Итальянская сказка

Vernazza

Любови бывают разные. Любовь с Большой Буквы, любовь к родите-лям, любовь к трём апельсинам... Много всяких. Я полюбил это место с первого взгляда.

 В Vernazza мы попали благода-ря большому авантюризму моей маленькой жены. Вообще-то, мы должны были ехать в Пизу, где у нас была заказана гостиница. Но жизнь полна неожиданностей. И не-ожиданности, как правило, органи-зуются вышеупомянутой особой. А я, осмелюсь заметить, замечателен тем, что покоряюсь поворотам судь-бы безропотно.

 В шесть часов вечера оказаться в маленьком городке на берегу Тир-ренского моря без видов на ночлег – это, уверяю вас, безрассудный пос-тупок. Потому что жителей в этом населённом пункте – шестьсот, а отдыхающих – раза в четыре боль-ше. Малюсенькая площадь, куда мы ступили, как только наш десант был выброшен с рейсового катера на берег, имела непременную башню с часами, четыре ресторанчика со столиками под открытым небом, от-ходящие крутые улочки, где и двоим разминуться трудно. Столики ещё были пусты (ещё не время), улочки ещё были загадочны, а старая кре-пость на скале обещала томление души и отдохновение взоров.

 Впрочем, за столиками одного из ресторанчиков (пока он закрыт) си-дели серьёзные местные мужчины, числом двадцать один. Расположи-лись они все лицом к прогулочной части площади и образовывали как бы партер. На сцене в это время на-ходилась массовка – отдыхающие. Партер не выражал никаких эмо-ций: ни восхищения, ни порицания. Молча наблюдалось.

 Позволю себе небольшое от-ступление. Строгий критик может спросить (да и спросил уже), а за что ты полюбил этот городок? Дай подробности, и я, возможно, тоже полюблю его с твоих слов. Ах, мой критик, разве, когда ты влюбляешь-ся, ты знаешь точно, почему это слу-чилось?

 Ну, пусть, пусть, я попробую. Мо-жет быть мне, давно ушибленному театром человеку, эта площадь с морем на заднике и эти грязно-ро-зовые дома с обшарпанными сте-нами, но с сохранившимися кое-где поковыляем дальше, спотыкаясь о каждую литературную кочку.

 ...Нами был разработан план взятия города. Света должна была пойти по центральной улице, спра-шивая комнату. Я решил, что пора, пожалуй, вовлекать зрителей в дейс-тво, и направился к партеру. «Знает ли кто-нибудь по-английски?» – об-ратился я к нему, как обращался, бывало, Цицерон к морской стихии. Стихия осмотрела меня вниматель-но, потом осмотрели друг друга, и в двадцать пальцев было мне указа-но на человека, который скромно сидел в задних рядах: «Америка-но». Оказалось, этот мужик больше двадцати лет прожил в Нью-Йорке и к пенсии вернулся на родину. «Нет, на одну ночь вы не найдете. Если бы, хоть, на две...», – огорчил он меня. А Света в это время общалась с населением.

 Первые этажи центральной ули-цы занимали магазины, кофейни, сувенирные лавки. Женская полови-на города частично прогуливалась по двое, по трое по этой самой ули-це, частично торчала в окнах верх-них этажей, являя собой не слабую портретную галерею. «Уно камера», – приставала Света к местным да-мам. «Нет, и не надейся», – отказы-вали они сочувственно.

 Хозяйка одного из магазинчиков бросила свою кассу, вышла на середину улицы и закричала верхним ок-нам: «Мария, уно камера!». «Нету», – донеслось сверху. «Тереза, уно ка-мера!». «Вчера сдала», – красивым баритоном отвечала Тереза. И ещё что-то добавила. И они поговори-ли. А вы говорите: «Ночи Кабирии». И вот, когда я совсем пал духом, мне был голос. «Ну, что, нашли?» – спросил этот голос. Это был «Аме-рикано». «Нет», – ответили. «Вот, если хотя бы на две ночи», – сказал он. «Ой, ой, ой, – подумал я. – Мы согласны на две». «Идите за мной», – велел «Американо», и квартирный вопрос был решён! Надо ли гово-рить – мы были счастливы.

 ...У нас с собой была книга аме-риканского путешественника и вла-дельца туристического агентства Рика Стивса «Европа с заднего крыльца». Мы предвкушали, как мы ступим на безлюдную тропу, соеди-няющую пять приморских городков, пойдем по ней и будем любоваться морем внизу и скалами. Каждый город будет нам открываться пос-тепенно, сперва проявятся в дымке общие очертания: башни, церкви, крыши. Потом, если повезёт, мы услышим колокольный перезвон или бой городских часов. В конце концов, город примет нас в свои улочки и это, может быть, будет Riomaggiore, a может, Manarola или Corniglia, и мы нырнём в сувенирную лавочку, где приветливая итальянс-кая бестия в платье с глубоким де-кольте продаст нам чудной формы флакончик с лимонным ликёром и смешную собачку венецианского стекла. А я буду уговаривать свои глаза разглядывать сувениры, а не саму бестию.

