О Солженицыне вчерашнем и сегодняшнем

Минуло 10 лет со дня смерти А.И.Солженицына, а споры о нём не утихают. Думаю поэтому, что моё частное посвящённое ему письмо, написанное 15 лет назад, фрагмент которого я хочу предложить "Кругозору", всё ещё сохраняет свою актуальность.

"…То, что Вы называете травлей Солженицына, началось не вчера, а по меньшей мере двадцать лет назад (я не имею ввиду травлю советскими властями). Если Вы читали "Зёрнышко", то не могли не обратить внимания на то, как восстановил он против себя почти всю русскую эмиграцию и большую часть западных интеллектуалов. Меня уже тогда поражало, как он умудрился это сделать. Да ведь не только далёких от него людей, но и прежних своих друзей и соратников - того же Л.Копелева, например, или бывшего солагергника В.Гершуни, выведенного в "Одном дне" под именем баптиста Алёши (об этом я слышал от него лично). Словом, задел или обидел всех, а кого не обидел, на тех сам обиделся.

А вот что пишет бывший единомышленник А.И. деликатнейший и безупречный Григорий Померанц в своих "Записках гадкого утенка" (и это, заметьте, не сегодня, а 10 лет назад):

"Его величие и его отталкивающие черты коренятся в одном и том же: гневе. Создавая "Архипелаг", А.И. привык к гневу и полюбил себя в гневе; и великий гнев стал казаться ему святым. Любая стрела, задевшая пророка, кажется направленной прямо в Аллаха - и, если говорить без метафор, - в народ, в Россию.  Это человек великого гнева, и гнев - его постоянная стихия. Святой гнев - в "Архипелаге". Но может ли гнев долго оставаться святым?".

Или вот ещё - по поводу "Образованщины": "Великая страсть, с которой писался "Архипелаг", вытеснила из сознания мелкие помыслы. А когда огромное дело было исполнено, в опустевшем духовном пространстве снова зашевелилось всякое и захотелось с достигнутой высоты свести кое-какие счёты. И тут бесам было где разгуляться". И это пишет человек, знающий А.И. гораздо лучше нас с Вами и чтущий его как великого писателя.

Что же касается меня, то по моему мнению существует два разных Солженицына: один до 1968 года и другой - после. Это заметно даже по его "Теленку". Как вдруг меняется его литературный стиль и язык, куда исчезает всё его прежнее обаяние, освещающее более ранние вещи. "Деревянно-кунсткамерный язык", как отозвался о нём один из его недоброжелателей, и это, увы, правда. Что произошло с ним на этом рубеже, пусть разбираются психологи, но, видимо, корни, как всегда, уходят в детство. Тот же Померанц обратил внимание на одно место в "В круге первом", где полковник Ройтман вспоминает историю травли евреями-подростками из его класса русского мальчика Олега Рождественского (что, по мнению Померанца, росшего, как и Солженицын, на юге России и в те же годы, чистой воды фантастика). При этом называются две конкретные фамилии - Люксембург и Штительман. Оказалось, что фамилии не выдуманные, и одного из них - Люксембурга - Померанц повстречал. Что случилось с Штительманом неизвестно, может быть погиб на войне, но Люксембург отделался только штрафбатом (за пощёчину старшему офицеру, сказавшему что-то насчёт жидов) и уцелел. И вот когда ему дали прочесть этот отрывок и он дошёл до описываемого места, то сразу вскочил, сказав, что будь это во Франции, он подал бы в суд и выиграл процесс о диффамации. Потому что фамилии подлинные, а сцена выдумана. "Не понимаю одного, - добавляет Померанц, - как можно было больше 30 лет лелеять месть своему однокласснику и вставить подлинные фамилии в выдуманную сцену".

Впрочем, перелом-то произошел в зрелом возрасте, и одна из причин, увы, самая что ни на есть банальная - испытание славой. В "Записках об Ахматовой" Л.Чуковской рассказывается, как он пришёл на свидание с Ахматовой и принёс ей свои стихи. Стихи были слабые, по поводу чего Ахматова потом слегка поиронизировала. Но какое это имело тогда значение, когда он пришёл в ореоле своего "Ивана Денисовича". И Ахматова же предупредила его тогда: "Вас ждёт впереди очень серьёзное испытание - испытание славой". И - как в воду глядела.

Впрочем, прийти к Ахматовой после "Одного дня Ивана Денисовича" и принести ей какие-то никому неведомые стихи - это тоже о чём-то говорит. Но он и дальше продолжал носиться с каждой своей строкой,  полагая абсолютно всё вышедшее из-под своего пера "нетленкой". Скажу больше: разве его "Зёрнышко" не напоминает местами приснопамятный  "Краткий курс", когда большевики десятилетиями заставляли огромный народ подробнейшим образом разбираться в своих мелких  и мельчайших до- и послереволюционных внутрипартийных склоках.

