ДЖАЙПУР

Рашиду, Виру и Радживу посвящается

РАШИД

- Нет, вы прочтите, прочтите, там все написано!

Рашид сует мне в руки замызганный блокнот. Я листаю наугад, из вежливости, исписанные разными почерками страницы. "Там и по-французски есть, посмотрите, увидите", не унимается Рашид, и тычет в блокнот пальцем как слепой: он не умеет читать. Он смотрит на меня, сияя от восторга, но без тени заискивания. Мне приходится сдаться, и я вглядываюсь в тетрадку, которая оказывается личной книгой отзывов Рашида. Нахожу и хвалебную запись французских туристов.

- Ну, что они написали, прочтите мне, вы же можете?

-Так ты не знаешь еще, что они тебе тут написали?

- Конечно, нет, как я могу знать? - Радуется Рашид

- А вдруг не то что-нибудь, плохое?

Рашид решительно мотает головой:

- Ни за что! Все пишут только хорошее, потому что все всегда мной довольны. Вот увидите!

Второй рикша согласно кивает. На Рашиде выношенная и не очень свежая темно-красная рубашка и коричневые шерстяные штаны. Из раскрытого ворота с оторванной пуговицей торчит молодая шея. Рашиду лет 25.
Он подхватил меня на автовокзале, где роятся десятки таких же, как он, авторикш. К тому времени я уже привыкла к их зеленым маневренным крытым мопедикам, в которых, чтобы не вылететь на проезжую часть при резком, всегда резком, повороте, надо крепко вцепиться в сиденье. Поручней нет.

От Дели до Джапура я ехала в комфортабельном рейсовом автобусе, где меня посадили, из соображений расовой солидарности, с крошечной немкой, балериной, решившей осваивать Индию автостопом. В своих скитаниях она заболела, похудела, и, в конце концов, потеряла где-то сознание. Сердобольные люди подняли ее, и очнулась она в купе поезда на Нью-Дели. После этого она уже несколько пришла в себя и решила продолжать странствия на транспорте, который оказался чистым, удобным и практичным, чем ее глубоко разочаровал. Кроме того, автобус останавливался в зонах отдыха, где были приличные туалеты, кафе и рестораны, что окончательно вывело мою попутчицу из себя. Всю дорогу она сетовала на глобализацию и обуржуазивание индийской духовности, но когда пришло время лезть к Рашиду в авторикшу, напряглась и умолкла.

Рашид уговаривал нас поехать в дешевый отель, чтобы сэкономить. На его уговоры моя немка ежилась, кусала губы, шептала мне в ухо по-немецки, и, вцепившись в свой гиганский рюкзак, переполнялась самыми темными подозрениями насчет Рашида, от которого она требовала немедленно высадить себя в отеле, обозначенном в гиде Мишле. Ее настроение передалось и мне, но последовать за ней мне помешали моя жалкая стипендия и страсть к экономии. Цена отеля в гиде Мишле была, для Индии, совершенно неразумной. Сбросив мою попутчицу, мы отправились посмотреть рашидовский дешевый отель.

Он оказался вполне приемлемым, и все складывалось наилучшим образом, когда выяснилось, что мне туда, и вообще никуда, нельзя. В Индии при регистрации в отель у иностранцев требуют номер визы, а я оставила паспорт в Дели. Никакие уговоры не помогли, и на мое предложение дать взятку Рашид замахал на меня руками. Мы вернулись в рикшу и обсудили ситуацию. Глядя мне прямо в глаза, Рашид, стесняясь и ломая руки, объяснил, что никак не может приютить меня у себя т.к. "Мадам там будет неудобно". "Я сплю на полу и кроме меня, там еще мой брат и бабушка". Я была в отчаянии: тащиться из Дели четыре часа и быть вынужденной отправиться восвояси, так ничего и не увидев! Решили с горя поехать в Новый Дворец, чтобы я хоть что-то успела посмотреть.

