БЭЛЛА И ЕВГЕНИЙ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Не Анна, но Каренина.
Звать Суламифь Евсеевна.
Жила в Одессе бендерша.
Прекрасно шли дела.
Пятнадцать гладких девочек,
В чулочках с ровной стрелочкой,
Среди которых Бэллочка
Передовой была.
Дородная красавица
Та, что мужчинам нравится.
Грудь налита, а задница
Предел земной мечты!
Стояла к Бэлле очередь.
Она умела ублажать
Мужчин – клиенты ведь.
Сменяя «Вы» на «Ты».
Не то, чтобы вульгарная.
Улыбчивая, славная,
В постели гениальная...
Но в месяц только раз,
Во время менструации,
Забыв осанку, грацию,
Ногами громко топала -
Шёл матерный экстаз.
Матросы и биндюжники
По пьянке после ужина
Их матерные кружева,
Как лепет детских уст.
В сравненье с нашей Бэллочкой,
Что боль снимала грелочкой,
Пуская мата стрелочки
На уровне искусств.
У Бэллы Моисеевны
Всегда по воскресениям,
По Бога наущению,
Был нерабочий день.
И перед Синагогою,
Представши недотрогою
По Пушкинской, чуть строгая,
Шла под деревьев сень.
Облизываясь, мальчики
Манили деву пальчиком,
А, Бэлла тем «сигнальщикам»
Дарила томный взгляд
И шла до Дюка медленно,
Виляя так кокетливо,
Что все мужчины ведомо
Глазели на парад.
Садилась на скамеечку
Прелестная евреечка,
Читала книжку Бэллочка:
Есенина стихи.
И улыбалась губками,
Глазами незабудками.
Ну, а под пышной юбкою...
Скрывалися грехи.
От памятника Пушкину
Шла в ресторан Кирюшкина.
В витрине мишка плюшевый,
Шампанского фонтан.
К столу садилась бережно
И ручкой своей нежною
Мороженое снежное
Делила пополам.
Съедала пару ложечек,
Пусть и сосёт под ложечкой,
Качала милой ножечкой
В серебряной туфле.
И, выпив чая чашечку
Из самовара башенкой,
Кусочек ела маленький
Воздушного суфле.
А, расплатившись двигалась
И с зонтиком, и с книгою.
В дверях: «Извозчик!» - кликала,
Садилась в экипаж.
У «Красного Фонарика»
Раскланиваясь с Гариком,
Швейцаром уже стареньким,
Шла на второй этаж.
Входила в свою комнату,
Где есть кровать огромная,
Трюмо и пуф. Фривольные
Картиночки, как даму услаждать.
Уже в ночной рубашечке,
Плеснув «Смирного» в чашечку,
Заев свиною ляшечкой,
Ложилась почивать.
Зарядку утром делая,
Съедала дыньку спелую,
Спускала тело белое
В красивое фойе.
В распахнутом халатике,
Чтоб видели лунатики
И прочие мечтатели
Все прелести в белье.
В корсете с дивным кружевом
Она могла обслуживать
С обеда и до ужина
Актёров и певцов.
Переодевшись вечером
В халат пурпурный клетчатый
Умела обеспечивать
Банкиров и дельцов.
Работала с улыбкою,
«Смычки» рукою гибкою
Вела, ну, как со скрипкою,
Мужчин вводя в экстаз.
Не уставала девочка
И деньги на тарелочке
За Бэллины проделочки
Росли...Был нужен таз.
До двух часов и более
Свершалось то «застолие»:
Постельное фриволие,
А после двух - отбой.
В два тридцать ванна тёплая,
Пусть все от злости лопнули б,
«Коллеги» в деле – потные,
А, Бэлла - на покой.
Клиентов строй невиданный,
Какого свет не видывал...
Но грянул неожиданно
Четырнадцатый год.
Зал занят офицерами,
Что пьют вино с гетерами.
В постели неумелые,
Но похоть так и прёт.
Война! Россия тужится
И, поддержав Содружество,
Кладёт солдат до ужаса.
Страна пошла в разнос.
А, Суламифь Евсеевна
Теперь по воскресениям
Со скидкой развлечения
Даёт. Патриотичный взнос!
И наша Бэлла трудится,
Подряд со всеми любится:
Со спинки на живот.
Устали груди белые,
Но, что же тут поделаешь.
Порою спишь, но «делаешь»
Свою работу… Вот.

Однажды в воскресение
В момент «кровотечения»
До Бэллы Моисеевны
Зашёл один матрос.
Высокий, статный, в кителе.
Спросил: «Вы не хотите ли,
Чтоб Вас сейчас похитили?»
Поцеловав в засос.
У Бэллы от волнения
Проснулося влечение.
Ну, просто наваждение!
Вскружилась голова...

