О "НОВОМ ЖУРНАЛЕ" И СТАРОЙ ЭМИГРАЦИИ
Ирина ЧАЙКОВСКАЯЧерез два года журналу будет 70 лет. Создан он по инициативе Ивана Бунина. С журналом связана значительная часть истории русской литературы, жизни и культуры ХХ века. На его страницах печатались эмигрантские авторы - те, чьи имена составляют мировую славу русской литературы - Иван Бунин, Борис Зайцев, Владимир Набоков, Георгий Адамович, Георгий Иванов, Борис Поплавский, Гайто Газданов... Русские нобелевские лауреаты - Иван Бунин, Александр Солженицын, Иосиф Бродский. "НЖ" первым напечатал Варлама Шаламова - и открыл это имя миру и России. "Новый Журнал" как нельзя лучше доказывает мысль о единой русской литературе - где бы ни жили ее прозаики и поэты... Кредо
Россия. Свобода. Эмиграция - осталось с нами...
- Марина, вот уже пять лет вы возглавляете редакцию "Нового Журнала" - издания, группирующего вокруг себя русскоязычную диаспору не только Америки, но и других континентов. В Журнальном зале он занимает свое почетное место среди российских "толстых" журналов. Да и возраст у него весьма солидный: в 2012 году, даст Бог, отметит свое 70-летие. Из российских "толстячков" только "Звезда" и "Октябрь" будут постарше. Однако не все читатели "Кругозора" знают о "Новом Журнале". Что бы вы хотели рассказать о нем для первого знакомства?
- "Современные записки" издавались во Франции.
- Да, во Франции. Французы говорили о нем: "Если бы у нас был такой журнал, мы были бы спокойны за судьбу французской литературы". Журнал закрылся, но члены редакции и авторы остались. И тогда, по инициативе Ивана Бунина, и был создан "Новый Журнал". К 1942 году его старинный друг, известный романист Русского Зарубежья, Марк Алданов оказался в США. Ведь с началом войны "первая волна" российской эмиграции побежала дальше - вечная судьба изгоев-изгнанников, - и вот Марк Алданов и еще один сотрудник "СЗ" поэт и критик Михаил Цетлин очутились в Нью-Йорке. Тогда,
Мы не можем отделить литературу эмиграции от российской литературы. Просто эти потоки развивались в разных географических и культурных условиях. Эмигрантская литература как раз и продолжила утерянную в Советской России традицию русской культуры.
- Какая интересная мысль. Стало быть, вы думаете, что именно литература эмигрантов продолжила классическую традицию русской литературы?
- Давайте вместе разберемся. На территории бывшей Российской империи с 1917-го проводился Большой Эксперимент эпохи модернизма. А 2 млн. российских эмигрантов "увезли с собой Россию", как говорил Роман Гуль (кстати, один из главных редакторов НЖ) - они были носителями "матрицы" русской культуры в ее нормальном эволюционном развитии, русской культуры как части европейской культуры. Эти 2 млн. и продолжили межкультурный диалог.
- "Brava", - как говорят итальянцы.
- Конечно, на эмигрантское творчество наложило свой отпечаток то, что эти люди были изгоями, апатридами и существовали в ситуация повышенной трагедийности. Трагическая нота прозвучала в их произведениях наиболее отчетливо.
- Трагизм существования, как известно, способствует силе и глубине постижения жизни... То, что вы говорите, интересно и, как кажется, ново. Во всяком случае, я такого противопоставления советской "экспериментальной" литературы литературе эмиграции как продолжения "классической традиции" не встречала. Но идем дальше.
Вы - москвичка, заканчивали журфак МГУ. Думали ли вы когда-нибудь, что станете главным редактором журнала, издаваемого в Нью-Йорке? Что в вашей прошлой жизни готовило вас к судьбе главного редактора Нового Журнала? Были ли какие-то предвестия?
- Вопрос прямо-таки метафизический. Если бы человек был столь мудр или хотя бы разумен, что умел бы прочитывать те знаки, которые ему посылает судьба, жизнь человечества, наверное, сложилась бы иначе, несколько веселее.
- Мы говорим о ретроспекции, взгляните назад и ответьте.
