ЭКСКУРСОВОД
Михаил ЮДОВСКИЙ...Я обхватил ее руками и поцеловал в губы. Поцелуй вышел ответным и довольно долгим.
- Не получилось с одной, думаешь с другой попробовать? - спросила Рита, когда мы, наконец, оторвались друг от друга.
- Я вообще ни о чем не думаю.
- Это заметно.
- Зато мы перешли на "ты".
- Перешли. Даже не представляю, на что мы перейдем, если поцелуемся еще раз.
- Давай.
- Нет, Миша, - Рита отстранила меня рукой. - Для начала хватит...
/ Окончание. Начало /
- Лиля, иди в номер, - сердито сказал я. - Не расстраивай родителей.
- Не угадали, Миша.
Ладони опали с моих глаз. Передо мной стояла Рита и улыбалась с едва уловимым оттенком насмешливости.
- Извините за неудачную шутку, - проговорила она. - Мне просто показалось, что вы немного расстроены.
- Не вижу повода для расстройства. Сигаретку хотите?
- Спасибо, я не курю. Ну как, хорошо погуляли?
- Изумительно.
- И где же вы были?
- Всюду, начиная с пищеварительного тракта Чрева Брюсселя и кончая его естественным завершением в виде этой гостиницы. А почему это вас так интересует?
- Если бы вы провели это время в обществе лилиных родителей, находившихся на грани истерики, вас бы это тоже заинтересовало. А что, эта бедная девочка действительно хорошо целуется?
- До безумия. Как застоявшаяся кобылица, которая выравлась из стойла.
- Вы целовались с лошадьми, Миша?
- Подозреваете меня в зоофильстве?
- Кто вас знает. Я ведь не видела, как вы целуете людей.
Я обхватил ее руками и поцеловал в губы. Поцелуй вышел ответным и довольно долгим.
- Не получилось с одной, думаешь с другой попробовать? - спросила Рита, когда мы, наконец, оторвались друг от друга.
- Я вообще ни о чем не думаю.
- Это заметно.
- Зато мы перешли на "ты".
- Перешли. Даже не представляю, на что мы перейдем, если поцелуемся еще раз.
- Давай.
- Нет, Миша, - Рита отстранила меня рукой. - Для начала хватит.
- Почему?
- Ты же, вроде, спать хотел.
- Перехотел.
- Захоти по-новой. Всё равно у нас романа не получится.
- В цельном виде нет, а в журнальном варианте может получиться. Так даже лучше. Там в конце каждого отрывка пишут: "продолжение следует".
- Тебе так хочется продолжить?
- А тебе разве нет?
- Нет. Я мужа своего люблю.
- Боишься, что он приревнует?
- Нет. Он не ревнивый.
- А тебе, наверное, хотелось бы, чтоб он был ревнивым?
Некоторое время Рита смотрела на меня молча. Затем усмехнулась.
- Проводи меня до номера, - сказала она.
- До твоего или до моего?
- Сперва до моего. А потом, возможно, и до твоего.
- Зачем такие сложности? - удивился я.
- Хочу предупредить мужа, что посижу у тебя.
Признаюсь, у меня на время отшибло дар речи.
- Что это еще за фокусы? - выдавил я из себя.
- Разве ты не хочешь, чтобы я зашла к тебе?
- Хочу. Но прямым рейсом, без пересадок.
- Без пересадок не получится, - снова усмехнулась Рита, прищурив зеленые глаза. - За удовольствие нужно платить. Так ты меня проводишь?
- По-моему, ты меня втягиваешь в какую-то свою игру.
- Разумеется, мой хороший. А ты думал, одному тебе можно втягивать людей в свои игры? Ты ведь любишь играть. И повеселиться любишь. Не будь эгоистом, проводи меня.
- Ну, пойдем.
Мы поднялись на наш этаж и направились к номеру, который она занимала с Максом. За дверью, к моему удивлению, слышен был женский голос, говорящий по-французски.
- Надо же, - сказал я. - А твой муж тоже не теряет времени.
- Это телевизор, - вздохнула Рита.
Она постучала в дверь.
- Макс, открой пожалуйста!
Послышался скрип пружин и лениво шаркающие шаги. Затем дверь открылась и мы увидели полусонного Макса, привычно жмурящего глаза.
- Привет, - сказал он.
- Здрасьте, - буркнул я.
- Максик. - сказала Рита, - ты что, весь вечер телевизор смотрел?
- Ну да, - ответил тот.
- И как, интересно?
- Не знаю.
- А мы вот с Мишей чудесно прогулялись, а затем он любезно проводил меня до номера.
- Спасибо, Миша, - сказал Макс.
- Не за что, - хмыкнул я.
- Есть за что, - возразила Рита. - Мне было очень приятно. Что ж, время позднее, будем ложиться спать. Спокойной ночи, Миша.
- Да? - сказал я.
- Да. В восемь утра у нас завтрак, а в девять автобус уже выезжает в Брюгге. Нужно как следует выспаться.
- Действительно, - проговорил я, - главное в жизни - это как следует выспасться. Или, как выражается наш общий знакомый Алешка Жаворонков, "а неча плавать батерфляем".
- При чем тут батерфляй? - удивилась Рита.
