Помните ли вы ТЕАТР?

 Вечер в Бостоне был посвящён трём великим актрисам, прославившим знаменитый русский психологический театр ещё до революции и при советской власти – Марии Ермоловой, Алисе Коонен и Алле Тарасовой. Театровед Алла Цыбульская рассказывала об их жизни и творчестве и мастерски, с большим чувством исполняла произведения из их репертуара. А Борис Фогель мягко аккомпанировал ей на фортепьяно. Он играл знакомые мелодии Чайковского, Бетховена, Рубинштейна, Листа и напевал романсы из спектаклей, в которых они звучали.

Мне посчастливилось оживить воспоминания...

…Немцы стояли под Ленинградом, когда эшелон с бойцами, что направлялся на фронт, остановился в Свердловске. В нём ехали добровольцы, защитники города на Неве. Среди них был и мой двоюродный брат Юзик. Он разыскал нас ночью, когда мы, эвакуированные, уже спали. Я лежала на сундучке, в котором находились все наши вещи. Брат подошёл ко мне и долго молча смотрел на меня. А я вдруг почувствовала, что он прощается со мной, что мы больше с ним никогда не увидимся… Мне стало не по себе:

– Ну, что ты так смотришь?

И этот его грустный прощальный взгляд преследовал потом меня долгие годы.

Была зима, холодно, мороз. Мама, очевидно, заметила, что он продрог во флотской форме и ботиночках. Она тут же разрезала свою синюю шерстяную кофту и быстро начала мастерить ему тёплые вещи: носки, варежки, шарфик. Пока она шила, Юзик рассказывал о том, что пришлось ему пережить в блокадном городе, о гибели своих друзей и первых похоронках, которые ему надо было отнести их родителям. В ту ночь он много пел: «Любушку» – так звали его одноклассницу – первую любовь, и новую песню Соловьёва-Седова «Прощай, любимый город»… Его поразила последняя встреча с мамой на скамеечке в Александровском садике, возле военно-морского училища, которое находится на берегу Невы в здании Адмиралтейства. Юзик восхищался её самообладанием и выдержкой:

– Моя мама не плакала. Представляете? Не проронила ни слезинки! А ведь она такая сентиментальная…

Я вспомнила об этом почему-то именно теперь, в Бостоне, на концерте в Юлин-Хаузе, когда Алла Цыбульская читала стихотворение «Белое покрывало» Морица Гартмана из репертуара Марии Ермоловой. Оно напомнило мне прощание Юзика с мамой. В нём мать, пришедшая на свидание к обречённому на казнь сыну, обещала пойти к палачам, чтобы вымолить отмену смертного приговора и подать сыну знак. Если она появится на площади в чёрном платье, казнь состоится, а если в белом – приговор будет отменён. И она появилась в белом...

«О, ложь святая! Так солгать могла лишь мать, полна боязнью, чтоб сын не дрогнул перед казнью».

Именно эти стихи часто повторял потом дядя Самсон, когда они с тетей Розой после гибели Юзика по вызову моей мамы приехали в Свердловск и поселились с нами в одной комнате.

Великая трагическая актриса Мария Николаевна Ермолова была кумиром зрителей. Мои родные старшего поколения видели её на сцене Малого театра, где она играла Жанну д’Арк в пьесе Шиллера «Орлеанская дева», и других героических женщин из произведений мировой классики. Ермолова служила эталоном величия духа, красоты, благородства. Лучшие актёры начала века доносили до своих зрителей великую литературу, которая не могла не влиять на их мировоззрение, вкусы и характеры.

В школе, где я училась в войну, была замечательная учительница литературы. Чудаковатую старушку, внешне похожую на Бабу Ягу, ребята называли между собой «бабой Катей». Екатерина Ивановна Кремлёвская в молодости была актрисой в труппе Веры Фёдоровны Комиссаржевской. После уроков мы часто оставались всем классом послушать в её исполнении целиком пьесы Островского, Чехова; ходили вместе с ней в различные театры: приехавшие из Москвы МХАТ и Советской Армии, а также на великолепные спектакли свердловских театров – драматического, оперного и музыкальной комедии. Дополнительно к школьной программе баба Катя репетировала с нами сценки из произведений русской классики и устраивала вечера памяти великих актрис. Вот почему многие стихи и монологи, которые читала в тот вечер Алла Цыбульская, мне были хорошо знакомы.