- Скажу так: пожалуй, что и были. Я уехала из Москвы сформировавшимся человеком. Люди, окружавшие меня в период взросления - а я была обычным советским ребнком, - и сделали меня такой, какая я есть. Моим большим другом в юности была вдова Даниила Андреева - Алла Александровна. Совсем недавно судьба меня вновь столкнула с человеком из тех лет - Николаем Николаевичем Брауном, он еще - слава Богу - жив, хотя уже тогда казался нам, 17-летним, глубоким стариком. Это человек необыкновенной судьбы, очень много сделавший для России. Лев Гумилев. Игорь Виноградов. Игорь Иванович - мой учитель. Это человек "Нового мира" Твардовского, молодым, набиравшим силу и славу критиком, он выступил против вторжения советских войск в Чехословакию - и на этом его карьера в Советском Союзе закончилась. Советская власть сломала его карьеру, но не его самого. Он очень много в меня вложил - хочу поклониться ему в год его 80-летия. Моя семья, мои предки... По ним сполна прошелся ХХ век...
Все это тоже - "предвестья", как Вы называете. Моя бабушка... она была глубоко верующей... Я когда-то написала эссе "Запахи моего детства" - для формирования ребенка очень важны запахи, его окружающие. В те редкие периоды, когды мы навещали бабушку, я засыпала в ее закутке, под иконами, под ароматом лампадки...
- Отец был военный?
- Да, отец был профессиональный военный. Почему он стал военным - это отдельный и долгий рассказ о том, как дворянская семья пыталась выжить при советской власти. Папа - участник войны последнего призыва: в свои 18 лет ему пришлось освобождать Равенсбрюк, женский концлагерь... О войне, кстати, он никогда не рассказывает: люди, прошедшие через смерть, никогда по-настоящему не вернутся к жизни. Поэтому на войне не бывает победителей. Это трагедия, от которой нельзя оправиться. Но это и его молодость - другой у него просто не было. Все наложилось, смешалось - и выплеснулось на нас, следующеее поколение. Нас формируют мир и люди. Мне на людей везло.
И вот на не очень изящном повороте судьбы я оказалась вне России. И - что уж совсем естественно - пришла в "Новый Журнал". В Советском Союзе он был запрещен, но - опять же через близких мне людей - я про него знала... И я поднялась на 8-й этаж здания на Бродвее, где тогда находился офис "НЖ", и дверь мне открыла сестра Владимира Максимова - она была тогда ответственным секретарем журнала... А я уже была связана с "Континентом"... Как хотите, так и интерпретируйте, что это: знаки судьбы, стечение обстоятельств? Я склоняюсь к тому, что это все же Провидение, которое покрывает жизнь каждого человека. Мы ведь все рождаемся с Божьим замыслом о нас - и хорошо бы его если не разгадать, то хотя бы приблизиться к разгадке.
- Вас что-то "вело" и "привело". Редакторами того печатного издания, куда вас "привело", а именно "Нового Журнала", в разное время были Алданов и Цетлин, Роман Гуль, Михаил Карпович, Вадим Крейд. Женщин до вас не было. Что из ими наработанного вы переносите в сегодняшнюю жизнь журнала и что меняете, добавляете в связи с потребностями нашего времени и своим собственным видением его целей и задач?
- Концепция журнала была определена уже Алдановым и Цетлиным. Михаил Карпович (профессор Гарварда, основоположник русской историографии в Америке, эмигрант "первой волны") дал ту структуру, в которой журнал существует с 50-х годов и которая была развита его преемниками. А цель издания была сформулирована в первой книжке журнала: Россия. Свобода. Эмиграция. Ничего не изменилось.
- Но что-то все же изменилось?
- В самой эмиграции. Русская диаспора сложилась давно. Уже ушедший профессор Марк Раев (тоже - "первая волна", замечательный исследователь русской эмиграции) называл ее "Россия в миниатюре", ведь диаспора - это самостоятельный живой организм. За пределами России сегодня живет 25 млн. человек. Это наши читатели - "НЖ" распространяется в тридцати странах. Но в эпоху глобализации это уже не эмиграция, не иммиграция, а миграция. Естественно, журнал реагирует на изменения и аудитории, и мировой культуры в целом. Ведь литература, культура - это процесс, диалог - и журнал не может в нем не участвовать.