- Красивый стиль, - объяснил я. - Но очень трудоемкий. Наряешь - выныриваешь, снова ныряешь - снова выныриваешь. Утомляет. Устал я, господа. Спокойной ночи
Я развернулся и зашагал к своему номеру, почувствовав вдруг, что и в самом деле устал и у меня не осталось сил даже мысленно назвать Риту стервой.
Наутро, позавтракав в отеле, мы выехали в Брюгге. Я сидел позади Риты и Макса, созерцая в окне их нечеткие отражения. Макс, как обычно, полудремал, Рита время от времени поглядывала на него с какою-то странной смесью досады и нежности. По правую руку от меня расположилось Лилино семейство, дружно и подчеркнуто меня игнорирующее. Из новых моих знакомцев лишь профессор Айзенштат смотрелся адекватно и вполне дружелюбно. До Брюгге оставалось ехать около часа, когда Рита, повернувшись ко мне, напомнила о моей роли в этой поездке:
- Миша, пора работать.
- В смысле? - не понял я. - Подменить водителя? У меня прав нет.
- Зато есть обязанности. Публика ждет рассказа о Брюгге.
- Да уж, - хмыкнул я. - Эти милые лица просто светятся ожиданием.
- А ты не заглядывайся на лица. Ты здесь в качестве экскурсовода, а не физиономиста.
Я с неохотой встал и направился к микрофону.
- Доброе утро, - произнес я безразличным голосом вагоноважатого, объявляющего остановки. - Через некоторое время наш автобус прибудет в Брюгге, столицу Западной Фландрии и один из красивейших бельгийских городов...
Я полностью отключил воображение и, откровенно скучая, сообщал известные мне факты, почерпнутые из лишенных эмоций справочников: расположен там-то, основан тогда-то, известен тем-то.
- Чушь! - неожиданно прервал меня хорошо знакомый с недавних пор голос Лилиного папаши.
Я искоса глянул в его сторону и продолжил рассказ, вяло пересыпая его событиями, именами и датами.
- Полнейшая чушь! - снова подал голос Лилин папаша.
Тут до меня дошло, что Лиля во вчерашнем припадке раскаянья, видимо, поведала родителям о моем методе преподносить исторические факты, и теперь всякий мой экскурс в историю будет сочтен заведомой ложью. Это показалось мне настолько забавным, что я не удержался и прыснул.
- Вы только посмотрите на него: врет и еще смеется над нами! - не унимался Лилин папаша.
Честно говоря, он мне надоел.
- Уважаемый родитель, заточивший в подземелье дщерь с чертами вольной птицы и душою робкой лани, - торжественно продекламировал я. - Ты, сжимающий сурово сердце нежное тисками, ты, глумящийся над духом, дряхлый сторож юной плоти, ты избравший самолично дщери участь старой девы, обвинять меня не смеешь в вероломстве и обмане... Это были, - пояснил я, - стихи знаменитого уроженца Брюгге, средневекового поэта Яна ван Струуве, в блистательном переводе Константина Бальмонта.
Автобус зааплодировал, а профессор Айзенштат захохотал.
- Браво! - сказал он. - Слава Богу, дело не ограничилось лекцией. Между прочим, - обратился он к Лилиному папаше, - рассказанное о Брюгге было вовсе не чушью, а сухой исторической правдой. Заявляю вам как историк в целом и специалист по Бельгии и Нидерландам в частности. Миша, продолжайте, пожалуйста.
Признаться, я не надеялся, что этим утром у меня улучшится настроение и меньше всего ожидал, что поднимет мне его маленький профессор Айзенштат. Воодушевившись, я поведал о брюггском астрономе Якобе Стоффендоттере, открывшем один из спутников Юпитера, и его земляке, отважном книгочее Николасе ван дер Лоо, который в 1708 году при помощи арекбузы в течении нескольких часов в одиночку сдерживал атаки отряда французов, желавших разграбить городскую библиотеку. Я до того увлекся вымышленными сыновьями Брюгге, что совершенно забыл о настоящих, по правде говоря, мало кому, включая меня, известных. Теперь меня никто не перебивал, некоторые, как в первый день поездки, прилежно записывали свежайшую историческую информацию в блокноты, и я в очередной раз убедился, насколько живо преподнесенный вымысел достовернее сухо изложенных фактов.
Фантазии моей хватило до самого Брюгге. Я мог бы продолжить, но, к сожалению, автобус наш остановился у самых врат города, за последние полчаса изрядно исторически потучневшего и обретшего сразу несколько знаменитых уроженцев. Мы вышли из автобуса, а Рита отправилась на поиски местного экскурсовода. Через пару минут она возвратилась с совершенно растярянным видом и в компании немолодой женщины в ярко-красном плаще, черной шляпе и с пестрым зонтиком в руке. Из-под шляпы женщины рыжими волнами падали на плечи волосы, на веки были густо наложены зеленые тени, а тонкие губы пылали алым штрихом на белом лице.
- Миша, - с нотками отчаянья в голосе проговорила Рита, - скажи мне, ты говоришь по-французски?
- Об этом нужно было спрашивать сегодня ночью, - ответил я.
- Миша, мне не до шуток. Мы заказали русского экскурсовода по Брюгге, Наталью Ушакову, а вместо нее явилось вот это... недоразумение и лопочет что-то по-французски.
