Знакомьтесь: поэт Лиана АЛАВЕРДОВА

Знакомьтесь: поэт Лиана АЛАВЕРДОВА

Ее лирика пронзительна, а стихи на еврейскую тему напоминают эпические полотна, сотканные из библейских образов, радостей и скорбей, мудрости и юмора.  Это поэтические мосты, соединяющие время предков с современностью.

Лиана Алавердова родилась в  Азербайджане. Стихи она пишет с детства, и помимо лирического жанра она успешно работает в жанре литературной пародии. Поражаешься остроумию и точности её пера, её умению воссоздать в пародии шутливую летопись литературного процесса  русского зарубежья. Её пародии,  эссе, а также переводы с английского и азербайджанского языков,  печатаются в республиканских периодических изданиях. Она постоянный автор журнала "Гостиная", и последний цикл её стихотворений, посвящённых памяти брата, это прекрасный "памятник нерукотворный" непреходящей сестринской любви.

 Лиана - автор нескольких поэтически сборников, последний из которых вышел в прошлом году. Он включил в себя также переводы её поэзии на английский, сделанные писательницей и Л. Р. Стоун. Помимо всего, Лиана автор двух пьес. Она живёт в Нью-Йорке и работает старшим библиотекарем в городской библиотеке Квинса.

От имени журнала "Гостиная" я поздравляю Лиану с её успехами и желаю много творческой энергии в этом знаменательном для неё году. Пусть он будет счастливым и добрым, дорогая Лиана!

Вера Зубарева

 

КОГДА ЯВЛЯЕШЬ МИРУ КРАСОТУ

Лиана АЛАВЕРДОВА
Нью-Йорк

Иерихонская Роза

Меня просили написать о Розе
Одно стихотворенье (но не в прозе) -
И я спешу, вниманье навострив,
В пустыню Негев мысленно умчаться,
Где затеряюсь (горе домочадцам!) -
Пока я новый не создам мотив.

И там прилежной дочерью Сиона
Я Розу воспою Иерихона
(вне связи с иерихонскою трубой,
замечу в скобках, и не с полководцем,
свирепым Иешуа). Мне придется
заняться Розой. Редкой. Не любой.

Вы скажете: влияние Востока.
Поэт и Роза. Тема столь глубоко
Прорыта азиатской стариной,
Пристало ль мне, дитяти интернета,
Писать о том, что тыщи раз воспето
Стилом, тростинкой, перышком, зурной?

Тогда отвечу, критик преподобный,
Что иногда невеждой быть удобно
И просто на вселенском сквозняке.
Оставив книги, свитки и трактаты
Всем тем, кто руководствуется картой,
Я двинусь по наитью, налегке.

Растение - коричневый комочек -
Засохло, непохоже на цветочек,
О недоразумение, урод!
Но влагой орошенное нежданной,
Подчинено своим законам странным,
Оно, внезапно оживя, цветет.

Его гоняли по пустыне ветры,
Оно катилось мили, километры,
Скорлупка, щарик, полное зеро...
Буквально на глазах, всему переча,
За слоем слой раскроется навстречу,
Ликуя, трепеща, неся добро.

Во времена хамсина, суховея,
Ты, Роза, словно древние евреи -
Ветра изгнания тебя несут,
Ручей иль дождь, оазис долгожданный -
Ты дожила до той поры желанной,
Когда являешь миру красоту.

Не птица Феникс и не бог Осирис,
не тот, с потерей чьей давно смирились,
и не боец, чей дух непобедим -
Воспрянешь Роза ты Иерихона,
Как мой народ, как ты, земля Сиона,
Как город мой, святой Иерусалим.

Пусть римлянин засыпет землю солью,
И нет предела ни тоске, ни боли,
И окружают клевета и ложь,
В рассеяньи прошли тысячелетья,
В тоске о доме вырастают дети -
Ты, словно Роза, только часа ждешь.

И потому, дела закончив скоро,
Я в сад иду, где изучают флору,
И где сидят ученые мужи.
Испрашивая умного совета,
Я покупаю Розу и при этом
Веду небрежный разговор "за жизнь".

И притворяясь в совершенной мере,
Что я чужда сентиментальной вере,
А муза Клио очень далеко,
И тщательно сокрыв свое волненье,
Я приношу к себе домой растенье,
Чтоб увидать цветение его.

7-8 апреля 2009 г.

ДВОР ДЕТСТВА МОЕГО

Мальчишки ветки жгли.
Кому есть дело вроде?
Но бабушка кричала
На них, что означало
Заботу о природе.

Деревья и кусты.
Орех, сосна, акация.
Зеленые орехи.
То было в прошлом веке-
Тысячелетьи, братцы.

Двор детства моего.
Старо, избито. Каюсь.
Зов памяти глубок.
Сцепляет звенья строк,
Выстрадывать пытаясь

Гармонию из мглы.
О, мне б услышать голос,
Сердитый окрик твой
"Скорей иди домой!"
Но непреклонен Хронос.

Внезапно птица-грусть,
Взмахнув крылами вольно,
Посмотрит мне в глаза.
Иль хочет что сказать?
И клюнет в сердце больно...

20 февраля 2009 г. 

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ МОЕГО ДЯДИ СОЛОМОНА
 
 "О Господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось..."
    Ф.И.Тютчев
1

Как рада, что тебя я повидала
по бытовому поводу, посколько
нет времени на званые обеды -
и я зашла в июльскую жару.