 И всё так и было: море, скалы, лавчонка. За одним маленьким ис-ключением: когда мы встали на тро-пу, по ней уже шагали батальоны туристов, и у каждого в руках была книга Рика Стивса. Где вы, нехоже-ные тропы и дикие пляжи? Где вы, наивные итальянские туземцы, рас-певающие «Санта Лючия» под ак-компанемент мандолин? Увы, увы, увы.

 ...Мягкая волна шевелила края темно-красного чуда, присосавше-гося к обломку скалы (актиния, что ли), маленькие крабы, ползающие между камней, на всякий случай об-ходили его стороной. Я поднял глаза. Прямо передо мной стояла девушка лет двадцати, грудь её была обнаже-на. Она пробовала ногой воду и не решалась войти. Я прошёл в море мимо неё, она что-то мне сказала по-немецки и улыбнулась. Я что-то ей ответил по-английски и подумал: вот она стоит здесь так просто, так естественно, как если бы она была из мрамора, а не из плоти. И было весело, и было грустно.

 Потому что пробили городские часы, а они всегда били без пяти точное время, и это был наш со Све-той маленький смешной секрет. И потому что заканчивался последний час нашего пребывания на Итальян-ской Ривьере.

 

Венеция

На соседнем пустом столике си-дел воробей. Мы доброжелательно разглядывали друг друга. Птичка была одета скромно, но со вкусом. Посидев и поглядев на нас издали поочерёдно каждым глазом, воро-бей перепорхнул на наш столик. По-хозяйски покопался в отставленной тарелке и вопросительно посмотрел на меня. Я протянул ему кусочек булки на раскрытой ладони. Чуть посомневавшись, он приземлился на ладонь, щекотно обхватив когот-ками мой палец, и схватил булку. «Какой нахал», – восхитилась Света.

 Мы сидели в кафе, располо-жившемся прямо на причале. Вода Большого Канала деликатно хлюпа-ла в сваях, прихотливо играла отра-жениями неба и домов у противопо-ложного берега. Было ещё довольно рано, часов девять, не больше. При-чаливали и отходили маршрутные теплоходики, муниципальные катера собирали мусорные баки. Официант шёл к нам с такой продувной рожей, что у меня не осталось ни малейшей надежды на честный расчет. Народ спешил по делам, но не так сильно спешил, чтобы не выпить чашечку крепчайшего кофе и не обсудить последние футбольные новости.

 Наш путь сегодня лежит на ос-тров Мурано. Это то место, где делают знаменитое венецианское стек-ло. Накануне мы увидели в вес-тибюле гостиницы объявление: «Бесплатная поездка на остров. От-правление в 10 утра». Мы догады-вались о причинах такой щедрости, но подробности нам предстояло уз-нать. В 10 катер не отправился, в 11 – тоже, но в полдвенадцатого вод-ное такси уже мчало нас по глади Большого Канала. Позади осталась церковь Санта Мария Делла Салуте – о, красота несравненная, – слева открылось здание Академии – её Галерея ещё обрушит на нас свое великолепие. Проходим под мостом Риальто, самым красивым и зна-менитым из трёх мостов Большо-го Канала. Ещё минут 15 чудесной прогулки – и такси останавливает-ся у причала одной из стекольных фабрик. Нас встречают. Девушка ведёт нас в цех и мы благоговейно наблюдаем за превращением рас-калённой бесформенной массы в изящную вазочку. Потом приехав-ших проводят в выставочные залы, и мы обалдеваем от этой красоты, от этих форм и расцветок. Цены за-облачные.

 Рядом с нами вырисовывается солидный мужчина в хорошо при-гнанном костюме и при галстуке, и обработка нас по всем правилам на-чинается. Ниже почти документаль-но воспроизводится эта беседа.

 – Могу я вам помочь?

– Спасибо, мы сами походим-посмотрим (гуляй, дядя, нам и без тебя хорошо).

 – Посмотрите, посмотрите. Если будут вопросы, я к вашим услугам (ребятки, от меня не так просто от-делаться).

 Минуты три мы наслаждаемся свободой. Продавец за нами на-блюдает и вскоре опять оказывает-ся рядом. Он сообщает нам довери-тельно, почти шёпотом:

 – Лучше наших мастеров нет во всей Италии.

– Да, – соглашаемся мы, – рабо-ты великолепные.

Продавец излучает оптимизм.

– А что вам понравилось? (Так, всё идет правильно, сейчас я их зацеплю). Мы с невинным видом тычем в десять разных ваз (мы что же, вчера родились, не знаем, как с вашим братом-продавцом обра-щаться?). Оптимизм несколько по-линял. Но продавец – тертый калач, в его репертуаре есть ещё кое-ка-кие штуки. Теперь он обращается к одной Свете.