- Почему же недоразумение, - возразил я, разглядывая Ритину спутницу. - Вполне определенный тип женщины легкого поведения и тяжелой судьбы.
- Прекрати, умоляю тебя. Так ты говоришь по-французски?
- Как Бог!
- Честно?
- А когда я врал?
- Тогда спроси у нее, где Наташа Ушакова!
Откровенно говоря, мое знание французского ограничивалось несколькими десятками слов и дюжиной фраз. Но я решил, что этого хватит.
- Бонжур, - обратился я к мадам.
- Bonjour!* - радостно ответила та.
- Са ва? - продолжал я скрести по скудным сусекам моих французских познаний.
- ?a va**.
- Миша, - вклинилась в нашу светскую беседу Рита, - какая еще "сова", перестань болтать с ней о ерунде. Спроси ее, где Ушакова.
- А пропо, - галантно сказал я, - У э мадемуазель Ушакова?***
- Ah, mademoiselle Uchakoff! - с сокрушенным видом покачала головой бельгийка. - Elle est malade****.
- Она говорит, - перевел я, - что мадемуазель Ушакова маляд.
- Какой еще маляд? - не поняла Рита.
- Откуда я знаю какой. Наверно, любовника ее так зовут. Допустим, Эжен Маляд. Есть еще на свете женщины, готовые, в отличие от некоторых, пожертвовать своей работой, лишь бы провести время с любимым человеком.
- Это безобразие! - возмутилась Рита. - Я этого так не оставлю. Они заплатят мне неустойку, они...
- Qu'est-ce qu'il y a*****? - поинтересовалась бельгийка.
- Ту ва бьен******, - заверил я ее и по-новой повернулся к Рите: - Оказывается, его зовут не Эжен, а Илья. Илья Маляд. Может быть, даже наш соотечественник.
- Мне плевать, - заявила Рита, - на то, как зовут ее хахаля и на нее саму. Миша, - неожиданно жалобно добавила она, - а ты смог бы переводить эту... экскурсоводшу? Я готова тебе доплатить, если что...
- Я не покупаюсь, - гордо ответил я. - И не продаюсь. В этой жизни есть вещи поважнее денег. Человеческое отношение, например.
- Ты всё еще сердишься на меня?
- Мне нравится это "всё еще"! И половины суток не прошло...
- А если я тебя поцелую?
- А если я тебя? Хитренькая вы, тетя Рита, сразу всего захотели: и переводчика заполучить, и с милым парнем поцеловаться, и неревнивого мужа заставить ревновать.
- А ты как думал, дурачок.
Рита притянула меня к себе и на виду у всех поцеловала в губы.
- Ah! - пораженно воскликнула бельгийка. - C'est charmant!*******
- Что ей еще нужно? - спросила Рита.
- Радуется за нас. - Я повернулся к экскурсоводше. - Коман ву вуз аппеле?********
- Jeanne, - ответила та. - Jeanne Petit-Laurent*********
- Тре бьен, Жанночка. Ву парле, жё традюи. Д'аккор?**********
- D'accord.
- О чем вы? - поинтересовалась Рита.
- Ее зовут Жанной, - пояснил я. - И она сказала, что как честная женщина ты должна выйти за меня замуж, чтобы не опозорить мою семью.
- До чего емок французский язык, - усмехнулась Рита. - Так ты согласен побыть переводчиком?
- А что мне остается.. Для меня это теперь супружеский долг.
- Спасибо, Миша. - Она снова потянулась ко мне губами, но сей раз не поцеловала, а прошептала на ухо: - И имей в виду: еще раз назовешь меня "тетей Ритой", и я дам тебе такую оплеуху, что ты не только французский, но и русский язык забудешь.
Брюгге оказался красив до изумления. Время словно застыло в небольшом этом городке, дух Cредневековья увековечился в камне. По узеньким улочкам неспешно передвигались, поскрипывая колесами, конные экипажи, лошади, тучные и степенные, выбивали подковами дробь о брусчатку. Вид их не вызывал ощущения анохронизма; напротив, куда большей нелепостью казались автомобили, выныривающие из-за углов старинных зданий, сверкнув электричеством фар. Булыжник улиц и площадей рассекало множество каналов с перекинутыми через них мостами, из почти неподвижной воды вырастали кирпичные и белостенные дома, причудливо изрезанными силуэтами поднимаясь в пасмурное небо и возвращаясь обратно в воду полнокровным отражением.
Наша процессия цепочкой передвигалась по этому маленькому готическому царству следом за новоявленным гидом с очень подходящим к месту средневековым именем Жанна. Время от времени та поднимала вверх свой пестрый зонтик и взывала к нам:
- Arr?tez-vous, mesdames et messieurs!*********** - и, собрав слушателей в кольцо, принималась вещать.
Я делал вид, что внимательно вслушиваюсь в ее рассказ, позволяя себе многозначительно кивать головой, а когда Жанна замолкала, нес глубокомысленную отсебятину, взращивая ее из крохотных зерен верно понятых мною французских слов. Это было совсем несложно, поскольку в ремесле экскурсовода, как и в любом другом деле, главное - уловить принцип, а всё остальное относится к импровизации.
