Бостонский КругозорГОЛОС ЭТНИЧЕСКОЙ ОБЩИНЫ ТУРКОВ-МЕСХЕТИНЦЕВ

ДОЛЯ

«Меня зовут Казим. Когда началась Вторая Мировая война, мне было 13 лет. Учился я в школе, в четвёртом классе. Там, где я жил, было всего два учителя, тогда там вообще мало кто учился. Сначала нам преподавали на азербайджанском языке, и только в конце 1939-го начали учить на грузинском.


Почему душа ныла

 Мехти УСМАНОВ

 «Меня зовут Казим. Когда началась Вторая Мировая война, мне было 13 лет. Учился я в школе, в четвёртом классе. Там, где я жил, было всего два учителя, тогда там вообще мало кто учился. Сначала нам преподавали на азербайджанском языке, и только в конце 1939-го начали учить на грузинском.

Мой старший брат Анвар окончил семь классов. В то время не каждый имел такое высокое образование. После окончания школы Анвар работал в финотделе – собирал налоги от населения. Одновременно подрабатывал продавцом магазина в нашем селе Перса. Однажды он попросил меня помочь пересчитать деньги, полученные от сбора налогов. Денег было, как мне казалось, так много, а жили мы в такой нужде... И вот, когда мы считали, я незаметно спрятал одну купюру: тридцатку. Закончили считать, я собрался уходить, но Анвар попросил остаться и начал пересчитывать.

– Больше никогда так не делай! – сказал он, всё поняв.

Эти слова Анвара на всю жизнь остались звучать в моих ушах, и всякий раз обжигают стыдом.

Отцу моему было под семьдесят, когда умерла мама, а мне тогда лишь восемь исполнилось. Вот и остались мы – старый отец и дети: четверо братьев и две сестры. Старшая была уже замужем, так что дом взвалился практически на одних «мужиков» и маленькую сестричку Гульфизу. Так получилось, что женские заботы выпали в основном на меня: убирать, мыть, готовить. Научился доить корову...

Вот так и шло моё детство. Откуда взять время, чтобы играться с ровесниками? То была редкость. Никак не забуду случай. Однажды боролись с пацанами, а мои штаны возьми и порвись. Кто зашьёт? Попробовал было сам – не получается. И заменить их нечем. Пошёл я к старшей сестре. Она шила и плакала. И я тоже плакал, вспоминая вместе с ней нашу маму.

Отец и родственники посоветовались и решили женить старшего брата Анвара. А он не хотел. Но обычай есть обычай: заставили и женили. Не по любви. Да какая могла быть в той ситуации любовь? Тогда редко кто женился по любви. Невесту звали Етаргул. Она теперь была и как мать, и как сноха. Мне стало немного легче. А вскоре Етаргул родила троих дочерей.

Началась Вторая Мировая... Анвар как комсомолец и как активист был мобилизован в армию в числе первых. В магазине, где он работал, сделали ревизию – она показала отличную финансовую ситуацию, и Анвара как хорошего работника отметили денежной премией.

* * *

Последнее письмо от него получили из Алма-Аты. Он писал, что их обучают военному делу. Это было, наверное, в конце 1941го – в начале 1942-го. А через некоторое время к нам пришли из военкомата и сообщили: брат Анвар, оказывается, предатель, изменник родины и служит во власовской армии. И ещё сказали, что семьи предателей подлежат ссылке в Сибирь.

Отец возражал:

– Сына моего учила Советская власть, он комсомолец, активист – не может он быть предателем. И в чём наша вина?..

Никто из нас не верил, что этот благородный человек стал врагом: если бы так произошло, то его обязательно покарал бы Аллах. Но и допустить, что настоящая причина кроется в том, что Анвар и все мы принадлежим к «непородистому» народу турков-месхетинцев, мы не могли. Мы же так верили в советскую власть и в то, что живём в самой справедливой в мире стране – Советском Союзе.

Но ответом нам стала ссылка в Сибирь. На пять лет. Прямо в тот день, когда сообщили, нас всех и арестовали. Сначала поместили в бакинскую тюрьму. Два месяца держали там за решёткой. Началась борьба за выживание. 3а той тюремной решёткой умерла, не выдержав, самая младшая племянница, которой исполнился лишь годик и пять месяцев.

Из бакинской тюрьмы нас под конвоем препроводили в товарный вагон. Он и доставил в Сибирь, в Асиновский район Томской области. Что стоил тогда человек? Грош ему цена. Тем более – заключённый. Идёт война ожесточенная, зима суровая, сибирская – до «сантиментов» ли?..

Кроме нашей семьи, было ещё очень много сосланных: стариков, женщин, мальчишек, девчонок. Рубили тайгу, а из поваленного леса изготавливали шпалы. Прошло немного времени, и меня, пацана, назначили бригадиром. Мне подчинялось 40 человек. За короткое время я научился говорить порусски.

