СВОБОДА
Григорий КРОШИНПоселили нас с женой хорошо, удобно. На втором этаже (по-ихнему, - на первом). Живём мы вдвоём в роскошной трехкомнатной квартире, Правда, в ней есть два недостатка: в ней есть ещё две семьи... Но у нас, конечно, Вась, своя, абсолютно отдельная просторная комната площадью метров десять, в которой больше, кроме нас, пока никто не проживает. Тут есть всё, что надо для жизни: нары в два яруса (жена говорит, как в тюрьме, а я - как в купе), окно, умывальник, стол, два стула, шкаф. В первый же день вместе с энной суммой денег (в валюте, Вась!) нам выдали спальное бельё, две миски, две ложки, две вилки, две кружки. А что ж ещё человеку надо, правда, Вась?
УННА, УННА, УННА-МОМЕНТО!..
Письмо первое
Поселили нас с женой хорошо, удобно. На втором этаже (по-ихнему, - на первом). Живём мы вдвоём в роскошной трехкомнатной квартире, Правда, в ней есть два недостатка: в ней есть ещё две семьи... Но у нас, конечно, Вась, своя, абсолютно отдельная просторная комната площадью метров десять, в которой больше, кроме нас, пока никто не проживает. Тут есть всё, что надо для жизни: нары в два яруса (жена говорит, как в тюрьме, а я - как в купе), окно, умывальник, стол, два стула, шкаф. В первый же день вместе с энной суммой денег (в валюте, Вась!) нам выдали спальное бельё, две миски, две ложки, две вилки, две кружки. А что ж ещё человеку надо, правда, Вась?
Теперь о соседях. Их, слава богу, немного. Семья из Житомира - муж и жена, мать мужа, отец жены, девяностолетний дед (я пока не понял чей) и четверо детей, старшему лет пять. Семья, Вась, обычная, как все, друг с другом практически не разговаривают, не спорят, только время от времени орут целый день не переставая... Дети вообще-то милые, хотя иногда чуть-чуть визжат как резаные все сразу, но в остальное время, когда их не дубасят регулярно, ведут себя смирно, только громко дышат... Этой семье дали, конечно, самую большую комнату, чтоб жили они по-человечески, метров шестнадцать, потому что, Вась, на девятерых... Люди, Вась, они в принципе хорошие, весёлые, любят и попеть, и попить иногда практически каждый день с утра до ночи, не просыхая.
Третью комнату занимают три сестры, экономистки из Кулундинской степи. Слышал, они близнецы, но вроде от разных отцов. Да, кажется, и матерей... И действительно, Вась, если сильно приглядеться, близнецы эти очень похожи, особенно старшая. Она старший экономист. У неё и вещей с собой больше всех: 26 мест, все проходы в коридоре забиты мешками да коробками. Говорит: "Тут только самое необходимое - меховые вещи, ковры, хрусталь"...
Все пять женщин и дети обычно всё светлое время суток проводят на кухне, где целыми днями варят и едят, потом снова варят украинский борщ сразу на всех плитах, причём с чесноком. А мы с женой в это время дышим воздухом, гуляем по территории или тихо-тихо сидим в своей комнате и учим немецкий, заткнув уши от криков и носы от чеснока, так как плиты всё равно все заняты и готовить еду нам не на чем. Когда я поинтересовался, зачем им в борще столько чесноку, отчего во всей окружающей среде в радиусе полкилометра трудно дышать, мать мужа подробно разобъяснила мне любезно сквозь зубы: "Пользительно".
А вчера близняшкам-экономисткам удалось хитростью и силой выманить нас с женой из комнаты и вежливо притащить в чесночную кухню, чтоб мы рассудили их в развернувшейся дискуссии на тему о том, кто должен подтирать в туалете - конкретно тот, кто слегка изгадил весь унитаз вместе с сиденьем, а заодно все стены и потолок, или тот, чья очередь убираться по графику... Проблема, Вась! Жена начала было рассуждать, но тут дискуссия как-то сама собой естественно перешла из духовной сферы в физическую, а в их драке мы участвовать воздержались.