Бродили ночь по улицам,
Венчая поцелуями.
Фонтан искрился струями,
Как в юности. Давно.
Поели в ресторанчике
Фальшивенького Зайчика,
Деликатес – оближешь пальчики.
Потом зашли в кино.
А, на экране драма:
Девица любит капитана...
Он гибнет в волнах океана...
Она кончает с жизнью счёт.
Они сидели и смотрели...
Она - работница постели,
И он, моряк бывавший в деле.
России гордость и оплот.

С восходом солнца распрощались.
Он на корабль. Она осталась.
Пол дня по городу скиталась...
Потом к Карениной зашла.
Поговорили с пониманьем,
Сказав друг дружке «До свиданья».
Поцеловались на прощанье
И Бэлла навсегда ушла.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Жить захотела у Привоза.
Хозяйка дома тётя Роза
Сдала уютную мансарду.
На стенах гобелен и карты.
В квартире жил моряк, когда-то.
Он порты отмечал и даты,
В которых побывал на судне.
На нём и встретил день свой судный.
Хозяйка знала всё о Бэлле,
Чем та жила, в чём преуспела.
Не знала только тётя Роза,
Что привело её к Привозу.
Но Бэлла объяснила сразу:
С постельным бизнесом каюк
И бросила такую фразу:
«Влюбилась я – замкнулся круг!»
Глаза у Розы потеплели,
Не будет в доме бардака,
И полная её рука
Коснулась Бэллы еле-еле.
Порт навещая ежедневно,
Смотрела в облачную даль...
И всё ждала корабль военный
Девица Бэлла Розенталь.
Ночами, долгими ночами,
Подушку окропив слезой,
О статном моряке мечтала.
Пришла любовь – ушёл покой.

Четыре месяца промчались.
В Одессе властвует зима
И жёлто-хладная луна
Свет льёт, в снегу купаясь.
Линкора «Праведный» экскорт
Эсминец «Гордый» у причала.
Заметный крен на правый борт.
У Бэллы грудь тоска сковала.
Носилок очень длинный ряд.
Покрыты флагом с головою
То моряки – страны герои.
Войны валюта – смерть солдат.
А, в одиночестве, в сторонке
Носилки с офицера телом.
Он там. Лежит. Оцепенела.
Вдруг крик пронзительный и звонкий:
«Он жив! Не верю! Не хочу!»
И слёз поток, как плачут дети.
Нет ничего страшней на свете.
Был света луч... конец лучу.
Морг госпитальный переполнен.
Здесь тихо. Формалина смрад.
Финал. Путь жизни пройден.
А, души в Небеса летят...
Отсюда путь один – в могилу.
Медбратья тихо ворожат...
Вдруг голос: «Помоги-ка, милый» -
Тихонько попросил солдат.
Нет, не солдат под простынёю,
Моряк - эсминца капитан.
Бог жизни дар вернул герою.
Слеза скатилася к устам.
Солёная слеза матроса,
По вкусу, как вода морская,
Она вкусней с вареньем чая.
Он выжил! Жив! Он смерть отбросил!

Весна. Одесса в белом платье.
Цветут акации в садах.
Какое это всё же счастье
Вновь оказаться на ногах.
Идти, бежать, скакнуть над лужей.
Дышать, грозы услышав гром.
Знать – ты здоров и людям нужен.
Творить руками и умом.
Евгений Карлович Истомин.
Теперь он капитан в отставке.
В отеле снял приличный номер
И, закурив присел на лавке.
Задумался... отбросил папиросу.
К Мадам Карениной неспешно зашагал.
С одним единственным вопросом –
«Что с Бэллой?» Перед дверью встал,
Как вкопанный. Подумал, но не долго
И дверь открыв, шагнул в знакомый холл.
Он очень долго к этой двери шёл...
Знакомый запах... шорох шёлка...
На кресле восседает Суламифь...
Всё те же женщины... мелькают лица...
Мужчины в смокингах да в неглиже девицы...
Но Бэллы не увидел среди них.
Мадам узнала моряка и побледнела:
«Вы живы... не убиты... Боже мой!»
Она на миг, как есть, остолбенела...
Пришла в себя, шепнув: «Пошли со мной».
И в кабинете быстро рассказала
О Бэлле, о Привозе, о делах.
О дне том.
О эсминце «Гордый» у причала,
О простыне, носилках... Вся в слезах.
Шампанским чокнувшись «За жизнь!»
Точней «Лэ Хаим!» - по-еврейски.
Узнала, он снял номер в «Европейской».
Сказала, что для Бэллы Вы один.
С момента вашей первой встречи
Расчёт взяла девица Бэлла.
Мадам Каренина роптать не смела.
О возвращении не может быть и речи.
Евгений выслушал рассказ.
Взял адрес Бэллы у Привоза.
Поймал пролётку тот же час,
Направившись к владеньям тёти Розы.

