И КУРИЛ, И ЛГАЛ, И ТРАВУ ТОПТАЛ…
Михаил ВОЛОВИК
Грядет зима, а с нею перемены.
Из середины лета говорю:
нет ничего, на что не рухнут цены.
Но ты замерзнешь, если я сгорю.
Предвиденье нам облегчит утраты:
готовя сани летом, мы зимой,
когда б она ни вышла из засады,
не ныть оставим право за собой.
Еще найти возможность для надежды -
последнего не душного тепла,
и дальше жить, полезно и прилежно,
сославшись на усталость и дела.
* * *
Вот уже "золотые шары",
вот и яблоки оземь стучат.
Только хвостиком бывшей жары
может август сдержать листопад.
Интересно, что птицы летят,
фрукты зреют, а рыбы плывут -
совершенно, беспечно, шутя,
шелестят, и блестят, и поют.
Вот до осени здесь погостят -
и себя по домам разбредут.
* * *
Ну, скажи: "Это листья летят,
просто - листья", - и я замолчу.
Этим мимо летящим смертям
не до нас, мы им не по плечу.
Но ты плачешь и шепчешь: "Гляди,
скоро мы полетим, как они.
Жизнь тоскует, ей тесно в груди, -
объясни, успокой, обними!.."
Что могу я? Объятье - на миг,
и пустыня зимы - впереди.
* * *
Оборванный листик вяза.
Теперь ему умирать.
Его я поставлю в вазу
и буду наблюдать.
Вот он потерял упругость,
взамен приобрел тряпичность.
Во взгляде моем округлость,
испуганность, околичность, -
первичность: пристальность взгляда,
деталь за деталью взяв,
теряет листочек вяза,
потом представленье "вяз".
Уходит из речи слово,
из памяти - образ… Нет!
Все так, но - еще раз, снова,
хотя бы весною! - Нет.
* * *
Знобило. Собака скулила во мгле.
Что значим мы с ней в ноябре на земле
холодным и сумрачным утром?
А мост через реку сегодня закрыт.
Ну что ж, поубавим блажной аппетит,
уж слишком парадно разубран.
Умолкни, собака. Будь сильной, река.
Ноябрьская мгла на земле глубока,
и мост в это утро свободен.
Я всех перечислил по нескольку раз.
Знобило. Знобит. Никого я не спас.
И дальше спасать безработен.
* * *
Ледостав на реке, да еще не достал
меж лопаток ложбинки под надкрыльем моста,
где "быки" размыкают теченье.
Глубина так маняще, пьяняще черна,
камень, брошенный сверху, пробирает до дна,
или - лунка. И все развлеченье.
Этот знак, поцелуй этот каменный - так
ранит тонкую корочку, зеркальце, лак
неокрепшего льда рваным нимбом,
что вода, камень падал отвесно когда,
долго держит над павшим полынью среди льда,
и утопленник смотрится в небо.
* * *
Когда твои пальцы коснулись моей ключицы,
не стало ни зренья, ни слуха, ни памяти, ни судьбы.
С тех пор этот жест в груди у меня, словно птица,
живет, и поет, и танцует, а кто ты - я позабыл.
Не стало - меня, и обморок ходит по свету,
болтает, глотает, гуляет, не обременен
ничем, кроме пальцев, которые сделали этот
ожог, и меня отличили от бабочки, видящей сон.
КТО МЕНЯ ДЕРЖИТ В РУКАХ
Кто меня держит в руках, того я и вещь.
Попробуй возьми ее, уйми, приспособь.
Я уже брал других, цеплялся, как клещ, -
нет, не удержишь, словно сквозь пальцы песок,
словно вода в решето, ускользает самая суть.
Бабочка так, едва в ладони замкнешь,
бьется - и вырвется - ты уж не обессудь:
мертвые крылышки - все, что приобретешь.
Впрочем, мы сами ищем, кто нас к рукам
может прибрать, и просимся на постой.
Каждый бывает спутником: кто - таракан,
кто - тень или боль. Но станет песком, водой.
* * *
Вы умерли, кто обещали мне
жизнь долгую и помощь, где устану.
Я не виню вас: этому обману
судьба с годами лишь расти в цене.
Уж я привык ладонью в пустоте, -
ладошкой бывшей, некогда привычной
доверчиво быть вложенною в те,
родные, руки, не косноязычной
в любви и вере. И теперь рука
уже моя давно ведущей стала,
и я уже - обманщик, и легка
задача мне - все возвращать к началу.
Звено в цепи, собой скрепляю я
"уже" с "еще" - нездешние края.
