Этапы длинного пути. Часть 4. Начало 50-х.

Сначала улицы были расчищены от разрушенных  зданий: были вывезены многие сотни тысяч, если не миллионы кубометров разбитого кирпича и строительного мусора.

Повествование, как и полагается в таком жанре, ведётся от первого лица, от лица человека,  находя- щегося в бессознательном положении, в состоянии комы, когда, по свидетельству выживших перед  глаза- ми  проходят картины прошедшей жизни, извлекаемые из подкорки сознания, в форме рассказа об  увиден- ном и транслируемом видимым только ему слушателям.

    Итак, человечество, разумеется, и я, в том числе, вступило во вторую половину 50-х годов. Я - ученик
шестого класса, и, по-прежнему в числе отличников. Но судьба - злодейка продолжает испытывать меня
на прочность.

Папа, который после возвращения из армии, не смог, по состоянию здоровья, вернуться к своей  рабочей профессии столяра-краснодеревщика, был востребован на административно-хозяйственную  работу в системе горздравотдела, и в 1950 году работал в детском противотуберкулезном санатории на 5-й линии в Пуще-Водице. В одном из служебных помещений ему была выделена небольшая комната, и  школьные каникулы я проводил там: летом – пруд, где был прокат лодок и, следовательно, плавание и гребля на шлюпках; зимою – лыжные маршруты в лесу с обязательным посещением лыжных горок.

     Это–необходимое вступление к описанию событий в конце января.

Зимние каникулы уже завершились, но на выходные я продолжал выезжать в Пуще-Водицу. Вернувшись домой вечером в последнее воскресенье января, я почувствовал небольшую боль в левой  стороне живота, и поскорее лёг спать. За ночь боли усилились, утром я не пошел в школу, а мама вызвала врача.
 
      Наш участковый врач жила на втором этаже в нашем же доме и поэтому она приходила к нам  поздно вечером , уже после окончания рабочего дня. Врач была очень пожилая женщина (так, по крайней мере, мне, подростку 13-и лет, казалось), с большим врачебным опытом, пользовалась у пациентов доверием и имела хорошую репутацию. Но все эти, казалось бы, положительные качества, в отношении меня сыграли злую шутку, которая вполне могла завершиться летальным исходом.

Не знаю, в чем причина, то ли в усталости после трудного рабочего дня, то ли в рядовой врачебной халатно-  сти, но в течение шести дней моей болезни, а она была у нас трижды за это время по нашим  вызовам, врач упорно ставила один и тот же диагноз: грипп с обострением на ЖКТ, т.е. желудочно-кишечный тракт.

      Шесть дней я провел в постели с температурой, тошнотой и рвотой; сильными, различной  интенсивно- сти болями в животе; с непроходимостью: перестали отходить газы и испражнения. Живот принял конусо- образную форму, а врач всё твердила, как попугай: «Кишечный грипп».

На исходе шестых суток мама, в отчаянии, вызвала «скорую». Врач, совсем молодая женщина, только взгля-    нув на мой живот, сказала: « Немедленно в больницу!»

Из приемного покоя Октябрьской больницы, куда меня привезла «скорая», я был тут же отправлен в хирур- гическое отделение.

Врачи спрашивали, откуда меня привезли, из какой глухомани.Узнав, что я живу в центре города, удивля- лись: «Пациенты в таком состоянии к нам попадают из мест в сотнях километров от железной дороги»

    После операции хирург сказал, что если бы меня привезли на пару часов позже, экзитус леталис был бы
неизбежным.

Спасло меня лишь то, что сигмовидная кишка была у меня нестандартной длины: собственно из-за этого она и завернулась, но чрезмерная ее длина и помогла избежать разрыва, ибо за шесть дней вместить  такое количество переваренной, но никуда не уходящей пищи было под силу только ей, сверхдлинной.

Разумеется, часть омертвевшей кишки - 28см - пришлось удалить. В общем и второе посещение этой больницы за последние пять лет завершилось удачно, несмотря на трагические обстоятельства, которые явились причиной моих попаданий туда.

   Так как день операции совпал с днем моего рождения, а исполнилось мне 13 лет, что по еврейским обычаям является достижением совершеннолетия, на семейном совете было принято решение считать
этот день вторым днем моего истинного рождения.

В больницу пришло много родственников с подарками. А какие подарки считались приоритетными для школьника, слывшего заядлым книгочеем, да ещё в то не сосем простое для основной массы населения время? Конечно, книги! И не просто книги, а с соответствующими дарственными подписями, типа, будущему историку, будущему филологу, да бог еще знает кому. У меня хватило ума воспринимать эти поздравления и пожелания как проявление радости по поводу моего исцеления, а не как авансы, которые мне предстояло бы отрабатывать в будущем.

