Без вины виноватая

От автора. Начало первого весеннего месяца заставляет многих представителей старшего поколения вспомнить о двух событиях, произошедших 5 марта 1953 года. В этот день в Москве скончались два человека, известных всему миру. Первый из них наводил на жителей своей страны животный страх, выдаваемый ими за любовь, и звали его Иосиф Сталин; второго искренне любили ценители прекрасного во всем мире, имя ему - Сергей Прокофьев. У обоих не только дата, но и причина смерти была одна: инсульт.

Прошу рассматривать это маленькое вступление всего лишь как информационный повод к рассказу о женщине, в чьей судьбе оба названных персонажа сыграли - один прямо, другой косвенно - свою роль.      

Валентина Чемберджи: "Лина обожала музыку Прокофьева, еще больше - его самого".

Не знал я раньше этого имени: Лина Прокофьева. А знать следовало. И не только потому, что его обладательница многие годы была женой одного из величайших композиторов ХХ века, выдающегося пианиста и дирижера, но и по другой, трагической причине: ее, однажды брошенную мужем, которого постигла новая любовь, бросили во второй раз, теперь уже - в советский концлагерь, словно для того, чтобы вычеркнуть не только из жизни, но - из памяти человеческой.

Такой несправедливости не дала свершиться Валентина Чемберджи, автор вышедшей в московском издательском доме "Классика - XXI" кн иги о Лине Прокофьевой. Дочь двух известных композиторов - Николая Чемберджи и Зары Левиной, она близко была знакома со своей героиней. Вскоре по выходе книги, летом 2009 года, я позвонил в Барселону, где к тому времени более 17 лет жила Валентина Чемберджи.

- Валентина Николаевна, название книги "ХХ век Лины Прокофьевой" как бы претендует на мгновенную реакцию со стороны читателей: дескать, знаем, слыхали про такую. Увы, следует признать, что имя ее пока мало кому известно. И коль скоро книгу вашу прочесть тоже не всем удастся, расскажите сами о своей героине.  

- Каролина (Линой она стала потом) Кодина родилась в Мадриде в 1897 году в семье, где по традиции все были моряками. Лишь ее отец, испанец-каталонец Хуан Кодина, обладавший приятным тенором, получил музыкальное образование и стал певцом; прекрасной певицей была и мать, Ольга Владиславовна Немыcская-Верле, в чьих венах текла польская и французская кровь. Вскоре после рождения дочери Хуан и Ольга покинули Мадрид, гастролировали по городам Европы, побывали в России. Российская публика полюбила Хуана за пышные усы и проникновенное пение, окрестила Иваном Ивановичем (этому имени Лина в дальнейшем была обязана своим отчеством - Ивановна). В начале прошлого века семья осела в Нью-Йорке. Лина с детства любила классическую музыку, хорошо пела, посещала концерты. На одном из них в 1918 году впервые услышала и увидела Сергея Прокофьева, который вскоре после Октябрьского переворота уехал из России в США. И с первых звуков поняла, что его музыка - гениальна: никогда прежде ей не доводилось слышать ни таких мелодий, ни таких ритмов. Обиделась на сидевших рядом концертных дам, когда они, заметив ее восторженную реакцию, сказали: "Да вы, милая, просто влюблены в него!.." Но это и была любовь.        

Прокофьев и Лина часто встречались, пока его не потянуло в Париж, где, как уверяли друзья, музыкальная жизнь бьет ключом. О том, чтобы Лине ехать вслед за ним, ее родители, люди строгих правил, даже слышать не желали и отправили дочь в Италию учиться пению у лучших педагогов Милана. Оттуда она стала ездить к Сергею Сергеевичу в Париж, там они стали жить вместе.            

- Могу себе представить роскошный круг их общения!..   

- Это была мировая элита 1920-х - начала 1930-х годов. Дягилев, Стравинский и Тосканини, Пуленк и Рахманинов, Пикассо и Матисс, знаменитые артисты, лучшие оркестры... Прокофьева любили, его музыку всюду исполняли, а Лина блистала рядом. Она была необыкновенно хороша собой: небольшого роста, с черными кудрями, с огненным взглядом, изящная, как танагрская статуэтка. Говорила на шести языках без малейшего акцента. Все ее обожали! Прокофьеву не то что бы завидовали, но Артур Рубинштейн как-то спросил его: "Где вы отыскали такую красоту?.."   

- А что с ее сценической карьерой?