- Voil? l'?glise Notre-Dame, - скороговоркой объявляла Жанна, после чего переходила на полнейшую для меня тарабарщину.
- Перед вами церковь Богоматери, - прилежно переводил я, - один из красивейших памятников готической архитектуры тринадцатого века, прославленный...
Во время этих псевдоисторических пассажей я с некоторой опаской поглядывал на профессора Айзенштата - мне почему-то казалось, что старый лис знает французский язык. Но профессор лишь молча и вполне дружелюбно улыбался, всем своим видом поощряя меня к очередному хулиганству.
После двухчасовой прогулки по городу мы остановились у музея Грунинге, где Жанна распрощалась с нами, напоследок прошептав мне на ухо:
- Vous ?tes un artiste. Traduire sans conna?tre le fran?ais - c'est le pied!************
- И вам того же, - с улыбкой ответил я.
Жанна чмокнула меня в щеку, помахала остальным рукой и удалилась.
- Тебе сегодня везет на поцелуи, - насмешливо заметила Рита.
- Довольно сомнительное везение, - буркнул я в ответ.
- Ты про первый поцелуй или про второй?
- Боюсь, что про третий. Может, меня еще уличная лошадь захочет поцеловать.
- На ее месте я бы лягнула тебя копытом. Ты готов вести экскурсию по музею?
- Хоть десять.
- В таком случае, можешь начинать.
Я величественно откашлялся.
- Медам и месье, - сказал я, - перед нами - известнейший в Брюгге музей изящных искусств Грунинге, история которого восходит к началу восемнадцатого столетия. Подробности - внутри.
Музей был невелик по размерам, да и работ в нем было довольно немного. Я водил нашу группу по малочисленным залам и, чувствуя омерзение к себе, предавался гнуснейшему занятию: рассказывал о картинах и мастерах, их создавших. Иными словами, всячески мешал людям в тишине и спокойствии получать удовольствие от живописи.
- Вы видите перед собою жемчужину музея - "Страшный Суд" кисти Иеронима Босха, - суконным от отвращения языком вещал я. - Триптих, написанный на створках алтаря в начале шестнадцатого века...
- Скажите, Миша, а это очень знаменитая работа? - перебила меня невысокая полная женщина в очках. В ркуах она держала блокнот и шариковую ручку.
- Очень, - ответил я.
- И сколько же он, интересно, получил за нее?
От такого изумительного вопроса во мне пропало всяческое раскаянье.
- Нисколько, - сказал я. - Голландец Босх преподнес ее в дар музею Грунинге в знак благодарности за первую выставку, которую ему устроили в Бельгии.
- Очень любопытно, - кивнула дама, записывая в блокнотик свежую информацию.
- Но постойте, - возмущенно вмешался Лилин отец, - вы ведь сами говорили, что музей основан в восемнадцатом веке!
- Говорил, - согласился я.
- А картина написана в шестнадцатом, так?
- Так.
- Тогда как же...
- Благодарность не знает временных границ, - отрезал я. - А теперь перейдем к не менее знаменитой "Мадонне каноника ван дер Пале" кисти Яна ван Эйка.
По левую руку от меня внезапно образовался профессор Айзенштат.
- Миша, - тихо и лукаво произнес он, - а ван Эйк - англичанин?
- Почему англичанин? - удивился я.
- "Ван" - это ведь "один" по-английски?
- Верно, - кивнул я. - А "эйк" по-анлийски "боль". Мне нравится ход ваших мыслей, профессор.
- Учусь у вас, - с улыбкой парировал профессор Айзенштат.
- Приятно иметь дело с человеком, который будучи профессором не стесняется учиться, - с легким поклоном заметил я. - А скажите мне честно, вы ведь, наверное, понимаете по-французски?
- Как вам сказать, Миша... Вообще-то, я читал курс лекций в Сорбонне.
- Понятно, - вздохнул я. - И как вам мои сегодняшние познания во французском?
- Роскошно, - снова улыбнулся Айзенштат. - Они почти не уступают вашим познаниям в истории.
- Я так и думал. Профессор, когда эта бодяга закончится, не хотите выпить со мною по кружке пива?
- Спасибо, Миша, но вынужден отказаться. Я и в молодости был до пива не охотник, а уж в нынешние семьдесят шесть... Вот водочки я бы выпил с удовольствием...
- Так в чем же дело...
- ...Когда бы не всё те же семьдесят шесть.
- Профессор, семьдесят шесть - это уже не водка, а тринидадский ром.
- Не стану состязаться с вами в остроумии. Вам пока трудно понять...
- Я уже просто перерос возраст понимания. Вот, скажем, лет двадцать назад...
- Миша, - сказал профессор Айзенштат, - не морочьте мне голову. Публика уже заждалась вашего рассказа о ван Эйке.
Наша группа и в самом деле собралась у "Мадонны каноника", но смотрела почему-то не на картину, а в мою сторону. Я вздохнул и подошел к ним.
