Без вины виноватая -2

Окончание. Начало

Еще один внук Сергея Сергеевича и Лины Ивановны Прокофьевых - Сергей Олегович Прокофьев был одним из лидеров всемирного антропософского движения, членом правления Международного Антропософского общества. Разговор с ним в конце лета 2009-го помог мне добавить несколько важных штрихов к портрету женщины, пострадавшей дважды: вначале - от соперницы, разлучившей ее с мужем, затем - от сталинского террора, но при этом оставшейся личностью, перед которой склоняли головы мировые знаменитости.

- Сергей Олегович, прежде чем я задам вам вопросы, относящиеся к Лине Ивановне, расскажите в общих чертах о деле, которому вы себя посвятили. Вряд ли многие из наших читателей могут похвастаться прочными сведениями об антропософии...

- Представить в нескольких словах сущность духовного течения, основанного в начале ХХ века австрийским философом-мистиком Рудольфом Штайнером, невозможно. Приведу лишь несколько штрихов. Антропософия (от греческого - anthropos - человек и sophia - мудрость) признает реальность наряду с физическим миром также мира духовного и считает возможным его познание. На почве антропософии выросли различные практические инициативы в области педагогики, медицины, искусства, фармакологии и даже... сельского хозяйства. Это течение уходит своими корнями в глубины европейской культуры; я мог бы также охарактеризовать его как современную форму эзотерического христианства. В начале прошлого века оно было распространено в России, к нему принадлежали такие известные фигуры, как поэт Максимилиан Волошин, прозаик-символист Андрей Белый и его жена, художница Ася Тургенева, актер и режиссер Михаил Чехов; на Западе антропософией интересовались художники Василий Кандинский и Пауль Клее, писатель и переводчик Саул Белов, дирижер Бруно Вальтер и многие другие. В современном мире это течение представлено Антропософским обществом, имеющим свои отделения более чем в тридцати странах мира. Центр Движения находится в Дорнахе, небольшом поселке под Базелем, в здании Гётенаум, построенном по проекту Рудольфа Штайнера и названном в честь Вольфганга Гёте. Как член правления Антропософского общества я участвую в руководстве этой большой международной организацией, опубликовал более двух десятков книг, регулярно читаю лекции в различных странах на немецком, английском, французском языках и, конечно же, русском.

- Ваша бабушка Лина Ивановна Прокофьева была человеком верующим, хотя и не в традиционном понимании: знала Библию, но не посещала церковь, не исповедовалась, у себя в квартире не держала икон, традиционную христианскую религию ей заменяло учение Christian Science. Сказалось ли это хотя бы опосредованно на выборе вами профессии?

- Нет, не сказалось. Многие годы я вообще не решался заговорить об антропософии с кем-либо в моей семье. Авия (в переводе на испанский это означает - бабушка, и дальше я позволю себе так ее называть в этом интервью) тоже не сразу рассказала мне о своей приверженности к учению Christian Science. Так что она долгое время не знала о моих духовных исканиях, а я не был посвящен в ее интересы. Но в какой-то момент тайное стало явным, и выяснилось, что мы оба заняты духовной работой, хотя и очень по-разному. Говоря коротко, в основе Christian Science лежит идея о том, что внутренний настрой человека, в особенности сила его мысли помогает ему преодолевать все жизненные невзгоды, вплоть до болезней. Авия была исключительно мужественным человеком, к тому же природа наделила ее очень хорошим здоровьем - физическим и духовным. Но в экстремальных ситуациях, которые в ее жизни бывали не раз, учение Christian Science служило ей дополнительной опорой...

- Как всякая бабушка, Лина Ивановна любила обоих внуков, но мне показалось, пока я читал книгу Валентины Чемберджи, что к вам она питала особые чувства...

- Да, вы правы, нас с Авией объединяла некая общая тайна, ведь духовная сторона жизни была важной как для нас обоих. Отдаю ей должное: она уважала мой выбор и никогда не пыталась обратить меня в свою веру. На этой почве у нас возникло и укрепилось глубокое взаимное уважение и особая внутренняя связь. Авия всячески поощряла мои занятия английским и французским языками, которые сама знала в совершенстве. В последующие годы мы не раз виделись с ней в Париже и в Лондоне. На своей машине я несколько раз возил ее по Французской Швейцарии: она хотела посетить места, знакомые ей еще с детства. Во время этих встреч мы часто говорили и об антропософии, особенно после того, как Авия специально ездила в Дорнах, чтобы посетить Гётеанум.

- По прошествии времени, которое многому дает новую оценку, можете ли вы сказать, что музыкальный гений вашего знаменитого деда Сергея Прокофьева перекрывает значение его поступка по отношению к жене и сыновьям, которых он оставил, заведя другую семью?