- Тут ее преследовало невезение.  Она брала в Италии уроки пения у мировых знаменитостей, даже на сцене Ла Скала репетировала, с Прокофьевым выступала, в домашних концертах пела прекрасно, изумляя профессионалов мастерством, трудностью и необычностью репертуара, - а в самые ответственные моменты заболевала: то насморк, то горло. И часто все срывалось. Можно предположить, что эти неожиданные заболевания были следствием страха перед сценой.

Поженились они в октябре 1923 года в баварском городе Эттале, вернулись в Париж. Там у них родились двое сыновей: Святослав в 1924 году, Олег - в 1928-м. Долгое время семья не имела своего жилья, часто переезжала с квартиры на квартиру, последнюю из них, на улице Валентен Аюи, Сергей Сергеевич и Лина Ивановна любили больше, чем все предыдущие, но в 1936 году, в связи с переездом в Москву, эту квартиру им пришлось оставить. 

- Как можно было, находясь в здравом уме, поменять дягилевский Париж на сталинскую Москву?!

- Россия жила в душе Прокофьева, он мечтал туда вернуться. Да и советские власти его к этому склоняли, обещая создать все условия для творчества, предлагая немыслимое количество концертов и постановок, лучшие оркестры, лучших дирижеров. После множества приглашений он решился: получил нансеновские паспорта на себя и жену, в 1927 году прибыл с концертами в СССР, где был ошеломлен восторженным приемом. Ему мнилась атмосфера свободы творчества, понимания и поддержки со стороны государства. В 1936 году они с Линой переехали в Москву, там Прокофьев сразу написал "Кантату к 20-летию Октября", музыку к пьесам "Евгений Онегин" и "Пиковая дама", которые ставил камерный театр Таирова. В книге я подробно пишу о том, что произошло дальше, ну а сейчас - разве что в двух словах: в самом разгаре была сталинская кампания наступления на интеллигенцию, сочинения Прокофьева тут же запретили, даже ноты хотели уничтожить, но музыканты, к счастью, их сохранили, передали композитору. 

Он понял, что обманут и его мечтам о свободе творчества не суждено сбыться. Мне даже думать тяжело, каким страшным было для него это осознание! Но если он пытался в себе все это примирить, то Лина Ивановна никаких иллюзий не строила. Хотя жизнь вела светскую, не пропускала приемов в посольствах разных стран. А два года спустя появилась Мира Мендельсон...  

В своей книге я привожу цитаты из дневников Миры Александровны, их опубликовал Музыкальный музей имени Глинки. Она описывает, как в 1938 году встретила Сергея Сергеевича в санатории в Кисловодске, как решила связать с ним свою судьбу, хотя знала, что у него жена и двое детей: "Я увидела в дверях высокого мужчину рядом с миниатюрной, хрупкой женщиной и подумала: вот такой если полюбит, то - на всю жизнь"...

- ...при этом имела в виду, конечно же, себя, а вовсе не "миниатюрную, хрупкую" Лину. Ну а семейный корабль Прокофьевых медленно, но верно пошел ко дну, не так ли?

- Сергей Сергеевич очень долго этого не понимал. Инициатива полностью исходила от Миры. Ей было 23 года, ему - почти 50 лет. Она училась в Литинституте,  обещала писать для него либретто к операм на советские сюжеты. Подсказала основу оперы "Семен Котко" по повести Валентина Катаева "Я - сын трудового народа", писала тексты для маршей, либретто к опере "Повесть о настоящем человеке". Прокофьев музыку сочинял потрясающую, но выбор литературной основы оставался за Мирой, которая, сидя в уголке на диване, объясняла Сергею Сергеевичу, какие прекрасные люди большевики, какую замечательную жизнь они строят в СССР. Лина Ивановна так думать не могла: в доме, где она жила с сыновьями, чуть ли не каждую ночь шли аресты, людей увозили в неизвестном направлении. В ее дневнике читаем запись: "Сережа обещал, что, если будет плохо, мы уедем обратно в Париж, к моей маме..."                    

- Чем завершился начавшийся в Кисловодске "курортный роман"? 