    В палате было четыре человека: кроме меня, три взрослых. Одному из них я чем-то не понравился. Вернее сказать, его раздражали эти многочисленные поздравления и подарки от родственников. И он начал вести длинные речи о том, что таким образом детей портят, способствуют появлению у них  синдрома Клима Самгина,(я, правда, не совсем понимал, почему он приплел сюда литературного героя Горького: хотя я и прочитал тогда ещё не до конца понятную для меня, ученика 6-го класса, горьковскую  «Жизнь Клима Самгина», но всё-таки уразумел, что сосед имел в виду самомнение Клима). В пример же  он ставил себя, что он добился всего сам, без помощи кого-либо.

    Поначалу я не очень обращал внимание на его брюзжание, но когда он начал рассказывать   одесские анекдоты про евреев, а я уже успел к тому времени уяснить особенность этих анекдотов: будучи добродуш- но-юмористичны, когда их рассказывает еврей, эти же анекдоты становятся злой сатирой, если их рассказы-  вают люди другой национальности, к тому же усердно подражающие стилистике и лексике  одесского диалекта.

Потому и сразу насторожился, ибо в его речи явно зазвучали нотки антисемитизма. И мучительно  старался придумать, как осадить этого потерявшего чувство меры человека. Вспомнив два более или менее  подходя- щих анекдота, я попросил дать мне слово для озвучивания пары анекдотов, сделав такое вступление: «Как я понял, в рассказанных уже анекдотах высмеивается хитрость евреев, но ведь это можно рассматривать и как стремление найти выход из безнадежного положения, тем более, что  помощи ни откуда ждать не  приходит- ся, и надеяться можно только на свои силы. И обязательно, любой  ценой добиться поставленной цели. Разве это плохо?»

      Анекдот первый:

Доктор ставит нескольким больным пациентам одинаковый безнадежный диагноз. Русский напивается дым, американец (или европеец) идет к нотариусу составлять завещание, а еврей идет, таки, к  другому доктору!

     Анекдот второй:

Русский, украинец и еврей завалили вступительные экзамены в институт и сообщили об этом своим семьям. В ответ получили телеграммы следующего содержания: русский - «Борис, вернись!»; украинец -«Опанас, вертайсь до нас!»; еврей - «Хаим, понимаем, собираем, высылаем!»

      Реакция двух других соседей по палате была однозначной: «А малец тебя знатно уел!» Сказитель анекдотов умолк и обиженно повернулся лицом к стене.

Описывать этапы и стадии лечения нет нужды, через неделю мне сняли швы, и ещё через два дня выписали из больницы с наказом определенное время соблюдать постельный режим. В школу я пошел, пропустив больше месяца занятий.

    Несколько дней – февраль 1950 г был на удивление солнечным и бесснежным - я провел в прогулках по Крещатику, наблюдая за идущим полным ходом его восстановлением.

Хочу уделить немного времени этому процессу. Ближняя к Софиевской  улице сторона Крещатика, т.е. С четными номерами домов, там, где в эту магистраль встраиваются улицы Прорезная, Ленина, бульвар Шевченко, Думская площадь, была разрушена очень не одинаково: кварталы от ул. Ленина до Думской площади были разрушены абсолютно, кроме монументального здания Горунивермага, а кварталы между ул. Ленина и бульваром Шевченко, а также между площадями Думской и Сталина остались практически не тронутыми. Повторюсь: речь идет о стороне с чётными номерами.

     Поскольку восстановление разрушенного города, а в Киеве разрушение только жилого фонда составило почти 40% – дело не одного года и далеко не очень уж подъемное для страны после такой  разрушительной войны, то процесс этот растянулся на годы и, естественно, состоял из ряда этапов.

Сначала улицы были расчищены от разрушенных зданий: были вывезены многие сотни тысяч, если не миллионы кубометров разбитого кирпича и строительного мусора ( Здесь очень уместным будет  небольшое отступление от основной темы: на расчистку Крещатика постоянно привлекалась масса  народа под флагом добровольных субботников и воскресников, участие в подобных кампанияхюсчиталось проявлением патри- отического  долга и всячески поощрялось. Я до сих пор помню призыв в стихотворной форме, правда, запа- мятовал, чьему перу он принадлежит:

                                              «Мила сестричка, любий братику,
                                               Попрацюемо на Хрещатику.»),

а на месте развалин после разравнивания площадей было уложено асфальтовое покрытие и разбиты  много-  численные скверы, дабы городской пейзаж приобрёл хоть какую-то эстетическую окраску.

    Благодаря этому «ноу – хау» Киев того времени у местных шутников получил почетное наименование «Скверный город» от словосочетания - город скверов.

Правда, в то же время уже не шутники, а совсем другая категория – сатирики - нарекла его гораздо  менее почетным званием «Хабаровск–на-Днепре», потому что на украинский язык слово взятка  переводится как хабар.

 Фактов было более чем достаточно: в 40-е годы на Украине был арестован 51 работник юстиции за взятки; в частности, в самом Киеве, в одном 1948 году - 29 судейских чинов, в том  числе, председатель Киевского областного суда Федоров, заведующий сектором судебно-прокурорских органов Киевского обкома партии Черненко, народные судьи Алексеев, Фесенко, Васильева, адвокаты  Зеленский, Соколов, Томбак и другие. Например, Черненко, пользуясь своим положением, оказывал  влияние на прохождение и разрешение отдельных судебных дел, за что получал взятки.