Соседи всё про всех в Унне-Массен уже знали и теперь нас вводили в курс. И что удивительно, Вась: сюда, представь себе, совсем не простые люди понаехали. Почти все, оказывается, были на родине большими начальниками: гендиректорами фирм, заводов, театров, автозаправок, даже бань, и с секретаршами! Прямо не беженцы, а какой-то директорский корпус... Ст. экономист шепнула мне: "Тут один старик всем говорит, что он известный писатель-уморист... Неизвестно кому известный, но в нашем доме его точно все знают. Говорит, открыл в себе дар известного умориста только тут, за те 6 дней, пока живёт в свободном мире, в лагере, на нарах. А там, говорит, был обычным завмагом, хотя тоже известным... Действительно умора! А вон тот, с авоськой - ака-дэ-мик! Но не верьте, это блеф, он только строит из себя акадэмика, а на самом деле - всего лишь заурядный членкор"...
Ты, Вась, наверно, обижаешься, что я тебе за три дня ни разу не позвонил, да? Хотя таксофонов в Унне навалом. И все, Вась, работают! Но вчера я простоял в очереди к автомату дотемна и всё зазря, так как мы с женой, Вась, не привыкли ложиться спать позже часу ночи... Спросишь, почему ж такая очередь к автоматам? А не ко всем, Вась, не ко всем. Тут умельцы из Харькова, наши собратья по счастью, дотумкали, что, оказывается, из трёх десятков автоматов в лагере Унны-Массен есть два особенных: из них можно звонить... бесплатно!!! Причём куда угодно, хоть в Израиль, хоть в Америку! Нехитрая манипуляция с телефонным рычагом и - пожалуйста, звони не хочу! А я - хочу, но... каждый, кто вошёл в кабину, говорит по часу, да действительно со всем миром... Халява же! Я, Вась, мог бы позвонить тебе из любого свободного автомата, но... никто же из наших меня не поймёт! Пальцем будут показывать: "Мол, вон новый русский, козёл, ему валюты не жалко"...
Отношение к нам ихних чиновников - прекрасное, то и дело лыбятся тебе без всякой причины, как дурачки какие, ей богу: "битте шён" да "данке шён"... Но нас улыбочками не проведёшь. Уже разобрались: одна бераторша (ну… консультантка, что ли) добрая, фрау Такая-то, а вторая - фрау Сякая-то, злая, да и по-нашему ни бельмеса. Правда, и первая тоже по-русски не сечёт... Вообще, Вась, я заметил: слабо они ещё в нас, в русских, интегрируются...
Да, ещё новость, плохая: нам грозит "контейнер"! Ст. экономистка узнала: "Скоро нас всех увезут отсюда и засунут в контейнеры". Ничего себе... Потом выяснил: контейнеры - это такие временные жилища из легких конструкций, куда - за неимением мест в домах - селят эмигрантов на период до переселения их в квартиры. Жуть, но, может быть, пронесёт?..
А вообще в Унне здорово! Погода отличная, забот никаких, да ещё и деньги дают, причём, Вась, в валюте! Никуда бы из этого пионерлагеря не уезжал. Тем более - в контейнер... бр-р-р! Но, видимо, придётся. Всё, Вась, кончаю, очередь к телефону снова застопорилась, видать надолго, а уже ночь, пора на нары. Да и жена волнуется, что меня долго нет, сидит там одна, бедная, с зажатым носом. И
что им в этом чесноке?..
Бывай. Твои - обое с большим приветом.
СЛЕДИТЕ ЗА КАРМАНАМИ
Письмо тринадцатое
А накануне операции ко мне зашёл сосед по лестничной клетке, Herr Manfred (прости, Вась, что я тебе по-немецки, он же немец, а на русском называется герр Манфред), мой старый немецкий друг, "тёртый калач" в делах больничного быта (раз десять провалялся на больничных койках). Он заговорщически огляделся по сторонам, отвел меня в дальний угол моей жилой комнаты, при этом почему-то продолжая озираться, будто опасался, что тайные сведения, каковые он собирался мне сообщить, кто-нибудь, не дай бог, может подслушать.
