Драчун Бо

Десятилетний Бо перешел в новую школу и на первой же переменке толкнул мальчика из соседнего класса. То есть сначала тот толкнул Бо, а потом уже Бо толкнул его, но учительница обернулась как раз, когда толкался Бо, и тут же отвела его к завучу.

Завуч вызвал маму и строго-настрого сказал ей, что в "их школе" не будет драк и безобразного, по мнению завуча, поведения. Бо заплакал, и мама спросила Бо, что случилось. "Я хотел пройти, а он сказал что у меня толстый зад и толкнул меня," - всхлипывая сказал Бо.

- Может быть позовем того мальчика и разберемся, кто кого толкнул первый? - обратилась мама к завучу.

- Какое имеет значение, из-за чего Бо толкался? - сказал завуч. - У нас в школе нельзя драться ни при каких обстоятельствах...

Он никак не мог понять, как взрослый человек (мама Бо) не понимала, что не важно, кто начал и из-за чего была потасовка. Насилие (считали в министерстве образования их острова) запрещено - и точка.

- А что Бо должен делать, если его ударят или обидят? - спросила мама, которая родилась на другом острове. В её детстве она должна была уметь постоять за себя сама.

- Что бы ни случилось, - ответил завуч,- ученик должен немедленно рассказать учителю или мне. И никогда, и ни при каких обстоятельствах не применять силу. Мы боремся с любой формой насилия, - с гордостью повторил он строчку из речи министра образования острова, которого боготворил и мечтал когда-нибудь стать таким же, как он.

Детей приучали жаловаться на тех, кто толкается, приучали жаловаться на тех, кто плюется, приучали жаловаться на тех, кто ругается. Как только ученику не нравилось что-то, что делали другие ученики, он (она) сразу бежали жаловаться. Иногда жаловаться бежали сразу несколько учеников, и кто прибегал первый, получал похвалы от учителей и подарки от департамента образования острова.

В школе не было драк вообще. Студенты, выходя на перемену, следили друг за другом, и если что, тут же со всех ног бежали к завучу или к воспитателю, чтобы указать на виновника совершённого на их глазах преступления.

Но преступлений не убавлялось, а даже как бы прибавлялось. Помятая трава не была преступлением, но стала; футбольный мяч, попавший по проходившему мимо ученику, сказанное в сердцах слово об учителе - тут же доводилось до сведения завуча или учителей школы.

Студенты перестали доверять друг другу. Никто не толкался, не ругался, не озорничал и не бегал. Директор и завуч постоянно получали вымпел "Самая спокойная" школа на острове или "Самая чистая" школа на острове. Но доносов не стало меньше. Теперь они касались и поступков учеников вне школы, и даже дома.

Дети перестали делиться друг с другом своими переживаниями, мечтами, желаниями и надеждами. Они боялись, что их сокровенные мысли станут известны сначала учителям, а потом вообще всем.

Местные хулиганы знали, что ученики этой школы вообще не сопротивляются, и спокойно отбирали у них деньги и бутерброды.

Бо, как и другие, привык бегать жаловаться по любому поводу, а когда стал постарше, то начал бегать жаловаться в полицию. Ведь самому драться плохо. За это наказывают. А вот добрый дяденька полицейский придет и накажет того, кто тебя обидел. Ну а чтобы наказал посильнее, можно было и присочинить кое-чего, что не происходило, но могло произойти. 

Приятно было так же подсматривать из-за занавески, как полиция подъезжала к соседскому дому и требовала (по жалобе Бо) прекратить шуметь, петь или громко смеяться. У Бо было мало друзей, а у соседей часто бывали гости, и Бо считал это несправедливым. Он чувствовал себя обиженным и ему надо было кому-то пожаловаться, чтобы кого-то за его отвратное настроение наказали. Тогда ему становилось немного лучше. Правда, ненадолго.  