    Прогулки по Крещатику запомнились еще и потому, что стены разрушенных зданий второго плана – снесены были развалины только на линии застройки самого Крещатика – были закрыты как декорации «Потёмкинской деревни», огромными рекламными щитами. На одном из них, как раз в пятне застройки будущего здания Киевского горисполкома, рядом с уцелевшим зданием Киевского ГУМа, был просто гениальный призыв в стихотворной форме покупать икру (правда, не уточняя, слава богу, паюсную или зернистую):

                                      «К «Зубровке», водке горькой, русской,
                                        Икра – отличная закуска.»

Впрочем, если подумать хорошо, то в этой, казалось бы, бессмысленной рекламе была своя сермяжная правда, а именно: социальное положение народа было таково, что его покупательная способность, выражаясь высоким эпистолярным стилем, не предоставляла ему возможность массовыми покупками сделать икру предметом дефицита, а именно к этому и призывала реклама.

Но в этой рекламе имелась хоть какая-то логика, которая напрочь отсутствовала в появившейся на этом же месте спустя несколько лет другой рекламе: «Летайте самолётами Аэрофлота!», как будто в СССР были какие-то другие альтернативные авиакомпании.

Я вспомнил о рекламе икры, чтобы подчеркнуть, что даже спустя 5 лет после окончания войны и спустя три года после отмены карточек материальное положение народа было далеко не блестящим. Не была исключением и наша семья: мы постоянно испытывали материальные трудности, преодолевать которые приходилось с большим напряжением.

     Приведу пример. В столичном Киеве часто проводились различного рода республиканские совещания и это при и так не очень богатом количестве гостиничных мест; поэтому даже  не рядовым работникам, командированным в различные министерства, далеко не всегда удавалось  добыть место в гостинице. В силу этого соответствующие отделы министерств охотно сотрудничали с частным сектором, где была  возмож- ность организовать ночлег.

Наша семья тоже была вынуждена заниматься подобным промыслом. В таких случаях для гостя  освобожда- лась спальня, обычно в ней спали мама с папой и я в своей еще подростковой кровати – и это на площади семь квадратов!, - а мы все перебирались в столовую: я с папой спали на полу, а мама  переходила на диван, где обычно спала старшая сестра и уплотняла её спальное место.

Ничего не поделаешь: нужда заставляла.

    Обычно мы «сотрудничали» с Министерством рыбной промышлености, в частности, у нас часто останав- ливались командировочные из Мариупольского и Одесского рыбных главков.

В эти годы из Одессы ежегодно к берегам Антарктиды отправлялась китобойная флотилия «Слава» во главе с поистине легендарной личностью того времени - генеральным  капитан - директором А.Н. Соляником, и, благодаря нашим «контактам» с Одесским главком удалось договориться, чтобы моя сестра и её близкая подруга прошли преддипломную практику в Одессе, и объектом их дипломных работ было бы  экономиче-  ское обоснование эффективности производственных объединений, наподобие китобойной флотилии  «Сла-  ва».

И летом 1950г они уехали на практику в Одессу для сбора материалов, и, забегая вперед, скажу, что со своей задачей они справились успешно, и получили положительные отзывы от производственников, но всё это произошло уже в 1951 году.

  В этом месте мне хочется сделать небольшое отступление от основной темы с целью довольно  необычной: показать влияние деятельности «Славы» не только на китобойный промысел – а добыла она  за все годы своей работы почти 60 тыс китов,- но и на развитие музыкального искусства в Советском Союзе. Очевидно, её не совсем обычный производственный профиль и романтика дальних морских походов вдохновляла многих творческих деятелей на воспевание профессии китобоев в музыке. К  наиболее удачным  произведе- ниям  на эту тему можно отнести оперетту Дунаевского «Белая акация»,либретто Масса и Червинского, - её премьера состоялась в Москве 15.11.55.,- ставшую в Одессе  настолько популярной, что начальные аккорды центральной арии оперетты стали позывными Одесского  радио. Здесь. все понятно, и, как говорится, комментарии излишни.

    Но не все так однозначно было с другим произведением, посвященным китобоям – это песня  композито- ра Ильи Львовича Френкеля на слова Модеста Ефимовича Табачникова «Одесский порт в ночи простёрт..» из спектакля «Тридцать лет спустя», поставленном в 1956 году.

У этой незамысловатого содержания песенки, что, впрочем, не помешало ей стать музыкальным  шлягером, правда, на не очень продолжительный срок, но всё-таки песня была на слуху гораздо больше  времени, чем сам спектакль.

   О том, насколько была популярна эта песенка, говорят и мои собственные воспоминания. В 1958 году я проходил путейскую практику в ПМС - 71 (путевая машинная станция), дислоцированной на станции Уша между Минском и Молодечно. Эта ПМС занималась укладкой бесстыкоаого пути. Мы, студенты-практиканты, сочинили своеобразный гимн нашей практики, используя терминологию путей-  ского лексикона (ПЧ-начальник дистанции пути, ПДБ – бригадир путейских рабочих) на мелодию  этой чудо-песенки:

                                                              Я – не ПЧ, не замПЧ,
                                                            «ПДБ» – заявляю заранее,
                                                              Мне бить костыль, сдавать в утиль,
                                                              Всё, что под руку мне попадается.