- В начале 1941 года Прокофьев, страшно мучаясь, ушел из семьи, но не разводился. Лишь семь лет спустя, в 1948 году Мира добилась своего, и он принес в суд заявление о разводе. А ему сказали: "Вам не нужно разводиться, ваш первый брак недействителен, так как не был зарегистрирован в советском консульстве". То есть Лина, въехавшая в СССР вместе с мужем и детьми, 12 лет прожившая в этой стране как законная жена Прокофьева, вдруг перестала ею быть! И тут же, без развода, оформили брак Прокофьева с Мендельсон. Считать, что такое нарушение закона могло произойти без прямого указания НКВД или партийных органов, не приходится: их гораздо больше устраивала комсомолка Мира, чем иностранка Лина, говорившая на шести языках.

Что побудило меня написать книгу? Мы с моей приятельницей Натальей Новосильцовой, у которой вы тоже брали интервью, отдыхали на море, и она мне говорит: "Слушала сегодня передачу по каталонскому радио, там сказали, что жена Сергея Прокофьева была арестована. Это правда?" - "Правда. Я ее знала с детства, и всю ее семью..." - "Ты знала?! Так надо о ней написать!.." И я подумала: а ведь действительно, никому ничего не известно об этой женщине, ее как бы полностью заслонила Мира Мендельсон, словно никакой Лины Прокофьевой не было.

- Выходит, если бы не разговор с Новосильцовой, не было бы этой книги?             

- Может быть, и так… Раньше мысль о книге меня не посещала.

Лина Ивановна дружила с моей мамой, часто бывала у нас дома, и каждый ее визит становился для меня праздником. Потом она исчезла, к нам стала ходить Мира - вся в черном, немного жеманная. Ничего я против нее не имела, но чувствовала, сама не знаю почему, некую фальшь в манерах. Она была со мной чрезвычайно обходительна, приносила мне пирожные, письма от Сергея Сергеевича. Маленькие такие письма, но - от самого Прокофьева! Прошло еще несколько лет. Мира перестала бывать у нас, вновь появилась Лина, выпущенная из лагеря...

- Вы не успели ничего мне сказать об ее аресте: когда, как, за что?

- Обязательно скажу, но сперва - о том, как начиналась книга. Мне запали в душу слова Натальи Новосильцовой, и хоть я тогда писала другую книгу, но отложила ее, позвонила старшему сыну Прокофьевых, Святославу, которого знаю с детства, поехала к нему в Париж. Как он обрадовался, услыхав, что я хочу писать о его маме: ведь "органы" в свое время ее не только арестовали и сослали - они ее оболгали! Например, пустили слух, будто она спекулировала драгоценностями, хотя это было чистейшее, честнейшее создание, к тому же религиозное, глубоко верующее...

Святослав жил в окружении предметов, которые после ареста матери не были описаны и конфискованы сотрудниками НКВД. Они описали все, но почему-то не тронули картин.    После обыска, длившегося несколько дней, квартиру опечатали, все вещи по описи снесли в одну большую комнату, навесили печати. Святослав зашел в опечатанную комнату, забрал оттуда отцовские пластинки и заменил случайными, купленными на рынке. Когда снова пришли люди из НКВД, там уже были совсем другие пластинки!..

День за днем он рассказывал мне историю своей семьи. И о том, как трудно было ему получить образование: куда бы ни подавал документы - их не брали: мать - "враг народа". В конце концов он сумел поступить в архитектурный институт и до самого отъезда из СССР работал в каком-то конструкторском бюро, но больше занимался дома переводами, поскольку французский - его родной язык, он на нем говорил, как по-русски.

Святослав Сергеевич передал мне важнейшие материалы: воспоминания матери, которые никогда нигде не публиковались, справку о ее реабилитации, тридцать пять писем Сергея Сергеевича, помог получить уникальные документы из Фонда Прокофьева в Лондоне. Его младший брат, Олег Сергеевич, скончался в 1998 году, но я нашла его яркие, искренние воспоминания, написанные по-французски. Много интересного рассказали два внука Прокофьевых - оба, замечу, Сергеи. Софья Прокофьева, первая жена Олега, хорошо знавшая Миру Александровну и Лину Ивановну, дополнила картину своими наблюдениями. Основополагающую роль сыграл опубликованный в начале нынешнего столетия "Дневник" Сергея Прокофьева. 

- Как была арестована Лина Ивановна? И, главное, за что?

- Одна глава моей книги названа "1948 год". За первые полтора месяца этого года произошли три трагических события. 10 февраля вышло постановление ЦК ВКП(б) об опере Вано Мурадели "Великая дружба". Там, помимо автора оперы, были перечислены композиторы, в чьем творчестве якобы проявились "...антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам", - Шостакович, Прокофьев, Хачатурян, Шебалин, Попов, Мясковский. Сразу после публикации этого документа музыка Прокофьева и всех остальных по списку перестала звучать в театрах, концертных залах и по радио. Вторым событием был брак Прокофьева с Мендельсон без развода с Линой Ивановной, третьим - ее арест.