В школе учили, что мальчики и девочки одинаковые, и требовали всех мальчиков по пятницам приходить в школу в юбках и блузках. Бо сначала забивался в шкаф и не хотел идти в школу, а потом привык. Мальчиков и девочек всех вместе учили шить, вышивать, готовить еду и менять пеленки на куклах, изображающих их будущих детей. Если у кого-то из мальчишек находили саблю, или рогатку, или даже перочинный нож, то его на неделю выгоняли из школы. Однажды завуч организовал рейд по домам школьников, и у всех мальчишек забрали игрушечные пистолеты, сабли, барабаны (военные) и наборы оловянных солдатиков. "Это развивает в детях жестокость и насилие", - сказал министр образования. И эти "злые" предметы были отобраны и уничтожены.

Некоторые родители пытались возражать и даже объяснять что-то своим детям, но их собственные дети начали на них доносить, и большинство родителей замолчало.

Был один или два случая отъезда с острова из-за несогласия с методикой образования, но о уехавших скоро забыли. 

Интересно, что в школе Бо было намного меньше влюбленностей и юношеских романов, чем на других оcтровах, но и это руководители школы и министерства образования расценивали как бoльшой плюс их методикам. “Меньше переживаний, меньше разбитых сердец и меньше неожиданных и ненужных беременностей”,- говорили они друг другу и поздравляли  руководство за мудрость и дальновидность.

Бо научился красить губы и румянить щеки. На уроке природоведения весь класс учился, как избавляться от волос на ногах. У девочек волос было меньше, но говорить об этом было нельзя. Вообще говоpить о какой-либо paзнице между девочками и мальчиками называлось сексизм и за это снижали оценки по всем предметам. Бо хотел поступать в хороший университет и поэтому научился держать язык за зубами. 

Он видел, что между девочками и мальчиками есть разница, но понял уже, что правда никого не интересует. Надо было говорить то, что приятно учителям, и за это они ставили хорошие оценки и писали рекомендации.

Студентам, которым повезло родиться от Афро-Американских или Индейских родителей, ставили оценки выше, чем белым и азиатам. И Бо придумал, что у него папа индеец. Он даже купил дешевый амулет в лавке стaрьевщика, и делал вид, что это осталось от его прадедушки, шамана племени индейцев "Горные Соколы."

Все его друзья завидовали ему, понимая, что потомка индейцев примут в любой университет архипелага без экзамeнов.

В университете Бо научили, что любое несогласие с мнением большинства, есть либо обман, либо глупость, либо делалось по заданию врагов родины. У всех друзей родины могло быть одно и только одно мнение. Это мнение могло меняться, и тогда все должны были немедленно принять новое мнение как абсолютную правду.

Однy девушкy, которая начала говорить, что онa не может немедленно поменять мнение и верить в новое так как она верила в старое, перестали замечать подруги и постоянно высмеивали преподаватели, так что она покончила с собой. Из этого Бо понял, что надо менять мнение (и быстро), как только ветер подует с другой стороны.

Девушка ему нравилась, и он расстроился, что её не стало, но потом успокоился, когда все студенты вместе пошли выгонять из Университета преподавателя с другим мнением. Бo даже бросил камень в его машину, но не попал. 

Отношения c противоположным полом у Бо не складывались. Он (как было написано в методичке о правилах секса в общежитии) спрашивал девочек, не хотят ли они встретиться с ним на предмет полового сношения, но они обычно не соглашались. А если и соглашались и приходили в комнату в общежитии, в которой жил Бо вместе с соседом, то уходили, когда Бо в третий раз спрашивал их, можно ли их поцеловать, потом можно ли потрогать грудь, потом можно ли гладить их по ноге от колена наверх... Бо каждый раз удивлялся, и после внезапного ухода девушек перечитывал руководство и спрашивал у соседа (который в это время готовился в той же комнате к экзаменам), что он сделал неправильно. И каждый раз убеждался, что он все делал в соответствие с требованиями министерства просвещения.

Один раз сосед предложил Бо накрасить губы и ресницы, одеть каблуки и потанцевать с ним. Бо согласился, но когда сосед без спросу полез к нему в трусы, строго отчитал его и пошел спать. Назавтра сосeд отнеc в деканат заявлениe, что больше не хочет жить в одной комнате с Бо, так как Бо сексист.

Бо перевели в другую комнату и предупредили, что если такое поведение повторится, то его отчислят. Бо перестал приглашать девочек и делал вид, что секс и отношения его совершенно не интересуют.

