То, что нас не убило, может нас вылечить!

Человек, увы, смертен. Ежегодно на планете умирают почти 60 миллионов людей всех возрастов из которых лишь менее 5% становятся жертвами войн, убийств, аварий и несчастных случаев. Еще меньше доживают до глубокой стрости, когда даже здоровый организм уже просто изнашивается до предела, и они мирно засыпают вечным сном. А вот жизнь остальных более 90% уносят болезни, по сей день остающиеся главным бичом человечества.

Подумать только, сколько людей могли бы еще жить и жить, если бы наука и медицина смогли бы, наконец, одержать победу в войне против болезней, идущей столетия! Но пока что это остается недосягаемой мечтой. Добиваясь успехов на отдельных направлениях, человечество откатывается назад под натиском роста других заболеваний. Причин этому много, и среди них нужно назвать и такую, что люди всё ещё тратят слишком много ресурсов на войну не с болезнями, а друг с другом. Например, те десятки миллиардов долларов, которые Запад вложил в военную помощь Украине, могли быть потрачены на её здравоохранение – и тогда бы на её кладбищах не появились сотни тысяч новых могил. Соответственно свои бюджетные расходы могла бы перенаправит и Россия. Но почему-то политики с готовностью расходуют миллиарды на снаряды и бронетехнику, а вот выпросить у них лишний миллион на новую больницу или водоочистную станцию ой как непросто! Тут вспоминаются старые карикатуры из советского «Крокодила», актуальные до сих пор – ведь с тех пор ничего не изменилось!

Впрочем, у оборонных расходов есть одна позитивная отдача: нередко военные разработки дают толчок к развитию сугубо мирных технологий, оказывающихся незаменимыми для человечества. Вот почему небезосновательно считается, что война является двигателем прогресса. А случалось и так, что самому страшному оружию, одно лишь упоминание о котором бросало людей в дрожь, находилось сугубо мирное применение, спасающие тысячи и тысячи жизней.

«Король химического оружия»

Первую мировую можно называть также Великой химической войной: ни до неё, ни после никто не использовал химическое оружие в таких масштабах. Причем, началось все с почти невинного применения слезоточивого газа (этилбромацетата) французской армией еще в августе 1914-го. Какое-то время стороны воздерживались от использования смертоносных веществ, пытаясь лишь слегка вывести противника из строя. Но после того, как в апреле 1915-го под Ипром немцы выпустили на противника тучи хлора, убив сотни французских солдат, все ограничения были отброшены. И тут же встал вопрос об «идеальном» химическом оружии. Дело в том, что газообразные и легкокипящие отравляющие вещества были неудобны в использовании, быстро сносились даже легким ветром. Предпочтение отдали химическому оружию, которым можно было начинить артиллерийские снаряды, которое образовывало стойкий аэрозоль или, разбрызгавшись по местности, медленно испарялось. Здесь физические свойства иприта оказались очень подходящими: не смотря на свое прозвище «горчичный газ», он является высококипящей маслянистой жидкостью, медленно испаряющейся, стойкой в виде аэрозолей. Что, вкупе с его очень высокой токсичностью и способностью «разъедать» обувь и одежду (даже маски первых противогазов) и затем поражать человека через кожу, сделало иприт «королем химического оружия» первой половины XX века.  Ипритом можно было не только непосредственно поражать противника, но и делать эдакие «химические заграждения»: территория, на которой был разбрызган иприт, на несколько суток и более оставалась опасной.

Точную статистику жертв иприта никто не вел, но их было немало, и они выделялись на фоне других пострадавших от химического оружия. Почти все мы читали, что иприт относится к т.н. т отравляющим веществом кожно-нарывного действия, но мало кто знает, к каким ужасным последствиям это действие приводит. Как правило, химическое оружие имеет почти мгновенный эффект, иприт же очень коварен: если человек не отравился им насмерть сразу, если лишь прошел через пары иприта или коснулся его капель, то иприт будет убивать его медленно и мучительно.  Не все его жертвы погибали, но все становились обезображенными язвами калеками.

Воздействие иприта на человека исследовалось вплоть до начала 40-х годов, да и то в основном лишь в плане разработок его более токсических аналогов и совершенствования защиты. Но все сходились во мнении, что иприт  является непревзойденным боевым отравляющим веществом – поэтому его продолжали производить и до, и после Второй мировой войны. Не смотря на полный запрет иприта (подписанный 192 государствами), он до сих пор еще сохраняется кое-где на складах химического оружия в ряде стран мира.