- Я правильно поняла: вы продолжаете то, что было заложено предшественниками, не меняете направления?
- Кредо: Россия. Свобода. Эмиграция - осталось с нами. Эстетическое кредо "НЖ" тоже не изменилось: "значимое слово". На таком "значимом слове" выстроена вся классическая русская литература. Наша эпоха, эпоха постмодернизма, видоизменила русскую литературу. Постмодернизм использует речевой поток, а не слово. Но и эта эстетика уже уходит в прошлое.
- Что ж, "значимое слово" - девиз достойный. Нашла на интернете ваш обзор русскоязычных американских периодических изданий за 1999 год. Из перечисленных вами названий остались всего два: Новый Журнал и альманах "Побережье". Остальные канули в Лету, что неудивительно. Новый Журнал - издание академического типа, в нем нет рекламы и оно не дотируется ни американским, ни российским правительством. Как вы выживаете?
- Тяжело выживаем, действительно тяжело. В чем даже трудно кого-то обвинить: культурологическая ситуация изменилась. Вообще, журналу в эмиграции выжить практически невозможно. Впервые об этом в 1947 году сказал Марк Алданов. В одном из писем он сетовал: "Не знаю на что выпустить следующий номер". Попробовал даже в Париже пару номеров сделать... С тех пор прошло почти 70 лет. Из них около 30 лет - невероятный срок - нас поддерживал видный американский славист и переводчик Томас Витни. Это дало нам возможность перевести дух, крепко встать на ноги. Но Томас ушел в мир иной - было ему за 95...
Положение изменилось в принципе, изменилась сама парадигма культуры: сейчас меценатства в подлинном, старом понимании слова, нет ни в одной стране мира. Как мы выживаем? - законный вопрос. Опора - наши читатели, подписка. К тому же мы ищем каких-то частных спонсоров, фонды, гранты. И в Америке, и в России. "Новый Журнал" сегодня - это коропрация, у нас много совместных проектов. Я глубоко убеждена, что подлинная, высокая культура никогда легко не жила, но она выживет в любых условиях - ибо это вопрос духа. Пока жив человек, он все равно вернется в лоно духа, иначе перестанет быть человеком. Даже если "Новый Журнал" закроется...
- Не дай Бог!
- ... не найдя ни одного спонсора, это не конец культуры. Все равно что-то будет потом, пока жив человек.
- Я, Марина, хочу подхватить эту тему. Возможно, это интервью попадетcя на глаза тем, кому дорога русская культура в любом месте земного шара, которым не безразлична судьба "Нового Журнала". Это было бы гарантией того, что он не закроется. Как автор "НЖ", как человек сочувствующий его судьбе, хотела бы, чтобы он жил и жил долго.
Мой следующий вопрос связан с Россией. Есть ли у "НЖ" с ней связь, происходит ли взаимообмен? Что в этой ситуации вас устраивает и что нет?
- Вообще "новожурнальцы" никогда не порывали с Россией. Но в годы Советской власти там журнал был запрещен. Поэтому здесь, в Америке, журнал отстаивал подлинную Россию. Для старой эмиграции Россия была всегда главным смыслом жизни. И как только в годы Перестройки возникла возможность восстановить связи, "НЖ" это сделал: Юрий Кашкаров поехал с редакцией в Москву. Это была первая
А что хорошо - это энтузиазм и неподдельный интерес, с которыми россияне с нами работают. У многих просто трепетное отношение к эмигрантам, они наши единомышленники. Поэтому возникают и чисто русские проекты, например, Фестиваль российского документального кино, уже три года проходящий в Нью-Йорке. Ведь вся старая эмиграция жила с мыслью сберечь русскую культуру, чтобы в итоге вернуть ее, как зернышко "для посева". Именно это имели в виду, говоря: "мы не в изгании - мы в послании". Сейчас наступил момент возвращения, момент диалога. А то, что не всегда мы понимаем другу друга, - это естественно. В 1917 году произошла Катастрофа. Все что выжило - выжило вопреки, случайно. Бог спас, или сам народ поднатужился. И вот я думаю: если каждый в России сейчас что-то сделает, тогда все и получится, - такая у меня теория "малых дел".