Мы говорили о литературе,
и ты, поклонник золотого века,
сказал, что век серебряный не ценишь.
О дочери твоей зашла беседа,
о внуках... Я письмо переводила
с английского на русский, а часы
торжественно обозначали время
знакомым звоном. Слушать скрипача
меня ты звал остаться. "К сожаленью,
бежать мне надо". Не до Перельмана!
Как рада, что тебя я повидала
в последний раз...

2

В день траурный, в день разрушенья храма,
в треклятый день для каждого еврея,
царапающий сердце нам осколком
погромной ночи, кончиком пера,
писавшего указ невероятный
кичливого испанца Фердинанда,
когда Ерушалаим был распахан
и Англию покинул иудей,
в тот день, когда положено поститься
и горевать, к воде не прикасаясь,
мой дядя-атеист пошел на берег.
Тогда-то Ангел Смерти рассердился.
Он глянул взором гибельным так близко
распахнутых невыносимых глаз,
что сердце страхом пониманья сжалось
и замерло...

28 июля  2004 г.

ДОМ

Моим родителям и бабушке
с любовью и нежностью        

1

Этот дом не поместье, где дух столетий.
Заурядный хрусталь в привозном буфете,
и Стендаля зачитан двухцветный томик,
и перо павлина в старом альбоме.
Здесь мой дед рассказывал мне про Ноя,
здесь готовили плов, борщи и жаркое.
Натюрморт простодушно заполнен арбузом,
и в ларце палехском лежит мезуза.
Семь слонов, что бредут друг за дружкой следом
отражают бока в самоваре медном,
торжествуют мартовские нарциссы,
и гуляют голуби по карнизу.

Этот дом исчез, как будто и не был,
Атлантидой сгинул, стал быль и небыль.
Изначальнее "до" ( и не только ноты),
для меня реальней, чем хлеб и кофе.
Дом упал легко, разлетелись карты,
и не пахнет прежним жильем апартмент.
Мы ушли к другим городам и весям,
кто в душе ликуя, кто нос повесив.
Тут в накачанных мускулах киногерои,
тонконогие дивы, чьи груди вдвое
норм обычных, а спать нам некогда даже,
и сплошные сейлы, и дух продажи.
Эмигранты мы, это наша участь.
Мы опять сбиваемся в общность кучи.
И отрезана жизнь, как по шву порвалась.
И кто знает, сколько нам миль осталось...

Март 1994 г.

2

Этот дом, который мой дед построил,
Помнит множество драм и семейных историй.
Повелительные летели глаголы
Моей бабушки грозной, директора школы.

Там ночами дрожало детское тельце,
В страхе: вдруг ее маму захватят немцы?
Днем - сраженья за скудный выбор игрушек.
Только перья летели из старых подушек!

Там мой дед в сердцах говорил "Холера!".
И носили галстуки пионеры,
И мороженой рыбе бывали рады,
И ходили покорно на все парады.

Там давали конфеты-подушечки к чаю,
За инжир и икру торговались отчаянно,
И смеялись так и так пировали,
Словно ни болезней, ни горя не знали.

Там, где вход со двора - педиатр с терапевтом
Врачевали усердно зимой и летом.
А под нами - художник, солидарно терпевший,
Как отец мой чеканил по меди и жести.

А над нами сосед. Так орал "Добр-р-рый вечер-р-р!",
Что не трудно было свой слух искалечить.
Сирануш-музыкант с инвалидом дочерью.
Уважали, но больше жалели, впрочем.

А в соседнем подъезде жил толстый мальчишка,
За которого я заступалась слишком.
Но, на сторону силы переметнувшись,
Он предал меня из мотивов не лучших.

Мне казалосЬ, что мир этот будет вечен
что всегда мне орать будут "Добр-р-рый вечер-р-р!",
И соседи, и мы, и все мирозданье
Сохранится в известном нам состояньи.

Но ушли в мир иной  педиатр с терапевтом.
Их потомство рассеяно по континентам.
Умерла Сирануш с инвалидом дочерью,
И сосед "Добрый вечер", и многие прочие.

Дом остался в прошлом, но только стены.
Поколенья другие выходят на сцену.
Я слагаю стихи, пряду свою пряжу.
Все надеюсь, что кто-то спасибо скажет.

Мой далекий правнук или правнучка!
Для тебя работает авторучка.
Как бутыль в океан - вам мое посланье,
От прабабки клочок разноцветной ткани.

Март 2009 г.

МЫСЛИ ОБ ЭЛЕГИИ

Элегию писать... Наполнив грудь,
закрыв глаза, я прыгаю в пучину.
Элегия... Душе не отдохнуть.
Что движет мир и творчеству причина?

Элегия, эклога... Две ладьи,
два парусника, что вдали маячат,
две цели не расцветшие мои
манят меня сладчайшим из палачеств.

Зачем слагать элегию, скажи?
И время ль элегическим раздумьям,
когда сверкают в воздухе ножи,
мир голодает, человек безумен?

Писать о смерти? Смертная тоска,
боюсь, меня придавит невозвратно.
Об океане, что огромен? Да,
огромен он, воспет и тыщекратно.

Я в Бостоне и Гарвардом дышу.
Лужайки зелены, студенты в шортах.
Джон Гарвард моложав и тонкоус
сияет башмаком своим истертым.

А рядом современных дикарей
Я наблюдаю встрепанную стайку.
Здесь где-то тень арбатских фонарей,
верней, наоборот. И это знаю.

Здесь нобелевской гвардии оплот.
Течет река Чарльз рива или Чарли.
Чай бостонский, вальс бостонский... Но стоп!
Я уважаю бостонские чары.

Но где же ты, элегия моя?
Ты затерялась в дебрях пустозвонства.
Да, парусник, да, светлая ладья.
Когда-нибудь вернусь к тебе. Придется.