АПОЛОГИЯ ХЛЕСТАКОВА
Леонид СпивакПрототип главного героя «Ревизора» прохаживался по улицам Филадельфии и Бостона весной 1812 года. И даже оставил примечательные записи: «Новая Англия славится своим гостеприимством и приветливостью к иностранцам, кое оказывано мне было в самых лестных для меня видах».
Леонид Спивак
Прототип главного героя «Ревизора» прохаживался по улицам Филадельфии и Бостона весной 1812 года. И даже оставил примечательные записи: «Новая Англия славится своим гостеприимством и приветливостью к иностранцам, кое оказывано мне было в самых лестных для меня видах».
Знакомец Пушкина и Гоголя, Павел Петрович Свиньин (1787–1839), несмотря на неблагозвучность фамилии, был выходцем из старинного, но обедневшего дворянского рода. Отец его, отставной лейтенант флота, имел деревеньку в Костромской губернии. Бабушкой Павла Петровича была Анна Лермонтова (двоюродная тётка поэта), урождённая Боборыкина, которая приходилась внучкой казнённого по приказу Петра I стольника Федора Матвеевича Пушкина.
На долю Павла Свиньина выпало немало путешествий в Старом и Новом свете, но его красочные рассказы вызывали у ироничных современников сравнение с небезызвестным Мюнхгаузеном. Пушкин, подарив Гоголю сюжет «Ревизора», предложил фигуру Свиньина в качестве прообраза Хлестакова.
Выпускник Благородного пансиона при Московском университете, Павел Свиньин начал службу переводчиком на российском флоте в Средиземном море. За отличие при взятии крепости Тенедос в 1808 году пожалован кавалером ордена Св. Владимира 4-й степени с бантом. Молодца приветил Александр I, который неожиданно спросил его о самом сокровенном желании. Тот ответил, что мечтой его является учеба в императорской Академии художеств.
В стенах Санкт-Петербургской Академии баловень фортуны выказал изрядное художественное дарование. За выполненную работу «Отдых графа Суворова-Рымникского по одержанной победе» дипломная комиссия 1 сентября 1811 года присвоила П. П. Свиньину звание академика. В том же году высочайшим указом Павел Петрович был определён секретарём генерального консула в Филадельфию. В дневнике молодого дипломата появилась романтическая запись: «К чему-то влечет меня судьба моя? Воображение и надежды обещают мне много лестного и приятного, но как часто надежда бывает обманчива! Из 40 мильонов, населяющих Россию, жребий пал на четырёх ехать в Америку!».
Свиньин оказался первым из побывавших в Новом Свете русских, кто написал подробную и занимательную книгу о Соединённых Штатах. Павел Петрович открывал для себя и для российского читателя незнакомую и во многом диковинную цивилизацию: «Мне весьма нравится, что на каждом перекрёстке здесь прибита доска с надписью: «Закон повелевает держаться правой стороны». И оттого никогда не бывает споров на дорогах».
Заметки Свиньина отличает неподдельный интерес к культуре Нового Света, впечатления его отнюдь не выглядят поверхностными «записками путешественника». Примечательны рассуждения дипломата о заокеанской школьной системе: «Сын перваго банкира идёт в одну школу с сыном беднейшаго подёнщика. Каждой учит географию земли своей, первыя правила арифметики и некоторыя понятия о других науках; от того всякой здешний мужик не только не удивляется лунному затмению или комете, но разсуждает об них довольно правильно».
С некоторой иронией описывает Павел Петрович политические коллизии в «Массасушетской области и Майнском дистрикте» (нынешние штаты Массачусетс и Мэйн): «Федералисты составляют здесь класс почтеннейших и богатейших граждан. Нигде сии две партии не ненавидят столь друг друга, как в сей области. Ненависть сия оказывается во всех случаях, например, федералист никогда не закажет портному платье себе, который шьет на демократа, никогда не остановится в трактире, содержимом трактирщиком противной партии. В доме у демократа не найдешь федеральской газеты, а у федералиста — демократской. Ужасная между ними ненависть сия передается от отца к детям, и часто федералист не отдаст дочь свою за демократа».
