«К вопросу о судьбе». Глава из повести «Литературный экспресс»

На заснеженной ветви клёна сидела ворона и время от времени  с интересом поглядывала  на полуоткрытое окно, из которого струились облака  тёплого воздуха. Черные бусинки птичьих глаз внимательно изучали стоящего в комнате высокого мужчину, словно прикидывая, что можно ожидать от него: то ли кусочка сыра, то ли выстрела из ружья.

Мужчина тоже смотрел на ворону, пробудившую в нём старые воспоминания.

- От вороны карапуз убежал, заохав, - произнёс он с улыбкой и,  швырнув в птицу ещё дымившуюся папироску, закрыл окно.

Прошёл в ванную комнату, тщательно вымыл руки. Прошагал на кухню, заглянул в холодильник. Достал было бутылку вина, но передумал и поставил обратно. Вернулся в большую комнату и нервно заходил из угла в угол, погруженный в размышления.

Зазвонил телефон.

-Здравствуйте, Владимир Владимирович, - послышался в трубке жизнерадостный мужской голос, - это из оргкомитета Литературного экспресса. Вы не передумали насчёт участия в проекте?

Мужчина поморщился и буркнул:

- Нет, не передумал. Меня ваши игры не интересуют.

- Жаль, жаль. Вас будет очень не хватать в нашем проекте. Читатели вас любят и ценят. На заседании комиссии по отбору участников ваша кандидатура даже вопросов не вызвала. Очень жаль, что вы отказались. Ну что ж, если всё же передумаете, звоните.

 Мужчина повесил трубку и раздражённо махнул рукой.

- Прозаседавшиеся, - с издёвкой процедил он, открывая новую пачку папирос.

Включил телевизор с видеоплеером. Пощёлкал пультом и в очередной раз стал смотреть фильм «Коммунист» с Евгением Урбанским  в главной роли. Смотрел не отрываясь, хотя и знал уже этот кинофильм почти наизусть.
 
- Да, вот это настоящий коммунист, - заключил мужчина, когда на экране замелькали последние титры.

Он погрузился в воспоминания. И тут же через приоткрытую в прошлое дверцу в душу просочилась холодная и липкая тоска. Она сначала лишь слегка путала мысли, но вскоре по-хозяйски расположилась в душе и полностью подчинила себе разум. Всё, что было, всё, что будет, вдруг стало казаться пустым и бессмысленным. Предметы в комнате, ещё недавно  привычные и естественные,  вдруг предстали  чужими и бутафорскими. Да и сама комната больше напоминает задекорированную тюремную камеру. А за окном - сверкающий на солнце снег и равнодушное серо-голубое небо.

Мужчина подошёл к полке, обвёл взглядом стоящие на ней книги. Выбрал одну из них, с женским портретом на обложке. Долго смотрел на портрет, сравнивая его с образом, хранимом в памяти.

-Здравствуй, Лиля, - прошептал он и, сев за стол, бережно раскрыл книгу.

- Пристрастные рассказы... Ну конечно, пристрастные, - задумчиво произнёс он, перелистывая страницы.

Попытался читать, но постоянно уносился от книжного текста в череду воспоминаний.

В конце концов, отодвинул книгу и долго сидел, перебирая в памяти всплывающие картинки ушедших лет.

На улице потемнело. Владимир Владимирович закрыл книгу и отодвинулся от стола.

За дверью послышался шорох. Под чьей-то тяжестью жалобно заскрипели полы. Затем дверь распахнулась, и в комнату хлынул поток света и тепла. А вслед за ним, помахивая переливающимися лучами, показалось и улыбающееся Солнце.

- Привет, поэт! - выдохнуло оно. – Видишь, и я могу рифмовать.

Маяковский встал навстречу вошедшему и с просветлевшим лицом промолвил:

- Привет, привет. Вот уж кого не ожидал. Давненько мы с тобой не виделись.

- Шутишь, поэт? Ты меня каждый день видишь. Да и я за тобой присматриваю. Не чужие как-никак. Одно дело делаем.

Солнце поджало часть своих лучей и пристроилось на стуле.

«Как бы стул не загорелся», - мелькнула мысль у поэта.

Он протянул руку и осторожно коснулся своего неожиданного гостя. Оказалось, что Солнце греет, но не обжигает.

«Очевидно, оно хорошо умеет держать себя в лучах», - подумал Маяковский с облегчением.

- Чаю? -  предложил он. - Вот только варенья у меня сегодня нет.