- Я узнал, - прошептал на немецком сосед, - что вы завтра ложитесь на операцию, да?
Я молча кивнул на русском. Герр Манфред ещё раз огляделся по сторонам:
- Будьте оч-чень осторожны в больнице. И, главное, - внимательны!
- В каком смысле? - честно, Вась, я испугался. - Неужели ваши врачи могут под шумок удалить из меня что-то не то, пока я зазеваюсь под общим наркозом? Или вообще... бросят меня недорезанным?
- Не-ет. Не думаю... Это вряд ли, - как-то не очень уверенно успокоил меня сосед: такой исход ему, видимо, вообще не пришел в голову... - Ничего не берите туда с собой ценного - ни денег, ни драгоценностей, ни документов, ни вещей.
- А что такое может случиться? - не понял я. Я, кстати, вообще-то и сам не планировал брать в больницу ни бриллиантовое колье, которое приснилось жене Любе после того, как она увидела его на цветной обложке журнала "Bunte", ни толстую пачку купюр, которых нам с ней ни разу не удалось увидеть даже во сне... И не червонцы на взятки нянечкам: меня предупреждали уже, чтоб я выкинул из головы свой ценный российский опыт, так как здесь, мол, на цивилизованном Западе, оказывается, Вась, не берут в открытую...
- Как что?! Все могут украсть!
- Где украсть? В больнице??!
- Именно!
- Кто? Неужели врачи??
- О-о! Опять вы о врачах... Скажу вам по секрету: по больнице ходят не только врачи! Кто угодно может зайти в вашу палату, когда вас, к примеру, увезут на очередную процедуру, или засядете в туалет...
Наутро, собираясь в больницу, я послушно выложил деньги, газету с кроссвордами, авторучку и очки. И что ты думаешь, Вась: войдя в больничное фойе, я сразу же уткнулся глазами в огромное объявление, на котором черным по белому прочел:
"Пожалуйста, постоянно следите за своими карманами и держите сумки закрытыми - ВО ИЗБЕЖАНИЕ ВОРОВСТВА!"...
Похоже, герр Манфред не зря озирался и шептал...
Это не замедлило подтвердиться ещё через пару минут. Любезная регистраторша, где меня "оприходовали", чтобы затем направить в мою палату, задала мне стандартные вопросы, вводя в компьютер данные на нового пациента. А потом машинально, с очаровательной улыбкой спросила: "Всё ценное, конечно, оставили дома?"... Я подумал, что она решила под конец нашей беседы пошутить: мол, все остальные органы, кроме подлежащего операции, я оставил дома?.. Я кивнул в знак понимания её шутки.
Потом только, выйдя из регистратуры, понял, Вась, что она и не собиралась шутить. В сопровождении медсестры мы с женой Любой вошли в мою будущую палату. "Битте, - сказала мне сестра, - вот это ваши соседи, это ваша кровать, а это - ваш шкаф с ключиком, сюда будете складывать свои вещи". И, перед тем как уйти, обернулась: "Надеюсь, ценных вещей среди них не будет? Всё оставьте жене, пусть унесёт домой".
"Да-да, - сказал я, уже готовый к возможности большого ограбления в больнице.
- Никаких ценностей уже и нет. Ну, разве что кольцо обручальное"...
"Кольцо тоже отдайте жене, - твёрдо бросила сестра. Но, видя наше недоумение, подошла поближе и пояснила шепотом: - Всё, буквально всё здесь могут у вас украсть, разве не знаете?". И мы все понимающе улыбнулись друг другу...
Я тут же, при медсестре, чтоб не сомневалась во мне, с трудом содрал с пальца кольцо, отдав его жене Любе. Потом, когда уже ушла из палаты медсестра, я, озираясь на моих новых соседей, быстро переоделся в халат и в белые тапочки, а всё снятое с себя аккуратно сложил в мой шкаф, запер его на ключик, а ключик… машинально отдал жене Любе: пусть спрячет дома - мало ли... От греха подальше.
