Дочка Зоя, или Как спастись от Апокалипсиса

Интервью Народного артиста России Михаила Козакова журналу «Кругозор»

 О Бродском

– Михаил Михайлович, из того, что вы делали за прошедший год, наиболее значительными представляются два спектакля по поэзии Бродского: «Дуэт для голоса и саксофона» в паре с Александром Новиковым и «Ниоткуда с любовью». Как-то в нашем разговоре вы сказали, что являетесь учеником Бродского.

– Читаю сейчас его интервью – гениальные.

– Те, что собрал Соломон Волков?

– Другие. Только что вышла толстая книга «Интервью Бродского». Их собрала Валентина Полухина. Очень рекомендую. Даже если не знать его стихов, такая книга говорит о нём как о великом человеке.

– А как вы относитесь к книге Льва Лосева* о Бродском?

– Книга Лосева замечательная, на мой взгляд.

– Мне в ней не хватило личной интонации.

– Он делал это специально, поскольку занимался литературной биографией.

– А вам хватило этой биографии? Все же книга вышла в серии «Жизнь замечательных людей», а жизнь поэта складывается не только из литературных трудов.

– Самое ужасное – читать на этот счёт Бобышева** или Наймана***...

– Я бы их не смешивала.

– Оба больны «сальеризмом».

– Вы имеете в виду зависть? У Анатолия Наймана всё намного благороднее.

– Оттенки г... не хочу различать. Тут недавно приехал из Израиля некто Генделев, поэт.

– Я его слышала по ТВ. У него с Наумом Коржавиным полностью совпадает концепция: оба считают, что Бродский – поэт неразвившийся, потерявший в эмиграции свою потенциальную гениальность...

– Коржавин хотя бы умеет писать стихи, а Генделев... Два часа по ТВ «нёс» Бродского. Я смотрел и хохотал. «Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона».

– У него такая точка зрения.

– Точка зрения? Можно не любить даже Пушкина...

– Можно. Некоторые и этим прославились.

– Человек вправе любить и не любить кого угодно. Но если тобой руководит «сальеризм»...

– Вполне возможно, что Бродский-поэт действительно мешает ему жить. То, что он прочитал как своё стихотворение, поражает ужасной беспомощностью.

– И берётся рассуждать о Бродском! Это всё равно, что я буду критиковать... Станиславского!

– И на здоровье. Ничто не возбраняется в свободной стране и в свободной прессе.

– Перестаньте, свободных стран нет. Бродский не потенциально гениален, а просто гениален. Вот я играю пятый год его вещь – и аншлаги.

– Давайте тогда чуть-чуть эту тему продолжим. И Коржавин, и Генделев напирают на то, что начинал Иосиф Александрович как гений, но в эмиграции в нём чтото сломалось, и он стал писать головные засушенные стихи. Вы ведь много читаете его стихов последнего периода?

– Да, много.

– Как слушательница ваших концертов, могу сказать, что вы интерпретируете поэзию Бродского. Иногда, когда читаешь его тексты про себя, его поэтическая логика не сразу раскрывается, нужно читать, перечитывать, какие-то связи ускользают...

– А Пушкин доходит до читателя в своих последних стихах?

– Тоже, наверное, не доходит. Но мы об этом уже забыли... И Пушкина нужно толковать.

И были Бонди, Лотман, которые делали это замечательно. А Бродского прекрасно толковал Ефим Эткинд. Вы заменяете Эткинда на сцене – доносите поэтические смыслы стихов Бродского до слушателя. Даже то, что казалось сухим и малопонятным.

– У него есть такого рода стихотворения – и у позднего, и у раннего, между прочим. Я выбираю у него то, что люблю и понимаю. А этого довольно много.

– У всякого поэта есть хорошее и плохое. Но если взять избранное, тут уже зазора нет, хорошие стихи идут косяком.

– Этот разговор бесконечен. Я тридцать восемь лет занимаюсь Бродским. Вижу его корни – у Державина, Джона Донна. Если искать его привязанности, то это Фрост... Оден...

– Наверное, вы могли бы читать о Бродском лекции перед выступлением.

– Мог бы и в университете, только никто не зовёт. Мог бы читать лекции о русской поэзии не хуже, чем Найман или Рейн.

– Не сомневаюсь. Просто нужно, чтобы кто-то проявил инициативу – и вас позвал.

- Ещё вас спрошу про Бродского. Меня всегда удивляло, что свою прозу, посвящённую таким близким душе вещам как родной город, дом, родители, он писал по-английски. Уж не возникла ли у него своеобразная неприязнь, идеосинкразия к русскому языку, после того, как он был лишён возможности приехать в страну, когда власти не пустили его даже на похороны родителей?

– Это, простите, глупости.

– Ну, так объясните по-своему.

– У него не было амбиций англоязычного поэта. Стихи он писал по-русски. Иногда он пытался перевести их на английский, но по-русски они звучат всё равно лучше. А вот прозу он писал грандиозную по-английски. Он уже был на таком уровне, когда мог писать с одинаковым результатом и по-русски, и поанглийски.

– Ой ли? Трудновато это, когда осваиваешь язык не с детства...

– Для Бродского двуязычие было таким же естественным, как для Пушкина – в отношении французского и русского.

– Но Пушкин на французском не сочинял, разве что в детстве.

– Извините, половина его писем – на французском.

– Это письма, они не предназначаются для печати, адресованы частным лицам. А Бродский пишет художественную прозу о самом для себя родном – по-английски. Почему?

– Ему так интереснее. Не отказывайте человеку в этом праве. Потом, английский текст быстрее доходит до издательства.

– А, понятно! До американского издательства быстрее доходит англоязычный текст. Ведь Бродский жил уже в другой стране, где русского языка не понимали и произведений на нём не печатали...

 

------

*Лев Владимирович Лосев (наст. фамилия Лифшиц; род. в 1937 г., Ленинград) – живущий ныне в Нью Хэмпшире известный русский поэт, литературовед, эссеист, cын писателя Владимира Александровича Лифшица.

**Дмитрий Васильевич Бобышев (род. в 1936 г.) – русский поэт, переводчик, литературовед.

***Анатолий Генрихович Найман (23 апреля 1936 г. р., Ленинград) – русский поэт, переводчик, эссеист, прозаик, мемуарист.

Полный текст читайте в печатном выпуске. (Подписка)