- Да ладно, попьём без варенья, - согласилось Солнце. – Чай-то,  надеюсь, хороший - как  раньше?

- В пакетиках, - пожал плечами Маяковский.

Солнце сморщилось:

- В пакетиках? Пожалуй, я лучше воздержусь.

- Тогда, может, чего покрепче?

- Покрепче? – Солнце потёрло луч-руки. - Что ж, иногда можно себе позволить и покрепче. А что у тебя?  Водка?

Маяковский пренебрежительно скривил губы и покачал головой:

- Водку пьют только чеховские чиновники... Ну, или их потомки.  Нет, настоящее виноградное вино.

Поэт принёс из кухни вазу с крюшоном и два фужера.

- Только Абрау и фрукты, - сказал он, разливая по фужерам шипящий напиток. - Попробуй.

Солнце слегка пригубило, прислушалось к ощущениям и залпом осушило фужер.

- Да ты, я вижу, не только в стихах, но в напитках разбираешься, - с одобрением высказалось Солнце. - Хочу добавки.

 Маяковский довольно улыбнулся и, наливая Солнцу крюшон, гордо заметил:

- Я родился среди виноградников и пил вино, как дети пьют молоко.

- Так выпьем же за то, чтобы никто из нас не забывал, откуда он родом, - подхватило Солнце.

- А я и не забываю, - сказал поэт. - Я вообще помню то время лучше, чем недавние годы. Наверное, потому, что жизнь стала какая-то бесцветная. Не то, что прежде.

Солнце, рассеянно следя за пузырьками в своем фужере, возразило:

- Да просто ты был тогда моложе. И этот мир воспринимался тобой совсем по-другому.

- И это тоже. Согласен. Да, в молодости всё было иначе. Вот за что нужно выпить. За молодость! - провозгласил Маяковский.

- Что ж, молодость - вещь хорошая, - охотно поддержало Солнце. - Вот только в молодости постоянно чего-то не достаёт. В моей молодости, к примеру, не было даже намёка на людей. Не говоря уже о поэтах вроде тебя.

- А может, это и правильно, что чего-то не достаёт? Есть к чему стремиться.

Солнце усмехнулось:

- Не в обиду тебе будет сказано, но я вообще-то не стремилось к появлению человечества. Меня вполне и динозавры устраивали. Такие забавные зверюшки.

Некоторое время и гость, и поэт молчали, неторопливо смакуя крюшон. Потом Солнце продолжило затронутую тему:

- А с другой стороны, разве раньше было легче? Насколько я знаю, люди всегда жаловались на трудности. Это вообще в человеческой природе – недовольство настоящим. И ностальгия по прошлому времени. Я помню, как ты рисовал мне картины своей тяжелой жизни. Забыл? Дача в Пушкино.

Маяковский покачал головой:

- Да помню я, помню. Время было трудное. Но весёлое. Мы шли, ползли, продирались сквозь грязь старого быта к новой, еще неясной, но уже согревающей душу жизни. Да, многое мешало. От многого нужно было избавиться. Но мы верили, что это произойдёт. Всё, в конце концов, отпадёт как шелуха: и расплодившиеся нэпманы, и бюрократы,  и карьеристы.

А пока мы верили и мечтали, как черви после дождя выползали из своих нор имитаторы всех мастей. Прошло время..., - поэт внезапно запнулся, прислушиваясь к пришедшей в голову мысли.

Он подозрительно покосился на гостя и спросил:

- Или не само прошло? Может, это ты его протащило своей постоянной каруселью?

- А какая разница? – невозмутимо спросило Солнце.

Маяковский подумал и кивнул:

- А действительно, какая разница. Важен результат. Всегда важен результат. Так вот, - продолжил он, - прошло время - и что мы видим? Те же нэпманы, только более наглые, самодовольные и надутые. Те же бюрократы, без устали штампующие указания и постановления. Те же имитаторы бурной деятельности. То же преклонение перед всем заграничным и пренебрежительное отношение к своему.

- Но ведь для того и существуют перемены, чтобы была возможность получить что-нибудь хорошее. И может быть, повторения не случайны. В них может таиться возможность что-то изменить к лучшему. Тебе же вот дали второй шанс.

- Какой второй шанс? - не понял Маяковский.

- Ах, да, ты не курсе, – пробормотало Солнце. - Ладно, забудь. Это я так. Вспомнился наш старый разговор у тебя на даче. Я-то наш договор выполняю, а вот ты…

Маяковский развёл руками и вопросительно посмотрел на собеседника:

- Договор? Ты о чём?