В день памяти Ермоловой мы разыгрывали сцену встречи двух королев по пьесе Шиллера «Мария Стюарт» – Елизаветы и Марии. В старинной бордовой шали, вытащенной из тётушкиного сундука, я почувствовала себя настоящей королевой, но непонятой, непризнанной. Я пыталась объяснить это Елизавете, умоляя её: «Сестра! Сестра!!!».

Но та не хотела меня слушать, отворачивалась и ускользала.

Помню невероятное волнение, которое я испытала. Уже вернувшись на своё место, за парту, я не могла остановить дрожь в руках и острое покалывание в кончиках пальцев. Наконец, я услышала тишину класса и подняла голову. В дверях стоял наш военрук, вернувшийся с фронта без руки, и с восторгом смотрел на меня. Грянули аплодисменты. В тот момент я почувствовала себя совершенно счастливой. Такое ощущение ко мне больше никогда не возвращалось. Это был единственный миг в жизни!

И… смешная подробность. Занятия на уроках военного дела для меня были сплошной мукой. Я никогда не могла ходить в ногу со всеми, сбивалась, поворачивалась по команде в другую сторону и служила постоянной мишенью для насмешек. Эти уроки я старалась пропускать под разными предлогами. Оценки у меня не поднимались выше «тройки». Но после этого спектакля я неожиданно обнаружила в своём табеле успеваемости по военному делу за целый год одни пятёрки. Вот такая была реакция военрука на наш театр…

В конце войны, когда мой отец вернулся с фронта, и мы уезжали из Свердловска, прощаясь, баба Катя подарила мне тетрадный листок с такими стихами:

«Я долго буду помнить все: Иоанну д’Арк, Волконскую, тургеневские «Розы», и оскорбленную, несчастную Стюарт, и то, как в юном голосе звучали гнев и слёзы».

С мелодекламацией на стихи Тургенева мы выступали с Екатериной Ивановной в войну в госпиталях перед ранеными. Я вспоминала об этом, слушая великолепное чтение Аллой Цыбульской стихотворения Тургенева «Как хороши, как свежи были розы» из репертуара Алисы Коонен, под музыку Рубинштейна.

Мне не пришлось застать в живых Ермолову, Комиссаржевскую, Книппер-Чехову, которых видели родные и учителя. Не сохранилось их творчество в кинофильмах и аудиокассетах. Техника еще не доходила. Но то могучее искусство, которое они несли с собой – сплав великой литературы с театром, безусловно, формировало нравственный облик целого поколения.

Об этом интересно рассказывала исследователь их творчества, театровед Алла Цыбульская. Мне не пришлось увидеть и трагическую актрису Алису Коонен. Даже первый спектакль в детстве, открывший для меня волшебный мир театра, – «Синюю птицу» Метерлинка во МХАТе – я видела уже без неё. Никогда не была я в театре Таирова, где она сыграла все свои замечательные роли.

А вот очарование могучего дара Аллы Константиновны Тарасовой мне довелось испытать в полной мере. Вершиной её творчества была роль Анны Карениной. Этот спектакль часто транслировали по радио. До сих пор в моей памяти звучат неповторимые интонации её глубокого грудного голоса в сцене, где Анна тайно приходит на свидание с маленьким сыном, к которому её не пускали:

– Сережа, мой кутик!..

В 1944 году наша семья переехала жить к новому месту службы отца – в освобождённый от немцев город Калинин. В Доме офицеров выступали артисты МХАТа.

...Умирающую Анну приходят навестить два Алексея – Каренин и Вронский. Несмотря на всю сложность их взаимоотношений, оба потрясены. Анна (Тарасова) неподвижно лежит на кушетке. Я сидела где-то впереди и хорошо видела, как в её глазах появились слезы и покатились по щекам, сползая на подушку. Оба Алексея – Каренин (Хмелев) и Вронский (Массальский), – наблюдая за ней, оцепенели. У них в глазах тоже стояли слёзы. Молчаливой сцены с таким накалом страстей мне больше никогда не приходилось видеть, ни в одном театре! Это была постановка Немировича-Данченко.