ВИРУ

В Новом Дворце Махараджи мне предложил свои услуги личный гид и я отправилась на экскурсию. Гида звали Виру. Он был высокий, красивый, еще молодой мужчина с мягкими манерами и неисчерпаемыми познаниями. Он забрасывал меня цитатами из Вед и Упанишад, анекдотами из индийской истории, датами и философскими сентенциями.

Под конец экскурсии он вдруг остановился и спросил, почему у меня такое напряженное лицо. Узнав о причине, Виру вызвался мне помочь. Он непременно уговорит своего друга, местного магната и владельца сети гостиниц, пустить меня переночевать. Музей закрылся, рабочий день Виру кончился, и мы вышли на площадку перед дворцом-музеем, где стояла его машина. И тут случился скандал. Подскочил Рашид и стал, размахивая руками, кричать, что Виру украл у него клиентку, которую он дожидался тут все это время. Мне стало стыдно, я и не думала, что рикша останется меня тут два часа ждать. Виру попросил меня отойти и спокойно, доброжелательно, без тени раздражения, начал убеждать Рашида на хинди.

Я предложила Рашиду заплатить неустойку, но он с негодованием отказался, отвернулся и уехал. "Он обиделся", объяснил Виру. "Для него возить вас - хлеб, а у меня своя машина и я подвезу вас просто так. Это ему очень обидно. Они страшно бедны, но у них своя гордость. Пойдемте".

И мы покатили. Оказалось, что Виру был гидом по совместительству, три раза в неделю, а вообще он был мэром деревни в окрестностях Джайпура. Он ездил туда каждую неделю, но жил и спал в своем джайпурском офисе. Это обстоятельство и мешало ему самому предоставить мне ночлег.

"Видите ли, я там сплю на узком офисном диване. В деревне у меня хороший дом, но жить я там не могу из-за жены. Нас поженили насильно, мне было 19, а ей 17. До и во время свадьбы я ее не видел, она была закрыта покрывалом. Когда же мы остались одни, выяснилось, что мы друг другу не нравимся, ну, то есть совсем. Я хорошо это помню: посмотрели друг на друга и поняли, что у нас никогда не срастется. Вы не подумайте, она вовсе не урод, но просто у нас несовместимость с первой минуты, у нее даже больше, чем у меня. Я ее раздражаю и как только она меня видит - сразу начинает кричать и плакать. Со временем стало еще хуже, и я оставил ее в покое. Развод невозможен. В первые годы брака подряд родились три сына, о чем я очень жалею. Если мы разведемся, наши дети станут изгоями, им никто не отдаст в жены своих дочерей. Это длится уже двадцать лет, дети большие. Но я никогда не буду их ни в чем неволить. У меня искалечена жизнь".

Выяснилось, что от одиночества и отчаяния Виру прочитал и Библию, и она его очень напугала:

- Страшная книга. В ней непомерные требования к человеку. Выходит, у человека нет права на ошибку! С первого раза, всего одну жизнь прожить как надо? Если я решу, что это моя единственная жизнь, как мне жить? Иисус? сын Бога, а хочет, чтобы простые смертные следовали его примеру. И при этом их еще и будут судить!  Это очень жестоко. Я не знаю, как христиане не лишаются рассудка.

- Лишаются.

За разговором мы подъехали к красивому белому зданию, настоящему дворцу, где жил богач, друг Виру. Виру объяснил мне, что в отличие от семейного, наследственного богатства, его друг был успешным бизнесменом, и  все минуты у него были наперечет. Друг, полноватый мужчина чуть старше Виру, вышел к нам сам и пригласил войти. Он  коллекционировал традиционную индийскую скульптуру, и все стены залы были уставлены статуями, ажурными мраморными вазами, чашами, кубками и колоннами гигантских размеров. Все это сияло золотом, яркими красками и белизной джайпурского мрамора.

Пока я стояла, обомлев, посреди этой роскоши, Виру добивался мне разрешения на постой. Богач обзвонил свои отели, и выяснилось, что из-за фестиваля Вишну, нигде нет мест. Уезжать из Джайпура в тот же вечер, даже не увидев Старого Дворца Махараджи, было ужасно обидно. Узнав, откуда я прилетела, богач задумался и сказал, что попробует позвонить другу, у которого тоже есть свои отели. После переговоров по телефону, во время которых я и Виру угощались пряной сухой вермишелью и экзотическим для Индии кофе, богач объявил, что места есть и туда уже насчет меня позвонили. Довольные, мы быстро покатили по адресу.