        Песня–то была популярной, но судьба у неё была сложная.

Когда песня обрела самостоятельность, на неё сразу же обратили внимание идеологические органы   и стали критиковать её за безыдейное содержание. В этом нет ничего удивительного: богу-богово, кесарю-кесарево..

Гораздо больший интерес вызывала  позиция Леонида Утесова, когда ему предложили включить эту песню в свой репертуар.

 Певец заявил: «Прежде всего - убрать Яшу к такой-то матери! Четыре еврея на одну песню – это перебор!»

Поясню: Утёсов имел в виду композитора, поэта, исполнителя и одного из героев песни – в оригинальном тексте диспетчером значился Яшка.

Посыпались возражения: «А что такое, почему нельзя ставить Яшу? Есть ведь и Яши-не  евреи!  Да,Яша - это ведь не обязательно еврей!»

    ( И опять в памяти всплывает подобный случай. Уже гораздо позднее, во времена, когда киевское «Динамо» единолично царствовало на футбольном Олимпе, на базе динамовцев в Конче-Заспа один из руководителей клуба, в прошлом известный футболист этой же команды Михаил Коман, принимал делегацию спортивных журналистов. Компания была целиком мужская, все друг друга давно знали, поэтому ничего удивительного не было в том, что Коман позвал официантку и попросил её принести рюмки и графин с коньяком. Официантка выполнила просьбу, и, поставив поднос на столик в углу кабинета, внимательно посмотрела на журналистов, затем наклонилась к Коману и что-то тихо спросила. Коман, широко улыбнувшись, ответил: «Да, Оксаночка, бывают.» Когда Оксана вышла, Коман  объяснил своим гостям, что она спросила, бывают ли журналисты не евреи.

   Наверное, прав был Жванецкий, когда в одном из своих юмористических монологов, сказал: «Вообще-то нас, евреев мало, но куда не придёшь, нас везде много..»

   Однако эта самоирония, которая выручает обычно в случаях с проявлениями бытового антисемитизма, оказывается бессильной перед тяжелой поступью государственного антисемитизма, ну, прямо как был бессилен Дон-Хуан перед ожившей каменной статуей Командора в «Маленьких трагедиях» Пушкина).

После этой затянувшейся ремарки возвращаемся к эпизоду с Утёсовым. И тут Утёсов, не повышая голоса, жёстко отчеканил:

 И вам бы хотелось, чтобы я каждый раз  объяснял это (что Яша-это не обязательно еврей!) публике?

  На том прения прекратились, а в тексте песни место сомнительного Яшки-диспетчера занял вполне себе приличный Васька.

    И тут же вспоминается появившийся спустя почти полвека анекдот: «В концерте конферансье  объявляет: композитор Ян Френкель, слова Инны Гофф, исполняет Иосиф Кобзон. Песня «Русское поле». Четвёртый еврей, слава богу, отсутствовал: в этой исконно русской по духу песне, созданной, кстати, евреями, его присутствие было неуместным по определению.

   Мы же возвращаемся в 1950-й год.

    Запомнился один забавный случай. Как всегда,  и до и после  этого года, военные парады и демонстрации трудящихся происходили на центральной городской магистрали Крещатике, но правительственная трибуна, как и гостевая, в то время  устраивались возле здания Гума, на углу улиц Ленина и Крещатика. Уже гораздо позже эти трибуны перенесли в район пл. Калинина.

Нам, пацанам, удавалось смотреть на эти торжества с развалин на пл. Калинина. Но в том году мне повезло. Мама моих друзей по двору, братьев- погодков, работающая на какой-то технической должности в аппа- рате  ЦК КП(б) Украины, получила пригласительный билет на гостевую трибуну, расположенную напротив правительственной трибуны у здания Гума, и друзья, с разрешения их мамы, пригласили меня пойти с ними. Я с радостью и благодарностью принял это приглашение.

    И вот утром Первого Мая, преодолевая с помощью пропуска, множество милицейских кордонов по пути следования, мы добрались до места назначения и заняли свои хоть и стоячие, но у самого тротуарного бордюра места с отличным обзором.

Ровно в 10часов утра генерал- полковник Гречко ( я почему-то все время путал его фамилию с фамилией бессменного на протяжении 15 лет Председателя Президиума ВС УССР Гречухи ) верхом на вороном коне в сопровождении адъютанта,  разумеется, тоже верхом, объезжает войска и приветствует их. Все идет вроде по регламенту.