- Перед вами, - неожиданно зло сказал я, - одна из известнейших работ фламандского живописца Яна ван Эйка "Мадонна каноника ван дер Пале", написанная в 1436 году, в чем нетрудно убедиться, прочитав табличку под картиной. На работе, выполненной маслом на дереве, изображена мадонна с младенцем в окружении трех фигур, в чем тоже легко удостовериться, если смотреть на картину, а не разглядывать экскурсовода. Поэтому, если вы действительно любите живопись, если она вам в самом деле интересна, смотрите туда, смотрите молча и не ожидая рассказа. Потому что подлинное познается в молчании.
После музея моя экскурсоводческая миссия была закончена. Рита сообщила, что в без четверти пять мы собираемся у автобуса с тем, чтобы в пять выехать обратно в Германию, а до той поры каждый волен занимать себя, как угодно - побродить по городу, перекусить, купить сувениры. Я постарался как можно незаметней улизнуть от остальных - за два эти дня я устал от постоянного окружения и соскучился по одиночеству. Мне хотелось побыть наедине с собою и удивительно красивым, пришедшимся по сердцу городом. Я свернул в переулок и, полагаясь скорее на наитие, зашагал к одному из каналов.
- Миша! - внезапно окликнули меня.
Я, не оборачиваясь, прибавил шагу.
- Миша, подожди!
Я вздохнул, остановился и глянул назад. Меня догоняла Лиля.
- Миша... - чуть запыхавшись, проговорила она, поравнявшись со мною. - Ты так быстро ходишь... Я едва.... тебя догнала.
- Зачем? - спросил я.
- Что зачем?
- Догоняла зачем?
- Погулять... вместе.
- Да ну?
- Ну да. Я... я от родителей... сбежала.
- Молодец, - сказал я. - Монастырь кармелиток в трех кварталах отсюда.
- Зачем мне монастырь?
- Чтоб постричься в монахини, раскаявшись в дурном поступке. Девицы, которые сбегают от родителей, обязательно совершают после этого какой-нибудь чудовищный грех, затем каются и, наконец, принимают постриг. Хочу подсократить тебе дорогу.
- Миша, я тебя... не понимаю.
- Что ж тут непонятного? Ступай в монастырь. Или возвращайся к родителям.
- Ты меня... прогоняешь? - Лилины глаза округлились.
- Не прогоняю, а направляю на путь истинный. Который приведет тебя к папе с мамой.
- Миша... ну прости меня за то, что я... Мне правда очень хочется с тобой дружить.
- Чего тебе со мной хочется? - переспросил я.
- Ну, может, я не так выразилась... Мне, честное слово, жалко, что я... Я сделала глупость, я... Я ведь всего один раз оступилась.
- Такая же история произошла с одним альпинистом, вздумавшим покорить Гималии, - сообщил я. - Он тоже сделал глупость и один раз оступился. Но, знаешь, этого раза хватило. Лиля, между нами, собственно говоря, ничего особенного не произошло - ни слишком хорошего, ни чересчур плохого. Поэтому давай расстанемся на этой не столько светлой, сколько беззвучной ноте. Извини и всего тебе доброго. Увидимся в автобусе.
Я зашагал дальше. Выйдя к неширокому каналу, я побрел вдоль него по набережной. В воде канала на отраженном сером небе плавало, не дробясь, тусклое ноябрьское солнце. Я перешел по мосту на другой берег, свернул налево и вышел на Гроте Маркт, Рыночную Площадь, с башней Белфорт, зданиями Суконных рядов и многочисленными ресторанчиками. Я зашел в один из них, чтобы, наконец, чего-нибудь съесть и выпить пива. Внутри было людно, накурено - в те счастливые времена в ресторанах еще позволялось курить - и очень шумно. Французской речи не было слышно совсем, говорили на совершенно непонятном мне фламандском языке. Я сел за столик, закурил сигарету в ожидании официанта и, поскольку я не был знаком с бельгийской кухней, принялся не слишком учтиво разглядывать, что едят остальные. На большинстве столов дымился в глиняных тарелках какой-то суп с мидиями, к котрому на отдельных блюдечках подавили картофель фри. Пахло вкусно, и я заказал то же самое, а к мидиям и картошке - кружку темного пива. Заказывал я на ломанном французском, и несколько посетителей, весело болтавших по-фламандски, с чуть кривой усмешкой глянули в мою сторону. Официант, рослый, розовощекий и белобрысый, явно не из валлонов, равнодушно принял мой заказ и столь же равнодушно удалился.
"Интересно, - подумал я, - у фламандских официантов есть обычай плевать в суп клиентам, говорящим по-французски?"
Так и не узнав этой кулинарной тайны Фландрии, я поел, расплатился и вышел из ресторанчика. До отъезда оставалось около часа, и я решил вернуться к каналу, посидеть на берегу и поглядеть на воду. На душе было тихо и хорошо, город, соорудив колыбель из каналов и кирпичных зданий, нежно убаюкивал меня в ней.
- Миша! - донеслось до меня.
Очнувшись, я оглянулся на голос. Вдоль набережной ко мне неуклюжей походкой приближился Макс, Ритин муж.
- Миша! Вот ты где... - Он плюхнулся на каменный парапет рядом со мною. - А я тебя всюду ищу.
- И зачем ты меня всюду ищешь? - поинтересовался я. - Мой рабочий день и вообще миссия экскурсовода успешно завершены. Или ты пришел вручить мне деньги за мой нелегкий труд?