Лина Ивановна продолжала ходить на приемы в иностранных посольствах, хотя друзья ей советовали этого не делать. Незадолго до ареста она почувствовала за собой слежку. А 20 февраля ее вызвали по телефону вниз, к подъезду: мол, пришла посылка из Ленинграда, надо забрать. Она вышла и... не вернулась. Святослав увидел в окно, как ее затолкали в машину и увезли.

- От кого узнал об этом Сергей Прокофьев и как реагировал?

- Святослав ему позвонил: "Маму арестовали!.." Затем они с Олегом ночью, в сильный мороз, поехали на Николину гору, где жил отец, прошли от станции тринадцать километров пешком, им открыла Мира и тут же в ужасе захлопнула перед ними дверь. Я спросила: "Как это - захлопнула? Почему?!" - "Так ведь холодно было, зима...", - ответил Святослав Сергеевич. Отец вышел к сыновьям, предложил пройтись по шоссе. Они рассказывали, он больше молчал. Потом все трое зашли в дом отогреться. Потом Святослав с Олегом уехали...

Лина Ивановна девять месяцев пробыла в Лефортовской тюрьме: три месяца велось следствие, остальные шесть ее даже на допросы не вызывали. Суда, конечно, никакого не было, а было абсурдное обвинение: "шпионаж", статья 58-я. И приговор: 20 лет в лагере строгого режима. Лагерь находился в поселке Абезь под Воркутой, за Полярным кругом. Отсидела она восемь лет

- Сергей Сергеевич как-то пытался ей помочь?   

- О, конечно, все время помогал! Во время войны, когда она с сыновьями жила в квартире на Чкаловской, он их снабжал деньгами, продуктами.

- Нет, я имею в виду помощь в освобождении из лагеря.

- Это было невозможно. Ну, вы же знаете: сидела в лагере жена Молотова, сидела жена Калинина - даже их мужья ничего не могли сделать. О лагерном периоде оставила свои воспоминания Евгения Александровна Таратута. Профессиональный литератор, она всю жизнь писала для детей рассказы о Ленине, а вот - загремела в лагерь, где и встретила Прокофьеву. Таратута пишет, что Лина Ивановна не теряла хорошего настроения, всех женщин утешала, старалась сделать или сказать им что-нибудь приятное, пробудить в них женские чувства и качества, на тот момент совершенно потерянные. Таратута и Прокофьева чистили на лагерной кухне мерзлую картошку, отвозили на тачках помои в соседний лес. Лина вечерами, отработав на помойке, учила девушек-заключенных пению, а по воспоминаниям оказавшегося в соседнем лагере испанца - ставила на лагерной сцене оперу Пьетро Масканьи "Сельская честь".   

Лина Ивановна рассказывала впоследствии, что самые страшные минуты она пережила, услыхав по радио сообщение о состоявшемся где-то в Аргентине концерте памяти Сергея Прокофьева. Так случайно она узнала о смерти мужа. Умер он в один день со Сталиным, 5 марта 1953 года.       

На волне хрущевской "оттепели" Лина Прокофьева вышла на свободу в 1956 году, вернулась в Москву, была восстановлена во всех правах и полностью реабилитирована "за отсутствием состава преступления". Когда мы с ней познакомились, ей было лет сорок, по выходе из лагеря - все шестьдесят, но она была по-прежнему хороша: все те же густые волосы, тот же огненный взгляд. Увидев эту красивую, прекрасно образованную светскую даму, вы ни за что бы не поверили, что за спиной у нее - пытки, тюрьма, восемь лет жизни за Полярным кругом, "работа" с помоями, чистка мерзлой картошки! Единственное, чего она желала, - как можно скорее уехать из страны, где ей причинили столько горя: отняли мужа,  сослали в ГУЛАГ...

Начала хлопотать об отъезде. Писала в КГБ письма по этому поводу, всякий раз ей оттуда отвечали: почему вы к нам обращаетесь, мы-то тут при чем? Пока в 1974 году ей не подсказали написать лично Андропову. Я помогла сочинить это письмо, кто-то его подправил в "соответствующем" духе, и оно ушло "наверх". Чуть ли не через неделю Лина Ивановна получила паспорт и уехала в Лондон, где к тому времени жил Олег...     

