ЛУННАЯ ЖЕНЩИНА
Элеонора МАНДАЛЯН...Так закончилось мое последнее рождение. Из сонма прошедших сквозь меня судеб мне удалось спасти одну, самую дорогую. Но разве этого мало? Уже только ради ее спасения стоило окунуться в трясину человеческих страстей. Лунная богиня вернула мне способность любить, любить преданно и самоотверженно. Моя любовь освободила ее от оков земного тела, соединила нас в единое целое... Не значит ли это, что я прощен, вина искуплена, и мне никогда больше не быть снова камнем?
Женщина не отличалась ни знатностью, ни богатством. Ее внешность... возможно многих она оставила бы равнодушными. Но какое мне дело до ее внешности, когда все ее существо лучилось дивным внутренним сиянием. В этом сиянии тайна неуязвимости, в этом сиянии возвышенная отрешенность и взлет. В этом сиянии слабость ее и сила.
Ее судьба принадлежала ей лишь до встречи со мной... Если она - планета, то я - метеорит, от внезапного столкновения с которым прожгло ее атмосферу и недра, сбило траекторию полета. Чем чревато наше столкновение, предугадывать боюсь. Ведь счастья - в человеческом понимании этого слова - я никому еще не приносил. Но есть на свете и другое счастье, подлинное. И она должна его познать. Я так хочу.
Ее чувство явилось ответной реакцией на мое непреодолимое влечение к ней, которое впервые за сотни лет я испытал к живому человеческому существу. С той поры она уже не могла оставаться прежней, не могла обходиться без меня. Я научил ее смотреть на мир через меня, думать и чувствовать через меня, о чем она впрочем даже не догадывалась.
Ее муж, дети, повседневные заботы отодвинулись для нее по ту сторону реальности. Стушевались, поблекли, утратили смысл. Я стал ее единственной реальностью, единственным смыслом жизни.
Она постоянно искала уединения, чтобы украдкой полюбоваться мною. Ее пальцы ласкали меня, ало светясь любовью. Она целовала меня всякий раз, отходя ко сну. И улыбка блаженной умиротворенности еще долго покоилась на ее погружавшемся в дрему лице.
С каким нетерпением ждал я мгновения, когда сон целиком завладеет ее телом. Потому что сон был единственной возможностью общения с нею...
...Она пробуждалась на заре, легкая и счастливая, не задумываясь, что именно делало ее такой.
Правда иногда, вопреки моему желанию, ей все же удавалось сохранить в бодрствующей памяти обрывки ночных видений. Они и радовали, и тревожили ее. Ее жизнь раздвоилась: в одной - грубоватая, назойливая чувственность мужа, капризы детей, скучные хлопоты по дому, необходимость придерживаться общепринятых и оттого особенно тягостных контактов с внешним миром; в другой - прибежище таинственного света, блаженства, раскрепощенной духовности, заполнившей все ее естество.
Конечно ей и в голову не пришло бы связать каким-либо образом свое новое состояние со мной... А я жадно поглощал ее любовь, врастал в ее судьбу тончайшими нитями своего тайного владычества. Отныне я - ее судьба. Ее рок. Ее путеводная звезда.
* * *
Видно, в наказание за беспутно прожитую жизнь я был воплощен в камень. Дно океана стало моим пристанищем в следующем рождении.
Ни медлительный, скользкий хозяин раковины, ни ее крепкие створки, пугливо захлопывающиеся от малейшего прикосновения, ни толща тяжелых соленых вод не могли помешать мне лелеять в себе бездонность космических просторов, впечатавших в свое тело меня... океан... всю планету... которая столь же велика, сколь и ничтожно мала в сравнении с бесконечностью. Я принес это самоощущение в камень. И счастлив, что его у меня не отняли. Мое ложе прекрасно. Покой восхитителен. Я - хозяин раковины, нижняя створка которой дно океана, а верхняя - необъятное звездное небо.
Помнится, прежде превыше всего ценил я суетное движение, безумную устремленность к очередной абсурдной и эфимерной цели. Культивировал в себе пагубные эмоции - жгучую алчность на все, что проплывало, улетало, ускользало из моих рук. Жизнь в движении и обладании, по человеческой наивности думал я.