В лобби учтивый служащий подтвердил нашу резервацию и ... спросил визу. Ни звонок друга богача, ни мои слезные просьбы не помогли. Закон о визе был частью антитеррористических мер правительства и все номера виз должны были передаваться отелями для проверки в государственную службу безопасности. За нарушение гостиница могла лишиться лицензии. Виру уже героически предлагал свой диван, когда мне пришла в голову мысль, достойная Остапа Бендера. "Слушай, поехали еще в какую-нибудь гостиницу, в любую".

Виру пожал плечами, и мы опять покатили, пока он не увидел очередной надписи "отель".  Это гостиница сугубо для местных, но мне уже было все равно. Я помнила, что номер моей визы состоял из шести цифр. Вытащив из сумки листок бумаги, я написала на нем шесть цифр наугад и вложила сложенный вдвое листок в записную книжку. Когда у меня спросили номер визы, я деловито заглянула в записную книжку, раскрыла, как паспорт, вложенный туда двойной листок, и продиктовала несуществующий номер. Главное было сохранять беззаботный вид. Служащий записал номер, и мне выдали ключи. Когда в госбезопасности проверят мой номер, я буду уже на другом конце планеты. И что это мне раньше в голову не пришло? Дисквалифицируюсь от хорошей жизни.

Только сев в белую маленькую "индиго" Виру, мы закричали "Ура!", и мой новый друг предложил мне персональную экскурсию по неофициальному Джайпуру, с тем условием, что я буду его гостем. "Я устрою вам праздник, и вы будете счастливы!" 

Первым делом надо было поужинать. От предложенного Виру дорогого ресторана, где трапезничали одни белые, и в основном американцы, я наотрез отказалась. Их рычаще-лающая речь диссонировала с теплым цикадным вечером и эйфорией после недавнего напряжения. "А куда же вы хотите?" "Отвезите меня туда, где обычно обедаете вы".

Мы с трудом нашли место за металлическим столиком в огромном зале до отказа заполненном людьми. В глиняной закрытой миске, сохраняющей тепло, перед нами уже стояли индийские лепешки, чапати, наполнители к которым принес юный разносчик, на плечах которого висели, наподобие весов, огромные алюминиевые кастрюли с пряным горошком, протертым сыром паниром, красным картофельным пюре, яркожелтой бобовой смесью, шелковым, приготовленом на кефире, шпинатом, и оранжевой цветной капустой.

Кругом было шумно, во рту и в голове, особенно во лбу, от острых пряностей зажигались бенгальские огни, разносчик подходил снова и снова, пока, по знаку Виру, не принес нам положенный индийский йогурт, утоляющий жжение и жажду. Потом мы поехали кататься, заехали на закрывающийся рынок и в ювелирный магазин. Виру везде знали.
Случайно мы въехали в свадебную процессию. Сразу две свадьбы. Женихи едут позади процессии, на белых лошадях, увешанных бубенчиками, попонами, кистями и лентами. Белые лошади тут на каждом торжестве, потому что, как и все атрибуты завезенное англичанами, символизируют богатство. За женихами пешком идет духовой оркестр. Гости женихов, все мужчины, пляшут на ходу с длинными фонариками в руках.

- А где же невесты?

- Впереди, под балдахином.

- Какая красивая свадьба!

- Да нет, что вы, это очень бедная свадьба, может быть, даже рикши. Поэтому две в одной, для экономии. Но и за эту будут расплачиваться до старости. Одна видимость, мишура, дешевка. Все взято напрокат.
- И лошади?

- Конечно. Вот увидишь, мы их встретим через час, когда их поведут обратно. Это, наверное, их последняя свадьба на сегодня.
Так и было. Через час мы увидели усталых лошадок без седоков. Их вели под уздцы в конюшню. Мы еще долго катались и говорили, говорили и катались. Виру объяснил, что автобусы в Старый Дворец отходят напротив моего отеля, и попрощался. Индусы прощаются легко. Не единожды живем.