- ...но до этого еще 20 лет промаялась в Союзе?

    - Не подходит к ней это слово - "промаялась". Всеми признанная вдова Сергея Прокофьева жила полной жизнью: любила внуков, не пропускала концертов, каждый год ездила к морю. В соцстраны на исполнение музыки Прокофьева ее еще выпускали, но когда в Австралии была премьера его оперы "Война и мир" или когда в Париже открывали мемориальную доску на доме, в котором они жили с мужем до отъезда в СССР, - поездку сочли "нецелесообразной".

- Какими средствами она располагала для жизни?

- Вновь повсюду шли оперы и балеты Прокофьева: "Золушка", "Каменный цветок", "Ромео и Джульетта"; исполнялись его симфонии, в кинотеатрах шел фильм "Александр Невский", к которому он написал музыку. Денег за исполнение этих сочинений хватило всем: и Мире, и Лине, и детям. Следует сказать к чести Миры Александровны, что немалые суммы она передала московской детской музыкальной школе, впоследствии переименованной в Прокофьевскую, и Государственному музыкальному музею имени Глинки. Умерла в 1968 году в возрасте 53 лет. Хотела помириться с Линой Ивановной, но та была непреклонна.

- Где жила Лина Ивановна, освободившись из лагеря?

- Вначале со Святославом и его семьей, всемером в двух комнатках, пока Тихон Хренников не выхлопотал для нее маленькую квартирку на Кутузовском проспекте. Оттуда она и уехала к Олегу в Лондон, немного у него погостила и - в свой любимый Париж. Поселилась на улице Рекамье, там замечательно жила. Занималась делами Прокофьева, во всех парижских театрах и концертных залах была почетным гостем.  Почти никогда не вспоминала про лагерь, называла его "севером". Скончалась в 1989 году в Лондоне, прожив 91 год. Согласно завещанию, похоронена в Медоне под Парижем, рядом с Марией Григорьевной, матерью Сергея Сергеевича.

- Поражаюсь: женщина, которую вначале бросил муж, затем она была жестоко и незаслуженно наказана судьбой, - не избавилась от его фамилии, хотя имела к этому все основания! То же и сыновья: сами остались Прокофьевыми и детей своих назвали именем деда, косвенно виновного в несчастье их матери. Неужто не обидно им было за нее?     

- С того самого дня, когда Лина Ивановна впервые увидела и услышала Сергея Сергеевича на концерте, и до самой смерти она обожала его музыку, еще больше - его самого. Во всем винила Миру, была убеждена, что Прокофьев по наивности своей стал ее жертвой. А уж сыновья!.. Они боготворили отца, жили в атмосфере его музыки, и все, что произошло с матерью, никак не отразилось на их отношении к нему, это видно по тому, как они о нем говорят: не просто с любовью, но - с благоговением! А вот кому ни один из них не простил того, что случилось, - так это Мире Мендельсон.

    - Прокофьев, чей музыкальный гений сочетался с талантом шахматиста, разве не обязан был просчитать хотя бы на один ход вперед последствия своего развода с женой и сделать все, чтобы она смогла покинуть Союз и оказаться в безопасности?! Любимый человек, муж и отец ее детей, он в жутких условиях СССР служил Лине Ивановне единственной защитой - и этой защиты ее лишил!

    - Мне кажется, ему и в голову не приходило, что ее арестуют. Мира создала мужу какую-то обволакивающую обстановку, парализовала его волю. Вела дневник, в котором ни единым словом не упоминала об аресте Лины Ивановны, хотя ее детей время от времени принимала у себя дома - правда, по одному, "чтобы не было вредно Сергею Сергеевичу". Ну, а Сергей Сергеевич... Думаю, он неслучайно умер через пять лет. Не был он создан ни для советских партийных постановлений, ни для советских молодых жен...

                                               *   *   *

Святослав и Сергей Прокофьевы: "Возможно, кончилась любовь?.."

Тем же летом 2009-го я позвонил в Париж, сразу по двум номерам телефона: Святославу Сергеевичу (через полтора года, увы, его не стало) и Сергею Святославовичу Прокофьевым, то есть старшему сыну и внуку Сергея Сергеевича и Лины Ивановны. Ниже - краткая запись моей беседы с ними.  