- Вы, Марина, не сказали, что в сегодняшней России много таких, кто отторгает все приходящее с Запада кто относится к эмигрантам с отчуждением и враждой. Вы подчеркнули другое - интерес и симпатию. Что ж, это говорит о вашем "позитивном настрое" и желании налаживать контакты в любой ситуации.
Читала в "НЖ" ваши интереснейшие интервью с родовитыми потомками "первой эмиграции". В последнем тематическом номере, посвященном Сербии, вы взяли интервью у сербского престолонаследника Александра II Карагеоргиевича. Не поделитесь впечатлениями? Что вы думаете о "голубой крови"? Нет у вас какой-нибудь теории на сей счет?
- Начну с другого конца: почему интересует. Одна из основных проблем нашего времени как времени постмодерна, - постмодернистский менталитет. Его отличает потеря чувства историзма. Но мы же не "голый человек на голой земле"... За это я люблю Милорада Павича, которого все ошибочно считали постмодернистом: за обостренное, древнее какое-то чувство историзма. До меня были поколенья, после меня будут поколенья... Это, в общем-то, религиозное чувство - спасительное, созидательное.
Я действительно знаю многих из этих людей. Здесь даже не так интересно, что они принадлежат к аристократическим родам - хотя любая история поучительна, - это живые люди, несущие в себе Историю. Необыкновенно интересно! Эти люди дороги мне. Скажем, мне довелось брать интервью у царя Болгарии Симеона Сакскобургготского, он - эмигрант с 50-летним стажем. В четыре года его должны были расстрелять, он много пережил в изгнании и "выстроил" себя. Александр II Карагеоргиевич - тоже эмигрант с 50-летним стажем. Он и родился в Англии - но вернулся в Сербию, как только это стало возможным. Они претерпели, многое испытали. Уже в силу своей роли - член царской семьи - они обречены на поиски мудрости; должны все в себя вместить и все через себя пропустить.
Насчет "голубой крови"... Назовем это "аристократизм". У Пастернака о Юрии Живаго сказано: "Он был равен всему". Вот суть подлинного аристократизма духа, то, что мы в массе своей потеряли. И это наша беда. "Восставший демос" Ортеги-и-Гассета, "Грядущий Хам" Мережковского - это конец цивилизации. И если мы не вернем аристократизм духа, когда мы равны себе и равны всем, но при этом - уникальны, все - разные (как говорил один американский прозаик: вот помидор, а вот огурец, и они - не равны), - дело цивилизации будет проиграно.
Это сложная философская проблема, для меня она очень важна.
- Получается, что эти люди, выделенные своим происхождением, единичные, должны воплотить себя в этом мире, и вас этот процесс интересует. Правильно я поняла?
- Абсолютно. Здесь и проблемы Провидения, и знака, который нужно угадать, и жертвы...
- Стало быть, ваш интерес сформирован не "ярмаркой тщеславия", он укоренен в вашем сознании. Однако скажу, что с "особами" вы умеете обращаться. Хочу вас спросить о сотрудниках. На страницах "Кругозора" печатались стихи вашего помощника по "Новому Журналу", поэта Рудольфа Фурмана. Понятно, что вас не могут не окружать интересные талантливые люди, энтузиасты, которым не безразличны судьбы русской культуры, языка, России. Не назовете ли некоторых?
Кто еще? Дочь известного профессора Тимашева, Т. Н. Бобринская. Она очень поддерживает "НЖ", много делает для того, чтобы мы вышли из тупиковой финансовой ситуации. Вся вообще корпорация, 15 человек, - это люди, уже прожившие жизнь, но деятельные оптимисты; благодаря им держится журнал. В Лондоне наша опора - Никита Лобанов-Ростовский. Ну и наши авторы. Мы не должны о них забывать. Когда в 2005 году мы оказались в критической ситуации - нам просто не на что было выходить, - я обратилась к нашим авторам. Не отказал никто. Присылали последние копейки. Поддержали. Их духом, их верностью держится "Новый Журнал". Наши чудные поэты: Володя Гандельсман, Андрей Грицман, Бахыт Кенжеев, Саша Стесин из молодых... Я вообще верю в человека.