Теперь, Вась, надеюсь, тебе понятно, что все последующие пять дней моего пребывания в больнице - до операции и после неё - я был предельно, ежесекундно бдителен и вообще практически никуда не отлучался из палаты (кроме, естественно, нескольких часов, проведённых в состоянии общего наркоза, после чего, впрочем, тщательно проверил свои оставшиеся драгоценности тела: всё, к счастью, было на месте, помимо удалённых хирургами - и предварительно согласованных со мной - лишних элементов организма).
Придя за мной в день выписки из больницы, жена Люба, к моей несказанной радости, принесла мне свежий номер русской газеты и очки - я ведь не видел газет все эти дни. А также ключик от шкафа и обручальное кольцо. В ответ на её страдающий вопросительный взгляд я сразу же её успокоил: "Не волнуйся, дорогая. Операция прошла очень удачно: НИ-ЧЕ-ГО НЕ УКРАЛИ!"...
Уже выходя из больницы, Вась, я вспомнил, что на столе в общем холле, что рядом с палатой оставил недочитанную русскую газету и очки. Не хотелось, конечно, возвращаться, но уж очень соскучился по чтению на родном языке, да и без очков, ты же знаешь, я не человек.
Вернулись к лифту. Поднялись на восьмой этаж, вышли в холл, подошли к столику - ГАЗЕТЫ НЕ БЫЛО. Очков тоже…
Вот такой, Вась, у меня случился опыт общения с немецкой медициной. Тьфу-тьфу-тьфу, всё обошлось. Бог с ней, с пропавшей газетой. Да и очки у меня запасные есть. Главное, Вась, здоровье, верно ведь? Здравия тебе желаю. И та же Люба, конечно, тоже. Бывай!
"ОТ УЛЫБКИ СТАНЕТ ВСЕМ СВЕТЛЕЙ"…
Письмо тридцать первое
А просто я ж привык уже, что здесь-то все друг другу улыбаются беспричинно. Вроде как извиняются обоюдно, что не хотели причинить беспокойство. И - нет козла никакого… Все довольны, типа. Так тут у них, Вась, принято само собой: улыбаться. Просто, типа, этикет. Что мне, трудно, что ли? Улыбнись, а уж думай про себя что хочешь: "вот козел, её богу!"…
В общем, Вась, я считаю, пора проверить наши лица. И пригодится нам с тобой высокая литература. Читанная, помнишь, в свое время. В частности, мудрый, хотя и смешной писатель Зощенко, который однажды позволил себе так выразиться печатно: "Иностранца я всегда сумею отличить от наших советских граждан. У них, у буржуазных иностранцев, в морде что-то заложено другое"... Ты даже не представляешь, как же он точно сформулировал про местных да коренных, которые меня тут со всех сторон периодически окружают!
...А вспомни из нашего босоногого детства: английский фильм "Мистер Питкин в тылу врага". Так вот, если помнишь, у Питкина этого хвалёного было сильнейшее секретное оружие против всех его врагов: его морда лица. Или, точнее, как там было по сценарию, - рожа. Так вот, по сюжету, в жарком бою, когда надо было эффективно воздействовать на противника, секретное оружие было тут же востребовано, и сослуживцы мистера командовали ему: "Питкин, рожу! Рожу давай!!!"...
И Питкин давал. Что ему, для такого святого дела - для победы над врагом - рожи своей жалко? Тем более, она, рожа-то эта, у него как раз всегда при себе была и, главное, в рабочем состоянии. Всего делов-то: сделал рожу, и враг повержен! Это и понятно: кто ж такую рожу вынесет...
Из простого этого примера, Вась, отчётливо видно, что порой всего лишь наши с тобой морда, рожа и даже, извини за выражение, лицо - могут оказаться весьма сильнодействующим средством. И подобно тому, как классик Зощенко всегда умел отличить буржуазного иностранца от нашего по морде, точно так же и нас с тобой, социалистических иностранцев, хотя и бывших, оказывается, видать издалека, если, конечно, не бояться подойти к нам поближе.