- Святослав Сергеевич, у меня нет намерения выносить на свет божий некие подробности, бросающие тень на великого человека (а именно таким был Прокофьев - гениальный пианист и композитор, умница, блестящий собеседник), моя цель - почтить память Лины Прокофьевой, которая горячо и преданно его любила и, конечно же, не заслужила быть брошенной на произвол судьбы, тем более такой страшной, какая ее постигла. Кстати, вам не кажется, что было бы справедливо, пусть и с большим опозданием, вернуть ей имя, данное при рождении - Каролина?

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Нет, мне так не кажется. Она сама хотела, чтобы ее звали Линой. Желание воздать ей дань памяти я готов приветствовать, лишь бы не возникла кое у кого из ваших читателей мысль: "Опять об этом!.."

- Если у кого-то возникнет - это их проблемы. Меня же, в частности, волнует вопрос: почему Сергей Прокофьев в 1936 году отважился на переезд в СССР? Ведь это был год двух печально знаменитых статей в "Правде", направленных против Дмитрия Шостаковича: опера "Леди Макбет Мценского уезда" объявлялась "антинародной", балет "Светлый ручей" - "легковесным". Два этих факта, не говоря о множестве им подобных, должны были стать для него предупредительным знаком: страна, в которой грубо попирается свобода творчества, - опасная страна. Отчего же не стали?

    - Почему отец вернулся в Россию? Сакраментальный вопрос! Его всегда тянуло на родину, и он, как всякий русский человек, за границей скучал по России. Свою роль сыграли воспоминания о счастливых детских и юношеских годах, и присутствие в России его старых друзей (во Франции таковых, по-моему, не было), и, наконец, энтузиазм, которым сумела его заразить большевистская пропаганда. Он ходил в кинотеатры, где шли советские фильмы, волновался, когда на экране появлялись российские пейзажи. Писал в дневнике, как хотелось ему оказаться там, где все говорят по-русски... Конечно, он учитывал все, о чем вы упомянули и что рассказывали ему друзья, но у него была слишком доверчивая душа. Он и предположить не мог, что по приезде в СССР будет лишен права поехать в зарубежные гастроли, что его музыку перестанут исполнять как "чуждую советскому народу", а жену арестуют и отправят в лагерь. Помню, как накануне переезда семьи в Москву он объяснял мне, почему наша семья меняет капиталистическую страну на СССР: "Там все люди трудятся, там все построено на справедливости..."

Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.: Многие источники утверждают, что дед в 1918 году эмигрировал из России. Но это неправда! Он поехал посмотреть мир, о чем мечтал с детства, "подышать свежим воздухом", узнать, как идут дела в музыке и в театре за границей, показать себя и потом вернуться - так он обьяснял Луначарскому цель своей поездки. Он фактически завершил ранее намеченный круг, его возвращение домой было абсолютно логичным. Другой вопрос, что время для этого оказалось неподходящим.        

    - Мясковский, Мейерхольд, Асафьев в своих письмах настоятельно советовали Прокофьеву не ехать. Может, ему казалось, что с ним обращаться будут иначе, нежели, скажем, с Шостаковичем или с Мейерхольдом?

- Ну а почему обращение с Прокофьевым должно было быть другим? К тому же, мне кажется, на него повлиял первый приезд в Союз в 1927 году, когда его всячески лелеяли, носили на руках. Для артиста, музыканта, художника это настоящий бальзам на душу. Он был человеком твердым и уверенным во всем, что касалось его музыки, всегда готов был ее защищать, но в реальной жизни вне искусства ему эти качества порой отказывали. Так произошло и в вопросе о возвращении.         

- Мне кажется, тут иное. За семь лет до окончательного переезда в Москву ваш дед записывает в дневнике: "Надо выбирать - или Россия, или эмиграция. Я выбираю Россию". То есть он лишний раз подтвердил истину: русский композитор не станет французским во Франции, немецким в Германии, и так далее, - он всегда и везде останется русским.

- Конечно! Вы своей фразой подкрепили мою мысль о том, что он не считал себя эмигрантом.

- А у меня напрашивается иное, хотя и не самое удачное сравнение: мотылек, летящий на огонь...   

- Да, очень может быть.

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Отец об этом пишет в дневнике: 1918 год, Гражданская война, льется кровь, кругом разруха, его музыка никому не нужна, а раз не нужна, лучше уж поехать посмотреть мир. А еще я хотел добавить вот что. В отцовском решении на отъезд в Россию последней инстанцией была мама, он с ней советовался и сказал: "Если ты не захочешь, мы не поедем". Но мама так его любила, так хотела, чтобы ему было лучше, что на свою голову согласилась поехать.  

Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.: Именно на свою голову, потому что, судя по всему, ситуация была "фифти-фифти": одно слово бабушки - и он бы не поехал. И все было бы иначе.

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Тем более что отец получил из Америки очень выгодные предложения...

- Так мы скоро договоримся до утверждения, что Лина Ивановна, возможно, сама была виновата во всем, что с ней случилось: уход мужа, развод, арест, тюрьма  и лагерь...

- Нет, это была жертва во имя любви.

- Не знаю, как назвать - удачей, счастьем или простым везением - тот факт, что младшие Прокофьевы, оказавшись вначале без отца, а затем - на целых восемь лет лишившись матери, сами не стали жертвами адской сталинской машины. А на деле - такая вероятность была?

- Все могло быть. Как у всех. Мама была сильным человеком, она героически преодолела все несчастья, выпавшие на ее долю, но почти никогда об этом не рассказывала, я больше узнавал от посторонних людей, таких как Евгения Таратута, сидевшая с ней в одном лагере, или немец-врач, который тоже там находился и иногда привлекал ее к работе по медицинской части. Потом мама с ним встретилась уже по выходе из лагеря, когда советские власти позволили ей поехать в Германию, на премьеру "Огненного ангела". Этот врач прочитал в местной газете, что на премьере будет присутствовать вдова композитора, и пришел в филармонию...

Мы с Олегом после 1953 года смогли ее навестить в лагере, два-три дня с ней провели в домике для свиданий.            

    - Кто-то пытается списать человеческую трагедию на судьбу, от которой не уйдешь: дескать, любовь сильнее рассудка. А как же страх за близкого человека, чувство долга и ответственности перед ним, перед детьми -  неужели все это теряет силу?

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Для моего отца, как мы видим, любовь оказалась важнее. Миру Мендельсон я считаю главной виновницей нашей семейной трагедии: вцепилась в отца мертвой хваткой, и он поверил, что это его судьба. Точно так же он поверил в судьбу, когда решил вернуться в Россию. 

- Как могло случиться, что красавица, умница, образованная и талантливая Лина Ивановна уступила место личности бесцветной, со всеми советскими комплексами, какой была Мира Мендельсон?!  

Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.: Возможно, ситуация могла бы для меня выглядеть иначе, если бы я знал деда, как имел счастье знать бабушку. Деда я не видел никогда, потому что родился позже. Скажем, чисто объективно, по-мужски, мне не понятен его выбор. Мира Мендельсон, серая мышка, как ее многие называли, безусловно, уступала Лине Ивановне по всем статьям. Но в подобных ситуациях нельзя винить только одну сторону, ибо помимо внешних признаков - таких как ум, красота, образованность - существуют нюансы, известные только двоим. И я бы не стал перекладывать всю вину на чьи-то одни плечи. Может быть, у деда с бабушкой что-то было не совсем гладко и раньше...     

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Возможно, кончилась любовь?..   

Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.: Именно. Я просто не стал забивать гвоздь до конца, но в принципе об этом речь.   

Святослав ПРОКОФЬЕВ: К чести отца, он хоть и ушел из семьи, но всегда нам помогал. Другие уходят - и с концами...

- Как вам троим жилось в годы войны? И почему Лина Ивановна с вами не покинула Москву?

 - Союз композиторов был эвакуирован сначала в Нальчик, оттуда в Алма-Ату. Накануне эвакуации отец предложил маме и нам с братом ехать вместе с ним и Мирой Мендельсон. Мама, человек гордых испанских кровей, была до глубины души возмущена: "Как у него язык повернулся предложить мне такое? В качестве кого я поеду?.." - и отказалась. Мы остались в Москве. Мама с ее знанием французского и английского языков работала в Совинформбюро, я был студентом, а Олег еще учился в школе.  

- Сошлюсь на эпизод из книги. В день, когда Прокофьев решает покинуть семью, он говорит вам, Святослав Сергеевич, как старшему сыну: "Когда-нибудь ты меня поймешь..."

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Но перед этим я слышал, как отец прощался с мамой, как мама рыдала. Отец надел пальто, пошел к входной двери, а я подбежал к нему, чтобы проститься. Тогда он и произнес эти слова.      

- Ну и как - вы его поняли?

- По-разному это можно объяснить. Думаю, он имел в виду положение, в которое попал...