В преддверии Второй мировой Министерство обороны США решило, что одними только костюмами химзащиты от иприта не уберечься, и заказало ученым найти антидот. А это уже потребовало глубоких исследований, которые в 1941 году и привели к революционному открытию Луи Гудмана и Альфреда Гилмана, работавших в лаборатории Йельского университета. При изучения медицинских записей осмотра пострадавших от иприта в 1917-1918 годах, они обратили внимание на их крайне низкие показатели лейкоцитов в крови. Конечно, к тому времени было уже хорошо известно, что иприт губит любые клетки организма, с которым контактирует - отсюда растущие и долго незаживающие язвы на коже, слепота, поражение внутренних органов (при вдыхании паров). Но в данном случае внимание обратили именно на то, что иприт в первую очередь поражает быстро делящиеся клетки, к которым относятся не только лейкоциты и костный мозг, но и раковые. А что, если попробовать «подтравить» ипритом их? Для опытов был выбран азотный иприт типа HN2. Сначала их успешно поставили на мышах, а затем нашелся первый доброволец: человек, в силу секретности исследований записанный как J.D., страдавший от огромных опухолей в лимфатических узлах. Тот день, 27 августа 1942 года, можно записать в историю как день рождения химиотерапии рака.

Лечение удалось: опухоли перестали расти и даже уменьшились, хотя это подарило несчастному J.D. лишь несколько месяцев жизни: он скончался в декабре того же года. Однако первый шаг был сделан! К сожалению, на следующие шаги потребовали долгие годы  - в силу вс' той же секретности всех исследований, связанных с ипритом. Поэтому результаты первого лечения были опубликованы только после войны, в 1946 году, да и то неполностью. Это серьезно задержало развитие химиотерапии, а тем временем число жертв рака в мире продолжало расти (ныне онкологические заболевания уносят 9,5 миллионов жизней в год). Потребовалось очень много времени для создания эффективного лекарства (на основе иприта), на разработку безопасной методики химиотерапии.

 О её безопасности нужно сказать отдельно, поскольку в мире уже давно существует вера в «таблетку от рака», которую хотели бы принять и некоторые здоровые люди – для профилактики. Иприт, как основа лекарства для химиотерапии, наглядно демонстрирует нам, почему этого делать не стоит. Повторим, иприт это один из сильнейших ядов, разрушающих клетки, повреждающий их ДНК, он и сам может привести к появлению злокачественных опухолей. Единственное его достоинство в том, что одни клетки он повреждает быстрее и сильнее, чем другие. На этом принципе и была основана химиотерапия XX века: создать препарат и методику его применения, чтобы он уничтожал в основном только раковые клетки, не сильно вредя другим. Но до сих пор 100% безопасной химиотерапии не существует, пока что это просто невозможно и химическое лечение рака имеет массу побочных эффектов (мягко говоря). Это и объясняет, почему самой трудной и приоритетной задачей в области лечения рака является изоляция или маркировка больных клеток, чтобы их можно было затем уничтожать, не время здоровым.

Лучи смерти или лучи жизни?

Интересно, что к моменту зарождения химиотерапии, с раком уже давно пытались бороться с помощью терапии лучевой. Первые опыты были поставлены ещё в 1902 году в Вене, в 1903 году в Москве и в 1904-м в Нью-Йорке: больным зашивали в опухоли крошечные капсулы с радием. Вот только, в отличие от последующих опытом с ипритом, тогда ученые еще не считали, что убивают раковые клетки «ядом» и совершенно не опасались никаких побочных эффектов. Дело в том, что открытые Вильгельмом Рентгеном в 1895 году «Х-лучи» (известные нам как рентгеновское излучение), открытое годом позже  Франсуа Беккерелем радиоактивное излучение и презентованный в 1898 году супругами Кюри радий были восприняты с восторгом, как что-то очень позитивное и многообещающее. Никто еще не изучил полностью воздействие излучений на организм, а в обществе уже началась «радиоактивная мания». С чьей-то подачи возникло и распространилось убеждение, что радиация полезна для здоровья так же, как и солнечные ванны. Бизнес немедленно отреагировал на это массовым выпуском излучающих продуктов и средств гигиены: радиевой воды и шоколада, радиоактивных  кремов и зубных паст, продаваемых вплоть до 40-х годов. Например, в рекламе немецкой зубной пасты Doramad (содержала радиоактивный торий) утверждалось, что она «повышает клеточный метаболизм, снабжение питательными веществами и укрепляет защитные силы организма».

Да уж! Хорошо ещё, что радий и торий очень дороги, поэтому их применение ограничивалось микрограммами. Иначе бы кто-то наверняка попытался бы реализовать такие фантастические проекты, как «радиевый камин», обещавший своим владельцам круглосуточное тепло без дыма и копоти. Подумать только, что произошло бы с семьей, установившей в своем доме такой атомный реактор – и со всеми их соседями, а то и целым кварталом!
 
Успех первых шагов лучевой терапии был, можно сказать, случайностью. Радиацию считали целебной, поэтому опухоли пытались именно лечить, а не уничтожать раковые клетки. Но из-за дороговизны радия его использовали по чуть-чуть, что спасало пациентов от чрезмерных доз радиации. Правда, когда затем появились аппараты лучевой терапии, рентгенов уже не жалели, буквально выжаривая опухоли – и было немало случаев, когда больные погибали не от рака, а от облучения. Подобные трагедии случались и потом, но уже из-за сбоя в настройке аппаратуры. В этом отношении дурную славу получил аппарат лучевой терапии Therac-25 канадской фирмы AECL. В 1985-87 г.г. из-за ошибки программного обеспечения эти аппараты не менее шести раз превышали мощность, «награждая» пациентов дозами от 4000 до 25 000 рад!