* * *

Старый отец диктовал мне письма родственникам в Грузию. Нам же он часто говорил: «Дети мои, терпите – такова наша доля. Пройдёт пять лет, и мы обязательно вернёмся на нашу родину. Помните: родина – это святое». Постепенно привыкли мы и к сибирским холодам, согревая себя надеждой когда-нибудь действительно вернуться на родину.

Однажды – это было в феврале 1945 года – прибыло письмо от родственников. Но на этот раз не из Грузии, а из Средней Азии – из Узбекистана. Родные сообщали, что наш народ поголовно депортирован, при этом почти половина высланных по пути умерла. Выживших раскидали по всей Средней Азии. Это было чёрное известие не только для нашей семьи, но и в целом для нашего многострадального народа.

Отец молчал. Только молчал, а из глаз его текли слёзы. Тогда ему было уже за 75. А через пару дней меня срочно отпустили с работы домой: отцу стало плохо. Он лежал, окружённый всей семьёй. Попросил меня подойти поближе. В последние свои минуты умирающий сказал: «Послушайте меня, родные... Сделайте всё, чтобы возвратиться домой... На родину... Она святая...».

* * *

Накануне войны – где-то в конце 1939-го – отец привёз с гор специальный камень. По профессии отец был каменотёсом, вот он сам и подготовил для себя надгробие. Минуло с тех пор семь десятков лет, эти камни, наверное, так и лежат там, где их оставил отец. Его самого похоронили, в чём был одет. Просто закопали. Даже без джэнаэы – священной молитвы для проводов человека в последный путь.

Долюшка-доля...

* * *

Как я могу забыть день Победы!.. Все вышли на улицу, ликовали, обнимали друг друга, поздравляли, целовались, плакали...

В Сибири женился я на русской девушке Катерине. По любви. Родила моя Катя четверых детей: троих сыновей и одну дочь – Любу, назвали её так в честь нашей любви. Старший сын Володя родился в Сибири. Живёт сейчас в Крыму. В 1948 году родился в Узбекистане Виталий (Алипаша)…» – после этих слов у Казима Кадыровича пошли слезы. Умер Виталик в этом году в Краснодаре, похоронили его рядом с матерью Катериной. Отец не смог полететь на его похороны из Америки – тогда ещё не получил гринкарты.

«Уже очередь моя подходила на её получение, но опять – долясудьбина... А младший сын Василий (Юсуф) и его дети – вместе проживаем в Спрингфилде, в Массачусетсе.

* * *

В 1948-ом вся наша семья приехала в Узбекистан к родственникам. Что говорить, кому было легко и после войны… Ради сохранения семьи выполняли любую работу. За две лепёшки с восхода солнца до заката на хлопкозаводе таскал мешки. Да и Катя моя никогда дома не сидела сложа руки. B 1951 году получил повестку из райвоенкомата – призывали в Армию. В то время у меня было двое детей, и мы ждали третьего ребенка. Но, несмотря на семейные обстоятельства, меня всё же мобилизовали в Советскую Армию. Отслужил я три года в Закарпатье, в городе Хуст, в общевойсковой части, в пулеметной роте. Но надо отметить, что моя жена Катя получала от военкомата пособие на детей.

Как бы там ни было, а, благодаря нашему упорству и труду, встали на ноги, росли дети, мужались, учились, тоже трудились. Все они выучились, получили высшее образование. Знаешь, какой я богатый? Имею 28 внуков и внучек!

* * *

А в 1989–90 годах, после ферганских и ташкентских погромов, мы депортировались в Россию, в Краснодарский край. Но и там турки-месхетинцы были для России чужаками-иноверцами. За что же так проклят мой народ?! После 16летних угнетений великая держава Россия показала нам путь... в США. А наша родина Грузия до сих пор не принимает конкретных мер для возвращения на свою землю моего народа.

Восемь лет тому назад ушла из жизни моя Катенька, которая для меня вечно живая. Если действительно Там есть жизнь, то я обязательно её найду, она ведь моя единственная любовь...

* * *

Мне нездоровится, доктора говорят – болезнь серьёзная. Но я – Слава Аллаху – живу. Одно обидно: так хочется умереть на своей родине, в деревне Перса. Не судьба, видно...»

* * *

На этом обрываются отрывочные записи рассказа старого турка-месхетинца о том, почему душа его всю жизнь ныла. 23 ноября 2008 года Казим Кадырович Дадаев умер.

Хоронили его всей небольшой общиной турков-месхетинцев, живущей ныне в Западном Массачусетсе. На противоположном полушарии от родного села Перса, в земле которой так хотел лежать уже покойный Казим Кадырович.

А здесь, в американском Спрингфилде, на свободе растёт его правнук.

Тоже Казим. Ему уже полгода. Род продолжается.

И Слава Аллаху!..