В Университете продолжали наказывать за любое насилие, кроме того, которое совершалось группами студентов и профессоров против преподавателей с другим мнением. Тогда всем раздавали баллончики с газом, повязки на лицо, бензин и зажигалки. Руководство Университета даже ставило зачет по любым предметам тем, кто поджигал машины самих "несогласных" преподавателей, либо тех, кто пришел их слушать.

Нападать студенты могли только тогда, когда их было много, а жертва одна. Студенты не называли жертву "жертвой". Они называли её "предатель" - так было легче закрикивать лектора и бросать камни и бутылки с зажигательной смесью в окна здания, где преподаватель выступал.

Когда на острове выбрали не того президента, которого хотели профессора и студенты, администрация Университета объявила траурные дни, оборудовала комнату успокоения с тихой музыкой и мягкими диванами и разрешила студентам не сдавать экзамены. И студенты ходили в комнату успокоения и рыдали. Бо тоже пошел и плакал вместе со всеми. Обида подкатывалась к его горлу, и он трясся беззвучно и долго, потом не мог прийти в себя.

Бо окончил Университет с долгом, равным десятилетнему доходу специалиста с большим стажем, и обнаружил, что его специальность "борьба женщин за равноправие в Африке", никому не нужна. До того он не задумывался о том, как он станет зарабатывать на жизнь.

Думать о деньгах считалось среди студентов очень меркантильным и несовременным занятием. Тех преподавателей, которые советовали думать о будущем, закрикивали на лекциях и выживали из Университета.

Бо не мог оплачивать своё жилье сам и вернулся из колледжа к родителям, в их маленькую квартирку. Денег у него не было, друзей тоже, и он целыми днями сидел дома, тупо уставившись в стенy и ненавидя смеющихся людей. Бо мог часами стоять за занавеской у окна и ждать, когда кто-то проходящий под окном засмеётся. Тогда он тут же выливал на головы смеющихся нечистоты из своего ночного горшка и снова прятался за занавеску. Это единственное, что приносило ему острое удовольствие и истинное удовлетворение. На некоторое время он успокаивался, но потом его снова охватывала депрессия.

Когда на острове Бо приезжие иммигранты-наемные работники, которых использовали для тяжелых и опасных работ, начали бунтовать, требуя увеличения пособий, то никто не вышел на улицы останавливать беснующую и жгущую магазины и машины толпу.

Полиция, набранная из той же школы, в которой учился Бо, разбежалась. Все как один попрятали форму и смешались с населением. Опьяненные безнаказанностью бунтовщики захватили городское управление, избили и изнасиловали всех работников муниципалитета и городских служб и объявили себя хозяевами острова.

Никто не сопротивлялся. Островитяне спрашивали друг у друга, к кому обратиться за защитой, но не придумали. А сами бороться за свою независимость и жизнь они давно разучились. 

Довольно скоро новые хозяева поняли, что им нужна прислуга, да и городские службы типа электричества и водопровода плохо работали без присмотра. Островитян снова стали принимать на работу. Платили меньше, заставляли работать дольше, но все-таки платили.

На третий день после "революции", как её назвали новые хозяева, Бо пошел в бывшее здание ратуши, и предложил доносить на сограждан, которые уклонялись от налогов, либо не ходили на службу, либо (не дай Бог) замышляли что-то против новой власти. Таких, как Бо, пришедших предлагать стучать было много, но Бо повезло и его взяли.

Первый, на кого Бо настучал, был его завуч из школы. Потом несколько соучеников. А потом Бо доносил на всех, кто смеётся. Однажды он подумал, что жить втроем в маленькой квартире неудобно, и донес на своих престарелых родителей.

Через некоторое время Бо узнал, что доносчикам отдают квартиры тех, на кого они донесли, и расстроился, что не донес на кого-то побогаче.

Живя один, Бо мог теперь водить домой проституток, и избивал их, когда в очередной раз у него не происходила эрекция. Жаловаться проститутки на Бо не ходили. Они знали, где он работает и что делает.

А однажды Бо нашли зарезанным в канаве на краю города. На его похороны никто не пришел, и его закопали во рву, перепродав его могилу выделенную островом, кому-то другому.