И вдруг… грандиозный конфуз. Закончив этот торжественный ритуал, генерал подъехал к правительствен- ной трибуне, чтобы занять там подобающее ему место, спешился с коня, но шпора его сапога запуталась в стременах, и он упал боком на  моствую.  Адъютант, который спешился ещё раньше, с целью поддержать своего командира, стоял рядом, но так растерялся, что не сумел ему своевременно помочь, и лишь запоздало бросился освобождать генеральскую ногу от стремени. Всё это продолжалось считанные секунды, но мы-то, стоящие в дюжине метров от этого места, всё отлично видели. Генерал, освободившись от связывающих его пут, быстро вскочил на ноги,- а было ему в ту пору больше 45лет–быстро пошёл к трибуне, наградив  своего подчиненного испепеляющим взглядом. На этом инцидент был исчерпан, но что было, то было, и из песни слов не выкинешь..

   Летние каникулы начались в начале июня, и я приехал в Пуще-Водицу: пруд, плавание, лодки; по вечерам – киносеансы в расположенном в парке на той же 5-й линии летнем кинотеатре, где демонстрировались, главным образом, старые советские и трофейные, в основном, приключенческие, пользующиеся огромным успехом у подростков фильмы. Запомнились некоторые названия: «Мститель из Эльдорадо«, «Таинственный знак», «Индийская гробница» и др. Кроме того, в пределах шагового доступа, на соседних линиях были санатории и дома отдыха, где по вечерам устраивались концерты, интересные лекции и прочие зрелищные представления. Словам, гуляй – не хочу!

Но 25 июня папа пришёл с работы в мрачном настроении, с сообщением о начале войны в Корее. Страна и народ ещё по-настоящему не оправились от недавней войны, да и проходящая здесь и сейчас «холодная» война не позволяла расслабиться, а тут новое испытание.

Я достаточно отчётливо помню все подробности событий того времени, и потому у меня нет  необходимо-  сти заглядывать сейчас в Википедию с целью обновить информацию о событиях того  времени.

      Прежде всего, удивляла форма протеста высшего политического советского руководства  против якобы
незаконных действий западных стран.

Спрашивается: ну, зачем надо было становиться в позу негодующей добродетели и продолжать  объявлен- ный ещё в январе 1950 года бойкот Совету Безопасности ООН из-за отказа других членов Совбеза заменить представителя гоминдановского Китая на представителя КНР, которая провозгласила свою независимость 1 октября 1949 года; причём продолжать бойкот перед решающим заседанием созванного по требованию США Совбеза через два дня после начала войны и принявшегорезолюцию, объявляющую КНДР агрессором и легализовавшую коллективный отпор, т.е. вступление в войну на стороне Южной Кореи не только стран НАТО, но и многих других, если у СССР как у одного из пяти постоянных членов Совета было право наложения «вето» на эту резолюцию?
.
     Игнорирование решающего заседания Совбеза – это, объективно, огромный провал не только советской дипломатии, в частности, но и всей советской внешней политики в целом. Мы с папой не могли сначала найти ответ  на этот вопрос, но спустя всего пару недель ответ появился.

    Дело в том, что поначалу войска Севера так стремительно наступали, что уже на третий день войны был захвачен Сеул – столица Южной Кореи, а 20 июля под Таджаном войска КНДР наголову разбили американскую 24-ю дивизию. Я отлично помню содержание публикуемых в газете «Известия» победных реляций – ежедневно, идя утром на пруд, читал висящую под стеклом на трамвайной остановке эту газету - с театра военных действий, которые писал сотрудник политуправления северокорейской армии.

В одной из них он сообщал: «Следующее сообщение я напишу из Пусана», т.е. из самого южного города Южной Кореи, что фактически означало бы конец войны.

Не удивительно, что эйфория, охватившая сторонников КНДР, ощущение очень скорой победы в результате почти молниеносного блицкрига, мешали реально оценить ход военных действий и мотивировали не разме- ниваться на такие «мелочи» как юридическое соблюдение международного права и прочих атрибутов «буржуазной демократии». Зачем эти мелочи, когда на практике осуществлялсяпризыв: «Даёшь Пусан!»

    А вот когда молниеносное взятие Пусана застопорилось, и 16 сентября войска ООН начали там контр -наступление, а сутками раньше американцы высадили морской десант в Чемульпо, да – да, в том самом Чемульпо, где в 1904 году японцы потопили российский крейсер «Варяг», а расположен этот порт  у самой 38-й параллели, т.е. у границы между двумя государствами, и этот десант перекрыл все   коммуникации снабжения северокорейцев, да и вообще вся армия КНДР очутилась в гигантской  мышеловке, из которой удалось срочно эвакуировать только советских военных инструкторов, тогда наступило если не горькое похмелье, то, во всяком случае, отрезвление.

    Путь на незащищённый Пхеньян был открыт, и он был захвачен войсками союзников 19 октября. Правда, перешедшие 13 октября пограничную между Китаем и Северной Кореей реку Ялуцзян  подразделе- ния китайских «добровольцев» 6 декабря освободили столицу КНДР, а в войне также  вынуждены были принять участие и советские авиадивизии, но со строгим ограничением не пересекать линию фронта. Война приняла затяжной характер, и завершилась только через три года ничейным результатом.