Солнце медленно допило крюшон и, с сожалением посмотрев на пустой фужер, пробасило:

- Прекрасный напиток… А договор у нас был, поэт. Ты же сам его обнародовал.

 И светило, вспыхнув так, что в комнате стало ещё светлее, хотя,  казалось бы, больше уже некуда, продекламировало:

- Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить —
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой —
и солнца!

- А… ты об этом, - смущённо протянул Маяковский.

- Да, об этом. Я-то продолжаю светить, а вот ты, похоже, бросил. Мне сверху видно всё. Я, вообще-то, потому и здесь, чтобы тебе про уговор напомнить. А то что получается: я в работе, а ты? Со стихами не выступаешь. В литературном проекте не хочешь участвовать. А ведь это удобный случай осветить заблудшие мозги творческой интеллигенции. Тебе же прислали приглашение?

- Прислали. Вон листок возле телефона.

- И что? Почему отказался? По-моему, неплохая идея.

- А что мне там делать,- возразил Маяковский, - показухой  заниматься? Помогать делать вид, что с литературой у нас всё нормально? Нет уж, увольте.

Солнце нахмурилось и с минуту, поджав губы, внимательно разглядывало поэта. Потом разочарованно вымолвило:

- Да ты, оказывается, слабак, братец. Я-то считало, что ты боец, а ты... Первых же трудностей испугался.

- Первых? - возмутился Маяковский, вскакивая со стула.- Да я всю жизнь только и делал, что разгребал завалы этих трудностей. Но было ради чего это делать. Было! А вот теперь нет. Страна не та, люди не те, цели не те.

- И ты не тот, - подсказало Солнце.

- Да, и я не тот.

- Всё течет, всё меняется, - философски заметило Солнце. - И что? Какая тут связь с твоей поэзией? Твоя судьба - светить. Вот и свети.

Маяковский с досадой пожевал губами и вновь уселся за стол.

- Зачем? - вырвалось у него. - Зачем и для кого?

Солнце изобразило лучами плечи и пожало ими:

- Зачем? Для кого? Абсолютно лишние вопросы. Это твоя судьба.

Затем светило вытянуло пару своих лучей  и, пробежавшись ими по книжной полке, выхватило томик в красном коленкоре. Быстро прошелестело страницами и с пафосом произнесло:

Я думало — ты всесильный поэтище,
а ты недоучка, крохотный поэтик.

 Маяковский тут же отреагировал:

- Прежде чем что-то критиковать, нужно понимать, когда и для чего это написано.

- Да брось, не обижайся, - примирительно протянуло Солнце. – Я ведь не критикую. Просто хочу тебя на верный путь наставить.

Поэт вздохнул, поняв, что спорить со светилом бесполезно. Даже если  в этом споре и могла родиться истина,  она тут же под жаркими лучами оппонента превратилась бы в жареные факты.

- Ну ладно, - сказал он, - пусть так. Согласен: от судьбы не уйдёшь. А как насчёт твоей судьбы?

- Я вот свою судьбу знаю, - сказало Солнце. – Сейчас я разогреваюсь. Потом стану красным гигантом. А потом – белым карликом. Но даже тогда не брошу светить. Судьба такая.

Солнце покрылось пятнами и с виноватой ноткой в голосе добавило:

- А когда стану красным гигантом, то Земли больше не будет. Всё  сгорит. Ты уж извини, но это моя судьба.

- Да чего уж там, - махнул рукой Маяковский. – Я понимаю. Против законов природы не попрёшь... Но это ведь не скоро?

- Время есть. Вопрос в том, как быстро оно закончится. Время ведь тоже течёт по-разному. Смотря, на что его тратить.  И если люди захотят выжить, им нужно перестать швыряться друг в друга камнями и заняться более полезными делами. Наукой, например.  И тогда, возможно, у человечества будет шанс просто сменить место жительства. Всё зависит от людей.

Солнце придвинулось к поэту, обдав его волной теплоты, и, вбивая слова, словно гвозди, в мозг собеседника, отчеканило:

- А твоя задача, поэт, осветить человечеству дорогу. Хотя бы её кусочек. И это – твоя судьба.

Солнце ушло. Комната стала наполняться прохладой. А за окном снова стало светло. Поэт долго сидел, потирая лоб и что-то обдумывая. Затем подошёл к телефону и, поглядывая на листок с приглашением, набрал номер.

- Алло! – произнёс он, отбрасывая все сомнения. – Это Маяковский. Я передумал. Поеду.