- Мы встретились не случайно, значит, встретимся еще.

- А если случайно?

- Тогда я могу подумать, что больше тебя не увижу? - Виру мотает головой. - Нет, не может быть Бога, который бы придумал такую жестокую игру.

- Тебе легче. Прощай. Интересно, есть в твоем языке слово "прощай"?

РАДЖИВ

Проснувшись утром в своем "номере" я обнаружила, что он был не комнатой, а просто кроватью, отгороженной от веранды и внутреннего двора плотной тканой занавеской. Не решаясь принять душ, сразу спускаюсь вниз. В лобби ни души, только служащий. Обитатели отеля, рабочий люд, давно на работе. Узнаю у служащего насчет автобуса в Старый Дворец.

- Если вы желаете посетить Старый Дворец, вам не стоит ехать на этом автобусе: дорого, долго и вас протащат по всем лавкам. Тем более, первый автобус только в 11 утра. Лучше я вас сам туда отвезу.

- А вы сколько хотите?

- Нисколько. Я там недалеко живу, мне все равно туда ехать. Вот только закончится моя смена, через полчаса.

В лобби полно англоязычных газет и я погружаюсь в "Новости Раджистана". Новости неутешительные. В деревенской больнице родители отказываются забрать новорожденную девочку, утверждая, что у них родился мальчик, типичная для Индии история; в другой деревне полиция устроила рейд и арестовала участников "детской свадьбы",  в третьей крестьяне  не могут справиться с набегами дикого племени. Племя живет под землей и подкапывается под  крестьянские дома, воруя еду. Полиции не удается их поймать, так как женщины этого племени оповещают воров об опасности криками, имитирующими животных и птиц. На первой странице газета сетует, что при населении как в Китае, Индия не в состоянии набрать полноценную олимпийскую сборную. Кроме шахмат, крикета и хоккея на траве население ни во что играть не желает.

Отсутствует соревновательный дух. Половина потенциальных атлетов сомневается в спасительности спорта, половина вообще зависла в медитации. Обидно.

Полчаса давно прошли, а сменщик не является. Я сержусь, что пропустила автобус. "Поверьте мне, на автобусе вы все равно потеряли бы еще больше времени", уверяет меня служащий. Его зовут Раджив. Я не верю, злюсь, ерзаю. Сменщик, племянник шефа, вечно опаздывает. Знает, что не выгонят. Раджив виновато на меня смотрит. Я вздыхаю, закатываю глаза, маюсь. Наконец, является костлявый сменщик, и мы выходим на яркое  солнце. Я ищу глазами машину. Раджив неспешно надевает шлем. Шлем? Зачем шлем?

- Это что же, вы меня в другой город на мопеде повезете?

Он только смущенно улыбается, не совсем понимая, в чем, собственно, дело. Мопед легонький, совсем новый, тоже местный, марки индиго. Сиденье узенькое. Мопед качается. Ручка где? Ручки не вижу. За что держаться то? Господи, да как же на него сесть? Мотор давно ревет, Раджив в недоумении оборачивается. Эх, не оставаться же здесь! Поехали.

Одну ручку я нащупала сбоку, вцепилась. Главное, не слететь когда даст газу. Неужели только одна ручка? Что они тут все, смертники, что ли? Раджив резко набирает скорость, об ограничениях здесь не слышали. Как он рванул! Летим, облетаем, в последнюю долю секунды: неожиданно легшего посреди улицы верблюда, мини-автобус, буйвола, огромную дохлую свинью, бабушку, на таком же, как у нас, мопеде, в развивающейся сари, с мобильным телефоном на животе и с козой на спине. А мне уже все равно. Видели бы меня сейчас… Шлем? Какой шлем? В последний раз я вот так летела на мопеде, вцепившись в куртку одноклассника Миши Клинцевича, у него на даче, в Лисьем Носу. Мне было шестнадцать и я ужасно боялась показаться трусихой. Напрасно боялась. Скорость моментально отключила мои тормоза, и мне тогда тоже стало все равно: кочка там, бурьян или мостик.