Теперь я лишен возможности проявлять себя в действии. Я заточен в каменные оковы... Не совсем быть может каменные, но не менее прочные. И это помогло мне осознать великую истину: жизнь есть покой, самоощущение, самоуглубленность, созерцание. Все остальное лишь распыляет внутренние силы, истощает энергию, обедняет сознание, нарушает контакт с самим собой и с Вселенной. Не искать ничего и знать все - вот блаженство, вот подлинная сущность пребывания. Как мог я не понимать этого прежде! Как мог так долго плутать в самом себе.
Какое мне в сущности дело до того, кем я был раньше. Здесь, на дне океана я обрел себя. Выходит, не наказали меня Высшие Силы, а наградили. Суетность земных существ не достигала моего пристанища. Присутствие водных обитателей не тревожило, не нарушало внутренней гармонии, умиротворенной расслабленности.
Я не замечал, что скользкий хозяин моего нового пристанища без устали трудился, наращивая и наращивая толщину моих оков, делая их все более прочными, более гладкими. Оковы не досаждали мне. У меня открылось духовное зрение, и я теперь видел все лучше, острее и глубже, чем обманчивым человеческим зрением. Я видел, как солнечные лучи пронизывают океан радостными, жизнь несущими стрелами, рассыпаясь тончайшими оттенками всех цветов.
Но с особым нетерпением и восторгом ждал я лунных ночей - это великое священнодействие Природы. Я таял, растворялся, нивилировался в холодном, невозмутимо-величественном сиянии. Ведь и сам я - сгусток лунной энергии, капля лунного света, упавшая с неба, затерянная в океане, окаменевшая от тоски. То была ностальгия, боль и блаженство, слитые воедино.
Казалось, так будет всегда. Но волею неведомых сил, сделавших меня камнем, мне суждено было вновь окунуться в самую гущу мирских пороков. Я попал в руки людей. От них узнал, что имя мне - Жемчуг. Что я - самая крупная в мире черная жемчужина, которой нет равных.
Меня не только наказали за былые прегрешения, но и жестоко подшутили надо мной, сотворив драгоценным камнем и превратив в объект алчных вожделений, зла и насилия. Канули в прошлое солнечный свет, пронизывавший толщу воды, и дивно прекрасные лунные ночи.
Теперь меня заточали в непроницаемые шкатулки, обитые бархатом или сафьяном, в стальные сейфы, мрачные тайники... А если и удавалось мимолетно ощутить касание света, согреть мертвеющие покровы, чистоту наслаждения тотчас омрачали ядовитые эманации, удушливой волной источаемые теснившимися вокруг меня людьми.
Я тускнел и умирал неоднократно в руках злых и порочных своих владельцев. И воскресал, согретый теплом добрых, открытых сердец.
* * *
Итак, я - ценное сокровище. Объект низменных желаний. Силы небесные, за что такая кара!
Нет, я не жаловался. Но и не желал погибать. Чтобы выжить, нужно защищаться, сказал я себе, и избрал удел рокового камня. Впервые мне удалось испробовать свои силы в год, когда юный смазливый придворный, прикинувшись страстно влюбленным, проник в спальню королевы и похитил меня из ее золотого ларца.
Обман и коварство не должны служить залогом удачи - решил тогда я. Похититель был тут же наказан. Помутнение рассудка стало ему расплатой. Он кончил дни свои в смирительной рубашке, на больничной койке.
После тягостных скитаний из одних рук в другие я попал к знатной даме, высокомерной и своенравной. Ей преподнес меня в дар ее супруг.
Какое-то время я покорно украшал ее взбалмошную головку, вознесенный диадемой, усыпанной брилиантами и сапфирами, над роем ее поклонников. Она была не слишком неприступна и не слишком разборчива, моя очередная владелица. И это погубило ее. Подозрения в измене стали преследовать ее супруга. Доказательства не заставили себя ждать. Сластолюбивая ветреница была с позором изгнана из супружес-кого дома. А осиротевший господин на многие годы упрятал меня в громоздкий, окованный железом сундук.
Там, среди прочих драгоценностей и нарядов, конфискованных у опозоренной супруги, пролежал я до самой кончины господина, пока вездесущие наследники не отыскали меня на ложе из голубых сапфиров, бесславно венчавшим во тьме сундука покоробившуюся диадему.