- Лина Ивановна до конца дней своих осознавала себя женой Сергея Прокофьева, много лет не будучи ею. Эта удивительная женщина в моих глазах встала вровень со своим бывшим мужем. Он был гением в творчестве, она - гением в любви к нему, которая не просто оказалась сильнее обиды, но - полностью эту обиду отринула.

- В одной супружеской паре - два гения. Не много ли?

- Не много, если каждый велик в своей ипостаси. Вот если бы оба были великими музыкантами - тогда другое дело.

- Ну, мама как раз была человеком с музыкальным образованием и немалым талантом. Кстати, у Миры даже музыкального слуха не было - представляете?!

- Ничего, зато у нее был тончайший слух к советской пропаганде.

Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.: Это был нюх, а не слух.

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Она прислушивалась к мнению тех, кого следовало слушать, и оно становилось ее мнением.

- Сколько бы мы ни  восхищались музыкальным гением Сергея Прокофьева, как бы ни отдавали дань уважения Лине Ивановне, для которой любовь к мужу и память о нем оказалась выше нанесенной им обиды, - но куда нам деваться от сознания, что жизнь ее самой оказалась изломана?!

- Знаете, когда мама была в лагере, она научилась не впускать внутрь все переживания, она, следуя учению Christian Science, отталкивала от себя все дурное. Это ей, безусловно, помогло.

- Если уж мы говорим о памяти... На могиле Лины Ивановны стоит памятник?

- Мама похоронена на кладбище в Медоне, это пригород Парижа, в той же могиле - моя бабушка по отцовской линии Мария Григорьевна Прокофьева, и моя жена Надежда. Плита из красивого серого гранита была выбрана мамой, когда она восстанавливала могилу Марии Григорьевны, которую очень любила. Главное - не в каком-то специальном памятнике, а в памяти, которая в нас живет.

- Помочь бывшей жене освободиться из лагеря Сергей Прокофьев не мог, но возможности предотвратить ее арест у него тоже не было? Например, прежде чем уйти из семьи, отправить жену с сыновьями во Францию?.. 

 Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.: Самые невинные движения в этом плане, совершаемые бабушкой, сыграли свою негативную роль в ее судьбе, привлекли к ней внимание органов. Писала письма, в которых просила разрешения посетить мать, одиноко жившую во Франции. Всякий раз получала отказы...

- Вопрос, который я готовлюсь произнести, прозвучит крамолой, и все же задать его необходимо. Он настолько сложен, что пришлось разделить его на две части. Первая: считаете ли вы, сын Лины Ивановны, что она была достойна любви такой выдающейся личности, каким был Сергей Сергеевич?

Святослав ПРОКОФЬЕВ: Безусловно, была! 

- А теперь - та самая "крамольная" часть вопроса: в свете имевших место трагических событий оказался ли он достоин ее любви?

- Смотря как считать. До какой-то поры был достоин, но потом...  

Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.:  Сложно говорить о любви женщины к художнику - будь то музыкант, скульптор, живописец или композитор: он не принадлежит всецело той, кто его любит, вынужден делить себя между искусством и человеческой стороной. У людей искусства чаще возникают сложности в семейной жизни, чем у среднестатистического человека.    

- Но трагедию вашей бабушки не сравнить с расхожей ситуацией, когда муж уходит из семьи, а потом поддерживает или не поддерживает ее материально. Лину Ивановну бросили за колючую проволоку, отняли восемь лет жизни, которые она могла прожить по-другому, в более привлекательном месте, чем лагерь в сибирском поселке Абезь в Коми АССР!.. 

- Это было неблагополучное стечение обстоятельств. Дед расстался с бабушкой задолго до ее ареста. Тут можно сделать marche arriere, как говорят французы, дать задний ход, обратиться к истокам, задаться вопросом - а зачем он вернулся? И окажется, что причиной всех бед было это его решение, а не встреча с Мирой Мендельсон.   

- Надеюсь, мои вопросы никому из вас не показались бестактными? Если все же показались - скажите, какие именно.       

Сергей ПРОКОФЬЕВ-мл.:  Меня никакой из ваших вопросов не покоробил, все они были конкретными и прямыми, именно такие нужно было задать, чтобы было ясно, как представляют себе эту проблему члены семьи Прокофьевых.

Святослав ПРОКОФЬЕВ: А главное, все здесь сказанное - правда. Только правда....

___________________________
На фото: Сергей и Лина Прокофьевы.

Окончание следует.