Стадо овец, рикши, такси, городские автобусы, караван, собаки, коровы, опять верблюды. А Раджив спокоен, спокойнее некуда. Столкновения здесь, при таком сумасшедшем доме, на удивление редки. Я вхожу во вкус, начинаю вертеть головой. Вдруг мой водитель тормозит, и мы останавливаемся на обочине.

- Извините, вы не могли бы выпустить из рук мою рубашку. Мне больно. Там сзади есть вторая ручка.

Оказывается, я судорожно вцепилась в его накрахмаленную белую рубашку и, соответственно, в волосы на груди. Мне смешно и неловко, а Раджив задумчив и сдержан. Он показывает мне бывшую летнюю резиденцию жен махараджи ? искусственный остров посреди теперь обмельчавшего озера.

Мы снова покатили. Открытие секрета второй ручки значительно меняет дело в лучшую сторону. На дороге начинают попадаться слоны. Объезжать их несколько жутковато, наши головы приходятся ровно на уровень удара ступни, но моих трепыханий здесь никто не оценит. У слонов ? разноцветные расписные уши и лбы, у каждого по-разному, это их опознавательные знаки, чтобы не перепутать.

Мое предположение, что это, должно быть, татуировки, привело Раджива в ужас. Это просто краска, которую надо  обновлять, чем постоянно и занята часть обслуги. Слонов попадается все больше, мы подъезжаем к дворцу. У подножия Старого Дворца слоны лежат в пруду. Они отдыхают после смены. Вытянув ноги в полном блаженстве, они поливают себя водой. У каждого слона в ногах сидит мальчик лет двенадцати. Мальчики делают слонам маникюр, обрабатывают ступни. Ближний к нам мальчик, закончив работу, всем телом обнял слоновью ногу. Слон слегка приподнимает ногу и мальчик качается, заливаясь то смеха. Другой мальчик припал лицом к слоновьему лбу, обняв огромную голову руками. Слоновий рот приоткрыт, а хобот нежно водит мальчику по волосам. По лестнице взбирается толпа посетителей, на коленопреклоненного слона с визгом взваливают жидко-жирную массу американских туристов, кричат зазывалы, гудят туристские автобусы, но слоны и их мальчики ничего не слышат, вокруг них повисла вековая тишина. Тихо прижимается щекой к морщинистой коже полуголый мальчик, тихо гладит его по голове усталый слон. Кажется, никому в жизни я еще так не завидовала.

От предложения подняться во дворец на слоне я отказываюсь. Боюсь высоты. Раджив оставляет мопед на парковке, и мы начинаем взбираться вверх. По дороге Раджив ведет экскурсию, рассказывает. Ажурные галереи переходов, зеркальный зал, все стены которого усыпаны стеклышками. Последний владелец Старого Дворца, Махараджа Савай Джай Сингх Второй, решил покинуть историческую царскую резиденцию и построить на пустом месте совершенно новый город почти в то же время, что и Петр Великий.

Джайпур ? первый в Индии город, построенный по единому, строго геометрическому плану и по замыслу одного человека ? своего царственного основателя. До англичан Джайпур был престольной столицей Индии. Завоеватели перенесли ее в Дели. Все это и еще многое другое мне рассказывает Раджив, пока мы карабкаемся по скалистой древней резиденции властителей Раджистана, страны раджей. Слово раджа того же корня, что и латинское "rex" или французское "roi", король. "Маха", великий, того же корня что и английские или немецкие "might", "macht", или русские "мощь", "могучий", "мочь".

Во дворце всюду сидят задумчивые черные обезьяны. Из-за длинного носа и больших черных глаз, у них печальный вид. Их все любят и угощают, чем могут: в отличие от рыжих обезьян, знаменитых  Киплинговских бандерлогов, черные обезьяны миролюбивы и совсем не кусаются.
-Их предки жили во дворце с древности, у них на это место прав больше, чем у нас, говорит Раджив.

- Почему же эти такие милые, а рыжие такие злобные? - спрашиваю я.