- Нет, деньги у Риты.
- Я почему-то так и думал, - хмыкнул я.
- Ну да, мне этой бухгалтерией как-то неинтересно заниматься.
- А чем тебе интересно заниматься?
Макс задумался.
- Не в этом дело, - произнес он наконец. - Ты мне лучше скажи... А зачем тебя Рита поцеловала?
- Ух ты! - оживился я. - Да ты никак ревнуешь?
- Честно? Не очень. Ну, то есть, совсем, наверное, не ревную. Скучно это. И как-то... некрасиво.
- А что не скучно?
- Не знаю. Вроде, всё скучно, а на самом деле ничего не скучно. Понимаешь?
- Не совсем.
- Просто жить - не скучно. Я могу на скамейке сидеть, на траве сидеть, в кресле сидеть, перед телевизором сидеть, часами могу сидеть, и мне не скучно. Мне хорошо. Меня не трогают - и мне хорошо. А Рита так не может. Ей нужно, чтобы вокруг всё двигалось, крутилось, пыхтело...
- Как же ты на такой женился?
- Она хорошая, нежная, заботливая.... Я бы без нее пропал.
- Ты ее любишь?
- Очень люблю. Если она куда-то совсем исчезнет, я просто не знаю, как буду дальше.
- Я понял, - усмехнулся я. - Тебе нужно, чтобы она появлялась по твоему желанию и исчезала по твоему желанию.
- Ну да, наверно...
- Макс, ты ошибся. Тебе нужна не жена, а джинн в бутылке. Потрешь бутылку - появится, сделает дело - исчезнет. Короче, зачем я тебе понадобился?
- Так я ж и говорю, - объяснил Макс, - из-за Риты. Ты понимаешь, я и правда не ревнивый, а она почему-то сердится. Она хорошая, но глупая, сама не понимает, что если б я ее ко всем ревновал, она бы от меня давно ушла. Я ей нужен такой, какой есть. И она мне нужна такая, какая есть. Но она так устала, так перенервничала из-за этой поездки, что мне хочется сделать ей приятное.
- Макс, - улыбнулся я, - тебе сколько лет?
- Сорок. А что?
- Ты похож на восьмилетнего.
- Почему?
- Макс, пожалуйста, не смеши меня. Говори лучше, что ты там придумал.
- Понимаешь... - Макс замялся. - Нам надо... В общем, нам надо подраться.
- Чего? - изумился я.
- Нет-нет, ты не подумай, - замахал руками Макс, - не по-настоящему, понарошку. Но чтоб следы остались.
- Макс, ты соображаешь, что говоришь?
- Ну да. Ты мне поставишь синяк под глазом и я тебе поставлю. Только ты не очень сильно бей, я боли боюсь.
- Так, - сказал я, - значит, я тебе синяк и ты мне синяк. Обмен, конечно, честный, но совершенно идиотский. А в чем смысл этой неожиданной сделки?
- Ну как ты не можешь понять! - покачал головою Макс. - Рита решит, что я приревновал, подрался из-за нее, и будет очень рада.
- Твою выгоду я понял. А моя выгода в чем?
- Твоя? - удивился Макс. - Об этом я как-то не подумал...
- Ну, так ты походи вдоль канала и подумай. А я прогуляюсь где-нибудь в другом месте.
Я встал, чтоб уйти. Макс поднялся следом.
- Значит, не хочешь меня ударить? - сказал он.
- Нет, Макс, не хочу.
- Тогда я сам тебя ударю!
Он неуклюже размахнулся и выбросил руку вперед. Я даже не стал уворачиваться, просто отошел в сторону. Макс сделал по инерции пару шагов, потерял равновесие и всей своей тушей шлепнулся в воду канала.
- Ай! - раздался его удивленно-испуганный голос. - Миша!
Несколько бельгийцев, гулявших у канала, недоуменно глянули в нашу сторону.
- Дамы и господа, - обратился я к ним, - мы с вами находимся на берегу канала Грунерей, одной из красивейших водных артерий города Брюгге. Длина канала составляет около сотни метров, глубина достигает в некоторых местах трех метров. Темрпература воды в это время года...
- Миша, я тону! Я плавать не умею! Помоги!
Я повернулся к барахтавшемуся в воде Максу. Того пару раз накрыло с макушкой.
- Дай руку! - крикнул я, наклоняясь. - Дай руку, идиот!
Макс вцепился в мою руку и неожиданно дернул за нее изо всех сил. Я полетел в воду, а когда вынырнул, увидел перед собой улыбающуюся физиономию Макса.
- А здесь правда глубоко, - радостно сообщил он. - Ты хорошо плаваешь? Потому что я не очень.
- Ничего, - огрызнулся я, - три метра до дна проплывешь.
Я сграбастал Макса и подтащил его к каменной стене набережной.
- Хватайся за край, - велел я.
Макс ухватился за край стены, я подсадил его, и он вылез на берег, где принялся прыгать и отряхиваться, точно выбравшийся из лужи щенок.
- Руку дай! - зло окрикнул я его.
Макс протянул мне руку и, поднатужившись, вытащил меня из воды. Вокруг нас собралось небольшое общество бельгийцев, озабоченно зудящих что-то невнятное по-фламандски.