- Это очень непростой вопрос! Талант, гениальность даются человеку от Бога. А уж как человек себя поведет в жизни - это результат его работы над собой. Поэтому одаренность и характер нередко расходятся именно у гениальных личностей. Думаю, что Авия это понимала и в дальнейшем сумела забыть нанесенную ей обиду и даже простить Сергея Сергеевича, которого уже не было в живых, когда она вернулась из заключения.

- А по-моему, ей даже прощать не пришлось: ведь она его ни в чем не обвиняла. Говорила, что самым тяжелым ударом для нее было известие о смерти Сергея Сергеевича в 1953 году. К тому времени она провела в лагере пять страшных лет, а впереди оставались еще три года - не менее страшных. Потрясающий пример того, как любовь оказывается сильнее обид и страданий! Скажите, на ваше отношение к деду (точнее, к его памяти) повлияли жизненные обстоятельства, в которых оказалась Лина Ивановна?

- Мне не довелось лично знать деда, он умер за год до моего рождения. Поэтому мои представления о нем в значительной мере формировались под влиянием Авии, в ходе общения с ней, и я во многом перенял к нему то отношение, которое жило в ее душе. В тот период жизни, который я застал, ее память о муже была чистой, незамутненной: все, что их когда-то разделяло, было полностью преодолено. Обида все-таки имела место, и Авии было что прощать, хотя, думаю, она, прежде всего, считала Сергея Сергеевича жертвой той, другой женщины, обманутым, введенным в заблуждение третьим участником драмы. Свою любовь и верность мужу Авия пронесла через все выпавшие на ее долю испытания. Это тоже яркая черта ее характера. Конечно, она очень страдала, оттого что муж ее бросил, и тем не менее видела в нем личность значительную, музыкального гения, считала, что память о Прокофьеве, как и его музыка, принадлежит всему человечеству. Это было для нее важнее...

- Мне показалось, когда я читал книгу, что людям, окружавшим Лину Ивановну, непросто было с ней общаться, им для этого следовало быть если не на одном с ней уровне по части эрудиции, духовного интеллекта, то, во всяком случае, оказаться не намного ниже...

- Среди многочисленных знакомых Авии были, с одной стороны, представители западной аристократии, блестящего бомонда в парижский период, лучшие музыканты 20-го века, а позднее, уже в Москве, - представители российской интеллигенции и культурные атташе многих иностранных посольств; с другой стороны - простые русские люди: портниха, у которой она шила платья; женщина, помогавшая в уборке квартиры; товарищи по несчастью в лагере. Как истинная аристократка духа, Авия ко всем без исключения относилась ровно, доброжелательно и всегда с искренним интересом.

- Как же требовалось себя проявить, чтобы заслужить такое с ее стороны отношение?

- В человеке она в первую очередь ценила талант. Не интеллект, не эрудицию, не начитанность, а именно талант в любых его проявлениях! Неважно, касалось ли это крупного ученого, или ребенка, у которого только начинали пробиваться первые ростки творческих способностей. Сама чрезвычайно талантливый человек, она умела разглядеть это свойство и в других.

Авия легко сходилась с людьми, близкими ей по духу. Никогда не забуду: мы сидим на балконе дома Максимилиана Волошина в Коктебеле, и я поражаюсь тому, как быстро его вдова Мария Степановна и Авия - эти сильные женщины со столь несхожими судьбами, два почти не соприкасающихся мира - нашли общий язык, долго и оживленно беседовали.

- Вот о чем я не решился спросить Святослава Сергеевича, когда мы с ним беседовали, и уже не спрошу вашего отца Олега Сергеевича - он, к сожалению, давно покинул сей мир, - но, возможно, вы сумеете мне ответить. Как пишет Мира Мендельсон в своих дневниках, она "привечала сыновей Прокофьева, кормила обедами, покупала одежду", а Олега, по ее словам, даже "одела с ног до головы". Вы не спрашивали у отца, почему он принимал угощение и подарки из рук этой женщины - ведь от нее пошли все беды, которые обрушились на его маму, вашу бабушку?

- Нет, я об этом его не спрашивал. Но думаю, что Мира Александровна стояла между Сергеем Сергеевичем и его сыновьями, их путь к отцу шел отчасти через нее, понимаете? В ее власти было - дать им возможность общаться с отцом или сильно затруднить это общение. Думаю, им приходилось принимать эти дары от чужого для них человека, чтобы не потерять расположение отца, которого они любили и ценили, к которому тянулись. Да и даров было не так уж много, и не столь ценных, как это описывала Мира Мендельсон.