- Они ?символы добра и зла, созидания и разрушения. И обе эти силы священны, поэтому мы одинаково терпим присутствие и тех и других.

- Но рыжих ведь гораздо больше?

- И вам это кажется странным? 

Подперев щеку рукой, сидят на окошках дворца-музея черные безобидные обезьянки.  Я протягиваю руку. На нее ложится тонкая прохладная ладошка. Синевато-черные круглые глаза внимательно смотрят мне в лицо. Мне стыдно, что мне нечего ей дать. Раджив тихо вкладывает мне в другую руку арахис. Тонкие, с правильными овальными ногтями, пальцы обезьянки мягко принимают подарок.

- Откуда у вас?

- А я купил, когда мы поднимались. Тут продают для туристов.
Мы спускаемся к подножью дворцового холма и Раджив указывает мне на мое место на мопеде.

- Позвольте, но если вы повезете меня обратно в город на автовокзал, это уж вам совсем не по пути. Я не могу и далее пользоваться вашей щедростью. Вы же с ночной смены. Вы, правда, живете где-то здесь?

- Конечно. Здесь наш фамильный дом, мои предки всегда тут жили.

- Это поэтому вы столько знаете о дворце?

- Это потому, что мои предки там жили.

- Ваши предки?

- Да. Я потомок местного раджи. Моя прабабушка была одной из жен махараджи и жила в гареме, где мы только что были. А у нас остался только наш фамильный дом. Вы, наверное, знаете Джевахарлала Неру? Он ликвидировал раджей. Мне еще повезло: жена нашла место учительницы. Здесь очень плохо с работой.

- Вас насильно поженили?

- Нет, зачем? Никто не может меня принудить. Я ее очень люблю.

Раджив меняет тему.

- Вы любите серебро? Я отвезу вас туда, где делают все те украшения, на которые потом ставятся клейма знаменитых фирм, Тифани, например. Вот увидите, садитесь. Я только предупрежу жену.

- А камни у вас фальшивые, встречает меня на пороге подтянутый ювелир в белом халате и с увеличительным стеклом на лбу. Бум, с порога. Обидно.

- В России покупали?- продолжает хозяин. Там в шестидесятые и семидесятые в золото вправляли грубые фальшивки и продавали в государственных магазинах. Официальный обман в пользу государства. Они всякие бывают: фиолетовые, желтые, но особенно красные. Мы уже их столько видели на русских туристках. Да вот я вам настоящие цитрины покажу.

Пока я смотрю настоящие цитрины, топазы и рубины, мои несчастные сережки идут по рукам подмастерьев в качестве наглядного пособия юным ювелирам. До сих пор жалею, что не сообразила там тогда заменить мои фальшивки на настоящие. Совсем было бы недорого. Может быть, в следующий раз.

Снова привокзальная площадь. Раджив разворачивает свой мопед.

-Прощайте.

-Вы со мной провозились целый день после ночной смены. Я так не могу. Можно, я вам хоть сколько-нибудь заплачу, ну, хоть за бензин и ваш билет в музей?

-Нет.

-Может, хоть телефон оставите, адрес?

-Ничего не надо. Все уже случилось. Прощайте.

Раджив берет с места, белоснежная рубашка надулась парусом, и легкого мопеда простыл и след. Я не успеваю задуматься, когда слышу за спиной знакомый голос:

- Ну, что, не уехали, нашли, где переночевать?

Рашид смеется от удовольствия.

-А я вас тут все это время жду. Шутка!

Мне неловко за вчерашнее, но Рашид в прекрасном расположении духа.

- А сам город видели? Только вечером? Поехали, автобусы в Дели каждые полчаса.

Я рада, что удастся, наконец, заплатить Рашиду. Ведь тогда он вовсе без денег уехал, ничего не захотел взять. Болтая без умолка, он везет меня на рынок, в центр, по старому, розовому городу. Под конец, снова на привокзальной площади, он просит меня сделать ему запись в "книгу отзывов". Я оставляю запись на всех знакомых мне языках, и Рашид смотрит на меня с восторгом. В рикшу заглядывает его юный коллега, который был с ним и вчера.

