Парадокс

Мэтью Коллинз был светлокож, сероглаз и курнос - в какой-нибудь Рязанской глубинке вполне сошёл бы за своего, посконного. Он и впрямь явился на свет в захолустной глуши - только не российской, а американской. Седьмым ребёнком в семье благочестивых католиков. Потому как истинным католикам не только что, Господи упаси, аборт учинить, но и предохраняться-то толком cтрогонастрого заказано.

Ни разу в жизни не довелось Мэту надеть новенькие ботинки или, скажем, прижать к груди специально для него купленную игрушку - всё отжившее и потрёпанное, прошедшее через руки, ноги, плечи старших братьев. Вдевятером на одну зарплату, небось, не пошикуешь… Зато уж и не пришлось Мэту мучиться, как многим более состоятельным его сверстникам, годaми пуская слюни из-за мерзких проволoчек во рту: ровные белые зубы, показатель достатка и благополучия, обходятся не в одну тысячу. 

Впрочем, и с неровными зубами Мэт был вполне доволен жизнью. Учился он неплохо, а свободное время проводил на баскетбольной площадке, где так навострился по части дриблинга и бросков, что сделался ведущим бомбардиром школьной команды. Спортивное мастерство Мэт оттачивал в постоянном соперничестве со своим лучшим другом, чернокожим пареньком по имени Вашингтон Вильямс.

Именно Мэт подговорил Воши подать документы в колледж: надо же выбираться из нищеты, строить Американскую Мечту! Правда, средний балл был у Воши пониже, чем у Мэта, - да и тот, по совести говоря, заработан списыванием у дружка: что домашних заданий, что на контрольных. И общественных часов Воши имел поменьше. Но чем чёрт не шутит. Вместе заполняли формы, вместе получали рекомендации учителей, наконец, с Божьей помощью, отослали.

К весне пришло решение: Вашингтон принят, Мэтью - нет. Мэт не привык сдаваться без боя: добившись аудиенции с членом Совета коллежда господином О'Райли, потребовал объяснений.

- Ну что же вам, милый юноша, сказать? - Господин О'Райли глядел Мэту прямо в глаза своими светлыми честными глазами. - Вы ведь, хочется верить, не думаете, что афроамериканцы ниже или, там, глупее белых?

- Конечно, нет! - возмутился Мэтт. - Я не расист!

- Вот и славненько. Как же тогда вы объясните тот упрямый факт, что среди населения нашего штата чернокожих 30 процентов, а среди студентов колледжа - всего только 10 процентов? Это ведь и есть прямое следствие расизма! Который, стало быть, не окончательно ещё у нас изжит. Вот руководство колледжа и делает всё возможное, чтоб избавиться от пережитков расизма!

Работа учеником автомеханика пришлась Мэту по душе. Он без страха запускал руки в смутную глубину мотора, словно в глотку доисторического чудовища, копался часами, постигая тонкие технические премудрости, не переставая удивляться человеческой изобретательности и смекалке. Из своей весьма скромной зарплаты взялся откладывать по несколько долларов на будущую машину - к чему потом брать большой заём? Заодно начал помогать деньгами родителям. Cкучал, конечно, по товарищу, по его открытости, безудержному оптимизму.

Как вдруг - перед самым Рождеством, - тот появился-не запылился, причём, с чемоданчиком в руке: сперва к другу, потом только - домой.

- Тебя чего, выгнали из колледжа? - всполошился Мэт.

- Как бы не так! - Воши сверкнул белозубой улыбкой. - Выгнать меня нельзя! По своей воле ушёл, в академку. - И тихо пожаловался: - Тяжко, брат, одному, без тебя, науки достаются!

Вoши отчего-то всё никак не устраивался на работу, зато жизнь c его возвращением пошла куда веселее. Это он познакомил Мэта с девочкой-мулаткой, зеленоглазой красавицей Танишей. Кабы не верный товарищ - когда б ещё обзавёлся скромняга Мэт подружкой? В новой компании покуривали травку, потом появились вещи посерьёзней - и подороже. Когда закончились деньги, Мэт с Воши забрались ночью в аптеку…

В полиции друзья искренне каялись и честно делили вину пополам: никакого главаря у них сроду не было, всю операцию задумали и исполнили сообща. Вопросов на следствии не возникало, и оно вскоре завершилось, Короткий суд тоже прошёл без задоринки.Воши получил четыре года условно, Мэт получил шесть лет строгого режима.

- Как же так? - недоумевал Мэт, когда его в последний раз пришёл навестить государственный защитник господин Шапиро.

- Что вам, дружище, ответить? - господин Шапиро смотрел Мэту прямо в глаза своими честными, тёмными глазами. - Вы ведь не считаете, надеюсь, что чёрные более склонны к преступлениям, чем белые?

- Разумеется, нет! - возмутился Мэтт. - Я ж не расист!

- Вот видите! Ну а как тогда объяснить такую вот невесёлую статистику: в нашем штате афроамериканцев 30 процентов, а в тюрьмах их больше 70 процентов? Не до конца ещё побеждён у нас расизм, нет, не до конца! Вот суд и старается устранить последствия расизма!

В тюрьме строгого режима заправляла негритянская мафия. Главари получали с воли мобильники, виски, наркотики - всё, что душа пожелает; этому немало способствовали их тёплые отношения с чёрнокожимими охранницами, подвизавшимися в женской половине острога. Прочие узники прислуживали и пресмыкались.

Увы, шестерить и сносить унижения Мэт совсем не умел… Одним далеко не прекрасным утром его нашли в душевой с перерезанным горлом. Хоть лезвия поблизости обнаружить не удалось, свидетельские показания указывали на возможность самоубийства, поэтому расследования затевать не стали.

На траурной мессе угрюмый Воши не выпускал ладоней зарёванной Таниши. Членов семьи поддерживали, окружали участливые прихожане, все в чёрном. Выступали двое. Сперва понурый отец Патрик, похожий на больного, нахохлившегося голубя, проникновенно говорил о том, каким, в сущности, прекрасным человеком был усопший. "Всего одну ошибку совершил в своей жизни покойный - и эту ошибку давно уже, без сомнения, отпустил,простил ему милосердный Господь. Будем же и мы у себя на Земле великодушны, научимся и мы прощать!"

Второго оратора видели впервые. Поговаривали, что этот большой, ослепительно лысый господин в чёрных роговых очках прикатил из самой столицы штата. Он был чужаком в городке, и слова его - странные, даже опасные, тоже были чужими. "Парадокс состоит в том, - грассируя и глотая гласные, вещал приезжий, - что так называемые борцы с расизмом, в силу самой своей гипотезы - отрицания любых различий между расами - неизбежно скатываются на позиции оголтелой расовой дискриминации. А  расовая дискриминация, доложу я вам, особенно возведённая в ранг государственной политики, - это смертоносное оружие! Приводящее, как мы только что с горечью убедились, к трагическим последствиям, далеко превосходящим…"

Но люди уже спешили к выходу.