   Оценивая её итоги, можно сказать, что её инициаторы просчитались в своих планах, и единственным стратегическим итогом можно считать, что эта война знаменовала собою тот факт, что человечество вступило в эпоху войн с неоправданно большим количеством жертв среди мирного населения: если Первая мировая война имела соотношение жертв среди мирного населения и военных потерь как 1:10, Вторая мировая - 1:1, то война в Корее и последовавшая спустя десять лет война во Вьетнаме уже дали
обратный результат 10 к 1.

     Снова возвращаемся к основной теме. В том же году друг сестры завершил двухлетний курс обучения в Киевском артиллерийском училище, где он учился после окончания артиллерийской спецшколы: он был выпущен лейтенантом Советской Армии, и молодые зарегистрировали свой брак, но сестре предстояло еще год учиться в институте, поэтому поехать в гарнизон с мужем она не могла.

 Распределения  зятя мы все ожидали с большим волнением, хотя сами выпускники, новоиспеченные офице- ры. храбрились: «дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут». Особым приоритетом у выпускников пользовалась Группа Советских войск в Германии: все вакансии  были заполнены отличниками и «блатными». Что же касается нашего зятя, он-таки получил под свою  команду взвод управления артиллерийской батареи, но не на Кушке, а на таком максимальном удалении  к северо – востоку от неё, какое было только возможно в формате 1/6 земной суши: на Камчатку, притом  не в  област- ной центр, а в Корякский национальный округ. На местном жаргоне это называлось «поехать в Коряки».

   Свадьба состоялась в октябре 1950 года в комнатах соседей нашей квартиры: у них комнаты были больше- го размера, чем наши. Нам с братом и остальным несовершеннолетним накрыли стол в нашей комнате: мы не были в претензии, т.к. были избавлены от тесноты за столами у взрослых.

Теперь же немного о настроениях того времени в обществе.

. В предыдущих главах воспоминаний мы обещали более подробно остановиться на роли Жданова как идео- логической дубинки сталинского режима.

И хотя Жданов умер в 1948 году, его «дело не только жило» и процветало в последующие годы, оно получи- ло второе дыхание в начале 50-х годов. Для объяснения живучести ждановской идеологии совершим  небольшой исторический экскурс.

    Послевоенная ситуация определила акцент на национальную сторону большевизма, потому  что помимо внешнеполитических обстоятельств были и существенные внутренние причины, связанные с  взаимодейст -вием «групп интересов» в партийно-государственной иерархии.

На банкете в честь Победы 24 мая 1945 года И.Сталин провозгласил установочный тост «за русский народ», особо выделив русский народ из числа других народов СССР как «руководящую  силу Советского Союза». С этого момента   начинается нарастание официально поддерживаемой  волны великорусского шовинизма, сопровождавшегося антисемитизмом.

    Мы уже рассказывали о том, как на Украине, местные власти препятствовали в возвращении  евреям их квартир и в устройстве на работу.

На этот же период пришёлся пик бытового антисемитизма, поскольку в период голода и неурожая 1946 года зарубежные еврейские благотворительные организации начали присылать советским  евреям посылки с про- довольствием и одеждой, что порождало далеко не дружелюбное отношение окружающих.

    А.А. Жданов; отвечавший в Политбюро ЦК ВКП(б) за идеологическую работу, был заинтересован в том, чтобы его направлению  уделялось соответствующее внимание со стороны  высшего политического руководства страны, и потому он превратил свое ведомство по сути в штаб по чрезвычайному положению в идеологии.  И он-таки добивается принятия ряда партийных постановлений, укрепляющих его положение. В  августе 1946 г. ЦК ВКП(б) принял постановление  «О журналах «Звезда» и «Ленинград,» а в сентябре на собрании ленинградских писателей им были произнесены «исторические слова»: «Нам ли низкопоклонст- вовать перед иностранщиной или занимать пассивно-оборонительную  позицию?»

   Постановления ЦК ВКП(б)  «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению  (26 августа 1946 г.), «О кинофильме «Большая жизнь»  (4 сентября 1946 г.) расширили фронт борьбы за партийность советской культуры, создав необходимую атмосферу для последующей антикосмополитической кампании. Программа новой газеты «Культура и жизнь» (орган Управления пропаганды и агитации ЦК  ВКП(б), глав- ный редактор Г.Ф. Александров) была изначально ориентирована на  критику и  разоблачение.

 Уже в первом выпуске газеты 28 июня 1946 года прозвучали обвинения в  догматическом отношении к ис- кусству, в субъективизме и безыдейности литературных критиков К. Зелинского, 3. Кедриной, Г.Бровмана, А. Гурвича (набор фамилий, надо полагать не  случайный).  С этого времени идеологические разборки уже не прекращались.

   Но генеральным сигналом – аналогом флотского «Свистать всех наверх!» - для антиеврейской  кампании послужила редакционная статья «Правды» «Об одной антипатриотической  группе  театральных критиков» ( 28 января 1949 года, уже после смерти Жданова), отредактированная  лично Сталиным. «Антипатриотическая группа» состояла из евреев, которые были названы  поименно, с раскрытием  псевдо -нимов; вообще раскрытие псевдонимов, требование которого содержалось в статье ( необходимо  подчерк- нуть двуличие Сталина: я отлично помню, как возмущался он в одной из опубликованной своих бесед   с деятелями искусства существующей  практикой раскрытия псевдонимов, но при этом попутно, как бы невзначай, сам раскрыл.  несколько псевдонимов ), вылилось в особую кампанию.