Через много лет я смотрела экранизацию того же спектакля, но уже без Хмелёва, после его смерти. От той сцены не осталось и следа. В другой режиссуре и с другими партнёрами даже великая актриса не смогла воспроизвести те потрясающие эмоции. Это и есть чудо театра. Оно сиюминутно и неповторимо.

Но всё-таки были фильмы, в которых удалось запечатлеть уникальный драматический талант Аллы Константиновны Тарасовой. Сколько женской привлекательности, обаяния, весёлого лукавства было в простой кухарке, немке из дома Меньшикова! Глядя на неё, становится понятным, почему и Пётр Первый не смог устоять перед ней, сделав её русской императрицей Екатериной Первой. А разве можно забыть образ актрисы Кручининой, несчастной матери, потерявшей сына, из фильма «Без вины виноватые», или Катерину из «Грозы»? Сохранились ещё кое-какие живые кадры об этой величайшей русской актрисе. Правда, их теперь трудно увидеть на экранах кино и телевидения. Не востребованы… К сожалению, произошла утрата культурных ориентиров для новых зрителей.

Запомнилось мне и ещё одно давнее разочарование… На гастроли в Ленинград приехал МХАТ со спектаклем «Мария Стюарт». Я была наслышана об успехе Тарасовой в главной роли и достала билет. Но в тот день была подмена, играла другая актриса. Получилось совсем не то, что я ожидала, зная пьесу Шиллера.

К счастью, сохранились воспоминания о Тарасовой – Марии Стюарт в прекрасных стихах Пастернака:

То же бешенство риска, Та же радость и боль Слили роль и артистку, И артистку и роль. …Сколько надо отваги, Чтоб играть на века, Как играют овраги, Как играет река…

Эти стихи я услышала недавно снова в исполнении Аллы Цыбульской в новой замечательной программе, которую они подготовили вместе с Борисом Фогелем: «Пастернак и Музыка». Концерт был приурочен к 50-летию присуждения поэту Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго». Именно вокруг этого произведения умело выстроена вся композиция: лекция, стихи и музыка. В романе отражены факты биографии поэта на фоне исторической ломки страны в годы революции. Алла Цыбульская блистательно читала стихи из тетради доктора Живаго – приложения к роману: «Снег идёт», «Импровизация», «Вакханалия» и другие. А Борис Фогель играл ноктюрны и прелюды Шопена, Скрябина и Брамса, звучавшие в родительском доме Пастернака, музыку, что любил поэт.

Не знаю, как обозначить жанр, в котором выступают эти два талантливых человека: лекцииконцерты или моно-спектакли? Во всяком случае, в них есть и то, и другое – интереснейший познавательный материал и мастерское исполнение литературных шедевров и великолепной музыки. Встретились два профессионала высокого класса. Театровед и актриса Алла Цыбульская и концертмейстер Борис Фогель. Когда-то они оба работали в Москве, выступали со своими программами в различных залах столицы: Алла – в Московской Государственной Филармонии, Борис – в «Москонцерте». Сейчас, в эмиграции, объединившись, они вернулись к своим профессиям и создали волшебный дуэт. Всюду, где они выступают перед русскоговорящей публикой – в синагогах, в домах нашего проживания, в пансионатах и в других местах, – возникает та особая атмосфера настоящего театра, которого нам здесь так не хватает. И все мы, выросшие в той культуре, безмерно благодарны этим двум замечательным исполнителям лучших произведений искусства за полученную радость, какую мы испытывали в прошлом, посещая хорошие концерты и спектакли. Вот почему и теперь, раскрывая журнал «Кругозор», мы всегда ищем в нём статьи Аллы Цыбульской о театре.

Те, кто видели когда-то кинофильм «Старшая сестра» по сценарию Александра Володина, наверняка запомнили монолог Татьяны Дорониной из письма Белинского: «Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением… Возможно ли описать всё очарование театра, всю его магическую силу над душою человеческою?.. О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нём, если можете…».

Обидно, что нашим детям и внукам, выросшим в эмиграции, да и в России, теперь, в системе других ценностей, подобные эмоции уже не знакомы…