К сожалению, смертельную опасность радиации осознали только после того, как она продемонстрировала себя в полную силу после трагедии Хиросимы и испытаний на атолле Бикини (операция «Castle Bravo», 1954). Лишь тогда начались серьезные изучения лучевой болезни, признанной самым страшным последствием использования ядерного оружия. А до тех пор радиация медленно подтачивала здоровье ничего не подозревающих потребителей разрекламированных товаров и первых пациентов лучевой терапии. То есть, как и в случае с последствиями применения химического оружия или дефолиантов (Вьетнам), исследования начались по заказу военных ведомств, искавших способы снизить потери. И эти исследования обогатили лучевую терапию бесценными данными, позволившими развернуть её в нужном направлении – уже не «лечить» опухоли, а уничтожать их, с осторожностью, дабы минимизировать вред всему организму. Да и новое оборудование для лучевой терапии (например, гамма-аппараты) появилось благодаря все тем же военным разработкам в области ядерного оружия.

Барахлящий двигатель прогресса

Список всего того, что подарила человечеству гонка вооружений, очень длинный. Одно из ключевых мест в нем занимает металлургия: из-за растущей потребности в железе для армии и флота, на смену примитивным горнам и кузницам пришли сталелитейные заводы и механические цеха. Рядом можно поставить химическую промышленность: своим развитием она обязана производству порохов и взрывчатки, отравляющих веществ и синтетических материалов. Фармацевтика и медицина (особенно хирургия), пожалуй, так и остались бы на уровне травяных настоев и грубых ампутаций, если бы не были так востребованы армией для восстановления раненых и больных. В повседневной жизни нас окружают множество столь необходимых вещей, обязанных своим появлением военным разработкам: от женских прокладок и микроволновых печек до мобильной связи и интернета. Война действительно является двигателем прогресса, к великому огорчению пацифистов. Правда, причины этого чисто экономические и организационные. Для разработки новых или внедрения уже имеющихся изобретений нужны, в первую очередь, деньги. А к ним, нередко, «покровительство» заказчика (военного ведомства), позволяющее привлекать прочие необходимые ресурсы и лучших специалистов, дающее разрешения на любые эксперименты и возможность тут же проводить масштабные тестирования.

Кстати, ежегодные расходы человечества на оборону уже приближаются к отметке 2,5 триллиона долларов. Казалось бы, этих денег бы вполне хватило, чтобы накормить всех голодающих. Однако войны начинают вовсе не, у кого вообще ничего нет, а те, кто хочет большего или хотя сберечь уже имеющееся.

Однако замечено, что, будучи двигателем прогресса и производства, война одновременно является могильщиком торговли и сферы услуг – благодаря которым люди имеют доступ к благам цивилизации. Даже если война не затрагивает непосредственно какую-то страну, то военные действия в других уголках земного шара или экономическая блокада (санкции) нарушают международные торговые связи и технологические цепочки. Кроме того, можно заметить, что этот «двигатель» работает с перебоями (особенно когда некоторые открытия и изобретения засекречивают), а иногда и просто вхолостую. Если, начиная с XIX века и до второй половины XX, связанные с войной изобретения сыпались как из рога изобилия, то затем это поток иссяк. Последние пятьдесят лет мы, в основном, модернизируем и миниатюризируем то, что было создано еще при деда-прадедах. Даже современные электромобили, кажущиеся символом XXI века, это напичканные электроникой потомки электрокаров начала прошлого века. Сама их концепция – электродвигатель, питающийся от аккумулятора – осталась неизменной, и эти сто лет были потрачены лишь на создание более емких батарей. Но ведь прогресс двигается благодаря новаторским изобретениям и открытиям, это они дают толчок, а вот их усовершенствование это лишь инерция. Вот и получается, что последние десятилетия мы развиваемся по инерции, а новых толчков практически нет.

Это же относится и к области лечения рака. Лучевой терапии более ста лет, химической исполнилось 80, и медики до сих пор лишь совершенствуют открытия прошлого. Иные же методы борьбы с раком до сих пор находятся в стадии разработок, что удивляет – ведь, повторим, ежегодно от онкологических заболеваний умирают 9,5 миллионов человек. Казалось бы, существует устойчивый спрос на эффективное лечение, существует рынок - но почему же на нем почти нет ничего нового? Например, идеи ликвидации раковых клеток с помощью нанороботов возникли еще более полувека назад. Но почему, после всех громких заявлений об успехах нанотехнологий, нанороботы так не вышли за рамки закрытых испытаний? Вряд ли потому, что у корпораций нет на это денег. Не исключено, что в данном случае «двигатель прогресса» вращается в другую сторону, специально тормозя либо окутав повышенной секретностью это технологическое направление. Ведь нанороботы тоже могут быть оружием, и куда более страшным, чем химическое и даже ядерное!