ХОХМЫ СО ВСЕЙ СЕРЬЁЗНОСТЬЮ

Александр БОЛЯСНЫЙ

Его кумиром был Аркадий Райкин. Юноша не упускал ни малейшей возможности послушать или посмотреть его выступления. Иногда в узком кругу сам тоже что-то изображал, кого-то пародировал. Вроде, получалось. Окружающие говорили: ну-ну, пробуй — может, по актёрской линии пойдёшь. Так и вышло. Поступал одновременно в разные театральные училища: и в щепкинское — при Малом тетре, и в щукинское — при вахтанговском. В первом успешно прошёл два тура, но поступил всё-таки в щукинское.Так в 1959 году в театре имени Евгения Вахтангова появился новоиспечённый актёр Эрнст Нотерзор, избравший себе театральный псевдоним Эрнст Зорин, с которым и стал известен.

— Инициатором сего псевдонима был выдающийся русский актёр Иосиф Моисеевич Толчанов, соратник Евгения Вахтангова, народный артист СССР, мой педагог по училищу и один из ведущих актёров вахтанговского театра, — поясняет Эрнст. «Какова фамилия ваша, молодой человек?» — переспрашивал Толчанов. «Но-тер-зор?! Ну, это же совсем не театральная фамилия. Давайте-ка лучше от последних трёх букв: ЗОР. Пускай будет Зорин!» Вот так и и получилось.

— 60-е и 70-е… Вам можно позавидовать: с такими «звёздами» плечо к плечу работали…

— О, да: Михаил Ульянов, Николай Гриценко, Василий Лановой, Юлия Борисова, Владимир Этуш… А Рубен Николаевич Симонов, бывший художественный руководитель вахтанговского!.. Работать, творить с ними — просто счастье.

— Так почему же, почему вы всё враз бросили, перебравшись жить за рубеж? Ведь и признанным были: только-только звание Заслуженного артиста вам присвоили, да и квартиру получили. Многие сих пор недоумевают….

— Когда-то у меня и в мыслях не было уехать из моей страны. Хоть я уже и заграницу видел, и впечатление о «тамошней» жизни имел. Как-то даже предлагали стать невозвроащенцем, но это было непремлемо для меня. А к 1974-му году капля по капле накопилось…

Более трети актёров, с которыми в своё время Евгений Вахтангов создавал театр, были евреями. Мы, молодёжь шестидесятых, называли их, естественно, «стариками», любили и очень уважали. Народные артисты СССР Цецилия Мансурова, Иосиф Толчанов, Народные артисты России Иосиф Раппопорт, Мария Синельникова, Александра Ремизова, Заслуженные артисты России Леонид Шахматов, Вера Львова и другие являлись украшением не только вахтанговского, но и всего советского театра.

Потом ряды актёров-евреев стали редеть. Из среднего поколения вахтанговцев моей молодости назову лишь Народного артиста СССР Владимира Этуша и Заслуженного деятеля искусств Владимира Шлезингера. Последними евреями, принятыми в театр в «моём» 1959 году, были я и однокурсница Катя Райкина. Лишь через 30 лет после нас в театр приняли замечательную Юлю Рутберг.

Не скажу, что в театре моего времени ощущался антисемитизм на рабочем уровне. Но на бытовом — хоть отбавляй, особенно, когда актёры подвыпившие: «Еврейчик… Ты еврей, вроде, хороший, но Этуш…». Противно всё это. А в 68-ом, после смерти замечательного Рубена Симонова, театр возглавил его сын Евгений, и вахтанговка начала резко сдавать свои художественные позиции. Всё чаще появлялись спектакли, над которыми актёры шутили: «Итак, мы потерпели ещё одну победу». «Победой» любил называть свои постановки Евгений Симонов.

Но главное — что с возрастом я всё больше ощущал себя евреем, и моя первая ошибка при эмиграции в том, что я не направился в Израиль, где есть театр «Габима», некогда созданный с участием самого Евгения Вахтангова, и в котором были бы открыты возможности для большей моей реализации. Хотя, грех Бога гневить: в эмиграции мне и озвучивать «русские» кинофильмы доводилось, и роли играть в театрах на Бродвее, и ряд лет работать на радио «Свобода» в Мюнхене.