     Я уже писал, что самоирония, юмор, добродушное подтрунивание над самим  собой – это защитная реакция  самого существа еврейской души. В подтверждение этого факта я хочу привести найденное в Интернате стихотворение неизвестного, по крайней мере,  для меня, автора  ( ни на мгновение не сомне –ваюсь в том что это – еврей),  о псевдонимах, которые выбирали для себя еврейские деятели в области искусства. Правда, по набору фамилий ясно, что эти люди жили гораздо позднее кампании против космо- политов, им, конечно же, не угрожали репрессии в том формате, которые применялись против космополи- тов, но для творческого деятеля  просто лишение возможности общаться со зрителем – смерти подобно. А чем занимался – не к ночи будь помянутым!- руководитель союзного Гостелерадио некто Лапин?!

                                                      Не грузины, не армяне
.                                                     И, конечно, не славяне -
.                                                    Юдофобами гонимы,
.                                                    Лишь евреи псевдонимы
.                                                    Стали дружно принимать
.                                                    И фамилии менять.

.                                                   Танич – бывший Танкелевич,
                                                    Броневой был Факторович,
.                                                   Гердт Зиновий – Храпинович,
.                                                  А Михоэлс – тот и вовсе
.                                                  Переделался из Вовси
.                                                (Что сменилось для еврея? -
.                                                  Хрен, ведь, редьки не вкуснее).

.                                                 Инин – раньше был Гуревич,
.                                                 Стал Утёсовым Вайсбейн,
.                                                Лебенбаум - Воробей,
.                                                А, потомственный еврей
.                                               Сёма Альтов был, ребята.
                                                Аж, Альтшуллером когда-то.

.                                               Карцев – Кац,
.                                               Бернес – Неймaн,
.                                              Долина, та – Кугельман,
                                               Водяной был Вассерман.
.                                             Исключенье – Мулерман,
                                              Потому, что у Вадима
.                                             Просто нету псевдонима.

.                                            Никакого нет резона
.                                            Псевдоним иметь Кобзону.
.                                            Хоть стреляй из томогавка -
.                                            Не сломаешь Валю Гафта.
.                                            И, скажите мне на милость,
.                                            Мастерство их изменилось?

                                            Не заставить молодцов
.                                           Отказаться от отцов!
                                            Ладно, Троцкий был Бронштейн -
.                                           По   другому он не мог.
.                                           Но, ведь, Горин был Офштейн!
.                                          А  Арканов был Штейнбок.

   И апофеоз стихотворения, под которым я подписываюсь двумя руками, опираясь на разговор Ленина с Троцким при образовании первого советского правительства – Совнаркома. Ленин, которому антисемитизм был чужд органически, и, имея в виду решающую роль Троцкого, который, будучи председателем Военно – Революционного Комитета, сыграл в успехе переворота 25 октября  1917 года., предложил ему возглавить Совнарком, на что Троцкий, будучи очень трезвым политиком, ответил, что  такую  страну как Россия, еврей априори не может возглавлять.

                                           Они за это – не в ответе,
.                                          И их судить я не берусь, -
.                                         Так повелось на этом свете,
.                                        В стране, что звать Святая Русь!

    Отступление от основной темы завершилось, и возвращаемся  к кампании борьбы с космополитами
Последовавшая затем «чистка»  сопровождалась вытеснением евреев со всех сколько-нибудь заметных должностей. Жертвами  кампании стали в частности крупнейшие филологи Б. Эйхенбаум, В. Жирмун -ский, М.Азадовский, Г. Бялый, Г. Гуковский (были уволены с работы, а Гуковский арестован и умер в тюрьме); кинорежиссёры Л. Трауберг, С. Юткевич, сценаристы Е. Габрилович, М. Блейман; но  особенно пострадали евреи — театральные и литературные критики.

  И не прошло и двух недель, как прозвучал залп из орудий главного калибра: 8 февраля 1949 года Сталин подписал постановление Политбюро о роспуске объединений еврейских  советских писателей в Москве, Киеве и Минске ( подготовлено по данным, предоставленным генеральным секретарем Союза советских писателей А. А. Фадеевым), после чего были  арестованы многие еврейские писатели. Вот такие  массированные масштабы приняла борьба с «безродными космополитами.

