Ты - таки хочешь разврата?

- Не наступай мне на душу, Моня! - требует мадам Матусович от мужа, попросившего двадцать две копейки на кружку пива.

- Где кружка пива, там румка водки, где одна румка, там вторая. А где вторая, там пьянство и разврат! Ты хочешь разврат, Моня?

Максимум того, что хочет Моня - это чтоб жена провалилась куда-то в подвал. Глубокий-глубокий. Или, чтоб вознеслась прямо на небо, а потом, для верности, оттуда рухнула в тот же подвал. А минимум - это пресловутая кружка пива. Но, увы, ни того, ни другого… Только нудный голос жены:

- Так ты, таки, хочешь разврат?

Разврат, вернее, его вершина, в представлении Мони - это погладить по попе соседку, мадам Портную - женщину независимую и добрую. Она недавно во дворе, только выбирает себе партнершу для скандалов, поэтому снисходительна и радушна. Попа у нее грандиозна, как мадам Берсон и мускулиста, как грузчик Сема Накойхер. В общем, выдающаяся попа!

При воспоминании об этом глаза Мони туманятся, а рука начинает делать непроизвольные движения, описыващие полукруг диаметром, примерно в метр. Это не остается незамеченным.

- Вы посмотрите на этот бессовестный! - разоряется жена, - этот сумасшедший развратник! Нет, вы посмотрите! - настаивает она.

Настаивает она громко и с чувством. Июль, окна открыты, поэтому ее призыв не остается неуслышанным. Люди подтягиваются к окнам. На развратника посмотреть охота каждому. И что они видят? Они видят открытое окно второго этажа, мадам Матусович в противотанковом бюстгальтере неаккуратного размера. Нижний фасад мадам не виден, что сожаления у окружающих отнюдь не вызывает. Моню тоже не видно. Слышен только его нудный голос, вклинивающийся в рулады мадам:

- Заткнись, лахудра!

Но мадам не затыкается. Она живописует заинтересованным зрителям, как кружка пива превратила Моню в развратника и афериста, топтальщика по душе в грязных тапочках, обязательно на босу ногу.

Моня терпит. Мучительно терпит. Но и у него есть пара слов:

- Подавись своими двадцатью двумя копейками! - гулко и мечтательно бросает он из темноты. - Я еще заработаю, а тебе не дам! И шоб ты сдохла двадцать два раза и еще четыре за пирожок с горохом!

Во двор выходит мадам Берсон и чутко слушает концерт, изредка шевеля губами. Кое что из сказанного она хочет запомнить, чтоб улучшить свой репертуар. Нельзя, ох, нельзя останавливаться на достигнутом!

С улицы доносится траурная музыка. Прервав прослушивания Матусовичей, жители двора устремляются на улицу. Когда хоронят, всегда интересно. Но Шопен сменяется фрейлихсом. Люди разочарованы:

- Халамидники! Опять на детской площадке репетицию устроили.

- А где людям репетировать? - защищает музыкантов тетя Маруся. - Им репертуар тоже нужен. А они за неудобство нам скидку на похоронах обещали!

- Скольки? - интересуется Межбижер.

- Двадцать процентов! - от фонаря лепит Маруся.

- Мало! - огорчается Межбижер.

- А на свадьбу? - интересуется мадам Портная.

- На твоя свадьба они бесплатно играть будут! - намекает на полную бесперспективность оппоненки мадам Берсон.

Но и та не лаком сыта:

- Зато тебе они скоро понадобятся!

- Для чему? - теряется мадам Берсон.

- Ну, не для свадьбы, наверное! - ликует мадам Портная.

Ленивые, словно мухи после варенья, сумерки начинают подползать к двору. Они удлиняют тени и притворяются прохладой.

Мадам Берсон набирает побольше воздуха и воплем, - Не дождешься! - сгоняет голубей с чердака. Голуби улетают на Греческую, прощально какая на народ.

- К деньгам! - радуется тетя Сима, вытирая лицо.

Нет, ничего в этом мире не изменить! Тщета, эх, тщета…

И только стукач Межбижер, склонясь над анонимками, которые он рассылает в доплатных конвертах стоимостью в копейку, верит в будущее. Он верит в мир без хулиганов, мошенников и аферистов, короче, без всех людей, встреченных им на жизненном пути. И несчастное и очень счастливое время, пробегая мимо, смеется и плачет над ним.