Мне тут однажды, еще зимой было дело, один хорошо знакомый приятель, довольно-таки коренной немец, с которым мы прогуливались по парку, ведя лёгкую и непринуждённую беседу вслух, прямо так и врезал свою правду-матку:
- Вон, Федя, туда ты посмотреть: там русский сидят, - он кивнул на двух дам женского пола, мимо которых мы как раз готовились вот-вот прошагать.
Я поглядел в сторону скамейки с дамами: на мой взгляд, ничего в них не было такого уж особенно русского - ни в одежде (обычные норковые манто на обеих), ни в доносившихся обрывков фраз - а при нашем приближении те вообще замолкли...
- Интересно, как же ты это определил? Они же молчат, - изумился я.
- Это есть очень айнфах, вернее... зеер просто: у ваши люди лицо... как это будет по-русски... сверский... нет, не так... осабоченный! Нет свободный, понимайт?
Ещё бы не понимайт... "А ты, весь из себя такой свободный и коренной, - психанул я ему в ответ внутренним голосом, - пожил бы с наше-то, попробовал бы в советском троллейбусе в час "пик" на работу прокатиться хоть разок пять раз в неделю в течение тридцати лет "на колбасе"!.. И тем более - втиснуться в него сквозь прочих желающих пассажиров с детьми и инвалидами... Или в ответ на свой вопрос в гастрономе, почём, дескать, кило сельди "иваси" либо вон того загнувшегося от времени сыра "российского" со слезой, услышать от симпатяшки-продавщицы вполне будничный совет через губу: "Разуй зенки, дядя!"... И надо ещё в этот момент видеть её мор... то есть эту... ну, ты помнишь, ту, что у Питкина в качестве секретного оружия... Жуть!
Так вот, продолжаю думать я ему про себя, ты попробуй-ка пожить хоть чуть-чуть в такой ауре всю жизнь и тогда я посмотрю, как у тебя выйдет на людях делать добродушный оскал, да из последних сил, преодолевая рвотное движение, держать радостную морду лица, чтобы... как это будет по-русски... он, этот твой морда, был "свободный" и человеческий, а не "сверский", то есть ничем абсолютно не "осабоченный"... Накось, битте зеер, выкуси!
Впрочем... Кто ж спорит, Василек, куда приятнее ласкать свой глаз созерцанием пусть вроде и чуждо-буржуазной, но всё же радушно-улыбчивой на вид физиономией, чем хотя и такой до слёз родной, нашенской, но, что ни говори, и вправду - вполне зверской... Как-то всё-таки не так сильно от этой чуждой воротит, как от родственной, согласись.
А другой мой приятель, наш с тобой соотечественник, спустил меня с небес на землю:
- Ну, чё ты на этих ихних улыбках зациклился? Они же, капиталисты эти, хотя и лыбятся тебе со всех сторон во всю свою искусственную челюсть, а сами в это время такое лепят про себя... Вернее, про тебя. Это ж всё маска! Лицемеры они, эти цивилизованные западники, и больше никто! А мы с тобой - честные, у нас всё на лице написано. Читай не хочу!
А я не хочу, Вась. Хотя... может, и вправду "лепят". Но, откровенно говоря, мне почему-то больше по душе "лицемерные" улыбки и "маски" добродушия со всех сторон, все эти "битте шён" и "данке зеер", их постоянная готовность придти на помощь любому прохожему, "заложенные в буржуазных мордах" незнакомых, напрочь посторонних тебе людей на улицах, в трамваях, магазинах и всевозможных "амтах", чем отрешённо-затравленно-злобное, такое знакомое, почти что родное, нашенское лицо, на которое я каждый раз натыкаюсь, когда подхожу к зеркалу...
В общем, друг мой, есть смысл ещё раз проверить наши лица и провести полную инвентаризацию всего, что "заложено" в наших "иностранных мордах" для созерцания окружающего нас, ни в чём не повинного местного населения: случаем, не секретное ли оружие мистера Питкина?.. Бывай, Василий, твои с приветом!