Шли годы, люди упорно не желали верить в рок, сопутствующий моему появлению. Они тянули ко мне потные руки, а я разъедал их сердца, растлевал души, калечил судьбы... Я все еще лелеял надежду вернуться к сладостному созерцанию, к необъятным просторам океана, к гармонии с самим собой. Я жаждал покоя и свободы. Но они, эти бесчувственные создания, не желали замечать ничего, кроме перламутро-вых переливов моей оболочки и безупречности сферических очертаний.
* * *
Некогда у меня были глаза и уши, как у них. Но я был слеп и глух, как они. Теперь у меня нет ни глаз, ни ушей, но я прозрел всем существом своим, постиг истины, которые прежде считал непостижимыми.
Многое мог бы я рассказать теперь. Да нет сердца, способного услышать, осмыслить, воспринять. Нет сердца, способного разгадать и оценить подлинное сокровище, сокрытое во мне. Вокруг лишь грубая материя да низменные страсти. Те страсти, что некогда сжигали и меня.
Какое счастье быть камнем! И какое жестокое наказание...
И все же сердце, способное услышать и ответить, нашлось. В мир вошла Она. Она позвала меня своим самоотверженным гордым одиночеством, своей удивительной способностью растворяться во всем и оставаться цельной и чистой, как кристалл.
Она тоже любила лунные ночи. Она до безумия либила лунные ночи! С нетерпением ждала появления своей владычицы, и как только мир погружался во тьму, тайком от мужа и детей пробиралась в сад и вся отдавалась лунному потоку.
Чудо свершилось - я нашел родственную душу. Мой тогдашний владелец в одну из таких ночей спешил мимо ее сада к ростовщику с намерением заложить меня подороже и тем самым поправить свои расстроенные финансовые дела. Я достался ему в наследство от скаредного дядюшки, который так крепко цеплялся за жизнь, что пережил собственных детей. Племянник хорошо знал мне цену и понимал, что я для него единственный шанс удержаться на волне жизни. Жизнь и деньги для него были понятием единым.
...Но Лунная женщина пела в саду, и голос ее пронизывал меня насквозь. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. И я понял: быть мне ее наставником, ее властелином... преданным рабом. Ее судьбой. И так страстно я того пожелал, что юноша, спешивший к ростовщику, споткнулся. Замер, пригвожденный к земле. Прислушался...
Голос женщины, таинственный и тоскующий, призрачным сиянием струился вокруг, невыразимым блаженством проникал сквозь мой бесценный панцирь. Он ткал образы ночи - тающую во тьме дорогу, струи ветра, аромат цветов, черные силуэты дерев и ажурное кружево облаков, накинутое, как вуаль, на лик царицы ночи.
Всем существом своим устремился я навстречу этому голосу - юноша с неожиданной для него самого легкостью перемахнул через высокую каменную ограду. Расплывчатые очертания ее тела неясно белели сквозь деревья старого сада, застывшие, как и все вокруг, в сладкой истоме.
Юноша, вряд ли сознавая что делает, подошел к женщине совсем близко - она даже не испугалась, потому как в этот миг находилась в ином измерении. Голубоватый свет любовно очерчивал бледное, одухотворенное лицо, влажно блестевшие доверчивые глаза и рот, застывший на оборванной ноте.
- Вы так прекрасно пели! - прошептал юноша. - Человеческое создание не может так петь. Вы не человек, вы - сказочная фея. Вы - фея ночи!
Молодая женщина, окутанная шалью тончайшей лунной пряжи, со спокойствием богини взирала на него.
- Вы не гоните меня и не исчезаете. Не растворяетесь в ночи. Спасибо вам! - лепетал околдованный юноша. - Я знаю, вы бессмертны. А моя жизнь, увы, не состоялась. Я хочу, чтобы хоть одно живое существо вспоминало обо мне. О том, что и моя тень промелькнула однажды на этой бренной земле.
И так как она по-прежнему хранила молчание, он бережно извлек из кармана заветную коробочку, откинул крышку и, благоговея, протянул ей.
В пролившемся на меня лунном благословении я радостно и томно замерцал.
- Это самое прекрасное, самое ценное, что есть у меня. Примите мой дар, молю вас. Черная жемчужина должна принадлежать вам. Вам одной!