- На фотографии из следственного дела, которое завели на Лину Ивановну в НКВД, в ее глазах нет и тени страха - лишь гордость и глубокое презрение к палачам. Могли бы вы, опираясь на учение антропософии, объяснить: какие силы движут нами в минуты, когда мы оказываемся на грани жизни и смерти?

- Человеку в жизни испытания, как правило, даются по его силам. Но бывает и так, что испытания достигают крайней границы его сил, и даже при максимальном напряжении их может не хватить, - тогда духовный мир идет ему навстречу, и он получает помощь свыше. На допросах во внутренней тюрьме НКВД, которыми руководил Рюмин, - правая рука Берии, - следователи пытались заставить Авию подписать сфабрикованное против нее совершенно абсурдное обвинение в шпионаже. Сопровождавшееся пытками следствие тянулось несколько недель, Авия ничего не подписывала. Тогда, убедившись, что ни угрозами, ни пытками ее не заставить, ей сказали: "Не подпишешь - арестуем сыновей". И она подписала. Такая у нее была высокая степень нравственности: человек имеет право до конца стоять за свои убеждения, но он не имеет права повредить ближнему.

Авия видится мне личностью более сильной и в определенном смысле даже более яркой, чем Сергей Сергеевич. Видите ли, тот факт, что он - гений, как бы перевешивал все остальное: каждый, кто с ним общался, воспринимал его сквозь призму гениальности. Безусловно, он был тоже очень интересным, образованным человеком, но его жизнь, несмотря на существовавшие в то время немалые опасности, протекала более-менее мирным образом. Но, повторюсь, личность по-настоящему проявляется прежде всего в экстремальных ситуациях, и судьба Авии - полное тому подтверждение. Ее не сломили даже тяжелейшие условия женского лагеря за полярным кругом, где она сидела вместе с уголовницами, как это практиковалось в советской пенитенциарной системе. Однажды она мне рассказала, как соседки по бараку пытались заставить ее ругаться матом, но это им не удалось. Маленький эпизод - но он отражает нечто очень значительное в ее характере. В своей жизни Авия следовала определенным моральным принципам и стояла за них насмерть.

- Вас с Линой Ивановной разделяли почти 60 лет, прожитых ею до вашего рождения. Общаясь с ней, вы ощущали эту колоссальную разницу в возрасте?

- И да, и нет. Конечно, были чисто внешние признаки, где возраст сказывался: она ходила медленнее, чем я, иногда ей нужно было в чем-то помочь, где-то поддержать, подать руку. Но у нее была на удивление молодая душа! Не обращать внимания на возраст, противоставлять ему силу духа - это было ее жизненной установкой. Сила духа делала ее не по возрасту молодой. Мы нередко  в повседневной жизни встречаем пожилых людей, которые любят поговорить о своих болезнях, невзгодах, о смерти, и по-человечески их можно понять. Авия на эти темы никогда не говорила! Был такой случай: Авия сломала руку, к врачу идти отказалась, потому что вечером предстоял прием в иностранном посольстве, и она туда отправилась с перебинтованной рукой, и так весь вечер просидела, не подавая виду, что испытывает сильнейшую боль. Авия была всегда настроена позитивно, доброжелательно и старалась именно эти качества поддержать в других людях, так что они в ее присутствии чувствовали себя моложе, сильнее, увереннее и свободнее.

- Жизнь в СССР была для Лины Ивановны добровольно избранной жертвой, принесенной во имя любви к мужу, советские реалии были ей абсолютно чужды, она их терпела, но не принимала, не приспосабливалась к ним. И так - все три с половиной десятка своих "советских" лет, включая восемь лагерных. Она вам никогда не говорила - трудно ли было ей все это выносить, внешне не подавая вида?

- Однажды я спросил: что ей было труднее всего переносить в советской России? Она ответила сразу и однозначно: "советское хамство". А ей было с чем сравнивать: родилась она в Испании, в детстве жила в Швейцарии, бывала в России; школьные годы провела в Нью-Йорке, училась пению в Италии, затем жила в Германии и во Франции, да и впоследствии много ездила по миру, везде чувствуя себя уверенно и свободно. Только вот смириться с советской действительностью так и не смогла! С другой стороны, за эти почти сорок лет она искренне полюбила и научилась ценить другую Россию, не советскую. Россию - носительницу культуры мирового значения, к которой принадлежал и ее муж, страну, давшую миру богатейшую литературу, музыку, живопись. Научилась любить и понимать душу русского человека со всеми ее противоречиями и крайностями, взлетами и падениями. Чувствовала себя представительницей гениального композитора Прокофьева, а через его музыку - представительницей великой русской (не советской, а именно русской!) культуры. Можно сказать, что она была космополиткой в самом высоком и чистом смысле этого слова.