  Когда же выяснилось, что возникший не без активного участия Советского Союза Израиль не  намерен сле- довать советской политике и стремится лавировать между СССР и США, и что  война  Израиля за независи- мость  вызвала всплеск произраильских настроений среди советских евреев,  ярким проявлением которых явился энтузиазм, с которым московские евреи принимали в начале октября 1948 года посла Израиля  Голду Меир - всё это послужило фактором, вызвавшим новый  виток политики государственного антисемитизма.    И я хорошо помню сцену того времени у нас на кухне коммунальной квартиры, когда  домохозяйки активно обсуждали итоги голосования по вопросу признания полномочий в ООН недавно образованной КНР вместо гоминдановской республики, которое завершилось, как и следовало ожидать, победой западного блока, доморощенные «пикейные жилеты» всячески подчеркивали, что Израиль тоже был на стороне врагов СССР, косясь при этом в сторону представителей двух еврейских семей, видя в них, как видно, агентов международного сионизма.

Ну, чем не современный аналог «агентов иностранного влияния»? История повторяется…

    А вот ещё одно свидетельство завинчивания гаек на ниве антисемитизма: действительно, события нарастали со  скоростью снежной лавины.

Буквально через полтора месяца, 20 ноября 1948 года Политбюро и Совет министров приняли  решение «О Еврейском антифашистском комитете»: МГБ поручалось «немедленно распустить  Еврейский антифашист- ский комитет (ЕАК), так как «факты свидетельствуют, что этот комитет  является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию  органам иностранной разведки».

    Это была «благодарность» Сталина за ту титаническую работу, которую провел образованный 7.04.42. при Совинформбюро этот комитет для пропаганды за рубежом идей солидарности с  Советским Союзом в это трагическое для страны время. И другую сторону деятельности ЕАК  тоже нельзя сбрасывать со счетов: мобилизация финансовой помощи для нужд Красной Армии. В  США, Канаде, Англии, Мексике и Палести- не было собрано около $50 млн, что в современных  ценах составляет $3,3 млрд.

Впрочем, понятие благодарность было вообще не знакомо сталинскому режиму. Достаточно  вспомнить судьбу бывшего наркома танковой промышленности, Героя Социалистического  Труда Исаака Зальцмана: в 1946 году он был исключён из партии и с огромным трудом смог  устроиться на работу на одном из ленин- градских заводов.

   Были закрыты еврейские издательства и газеты, Так, из редакции газеты «Труд» было уволено. 40 евреев, из ТАСС — 60. В течение осени 1948 и января 1949 года арестованы многие члены ЕАК  и многие предста- вители еврейской интеллигенции (арестованные члены ЕАК, кроме Лины   Штерн, были расстреляны по приговору суда в 1952 году, но впоследствии реабилитированы). .

    В  целом евреи были скрыты под  кодовым обозначением «космополитов», но подразумеваемый  антисе- митизм прорывался наружу.

В моей памяти до сих пор прочно сидит популярная частушка тех дней:

                                 Чтоб не прослыть антисемитом,
                                 Зови жида космополитом.

И анекдот того времени, основанный на том чисто формальном факте, что антисемитизма в стране нет, и что   проявления его преследуются по закону.

Итак, анекдот: несчастный, замордованный пенитенциарной системой Минюста страны антисемит,  выпу -щенный из тюрьмы после отбытия наказания, настолько опасается повторного   наказания за подобное преступление, что на вопрос приятеля, почему он тут стоит, вместо того,  чтобы ответить: «ПодЖИДаю трамвай», подстраховываясь, на всякий случай, говорит: «ПодЕВРЕИваю трамвай..»

К этой теме мы ещё вернемся: право же, причин будет более чем достаточно, а пока  «приземлимся» к личным проблемам.

    В 1951 году моя старшая сестра закончила финансово-экономический институт и как жена   военнослужа- щего получила т.н. свободный диплом, дающий право избежать обязательного  распределения и искать работу самостоятельно. Я затрагиваю этот вопрос, потому что был он некоторое время очень востребован -ным среди сокурсников сестры, со многими из которых я был  очень хорошо знаком на протяжении почти четырех лет учебы в институте, и потому в свою  очередь, тоже им сопереживал.

Все выпускники, как чёрт ладана, боялись распределения, и завидовали сестре, получившей  свободный диплом. Мне тогда, под влиянием их разговоров, процедура распределения тоже  казалась чуть ли не карой небесной.

    Но ведь если разобраться в существе вопроса…

Да, конечно, с одной стороны, работа по распределению – это мера принуждения со стороны  государства, это обязанность выпускника отработать три года после окончания учебного  заведения в месте, которое государство считает востребованным.

Но, с другой стороны, для выпускника - это бесценная возможность приобрести  производственный опыт, ибо государство же гарантирует трёхлетний период работы для не  имеющего никакого опыта работника без права у работодателя уволить молодого специалиста за  это время. Пользуйся же этой возможностью,  наби- райся опыта!

Так нет же, начинается скулёж. Как в популярной частушке того времени на мелодию польской  «тиха вода»:

                                                         По Союзу в разные края
                                                         Едут после вуза Костины друзья.
                                                         Только Костя выпуску не рад,
                                                         Ни за что не хочет бросить город Ленинград.

А вот помыкались бы они после получения не то что степени бакалавра, но и степени магистра  сразу после окончания вуза в поисках работы, не имея производственного стажа: без опыта  работы они просто никому не нужны, и никакой работодатель их учить не собирается.

Продолжение следует.