Лунная женщина словно в сомнамбулическом сне раскрыла ладони... Едва коробочка коснулась их, вверх по рукам побежали трепетные волны моего восторга, ликования, нежности. Волны коснулись ее сердца, завладели им. Она сладко вздохнула, приподнялась на цыпочки и... поцеловала незнакомца в губы - еле уловимым, будто вспорхнувшая бабочка, поцелуем.
Растроганный, он упал на колени, прижал к глазам край ее одежды. Какое-то время они походили на парковую скульптуру - женщина, белой лилией устремленная ввысь, и склоненный у ее ног юноша.
Я больше не удерживал его, он выполнил мое желание. Юноша медленно поднялся. И, не сказав больше ни слова, побрел вон из сада, уже не так легко и резво перебравшись через ограду. Я знал, куда увлекал его неотвратимый рок - воды черной реки затаились под сводами старого моста в предвкушении очередного жертвоприно-шения. Я знал. Но моя Лунная богиня не узнает никогда, что вместе с черной жемчужиной приняла в дар оборвавшуюся, как ее песнь, жизнь юноши. Да будет так!
В ту ночь я обрел последнее и самое желанное пристанище. В ту ночь я, впервые в своем последнем воплощении, обрел счастье.
Зажав в холодной ладошке нежданный подарок, она поспешила домой, чтобы укрыться в своей спальне. Хотя стояла глубокая ночь и все давно спали, она заперла дверь на ключ, повернув его дважды, и только тогда решилась взглянуть на меня.
Покоясь в ее ладонях, я мог мысленным взором обозревать все, чем она жила в этом мире: ее положение в обществе, привязанности, финансовые затруднения мужа... запущенный сад, дом, давно нуждавшийся в ремонте, растрескавшуюся мебель с выцветшей обивкой, незатейливый ассортимент ее туалетов в шкафу орехового дерева и фальшивых украшений в шкатулке на туалетном столике.
Удивительно, ее ничуть не взволновала мысль, что в крохотной коробочке, отданной ей ночным незнакомцем, заключено целое состояние. Любуясь моей красотой, перламутровыми переливами окраски, она осторожно извлекла меня из коробки и замерла пораженная. Ощутив пальцами тепло, она расценила его как признак затаенной во мне жизни. Конечно же я нес в себе жизнь, множество жизней, но тепло, удивившее ее, я впитал из ее сердца. Сам по себе, не согретый добрым присутствием, я холоден и бесстрастен, как и моя владычица Луна.
Не колеблясь ни минуты, она приняла решение скрыть меня ото всех, владеть мною тайно и безраздельно. Сама не понимая почему, она отнеслась ко мне не как к драгоценности, а как к живому существу.
Она не прятала меня, как другие, в глухие душные темницы, не изобретала хитроумных тайников и запоров - она носила меня под одеждой, на своей груди, у самого сердца. А на ночь бережно укладывала под подушку, что помогало мне не только беспрепятственно воспринимать ее мысли, ее сновидения, но и вмешиваться в них. И с той поры сон стал ее явью, а явь - сном.
Она не осознавала происходящих с ней превращений. Чтобы не случалось вокруг, на лице Лунной женщины неизменно блуждала отрешенно-загадочная улыбка, вызывавшая у ее супруга бессильную ярость. Его недовольство и раздражение разбивались вдребезги о ее непоколебимое спокойствие.
Мы часто гуляли вдвоем по саду. Шумная возня детей, ворчание мужа, иногда сопровождавшего ее, не отвлекали нас от мира грез, в котором мы оба пребывали.
Вековые деревья, уничтожившие могучими кронами всю растительность у своего подножья, цеплялись за мир скрюченными, заскорузлыми ветвями. Замшелые серые гроты уводили в глубь минувших столетий. Водоемы, скованные водорослями и тиной, принарядившись водяными лилиями, тщетно силились отразить бездонность и лучезарность неба. Морщинистые корневища то тут, то там вспарывали лоснящиеся от долгого попирания тропы.
Я слышал тихий влюбленный говорок, горячие вздохи, хрустальные россыпи детского смеха, приглушенный шепот заговорщиков, шуршание кринолинов о шелковые оборки... я слышал шуршание времени, хранимое угрюмыми аллеями старого сада.... Она не слышала. И все же тени тех, давно ушедших, странным образом волновали ее, рождая неясные ощущения. Она ступала по тропе осторожной парящей походкой, будто боясь задеть что-то или кого-то.