О литературных способностях Свиньина свидетельствуют как страницы его дневника, так и сохранившаяся обширная переписка. Два фрагмента могут дать представление об эпистолярном стиле русского путешественника. Из описания его поездки на север Новой Англии: «Серые облачка быстро носились над нами и затмевали свет полной луны. Крепко шумел ветр мшистыми ветвями древних сосн и елей, а рыкание диких зверей и пронзительный свист змей отдавался в ущелинах гор и вертепах лесных». Из письма к Е. О. Дашковой, жене российского посланника в Вашингтоне: «Пока я пишу это письмо, звук саней, летящих по улице со скоростью ласточки, приятно напоминает мне родную страну и невольно перемещает меня на Невский — ещё более усиливает иллюзию погода, которая так похожа на весеннюю улыбку России…»
Павел Свиньин везде и всегда — верноподданный российский чиновник, но объективные наблюдения его зачастую граничат с вольнодумством: «Конечно, из числа блаженства и вольности, коею наслаждается сия республика, есть безопасность и свобода путешественников. Проезжая все Соединённые Статы от одного конца до другова и никто не остановит тебя, никто не имеет права спросить: кто ты? куда? и зачем?»
Вернувшись из-за океана, П. П. Свиньин активно занимался исторической публицистикой и издательской деятельностью. Его самое известное детище — основанный в 1818 году журнал «Отечественные записки». В столичных литературных кругах к «Отечественным запискам» относились иронически, что было вызвано характерной для Свиньина склонностью к цветистым рассказам о неизведанных землях и найденных им русских талантах-самородках. Тем не менее Свиньин стал первым биографом механика И. Кулибина, а его связи в обществе помогли выкупить из крепостной зависимости художника В. Тропинина.
Часто во время застолий Свиньин любил прихвастнуть, что открыл новый литературный талант и тут же начинал его протежировать. Авторы на поверку оказывались графоманами. Исключение составил молодой Гоголь, который дебютировал в «Отечественных записках» повестью «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала».
Свиньин многократно печатно и устно распространял хвалебные отзывы о творчестве Пушкина. Отношение же поэта к Свиньину было весьма насмешливым, о чём свидетельствуют записи в его дневнике.
В пародийной детской сказочке Пушкина «Маленький лжец», при жизни поэта не публиковавшейся, герой «Павлушка был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок: он не мог сказать трёх слов, чтоб не солгать».
Благодаря подобным насмешливым аттестациям и сложился у историков русской литературы стереотип восприятия Свиньина как фигуры комической, враля и бахвала, человека несерьёзного. Как выражался Хлестаков, «лёгкость необыкновенная в мыслях…»
Многие выпады против Свиньина могут быть объяснены литературной полемикой тех лет, его славянофильскими пристрастиями. Тем не менее, оба литератора, Пушкин и Свиньин, пребывавшие в отдалённом родстве, действительно были «на дружеской ноге». Пушкин охотно приходил на литературные вечера, которые Павел Петрович устраивал у себя дома. Здесь же бывали И. А. Крылов, А. С. Грибоедов, Н. И. Греч. На одном из таких вечеров летом 1827 г. Пушкин читал две новые главы «Евгения Онегина». В библиотеке поэта имеется практически полный комплект «Отечественных записок» за десять лет с разрезанными страницами, Пушкин неоднократно пользовался редкими историческими материалами из личного архива Свиньина.
Николай Греч писал: «Будем объективны: недостаток учёного образования, иногда поспешность, иногда добродушие, иногда даже и излишняя ревность к предмету увлекали П. П. в ошибки; но, конечно, никто не откажет ему в первенстве патриотической мысли, в том, что он сумел отыскать и сказать много прекрасного и полезного; что всегда он был готов усердно помогать каждому юному дарованию и всему, в чём видел добро и пользу; что многие были обязаны ему многим…»
Книгу Свиньина «Взгляд на республику Соединенных Американских областей» в Санкт-Петербурге читали внимательно. Известен донос Фаддея Булгарина в III отделение о вольнодумстве некоторых читателей Свиньина. И было от чего — в первых же строках Павел Петрович утверждает: «Американцы показали себя совершенно достойными наслаждаться теми правами истинной вольности и щастия, которые были первою основою духа их управления, превышающего, по моему мнению, в сем отношении все древние и новые республики».