МАСТЕР
Ирина ЧайковскаяЧасто в последние годы мои звонки в его московскую квартирку у метро Новослободская натыкались на депрессию, настроение предельной усталости и нестерпимой тяжести бытия. Если припомнить все те "палки в колеса", что втыкала Михаилу Козакову советская, да и постсоветская власть - запреты спектаклей, удушение замыслов, - возможно, станет понятным, что жизнь этого могучего и красивого человека была сокращена не только болезнью и личными обстоятельствами, но и обычным для российских верхов неуважением к таланту. С какой горечью рассказывал Михаил Михайлович, что снятый им сериал "Очарованье зла" пылится на полке и не допускается к зрителю.
Михаил Козаков. О, это целая эпоха! Как трудно представить, что его нет, как больно, как нереально. Для людей моего поколения он начался со «звездной» роли красавца Шарля в фильме Ромма «Убийство на улице Данте». После такого громкого дебюта легко было или замолчать, или множить на экране и сцене уже найденное. Ан нет, Козаков счастливо избежал участи «типажного актера», вечно играющего одну и ту же роль. Оказался, как я уже писала однажды, «бегуном на длинную дистанцию»* . Прошел долгий и сложный профессиональный путь, осуществился в разнообразных ипостасях (актер театра и кино, трагик и комик, режисссер, чтец), менял театры, жен, страны проживания, - но всегда и всюду был требовательным и беспощадным к себе художником-тружеником. Кто слышал его чтецкие программы, не мог не заметить, что отдача актера была колоссальной: эти два часа на сцене были временем «творчества и вдохновенья», а также интеллектуальной работы и самого исполнителя, и зала, ибо читались сложнейшие композиции по стихам Пушкина, Мандельштама, Тарковского, Самойлова, Бродского...
Не знаю другого такого актера из ныне живущих - разве что Юрский? - который был бы так укоренен в русской культуре. Родившийся в Ленинграде в «писательском доме», в семье писателя Михаила Козакова и секретаря известнейшего в 20-е годы литературного общества «Серапионовы братья» Зои Никитиной, был он с малолетства окружен людьми пишущими, блестящими, не могущими не увлечь. Соседями и друзьями родителей были «старый Эйх» (Борис Эйхенбаум), «дядя Толя» (Анатолий Мариенгоф), лукаво-простодушный сказочник Евгений Шварц. Да и потом, в зрелые годы, ближайшими друзьями артиста были поэты – Арсений Тарковский, Давид Самойлов. Последний посвятил «Мише Козакову» прелестное послание-мадригал, прекрасно «вписывающийся» в козаковские чтецкие программы. А царил в этих программах бесспорно Пушкин (Если кто-то ждал фамилии Бродского, то, по моим наблюдениям, он шел у Козакова на втором месте). Козаков читал Пушкина самозабвенно. Особенно мне запомнилось его прямо-таки гипнотическое чтение пушкинского «Пророка».
Когда-то в детстве меня потрясло это стихотворение в исполнении поэта Павла Антокольского, услышанное в одной из телевизионных программ. Поэт, видимо, уже на пороге смерти – иссушенный болезнью, напрягая последние силы, прощался этим стихотворением с жизнью. Исполнение Козакова было почти пением (недаром так близка была артисту музыкальная стихия!), но пением сакральным, заклинающим. Мороз по коже пробегал от этого чтения, и думалось, что непростую жизнь нужно прожить, не одну пару железных башмаков износить, чтобы с такой силой и убежденностью прочитать-пропеть эти «словеса огненные».
Зная любовь Михаила Михайловича к чтению (он признавался, что в наш век утраты интереса к книге продолжает запойно читать), доверяя его вкусу и эрудиции, послала ему на суд свои рассказы о писателях. Примечательно, что из всех рассказов (а их героями были Тургенев, Некрасов, Герцен) он выделил именно «пушкинский», в центре которого стояла жена поэта Натали. Михаил Михайлович по телефону перечислял подробности рассказа: да, мужа не любила, да, любила балы и удовольствия, да, полюбила Дантеса, - словно удостоверяя их истинность. И заключил: «Именно так все и было». Когда в ответ я сказала, что у этого рассказа есть оппоненты, недовольные изображением Натали, он очень удивился, настолько совпало его видение семейной ситуации Пушина с моим изображением. Чему – признаюсь - была я очень рада.