Если раньше она проявляла лишь склонность к мечтам и грезам, то теперь полностью захлопнулась для внешнего мира, как захлопывалась перед непогодой раковина, породившая и взрастившая мое новое тело. Отказавшись от всего земного она так близко подошла к миру блаженства, счастья и покоя, что почти касалась его. Грань, непреодолимая для простого смертного, для нее стала совсем прозрачной, податливой, осязаемой. Лишь шаг или движение души отделяли ее от неведомого. Только я был способен помочь ей сделать этот решающий шаг.
Любой контакт с окружающими осуществлялся отныне через меня. Так свет, преломляясь в призме глаза, проникает в глубины сознания, обретая образы и понятия. Через меня и только через меня она вдыхала жизнь, воспринимала мир. Я же обрел в ней свое новое воплощение: у меня появились глаза, руки и сердце. Я нашел наконец долгожданный способ самовыражения, став Лунной женщиной. Я даже не ревновал ее к мужу, потому что не она, а я внутри нее вступал с ним в единоборство.
Но самым прекрасным в нашем удивительном союзе были ночи. И не только те ночи, что мы проводили в саду. Мы оба с трепетом и нетерпением ждали мгновения, когда прозрачный сон смежит ее веки, затуманит сознание, отключит тело. Ведь именно ее тело непреодолимой преградой стояло между нами, мешало ей сполна ощутить мое присутствие, мою любовь. И лишь когда оно, надежно охраняемое сном, расслабленно покоилось на простынях, мы, легкие и счастливые, наконец обретали друг друга.
Я уносил ее в путешествия по далеким странам, о которых она не имела даже представления. Мы парили над желтыми песками Сахары, над буйно вздымающимися волнами океанов, над царством вечного льда или непроходимыми джунглями Амазонки.
Иногда, проносясь над бетонными нагромождениями городов или стелящимися по склонам гор краснокрышими селениями, моя спутница изъявляла желание приблизиться, чтобы разглядеть людей, услышать их речь, понять, в каком времени они живут.
Я показывал ей древние восточные храмы с высеченными ликами богов, величественно вознесенные в самое небо мудрые вершины Тибета...
С моей помощью она могла лицезреть родную планету не только в ее нынешнем облике, но и такой, какой она была сотни, тысячи, миллионы лет назад. Потому что средством передвижения для нас была мысль и память Земли, в которой ничто не исчезает бесследно, ничто не изолировано, ничто не завершено.
Порой легкой дымкой мы уносились к ослепительно сверкающим зведам, бесконечным, таинственным мирам...
Но лишь изредка и очень осторожно я отваживался ступить с ней в тот мир, из которого сошел в камень, проплыть по сверкающим изумрудом долинам, полюбоваться бескрайними ландшафтами, излучающими дивный свет, передохнуть на берегах в величавом безмолвии катящихся рек... тех рек, которых не сыскать ни на одной карте мира.
* * *
Насильственно возвращаемая к реальности первыми лучами солнца, зовом детей, она проводила день как в дурмане, взволнованная, потрясенная, счастливая, бережно лелея затерявшиеся в памяти обрывки воспоминаний ночных путешествий и впечатлений, которые воспринимала лишь как прекрасные, волшебные сновидения.
Я не лишал ее заблуждений. Не имел права. Сон, грезы, смутные волнующие догадки, краткие и внезапные, как молнии, вспышки прозрения - вот все, на что она пока могла рассчитывать.
Моя любовь к этой женщине преобразила, так мне казалось, не только ее, но и меня самого. Я принял решение никогда и никому впредь не причинять горя, переродившись из рокового камня в счастливый талисман. Глупец, я верил, что от моего желания что-то зависит. Увы, мой путь, как и путь каждого, кто сошел в Жизнь, предопределен свыше. Даже Лунная женщина, которой я отдал всего себя, не избежала моего рокового влияния.
Случилось то, что должно было случиться. Муж, уязвленный ее упорным, необъяснимым охлаждением, ее тяготением к уединению, ее пренебрежением к семейным и супружеским обязанностям, заподозрил измену. Он следил за нею день и ночь, контролировал каждый шаг, рылся в ее вещах и бумагах. По всем канонам человеческой морали супруга была чиста перед ним. Успокоенный ревнивец готов был признать свои заблуждения.