— Я и сам хорошо помню «запрещённые» передачи Эрнста Зорина, доносящиеся, несмотря на всевозможные глушители, из моей «Спидолы». Особенно в 1986-ом, после возвращения из «чернобыльских» командировок всегда включал: очень уж хотелось узнать правду о том кошмаре, которую даже непосредственно на месте тех событий понять было невозможно.

— Да, и о Чернобыле рассказывал, и о «горбачёвских» событиях в Форосе в 91-ом при попытке государственного переворота… Но эта работа — лишь внешний блеск, хоть и хорошая была зарплата для эмигранта.

— А вы никогда не думали: а если бы не эмигрировали?

— Примерно так повёл разговор и Михаил Александрович Ульянов, который в начале 90-х — как раз в мой «мюнхенский» период — приехал в Германию. В то время Ульянов уже был художественным руководителем вахтанговского театра. Он говорит мне:

— Остался бы работать — глядишь, и Народного артиста получил бы, ты же хороший актёр…

Я в ответ:

— А вы бы меня взяли, если б я вернулся?

— Да я-то — с дорогой душой взял бы. Хоть сейчас. Только ведь в театре тебя предателем считают…

Словно и не прошли годы: там по-прежнему царила замшелая моральная атмосфера, от которо я и бежал. Ведь «предателем» я стал тотчас после разовора с Евгением Симоновым, которому сообщил о предстоящем отбытии. Тот моментально предупредил: отныне на сцену — ни ногой…

— Опасаетесь, дабы я не компрометировал театр в «идеологических» спектаклях — ладно. Но аполитичного Кота в сапогах почему же не играть?..

— Ваше появление на сцене в любом качестве нежелательно.

— Тем не менее вы и в эмиграции подтверждаете верность театралным подмосткам. И здесь ваше появление на сцене не является нежелательным — совсем даже наоборот.

— Работа на радио «Свобода» вовсе не затмила мне театр. Я и в Мюнхене играл в театре, и в США привозил свои работы. В Нью-Йорке ставил «Принцессу Турандот» Карло Гоцци, «Миллионершу» Бернарда Шоу, играл в пьесах «Москва — Нью-Йорк — Москва» (по мотивам «Варшавской мелодии»), «Сильнее любви» (по повести Б. Лавренёва «Сорок первый»), «Фиктивный брак» В. Войновича и других. Играл моноспектакль «Записки сумасшедшего» (по Гоголю). Да и сейчас, живя в штате Миссури, не думаю отказываться от творчества.

— А что покажете в программе «О евреях», которую по приглашению «КРУГОЗОРА» привезёте в Массачусетс и Коннектикут?

— Я — не «звезда», на которую зритель бросается вне зависимости от качества исполнения. Как правило, после объявления о моём концерте зритель начинает выяснять: а что это? а кто это? а интересно ли? Но те, кто в результате на концерт приходят, потом признаются: давно не получали такого удовольствия. Давно так от души не смеялись.

Моя программа и размышления вызывает, и смех безудержный. В своё время толчком для её создания мне послужила брошюра Горького «О евреях», которая, хотя была написана ещё до Октябрьской революции, тем не менее, в СССР тщательно скрывалась, и даже не вошла в полное собрание сочинений Горького. Настраивающие на серьёзные размышления стихи Владимира Орлова, Евгения Евтушенко, Александра Галича, Роберта Рождественского, Риммы Казаковой, Игоря Губермана чередуются в програме с вызывающими ироническую улыбку, смех, а то и гомерический хохот миниатюрами, памфлетами, монологами, стихами таких авторов, как Владимир Войнович, Сергей Довлатов, Михаил Жванецкий, Аркадий Хайт, Михаил Городинский.

«А евреи как? — звучит в программе вопрос Михаила Жванецкого из «Письма эмигрантам». «Они в любой стране в меньшинстве, но в каждой отдельной отрасли — в большинстве. Взять шахматы — в большинстве. Взять науку — в большинстве. А среди населения — в меньшинстве. Многие не могут понять, как это происходит, и начинают их бить…».

Жванецкому вторит Игорь Губерман:

«Всегда на еврея найдётся судья.
За живость. За ум. За сутулость.
За то, что еврейка стреляла в вождя.
За то, что она промахнулась».

Но чем рассказывать о моей программе, лучше её посмотреть и послушать, как это уже сделали в других штатах. Внимание было. Смех был. И даже хохот. А рекламации — нет, их не было.

— Думаю, и у нас их не будет.

С нетерпением ждём вас, Эрнст!