 – Я вижу, у вас хороший вкус. Какие из наших изделий вы бы хо-тели видеть у себя в доме? (Этот приёмчик безотказный, сейчас они расстегнут кошелек). Света пока-зывает на четыре разных по стилю и по цвету вазы (продавец озада-чен, он чувствует подвох, но ещё не догадывается, где он спрятан). Удар наносится коварный, но по всем правилам единоборства. Све-та говорит доверительно, почти так же, как только что продавец:

 – Знаете ли, наш дом такой ма-ленький, что лишнюю вазу совер-шенно некуда поставить.

 И одна из обворожительных светиных улыбок. Мужчина тупо смотрит на нас некоторое время, пытаясь сообразить, как рыба мог-ла соскочить с такого замечатель-ного крючка, и, наконец, выдавли-вает сквозь зубы:

 – Софи покажет вам, как отсюда выйти.

Обратно мы возвра-щаемся на маршрутном катере. Звуки аккордео-на, хрипловатые, с разли-вом, мягкой лапой берут за сердце и сжимают его чуть-чуть. Эта музыка на-поминает мне мое после-военное детство. Мама мо-его одноклассника Ромки Шпильберга играет в фойе кинотеатра перед сеансом. Его пропускают без билета и меня с ним заодно. Мы дрожим от нетерпения, не можем дождаться, когда отодвинут бархатную занавеску и мы рванём в зал, чтобы усесться в первом ряду. Сегодня идёт «Се-ренада Солнечной долины». Там, в фильме, кажется, тоже звучит ак-кордеон. Аккордеон неотделим от пионерского лагеря, где дяди Пети весьма средней умелости играли для нас разрешённые советской властью па-де-грас и па-де-пати-нер. И девочка, которая мне очень нравится, подаёт мне свою руку для танца. Боже, неужели это ког-да-то было?

Мы идём вечерней Венецией, поднимаемся на мостики, перебро-шенные через каналы, останав-ливаемся и смотрим на проплы-вающие гондолы. Народ сидит на красных бархатных сиденьях, народ гуляет с музыкой. Музыка – это ак-кордеон и сладкозвучные серена-ды. Мы пересекаем один канал за другим, а звуки не убывают, кажет-ся, это одна бесконечная песня о вечной жизни, о любви. Нет забот, нет войн. Дай мне руку, любимая. Мне покойно. Я хочу остаться здесь навсегда, ну, хорошо, хорошо, хотя бы до конца отпуска. Я перепол-нен чувствами, каким-то странным покоем, любовью к этому городу, я могу взлететь. Ты полетишь со мной, любимая?

 Если лететь над городом не очень высоко, то с высоты птичьего полёта можно заглядывать в окна верхних этажей. Только не говорите мне, что в чужие окна заглядывать некрасиво, что вы никогда этого не делаете. Моя жена это дело прос-то обожает. Она сочиняет чужую жизнь и делится со мной. И я ей ве-ликодушно прощаю эту маленькую женскую слабость. Но вот, что ещё можно делать: с небольшой высоты удобно рассматривать картинки, выставленные на бесчисленных лотках в людных местах. Больше всего акварелей, но попадается и масло. Meстные рафаэли не балу-ют публику разнообразием сюже-тов: каналы, гондолы, гондолы, ка-налы. Да и то сказать, не Фудзияму же рисовать в Венеции!

 Среди тысяч ремесленных ра-бот, выполненных по раз и навсег-да заданному трафарету, пейзажи-ки художника Марко выделяются: он рисует их углем.

 Создание шедевров происхо-дит на глазах у зрителей. Мы, как зачарованные, следим за движени-ями черного брусочка. Несколько неуловимых касаний – появляется башня на втором плане. Тот же бру-сок лёг плашмя – ожила вода кана-ла. Проходит минут пятнадцать, го-товая работа покрывается лаком и выхватывается покупателем из рук художника ещё тёпленькой.

Марко – лет 65, венчик седых волос обрамляет загорелую лыси-ну, горбоносый римский профиль мог бы принадлежать какому-ни-будь дожу на пенсии. Марко – фи-лософ. Его основная философская концепция выведена из жизненного опыта и пережила, очевидно, бури и разочарования молодости. Не надо никуда торопиться, говорит он, жи-вите просто, делайте дело, которое вам нравится.

 – Марко, – пытаюсь я его «до-стать», – вот ты малюешь эти кар-тинки на продажу, а для себя, для души, что ты рисуешь?

 – Я не рисую ничего другого, мне нравится то, что я делаю, – от-вечает он спокойно.

 Марко жил в Америке, но ему там не понравилось. Он считает, что американцев кроме денег ни-чего не интересует. Интересует, думаю я, вспоминая всегда полные музеи, театральные и концертные залы. Но я не спорю. За-чем нарушать стройную картину мира, покойно ут-вердившуюся в голове мо-его собеседника. Италия – хорошо, Америка – пло-хо. Ну и ладно. Тем более, что Италия – это и в самом деле хорошо. Марко сидит под стенами Академии, где мы провели несколько чу-десных часов, общаясь с великолепными полотнами. За спиной у него работает, пахнет, сверкает Большой Канал. Итальянское солнце жарит вовсю.

 

 Окончание следует