- Валентина Чемберджи пишет, что Лина Ивановна практически до последних дней жизни (а прожила она 91 год!) оставалась женственной, обаятельной, умело, со вкусом одевалась, могла поддержать беседу на любую тему. При всем уважении к автору книги, мне кажется, что она попала под обаяние образа любимой героини. Разве не так?

- Обаяние в Лине Ивановне было, конечно, огромное. Не наигранное и искусственное, а именно природное, как некая лишь ей одной свойственная одаренность. Но было в ней и нечто другое: ясная и твердая жизненная позиция, о которой я упоминал выше и которой заражались люди в ее окружении. Да, она смолоду одевалась со вкусом и этой привычке ни разу не изменила. Свободно ориентировалась в различных областях культуры, в музыкальной - прежде всего, поскольку сама была профессиональным музыкантом, говорила без акцента и ошибок на шести языках, ее знали как прекрасную собеседницу. У нее был особый дар ведения разговора: если она не чувствовала себя уверенно в какой-то теме, то умела так задать вопросы, что беседа сразу оживлялась и получала более духовную направленность.

- Так дирижер умеет извлечь из оркестра именно те звуки и ритмы, которые необходимы, чтобы зазвучала Музыка...

- Мне нравится это сравнение. И еще добавлю: Авия не принимала пошлости ни в каких формах, всегда стремилась поднять разговор на достойный человека уровень. Она любила людей, ценила общение с ними. Вся ее жизнь являла собой нечто художественное, возвышающее...

- Знаю, что о лагерных годах она не рассказывала никому. В том числе и вам, несмотря на вашу духовную близость?

- То, что Авия пережила в лагере, претило ее жизненной установке на позитивное. Может быть, по этой причине она не любила об этом говорить. В том числе и со мной. Думаю, однако, что именно трагическое время породило в ее душе моральную силу, которой она пользовалась в последующие годы в своем противостоянии советской власти. Но эта сила была ею завоевана горьким опытом, и об этом опыте она говорить не хотела, возможно даже, стремилась о нем забыть.

- Давайте напоследок пофантазируем. Окажись судьба более благосклонной к Лине Ивановне, доживи она свой век в свободе, в счастливом браке с знаменитым мужем-композитором - это повлияло бы на ее поведение в жизни?

- Думаю, не повлияло бы. Авия была исключительно цельной натурой. Ее можно было либо принять такой, как есть, со всеми замечательными чертами ее характера, который, однако, никак нельзя назвать легким (чего стоил лишь один ее испанский темперамент!), - либо не принимать вообще. Как бы по-иному ни сложилась жизнь, цельность в любых обстоятельствах оставалась бы неотъемлемой чертой ее душевного склада.

- А может, человеку, чтобы явить лучшие свойства характера, все же необходимо пройти через страдания, даже те, которые неизвестно за что ему достались?

- Мне кажется, отчасти так оно и есть. Подлинное страдание, о котором, как правило, не говорят, поднимает на поверхность души ее глубинные силы. В поздние годы, когда Авия снова жила на Западе, общавшиеся с ней люди чувствовали исходящую от нее моральную силу и поддержку, а потому тянулись к ней, к ее Свету, к ее заразительной жизнерадостности. И я уверен: эта душевная сила была в ней плодом всех тяжелейших испытаний, выпавших на ее долю...

...Знаю, что дописать человеческую судьбу до последней черточки - невозможно. Но верю, что время добавит к портрету Лины Ивановны Прокофьевой новые штрихи, их нанесут люди, которые с ней встречались в разные годы, и мне остается лишь признаться в зависти к каждому из них: они знали ее близко, вели с ней беседы или просто ходили рядом.

Дорисовывать портрет этой удивительной женщины предстоит еще очень долго.

P.S. Бывает, что печальные известия (впрочем, как и радостные) доходят до нас не сразу. Лишь приступив к подготовке заключительной части этих заметок для "Кругозора", я решил выяснить с помощью Интернета, все ли потомки композитора Прокофьева, с которыми я беседовал в 2009 году, живы и здоровы. И выяснил, что Сергей Олегович в августе 2014 года, после трех лет тяжелой болезни скончался в Дорнахе. Зная, что земные дни его сочтены, он в своем завещании попросил всех, кто захочет принести цветы на его могилу, не делать этого, а взамен перевести деньги на счет Российского антропософского общества, в возрождении которого он при жизни принимал самое активное участие.

В.С.

_________________________
На фото: Сергей О. Прокофьев.