- Ту ва бьен, - заверил я их, стряхивая с себя воду. - Тре бьен. Просто шарман.*************
- А ведь я тебя спас, - не переставая улыбаться, сообщил Макс. - То есть, сначала ты меня спас, а потом я тебя спас. А Рите скажем, что мы подрались и упали в воду, ладно?
- Пошли к автобусу, придурок, - клацая зубами, ответил я. - И молись, чтоб водитель был на месте.
Мы зашагали к месту парковки. Мокрая одежда липла к телу и насквозь пронизывала его холодом. Встречные пешеходы с изумлением поглядывали на нас, принимая то ли за уличных артистов, то ли за сбежавших на волю сумасшедших.
- А знаешь, - сказал Макс, - жить действительно совсем не скучно, а даже очень интересно. Я правда рад.
- Чему ты рад, полоумный?
- Такое приключение... И Рита будет довольна. И мы вроде как подружились.
- Похоже на то, - хмыкнул я. - Вот уж действительно - избавьте меня от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь.
Наконец, мы добрели до автобуса. На наше счастье водитель уже был на месте, а возле автобуса в ожидании группы прогуливалась Рита.
- Господи, - пробормотала она при виде меня и Макса, - что это с вами? Почему вы мокрые?
- Старинный брюггский обычай, - ответил я, - купаться в ноябре при всем параде в местном канале. Всюду принято бросать на память монетку в воду, а в Брюгге монеты оставляют на берегу и бросаются в воду сами.
- Мы подрались, - счастливо объяснил Макс, - и упали в канал.
- Подрались? Зачем?
- Потому что он целовал тебя. Я сам видел. А я не хочу, чтоб мою жену целовал кто-то кроме меня.
- Макс, это очень глупо, - сказала Рита, хмуря брови и кусая губы, чтобы не рассмеяться. - Немедленно переоденься, ты простудишься! И ты тоже, - добавила она, мельком глянув в мою сторону.
Она велела водителю открыть багажное отделение, мы с Максом взяли сумки и залезли в автобус. Рита зашла следом за нами.
- А тебе чего здесь надо? - не слишком вежливо поинтересовался я.
- Растереть Макса полотенцем и дать ему сухую одежду.
- Макс уже взрослый мальчик, как-нибудь справится с этой трудной задачей сам. Если ты забыла, мне тоже надо переодеться.
- Переодевайся, кто тебе мешает.
- В твоем присутствии?
- А что тебя смущает?
- М-да, - проговорил я. - Сумасшедшая у вас семейка.
Я повесил мокрую куртку на спинку кресла, снял такие же мокрые туфли, достал полотенце, сухое белье и свитер и принялся разоблачаться. Рита, вооружившись махровым полотенцем, сушила Максу волосы и растирала розовую кожу.
- Представляешь, - заливался Макс, - я его как схвачу, а потом он меня как схватит, и оба прямо в канал попадали... Вода ужас какая холодная...
- Одевайся, Макс, - коротко бросила Рита.
Она разложила перед Максом сухую одежду и направилась ко мне. Я едва успел прикрыться полотенцем.
- Ну, - сказала Рита, покосившись на полотенце, - так что у вас произошло?
- Изыди, сатана! - прошипел я.
- Вы правда подрались?
- Не на жизнь, а на смерть. Кровавая кашица и поныне плавает в водах канала Грунерей. Слушай, ты дашь мне переодеться?
- Ты меня стесняешься?
- Представь себе. Ты ведь не дала мне повода тебя не стесняться.
- Не бойся, я не разглядывать тебя пришла.
- А зачем?
- Расплатиться.
Рита достала из сумочки бумажник, извлекла из него четыре сотенные купюры и протянула мне.
- Вот, держи.
- Благодарствую, - сказал я. - И куда я их, по-твоему, должен сейчас сунуть?
- Тебе видней.
- Погоди. - Я подозрительно глянул на Риту. - Мы, вроде, договаривались о трехстах марках, а здесь четыреста.
- Мне кажется, ты сегодня честно заработал дополнительную сотню.
- Знаешь что, - сказал я, - иди-ка ты со своей сотней...
- Не груби, мальчик. Ты что себе вообразил? За что я, по-твоему, хочу тебе доплатить?
- Боюсь подумать.
- А ты не бойся, думать иногда полезно. Это тебе за форс-мажорную работу переводчика, не предусмотренную контрактом.
- Ты сама-то веришь в то, что говоришь?
- Естественно.
- Короче, - сказал я, - убери эти сто марок куда подальше, пока я не вышвырнул и тебя, и твоего Макса из автобуса.
- Грубый ты, Миша. - Рита положила сотенную купюру обратно в бумажник, бросив оставшиеся три на сидение рядом со мною.
- Рита! - послышался голос Макса. - Ты забыла достать мне из сумки сухие носки!
- Иду, Максик. - Она глянула на меня своими насмешливыми зелеными глазами. - В любом случае, спасибо тебе. Как ты там говорил про битву под Гентом? Мужчины всего лишь воюют, но подталкивают их к этому женщины?
- Не слишком обольщайся, - ответил я. - Из-за одних женщин топят друг друга в крови, из-за других купают друг друга в брюггском канале. Масштабы разные.