Теперь о самом его последнем опусе "Двести лет вместе". Целиком я его не читал, только фрагментами, но один разбирающийся в этом человек сказал, что написан он скорее всего не им, а женой, а непосредственно автором вписаны только отдельные эмоциональные вставки. Не понимаю только одного: зачем ему всё это было нужно. Ведь на него ополчился не один Марк Дейч из "Московского комсомольца": по поводу 1-го тома было огромная возмущённая пресса чуть не со всех континентов. Кое-что я прочёл, и эта критика показалась мне достаточно аргументированной. И неужели все эти десятки статей пристрастны и необъективны? Ведь объектом нападок в них служит не личность автора (как у Дейча), а только его текст. Как в известном афоризме: если все говорят, что ты пьян, надо идти спать. И хотя я лично не сомневаюсь, что руководили Солженицыным самые благие намерения, но подвело всегдашнее стремление сделать всеобщим достоянием каждую свою написанную строку или пришедшую в голову мысль, а в данном случае - по его собственному признанию - остался большой неиспользованный материал от "Колеса". А вот взглянуть на всё это критически, со стороны, представить, как оно может быть воспринято другими - на это его, зацикленного на своей персоне и на своей Борьбе, как всегда, не хватило.

Как говорил о себе Бродский, я плохой еврей и предпочитаю иметь дело с ассимилированными соплеменниками, а представить себя в Израиле могу только в страшном сне. Поэтому заподозрить меня в какой-то особой мнительности или в национальных комплексах довольно трудно. Просто я не могу не доверять очевидным доводам оппонентов Солженицына, которые, повторяю, кажутся мне убедительными. А, кроме того, нельзя забывать, что шовинизм или расизм в той или иной форме у всех у нас в крови, и это так естественно: делить людей на "своих" и "чужих", на "наших" и "не наших". Но культура побуждает держать его в узде, хотя это и не всегда просто. Я уже не говорю о патологической мании Гоголя всюду и везде выпячивать русское и противопоставлять его немецкому или "жидовскому". Но даже Лев Толстой не сумел скрыть свою неприязнь к немцам и всех соответствующих персонажей в "Войне и мире" вывел исключительно в сатирическом духе.

И ничего особенного в том, что где-то в глубинах души А.И. тлеет антисемитизм или другой какой-то "изм", я не вижу. Я сам, например, тоже недолюбливаю неассимилированных евреев (см. выше). Мне неприятны живущие бок о бок с нами турки, и даже немецкие старухи, населяющие по преимуществу наш дом, вызывают у меня глухое раздражение (и даже могу объяснить почему: слишком хорошо живут - на всем готовом, с социальной обслугой, не зная забот ни о детях, ни о внуках, и не имея при этом никаких особых заслуг в прошлом; кто они? бывшие кассирши универсамов, секретарши, барышни из офисов и т.п.). Но у меня хватает ума не объявлять об этом во всеуслышанье, да и нет, к счастью, подходящей трибуны. У Солженицына она есть, и на 500 страницах двух своих томов скрыть этого "анти-чувства" он не сумел - так, во всяком случае, полагает большинство его критиков, и  нет оснований им не верить.

Хотя нисколько не сомневаюсь, что какая-то своя правда стоит и за ним. И что евреи также внесли свою лепту и в подготовку революции, и в "красный террор", и в репрессии, и всю, вообще, политико-идеологическую ауру 1920-1930-х годов.  И почему же нельзя было написать об этом? Можно, конечно, только, очевидно, по-другому - честно и открыто, а не так чтобы "ноль сносим два в уме", вроде следующего пассажа, цитируемого М.Дейчем ("МК" от 26.09.2003): "Я видел евреев на фронте. Знал среди них бесстрашных. Не хоронил ни одного".

А ведь когда-то я сам предлагал его в президенты - в качестве альтернативы спившемуся и скурвившемуся Ельцину: две статьи на эту тему были напечатаны в "Литературке" и "Московских новостях". То есть тоже приложил руку к общему воскурению. Теперь бы не предложил. Но всё-таки я продолжаю любить и чтить Солженицына - того, что остался в 1960-х годах с их "Новым миром", Твардовским, Сахаровым, Лидией Чуковской  и всей диссидентской братией. Что делать: человек за свою жизнь проживает несколько жизней, и случается, что одна бывает разительно не похожа на другие. Всего доброго, Ваш И.Р."

11.11.03   Франкфурт-на-Майне.

На фото - А.И. Солженицын.