* * *
Скоротечно, как чахотка,
наше личное кино.
Жизни милая подлодка
погружается на дно,
следом тонет рваный невод
обольщений и страстей.
Нет ловцу отныне с неба
оглушительных вестей.
И когда сомкнутся волны
всех времен над головой,
можешь встать по стойке "вольно"
и утешиться судьбой.
Ну, финал, - зато к финалу
тем ты сказочно богат,
что любовь тебя искала,
что весною цвел твой сад.
Значит, был же ты на свете,
никому не помешал.
И по-прежнему в ответе
за тебя твоя душа.
* * *
Умирая, сказал: "Бросаю курить.
А также лгать и топтать траву.
И еще: петь и детей любить.
Не знаю, лучше ли, что умру".
А родился - спрашивать-то не стал:
хорошо ли, плохо ль, - у тех, кто был.
Правда, и пел, и детей любил,
и курил, и лгал, и траву топтал…
РЫЦАРЬ И СМЕРТЬ
(упражнение в балладе)
1
Едет Рыцарь на коне и встречает Смерть.
Лес кругом, доска на пне: шахматы. -Пора? -
Рыцарь спрашивает Смерть. -Нет, я посмотреть,
не приглянется ль тебе древняя игра?
- Есть условия? - Одно: проиграв, умрешь,
если ж выиграть дано, то продолжишь путь.
-Что ж, играем. От судьбы, слышал, не уйдешь.
Ни упрека, ни мольбы не исторгнет грудь.
Рыцарь беден - конь да меч, Рыцарь одинок.
Если голову и с плеч - велика ль беда?
Ни жена, ни господин чарки не нальет,
он почти простолюдин, - что ж ему в бега?
Вот играют целый день. Рыцарю - фавор.
Глядь - пред ним обычный пень, ни души кругом.
Он не должен никому. Тушит он костер -
и в дорогу, а ему Смерть спешит вдогон.
Волю морокам давать, мучиться тоской -
лучше в шахматы играть, ставя жизнь на кон.
Едет Рыцарь на коне, статный, молодой.
Для такого что в цене? Воля, крепкий сон,
слава, взятая в боях, дружба, честь, любовь.
Скачет Рыцарь, не боясь, мир пред ним открыт,
на душе его легко, и играет кровь.
Топчет тень беспечный конь в четверо копыт.
2
Вот проходит столько лет, сколько Бог подал.
Рыцарь сыт, обут, одет, более того,
он обласкан королем, он любимец дам,
весел, счастлив и здоров, - все есть у него.
Графский титул, на щите - белая ладья,
у ее подножья тень, тень зубцами вниз,
сверху надпись: "Не бывать в мире двум смертям!",
и такая же печать, и на ней девиз.
Едет Рыцарь на коне по своей земле,
волочится по стерне, брошена, узда,
хоть морозно поутру, год свернул к зиме,
выпил Рыцарь на пиру, нет ему вреда.
Запевает песню он, что в походах знал:
"Если смерть спешит вдогон, лишь вперед смотри…"
Вдруг он слышит: "Оглянись! Не меня ль ты звал?
Раз - как в песне, два - девиз. Стало быть, я - три".
Конь как вкопанный стоит, Рыцарь протрезвел.
-Я не болен, не старик, никому не враг.
Что ты хочешь? -Посмотреть, как ты преуспел
в шахматах. -Но ты же - Смерть! -Смерть, как жизнь, - игра.
Вот играют, и реванш Смерть легко берет.
- Странно, - молвит Рыцарь наш, - был я молодой
и ничем не дорожил. Все теперь не в счет.
Первой смерти я служил, а умру - второй.
* * *
Фигуры на моей шахматной доске
пришли в движение в момент
моего появления на свет.
Сначала я лишь наблюдал дебют,
не вмешиваясь в игру, но уже
знал, что мои фигуры - черные,
и значит, я всегда должен
отвечать на чужие ходы.
Со временем, когда я понял правила игры,
она стала приносить мне
ни с чем не сравнимое удовольствие:
вот, это вечное разгуливание
на самом краю,
это скрытое напряжение,
этот привкус риска - везде опасность.
Я стал флиртовать с противником,
отвергать логику и лезть на рожон.
Думаю, это и сгубило меня.
Позже я обнаружил, что белые всегда
делали единственные ходы:
никакой спешки, ни одного промаха.
И они наступают.
Первоначальная паника
сменилась трезвым расчетом:
я научился находить свои
единственные решения.
Но было поздно: моя позиция
становилась все безнадежнее.