Но однажды ночью, терзаемый бессонницей, он посетил спальню жены... Не я ли внушил ему эту мысль?.. если и так, я действовал во благо своей возлюбленной. Не той, что была замужем за ограниченным невежественным ревнивцем, а той, что обитала в ее теле.
Ворвавшись без стука в ее покои, он застиг ее за любованием мною. Испуганная женщина, крепко зажав в руке свое сокровище, попыталась спасти тайну. Но победила грубая сила. Он отнял у нее жемчужину.
Я не мешал ему творить зло. Теперь уже я с предельной ясностью понимал: все идет так, как должно идти.
При виде редкостной драгоценности его глаза вспыхнули алчностью и негодованием. Недолго боролись в нем два противоречивые чувства. Супруга уличена! И оскорбленное достоинство собственника победило - он имел несчастье любить свою жену.
Кто же, как не любовник, мог преподнести ей этот поистине царский подарок? Судя по всему, он знатен и богат. А может выскочка, ловкий делец, использовавший черную жемчужину небывалых размеров в качестве приманки? Кем бы тот ни был, для него оставалось загадкой, где и когда предаются они порчным утехам, как удается им так искусно дурачить его?
Игнорируя оскорбительные обвинения мужа, Лунная женщина хранила молчание. Только улыбка уж больше не блуждала на сразу поблекших губах. В тени ресниц затаился страх - страх навсегда потерять меня - единственное, чем она по-настоящему дорожила.
Муж продолжал наступление. Распаляясь все более, окончательно утратив контроль над собой, он дал ей пощечину - на щеке моей возлюбленной расцвела алая роза. Но она лишь снисходительно и печально улыбнулась - ведь он не ведает, что творит.
Он ударил ее вторично.
Ее губы болезненно дрогнули... лопнули, как перезревший плод... в муках родилась мольба:
- Верни мне жемчужину.
Он окончательно рассвирепел - вот значит как, чей-то дар ей дороже детей, семьи, супружеской верности.
- Так получай же свою жемчужину!
Он швырнул меня об пол и нанес сокрушительный удар башмаком. Мои нежные покровы хрустнули и... рассыпались.
Женщина стала бледнее полного лика Луны. Пошатнулась, взмахнула рукой - прощаясь ли с миром, желая ли удержаться. И замертво рухнула на раздробленные останки моей оболочки.
* * *
Если бы я вовремя не обратил на себя ярость разбушевавшегося ревнивца, сила рока, заложенная во мне, победила бы меня самого. Лунная женщина безвозвратно исчезла бы, как те, другие, имевшие неосторожность перечеркнуть мною собственную жизнь. И я, тоскуя и томясь, еще Бог весть сколько прозябал бы среди людей, обрекая их, как и прежде, на страдания. Но случилось иначе. Смерть телесная освободила нас обоих.
Невесомая, призрачная, прекрасная, взмыла ввысь Лунная богиня... И наконец увидела меня, мою подлинную сущность. Прозрение пришло к ней мгновенно. Она поняла смысл перемен, происходивших с ней при жизни, причины безудержного и непреодолимого влечения к большой черной жемчужине. Она поняла, что чувство ее взаимно. И многое-многое другое, о чем мы теперь уже вместе обязаны хранить тайну.
Былые странствия во сне всплыли образно и ярко. Легкость стала ее обычным и теперь уже единственным состоянием. Блаженное умиротворение - ее сущностью. Она поняла, что не только Солнце может быть источником света, и не только Земля - пристанищем духа.
Все разом преобразилось для нее, обрело смысл и мудрость, красоту и порядок. Многоцветие звука. Мелодичность света. Нежнейшие, мудрые потоки, пронизываю-щие все, что вокруг и внутри, подхватывающие, обволакивающие... растворяющие.
И вот мы уже вместилище музыки, игра красок, источник света, струны движения, устремленного к единственно возможной, дивно влекущей цели...
* * *
Так закончилось мое последнее рождение. Из сонма прошедших сквозь меня судеб мне удалось спасти одну, самую дорогую. Но разве этого мало? Уже только ради ее спасения стоило окунуться в трясину человеческих страстей.
Лунная богиня вернула мне способность любить, любить преданно и самоотверженно. Моя любовь освободила ее от оков земного тела, соединила нас в единое целое... Не значит ли это, что я прощен, вина искуплена, и мне никогда больше не быть снова камнем?