Люди спасают, один в поле не воин.
- Задавая этот вопрос, я, Марина, была уверена, что вы назовете двух высоко ценимых мною людей - Валентину Синкевич и Сергея Голлербаха. Их статьи, эссе присутствуют почти в каждом номере "НЖ". Хорошо, что они рядом.
Мой следующий вопрос связан с Америкой. Кроме работы над журналом, проведения ежегодных кинофестивалей, вы еще успеваете читать лекции для американских студентов в Миддлберри. О чем? Что вы говорите юным американцам?
- Вообще это была наша совместная идея с Марком Раевым, чудным человеком, профессором Колумбийского университета: мы с ним уже 15 лет назад начали наши "секции" по культуре русской эмиграции в рамках международной славистской организации. Долго над этим бились - и победили. Миддлберри - один из лучших языковых колледжей Америки, имеет 9 языковых летних школ, в том числе и русскую, в которой работает коллектив подвижников, в том числе и из России. Но так сложилось, что студенты ничего не знают про русскую эмиграцию.
Расскажу одну историю: еще будучи аспиранткой Марина Викторовна Ледковская, племянница Набокова (и почетный профессор Колумбийского университета) как-то спросила у своего педагога: почему в "русской программе" нет ни одного имени писателя-эмигранта, на что тот без раздумий ответил: "А таких нет".
- Ответил племяннице Набокова.
- Да-да. Сейчас, правда, американские слависты занялись эмигрантской литературой, но вот историю эмиграции они не знают. Поэтому моя задача была предельно проста: рассказать американским студентам о феномене "Зарубежной России", стране, разбросанной по всем странам и континентам. О той "России в тминиатюре", что создала великую литературу: Иван Бунин, Георгий Адамович, Георгий Иванов, Мережковский и Гиппиус, Борис Зайцев, Владимир Набоков, Сергей Максимов, Леонид Ржевский, Иван Елагин... Я могу бесконечно сыпать именами, и все это - некогда авторы "НЖ". И все это - наша русская литература. Моя задача предельно проста и ответственна: рассказать об их судьбах, рассказать, как люди себя "встраивали" в чужой мир, как они победили судьбу. Счастьем было видеть живые молодые глаза...
- Читали по-русски?
- Да.
- Значит, они вас понимали? Вещи-то непростые. А вот слышно, Марина, что вы читаете лекции, у вас такие бывают интонации, что понятно: в этом месте аудитория должна замереть и включить внимание.
Хочу задать вам смешной вопрос. Знаю, что вся ваша большая и дружная семья любит животных. Собака, попугай, черепаха. Кто еще? Были ли случаи, когда ваши "звери" помогли вам в создании журнала? Или помешали?
- Вопрос на самом деле "серьезный". Я - собачница закоренелая, неисправимая. Но вот что важно понять... Мы все погружены в суету. А суета губительна: мы мельчаем, перестаем испытывать большие чувства, живем в атмосфере компромисса, - на что не способны животные. У них - бескорыстная любовь, бескомпромиссность, преданность. Важные именно для человека свойства, - которые он теряет, а потом удивляется, что мир разрушился.
- Ого, значит, вы сохраняете свой человеческий масштаб в общении с вашими "зверями"? Интересно. Во всем вы хотите копнуть поглубже, философская у вас закваска. Значит, не мешают вам животные?
- Только помогают. Они дают верную ноту. Ее, к сожалению, не всегда даст человек.
- Мой последний вопрос. Каким вам видится будущее "Нового Журнала", и есть ли оно у него?
- Спасибо, Марина, за беседу. Верю, что "Новый Журнал" будет жить!
_________________
На фото: №1- Главный редактор "Нового Журнала" Марина Адамович; №2 - На кинофестивале; №3 - слева - направо Игорь Михалевич-Каплан, Сергей Адамович, Валентина Синкевич и Марина Адамович.