- Масштабы разные, но суть одна. Если бы я захотела...
- Знаешь что, - сказал я, - иди к Максу.
- Не сомневайся, именно к нему я и пойду.
Она вернулась к Максу и с нежной заботливостью принялась рыться в сумке, отыскивая для мужа сухие носки.
Всю обратную дорогу я, ни с кем не заговривая, рассеянно смотрел в окно. У самого выезда из Бельгии автобус остановился возле заправочной станции и я вспомнил вдруг, что так и не купил Алешке Жаворонкову пива. Я сунул ноги во всё еще влажные туфли, сбегал в маганзчик при заправке и купил упаковку "Стеллы Артуа" и маленькую сувенирную статуэтку Писающего мальчика. Около одиннадцати вечера автобус прибыл на отправной пункт в нашем городке. Я коротко распрощался со всеми и зашагал домой. Дома я напустил в ванну горячей воды, и пока ванна наполнялась, позвонил Алешке Жаворонкову.
- Да? - послышался в трубке его, как всегда, недовольный голос.
- Привет, Леха, - сказал я. - А я из Бельгии вернулся.
- Я в курсе, - сообщил Леха
- Откуда?
- А я всегда в курсе. Ты мне пива бельгийского привез?
- Само собой. И пива, и статуэтку Писающего мальчика.
- Да на кой мне...
- Ты не понимаешь, Леха. В Брюсселе есть такой обычай, что если потереть Писающему мальчику пиписку, то в доме будет счастье и достаток. Статуэтка, правда, маленькая, так что и счастье с достатком выйдут небольшими.
- Можешь оставить статуэтку себе, - заявил Леха, - и тереть ей всё, что захочешь. Мне маленького счастья не надо, мне чего побольше, пожалуйста.
- Дурак ты, Леха, - сказал я. - Большого счастья без малого не бывает. Большого вообще не бывает без малого. Даже огромная Вселенная состоит из крохотных частичек...
- Ты меня-то не грузи, - буркнул Леха. - Я тебе не подопытный турист. Лучше скажи, когда пиво принесешь.
- Завтра принесу.
- А ты его не выпьешь за ночь?
- Постараюсь не выпить.
- Да уж, постарайся. Как съездил-то? Хотя нет, не надо. А то у меня уши отвалятся на ночь глядя. Пока.
Он повесил трубку.
- Хам, - равнодушно произнес я.
Я направился в ванную, разделся и погрузился в горячую воду. Та приятно обожгла мое тело.
- Ванны, - назидательно поведал я потолку и кафельным стенам, - согласно археологическим открытиям, были изобретены две с половиной тысячи лет назад на греческом острове Крит...
В это время зазвонил телефон. Я решил проигнорировать его, но аппарат не успокаивался, буквально надрываясь звоном. Я вылез из ванны, накинул халат, прошлепал мокрыми ступнями в комнату и взял трубку.
- Да? - не слишком дружелюбно сказал я.
- Миша, привет, - раздался в трубке веселый голос Макса. - Ты уже дома?
- Макс, ты свинья, - сказал я. - Сперва ты меня вытаскиваешь из канала в Брюгге, потом из ванны в собственной квартире. Болезнь у тебя, что ли?
- Надо было оставить тебя в канале? - удивился Макс.
- Может быть. Спокойной ночи.
- Погоди, не вешай трубку, тут Рита хочет с тобой поговорить.
- Миша, - послышался в трубке голос Риты, - извини, что беспокою. Мы так быстро и не очень хорошо расстались, что я забыла сказать тебе главное.
- Что жить без меня не можешь?
- Прекрати. Миша, мы хотим через четыре месяца организовать поездку в Италию. На восемь дней. Рим, Флоренция, Венеция. Ты согласен снова поехать с нами экускурсоводом? По-моему, мы неплохо сработались.
- Ты так считаешь? - усмехнулся я.
- Да, я так считаю.
- А знаешь что, - сказал я, - пожалуй, я согласен.
- Из обоюдного интереса?
- Нет. Чисто из-за денег.
- Снова на себя наговариваешь?
- Естественно.
- Вот и чудесно. Я буду держать тебя в курсе. Спокойной ночи.
Рита повесила трубку. Я подумал и снова набрал номер Алешки Жаворонкова.
- Привет, Леха, - сказал я. - А я в Италию еду. Через четыре месяца. Что тебе привезти?
- Ничего не привози, - прорычал Леха. - И сам не приезжай. Прыгни с Пизанской башни и останься там навсегда. Сволочь ты, Миша.
Он бросил трубку.
Я улыбнулся, положил телефон, вернулся в ванную комнату и по-новой забрался в чуть подостывшую ванну, которая в этот момент представлялась мне пусть очень маленьким, но бесконечно желанным счастьем.
* Добрый день
** Как дела? - Нормально
*** Кстати, где мадемуазель Ушакова?
**** Она больна
***** Что случилось?
****** Всё в порядке
******* Это очаровательно!
******** Как вас зовут?
********* Жанна Пети-Лоран
********** Вы говорите, я перевожу? Согласны?
*********** Остановитесь, дамы и господа!
************ Вы артист. Переводить, не зная французского - это нечто!
************* Всё хорошо. Очень хорошо. Очаровательно.