца дядя Арон приносил пакет, назначение которого, но не содержание, я знал. Пакет предназначался пани Хелене. Дядя заходил к ней в гости.

Однажды я спросил у мамы, почему дядя навещает пани Хелену. И, как ни странно, получил ответ. Оказалось, что когда пани Хелена была учительницей, она преподавала сыну дяди Арона. И даже перед акцией в гетто предложила забрать мальчика и спрятать его. Но дядя решил, что как-то пронесет, и отказался. Когда вечером на семейном совете обсуждался вопрос о похоронах пани Хелены, я не удивился, что дядя Арон решил в них участвовать. И мне разрешили пойти с ним.

На похоронах я был впервые. Тело пани Хелены забирали из морга. Автобус опаздывал. Гроб был закрыт. Наконец, мы сели в старенький, специально приспособленный для похорон автобус с черной траурной полосой. Гроб стоял на подставке, а люди сидели по обе стороны на скамейках. Было несколько незнакомых мне старух и стариков, ксендз, соседи с нашей улицы, дядя Арон и я.
Автобус мчался на большой скорости, наверстывая опоздание. На поворотах гроб начинал подпрыгивать и постукивать. Дядя Арон сидел молча и отстраненно. Я чувствовал себя неуютно среди чужих людей. Погода была скверная: холодно, ветрено. Над городом нависли тяжелые тучи.

Когда мы приехали на кладбище и гроб вынесли наружу, выяснилось, что приготовленную могилу отдали на похороны другого покойника. Растерянные пожилые люди стояли под пронзительным ветром. Начал накрапывать холодный дождь. Никто не знал, что делать. Тут пригодилась расторопность дяди Арона. Он договорился сначала со смотрителем кладбища и увел всех в сторожку переждать. Затем разыскал гробовщиков и послал их копать новую могилу. Наконец, через час все устроилось. "Похоронить по-человечески порядочную женщину и то невозможно" - ворчал дядя Арон. Мне он велел оставаться в сторожке до конца обряда. Дождь прекратился.

Похороны кончились. "Мы пойдем с тобой пешком", - сказал дядя. Остальные сели в тот же автобус и уехали. Дядя крепко сжал мою руку. Мы должны были пройти несколько кварталов до трамвайной остановки. Шаг у дяди был широкий. Я еле успевал за ним, даже подпрыгивал. Казалось, он не замечал этого. В задумчивости повторял: "Ах, мальчик, мальчик, что ты знаешь... Какая была женщина - интеллигентная, культурная дама. Добрый человек, красивый человек!.."

Мое внимание привлекла сцена в скверике, мимо которого мы проходили. "Посмотри туда!" - сказал я дяде Арону. Возле стройного молодого дерева стоял человек и ощупывал его руками. На траве рядом лежала палка. Пальцы человека перебирали мокрую кору дерева. Казалось, что он играет на инструменте. Человек даже что-то подпевал себе, не обращая ни на кого внимания. Недалеко от него на скамейке сидела женщина. Она, видимо, пришла с ним. Холодные капли падали с ветвей, но человек продолжал свое дело. Я не видел его лица. Дядя сразу понял мое замешательство и недоумение. Он постарался меня успокоить. "Это слепой, - сказал он.- А это его дерево". Тут вдруг я понял, что пани Хелена по-настоящему умерла, что она больше не сможет ни видеть, ни слышать, ничего-ничего ощущать. Она умерла! Все случившееся - смерть пани Хелены, собаки, грызущие ее мертвое тело, занятая кем-то могила на кладбище - предстало передо мной чередой трагических несправедливостей.

Я заревел во весь голос. Человек у дерева и женщина на скамейке оглянулись. Дядя Арон растерялся. Я продолжал рыдать. Мне было жалко всех: пани Хелену, слепого, самого себя. Дядя Арон сказал тихо-тихо: "Боже мой, какой чувствительный мальчик: совсем как мой покойный Элик". Это было имя его погибшего сына, которое он произнес при мне впервые. Я замолчал. Потянул дядю за руку так, чтобы он наклонился, и поцеловал его.