- Ты представляешь, она американцев французскому учит!- гордо, как за самого себя, объявляет Рашид.

-А, да? Я тоже учу французский язык, с чистейшим французским прононсом восклицает второй рикша.

Он говорит по-французски свободно, правильно, без акцента, не задумываясь. Выучил во французском институте, единственном месте, где можно чему-то учиться бесплатно.

- Я туда хожу после работы, как могу часто. Когда не очень устал. Там чисто, есть фильмы, библиотека. И ни о чем не спрашивают. Франция страна свободы, там все равны. Так? Я постепенно сам учусь читать, я скоро буду читать!

- Он будет, он такой, уверяет меня Рашид. Он мой лучший друг, я мусульманин, а он индус, и он мой самый лучший друг.

- Я учусь читать по-французски, а на хинди не умею! Представляете? Думаю, если я научусь читать по-французски, то потом смогу и по-английски, там ведь буквы, мне показалось, те же? Ведь те же?

Я смотрю на него, на его счастливое открытое лицо, живые, искристые глаза, светлую доверчивую улыбку, и вспоминаю своих рано отяжелевших студентов, через одного страдающих депрессией, дислексией, рефлексией, анорексией, неврозами, психозами, нарушением внимания, паническими атаками, аллергиями и целым роем всяческих синдромов открытых наукой решительно на все случаи жизни. Мне бы такого студента как он! И ни взять с собой рикшу-вундеркинда, ни даже помочь, я не смогу. Мне даже нечего ему подарить, мне совсем скоро уезжать из этой безумной страны, и я уже раздала все подарки. А он все задает мне вопросы, спрашивает, спрашивает, вытряхивает из меня, сколько успеет, бесплатных знаний. Про Наполеона, прошедшее время, Париж, систему образования, артикли, знаменитостей, еду. В рикше становится темнее. Неужели уже вечер? Нет, это моторикшу облепили со всех сторон, закрывая сквозной вход и свет, другие рикши. Темные лица свесились внутрь. Кто постарше ? без зубов, со страшными болячками на коже, шрамом вместо глаза, худые, нездоровые лица, открытые, черные рты.

- Они прослышали, что с нами тут на равных разговаривает белая женщина, и поналезли.  Дайте им что-нибудь, чтобы они ушли. Иначе не отстанут. Они мне сейчас крышу продавят, говорит Рашид.

- Да что же я им дам, у меня уже нет ничего? Остались только мои визитки.

- О, вот и дайте им визитки, они счастливы будут, это прекрасный подарок для рикши ? доказательство, что он знаком с европейцем, реклама, рекомендация. И потом, из ваших рук. Давайте скорее, не бойтесь. 

Я вкладываю в протянутые ладони визитки с белым медведем, символом моего университета, в существование которого я сама уже плохо верю, ладони сжимаются и исчезают. На их месте появляются новые. Белый прямоугольник благоговейно подносится к губам руками, сложенными в традиционном жесте "намасте", рикщи радостно кричат, показывая "подарок" белой дамы другим. Наконец визитки кончились. Я вылезаю из моторикши, Рашид и его друг победоносно оглядывают собравшихся.

- Теперь все будут знать, что мы не такие, как все, сказал Рашид. Я приклею вашу визитку к себе в книгу под вашим отзывом, и у меня отбоя не будет от клиентов. Может быть, когда-нибудь я даже смогу жениться.

Я отдала Рашиду остававшиеся у меня руппии, но он отказался взять сверх того, что полагалось за извоз.

- Мы бедные, но не нищие, так? Отними у человека гордость, так остальное он и сам не потеряет. Так? Купите себе лучше подарок, а мы теперь не пропадем!

Из окна автобуса я вижу привокзальную площадь, муравейник зеленокрыших рикш. Автобус трогается, я прижимаюсь к стеклу. В центре площади, подпрыгивая и широко размахивая руками, мне машут две юные смуглые фигурки. Прощай, Джайпур, розовый город. Может, все дело в цвете? Может, это он так влияет на людей?