Теперь я лавирую из последних сил,
не знаю уж, из каких соображений,
и каждый ход - как сизифов шаг,
и скоро опять мне со стороны
следить, как эндшпиль моей партии
завершают мои доверенные лица:
дети, секунданты - или, совсем уж: врачи…
* * *
Всем этим пчелам и бабочкам несколько дней
осень добавила. Были б давно уже прахом
и под ногами бы множили мокрую гниль.
Эвон, летают, и крыльями плещут с размахом,
каждому данным. И листья желтеть не спешат,
в ветки вцепились и замерли. Лето застряло
на перепутье, не в силах решительный шаг
к выходу сделать, а может быть, просто упрямо.
Кто же не любит тепла, кто зимы предпочтет
долгие ночи, морозы и злые метели?
Только не те, кто сегодня цветет и поет, -
всех их ждет гибель в грядущей холодной постели.
Ну а покуда резвится и славно кишит
летняя жизнь, да и мы ведь с тобой перспективы
не различаем. Я тихо скажу: "Не спеши,
видишь, как пчелы и бабочки не суетливы".
БАРОККО
Еще летают осы, мухи,
клопы и божии коровки,
и пчелы роются в цветах,
ползет слизняк с ногой на брюхе,
и всё живет без остановки,
не отвлекаясь, просто так,
но входит осень: озирает
всю эту летнюю возню
и, глянув на часы, играет
брелоком и не спеша
закуривает: пусть их еще порезвятся.
* * *
Забытое не стоит ничего.
Мы времени не тратим на него,
эмоциями попусту не сорим.
Вон сколько интересного всего:
то погребение, то торжество.
Реальность их мы в свой черед оспорим.
Умытая, служить спешит с утра, -
такая уж у памяти игра:
предусмотреть, узнать, вмешаться в планы.
Что было там вчера, позавчера -
все поглотила черная дыра,
архивы те - как вырванные главы
из повести: всегда в один листок
вся книжица, ну разве что клочок
какой-нибудь, оборванный неровно,
порою вклинит текста пару строк,
недоуменье вызвав, как игрок
нажульничавший. Да и то - условно.
* * *
Всегда получаешь больше, чем заслужил.
Подарки тебя находят в любой щели,
куда б ни забился. Если б ты их просил! -
так нет же, идешь - а они на пути, в пыли,
как будто кричат: мы здесь!..
Поговори со мной,
других не хочу даров, прости, что такой.
Господь что подаст - все вовремя, и за все
спасибо, спасибо, спасибо, спаси, спаси…
Не знаешь ли дара, который душу спасет?
Вот я - человек, мужчина, отец, рожден на Руси,
и жизнь уж почти прожил…
Не отводи же взгляд,
шепчи мое имя, еще и еще, стократ,
пока я живой. И прости, что такой.
* * *
Поцелуй ребенка в междубровье.
Это место - тайна вас двоих.
Пей любовь, дитя пои любовью,
здесь источник жажды у живых.
Пусть исчезнут страхи и тревоги,
сделаются лишними слова.
Нас сюда на жизненном пороге
некогда Господь поцеловал.
ОЧЕРЕДЬ
Часто бывает со мной: глаза закрою - подумать
о мировых проблемах, о смысле жизни, -
вижу шеренгу мужей многоумных,
мимо, всё мимо
вдаль уходящих, у каждого - книга под мышкой,
мысль на лицах глубокая запечатлелась,
лбы нахмурены их, степенны движенья,
и белые руки
жестам не праздным с достоинством посвящены,
словно от мира они отгородиться желают.
Я открываю глаза - нет ни мужей, ни намека
на то, что были они, что умом удобряли природу,
главное - проку нам нет
от их умозрительных истин,
пресных, и темных, и не утешительных сердцу.
Сами страдаем по истине,
сами бесследно проходим,
нищую веру свою цедя и страх к груди прижимая.
УДАР. КРИК
В момент удара, словно на границе
двух сред, незримый разошелся шов,
и тело, описав дугу, упало на асфальт,
а бедная душа вспорхнула в небо.
И этот человек лежал, грудная клетка настежь.
и рот открыт, и на устах застывший крик, -
о чем? к кому? А кто-то бы представил,
что вот, к нему последнее "прости!",
да вряд ли. Это как стихи: к тебе и ни к кому.
* * *
Вон пробежали равниной снежной,
вприпрыжку, боком, плечо вперед,
мальчик с собакой: собака лает,
мальчик хохочет - и, распростерт
вдруг на снегу, широко глазами
небо вбирает, как по местам
юности странствие старик совершает.
И тихо-тихо. И здесь, и там.