Часто в последние годы мои звонки в его московскую квартирку у метро Новослободская натыкались на депрессию, настроение предельной усталости и нестерпимой тяжести бытия. Если припомнить все те «палки в колеса», что втыкала Михаилу Козакову советская, да и постсоветская власть – запреты спектаклей, удушение замыслов, - возможно, станет понятным, что жизнь этого могучего и красивого человека была сокращена не только болезнью, питием и личными обстоятельствами, но и обычным для российских верхов неуважением к таланту. С какой горечью рассказывал Михаил Михайлович, что снятый им сериал «Очарованье зла» пылится на полке и не допускается к зрителю. Когда с фильма наконец был снят запрет, все увидели, что «цензура» испугалась темы советской агентуры в предвоенном Париже, испугалась появления на экране в качестве героев Сергея Эфрона и Марины Цветаевой. О фильме этом говорили разное, негодовали, что судьба Цветаевой послужила фоном для детектива. Я же скажу другое. Козаков первый правдиво и страшно показал нам «подполье Лубянки», дал портреты сталинских агентов и их жертв. Сцены с фанатичным безумцем, сластолюбивым карликом Ежовым считаю лучшими в фильме. Воистину только смелость художника позволила Козакову взяться за тему, все еще крамольную и до конца не осмысленную в современной России.
Соломон Михоэлс – еще один невоплощенный, зарубленный киношными властями замысел, еще одна непреходящая боль и трагедия Козакова. Да и можно ли было ждать другого даже такому известному артисту и режиссеру, как Михаил Козаков, если все годы советской власти, в зависимости от возобладавшей политконъюнктуры, Михоэлса, с его колыбельной на идише, то вырезали, то вновь вставляли в финал кинофильма «Цирк», если его убийца-профессионал был награжден орденом после совершенного преступления (наезд грузовика – официальная версия, - был последующей имитацией).
Посему, как кажется, козаковский Король Лир отнюдь не случайный персонаж в цепочке созданных им образов. Очень много важных для мастера сюжетов сошлось и завязалось в узел на теме Лира – тут и Шекспир, излюбленный козаковский автор, чьих Гамлета и Шейлока уже довелось ему сыграть, тут и Михоэлс, с его непревзойденным Королем Лиром на сцене ГОСЕТА, тут и тема отца и трех его дочерей, обернувшаяся трагедией предательства и прозрения. Скажу, что роль Короля Лира в исполнении Козакова меня потрясла. Вот где в полную силу проявился его дар актера-трагика, настоенный не только на таланте и многолетнем опыте работы на сцене, но и на собственных жизненных потрясениях.
Последней ролью Михаила Михайловича стал одинокий старый актер в телевизионном моноспектакле по Чехову. Фильм был поставлен Кириллом Козаковым, в этот раз сын снимал отца, напомню, что в «Очарованье зла» Михаил Козаков снимал сына: Кирилл сыграл (и великолепно) роль советского агента Кривицкого.
Каюсь, смотреть гнетущий рассказ о старости, одиночестве и сгоревшей жизни было мне тяжело. Сейчас думаю, что мрачноватая атмосфера моноспектакля точно соответствовала тому настроению, что владело Михаилом Михайловичем в дни перед отъездом в Израиль. Душа его томилась, жаждала отдыха, домашнего тепла, прикосновений детских ручонок... Но у судьбы свои планы...
В «Актерской книге»**, там, где говорится о родителях, есть щемящие строчки об отце, слабом, неприспособленном к жизни, типичном еврейском интеллигенте, наделенном писательским даром. Сын безумно любил отца и считал кладбище, где тот похоронен, «кладбище-клен», - лучшим в мире местом. И так сошлась судьба, что лежать Михаилу Михайловичу Козакову выпало именно там. Пусть земля будет ему пухом.
____________________________________
* Cм. Ирина Чайковская. Бег на длинную дистанцию. Михаил Козаков о себе и о времени, Нева, 2007, № 11
http://magazines.russ.ru/neva/2007/11/ch12.html
** Михаил Козаков. Актерская книга. М., Зебра Е , 2007
На фото: Книги Михаила Козакова с дарственной надписью автору этих строк и её супругу.
Фотоокно М.Козакова - www.dni.ru