Не описать той встречи пыл.
Объятья, смех, благие слёзы...
До дней последних в памяти застыл
Тот миг в дверях. Святые грёзы!
То было счастье и слиянье душ –
Весна привносит коррективы.
Как на бегах сорвавши куш,
Жизнь кажется такой красивой.
А, им двоим так сладко и тепло
В ветрами продуваемой мансарде.
Прохлада прёт в разбитое стекло.
Им чудится – взрываются петарды
В их честь, приветствуя любовь.
Два разных, очень разных человека
Нашли друг друга вновь и вновь,
Как сходятся порой у моря реки.
И в вперемешку воды двух потоков
Несутся к морю не жалея сил.
Что не возможно было у истоков,
Бог дельту в устье сотворил.
Десятки малых и больших потоков
Двух разных, таких разных рек,
Что не боятся никаких порогов,
Втекают в море.
Счастлив человек,
Когда душа и сердце рады
Другому существу не из твоих миров.
Где нежность, ласка и услада
Сливаются, как реки. И любовь
Вдруг расцветает, как деревья –
Средь листьев зелени рождаются цветы.
И птиц заливистое пенье -
Эпитолама в честь свершившейся мечты.
Медовый месяц будет длиться годы.
Сам Бог им счастье подарил
За смерть.
За жертвы.
За невзгоды.
Акаций запах над мансардой плыл...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Семнадцатый.
Закончилась война.
И революция стучится в двери.
Пошли с ней в ногу Бэлла и Евгений.
Разруха. Голод. Нервы, как струна
Натянуты у всех. Терпенье на пределе.
Но выдержит народ. Изыдет Сатана.
И необъятная великая страна
С колен поднимется. Сумеет...
Истомин на войне опять.
Моряк. Интеллигент. Герой. Мужчина.
В больнице Бэлла учится спасать
Больных детей от тифа, скарлатины.
Идёт, гремит Гражданская война.
Евгений водит моряков в атаки.
Бесстрашный командир.
Имеет ордена.
Был принят в Партию под красным стягом.
А, Бэлла поступила на Рабфак,
Чтобы на доктора учиться.
Лечить детей не просто. Так
Порешила, год работая в больнице.

Истомин, в звании Комбриг
Покинул фронт, когда разбили белых.
Он опытен, он многого достиг
И в штабе армии заведует отделом.
А, педиатр Бэлла Моисевна
Зам главного врача в больнице для детей,
И лечит маленьких людей
Там ежечасно, ежедневно.
Она теперь Истомина. Жена
Слегка седого генерала.
Любовь навеки их связала.
Жизнь счастья, нежности полна.
Одно в их жизни не сложилось.
Была любовь, но не было детей.
А, что в семье могло бы быть главней,
Чем дети. И они решились.
Суть – посетили Детский Дом,
Усыновив двоих детишек.
Их имена Елена и Артём.
Они двойняшки и здоровьем пышут.
Им восемнадцать месяцев от роду.
Родные сгинули в Антанты пасти.
Похожи на Истомина. Порода!
А, на лице у Бэллы счастье.
Вот так Истоминых семья
Удвоилась в одно мгновенье.
Хлопот набралось до нельзя,
Но те заботы – это наслажденье.
И Бэлла поднимала малышей.
Ей было тяжело, но не роптала.
Гостеприимный дом – пристанище друзей.
Лишь времени ужасно не хватало.
Евгений весь в работе день и ночь.
Военный человек – такая доля.
Недели на ученьях в море,
А, надо бы жене помочь.
Он знает – Бэлла справится сама.
Он реже дома, чем на службе.
Но отдых ей конечно нужен.
Ведь служба – это не тюрьма.
И дали отпуск генералу
На две недели – малый срок.
В Приморском отдохнули и на славу.
Опять «мужик», что в небесах помог.
Растут детишки: ясли... садик... школа...
Закончила и Бэлла институт.
Переезжать семья готова:
В Москву Истомина зовут.

Шли годы... поседела Бэлла.
Истомин пятизвёздный генерал:
То в штабе, то в Кремле, то на ученьях.
Там, где товарищ Сталин приказал.
Они живут в Москве, в большой квартире.
Три спальни, гостевая, кабинет.
Но тягостные годы не забыли.
Ни ханжества не похвальбы в них нет.
В десятом классе дети, тянутся к медалям.
Артём гимнаст, Елена музыкант.
Характер у родителей «списали».
Сын стройный, как отец, а дочь – талант.
Он хочет в лётное, а для неё рояль и ноты.
Он бредит Чкаловым, ей Рубинштейн пригож.
У каждого свои житейские заботы,
Но дружат так – водой не разольёшь.
В консерватории Елена.
Артём летает день и ночь.
Взрослеют дети постепенно.
Выходят в люди сын и дочь.

Евгений Карлович спокоен,
Но то лишь с виду, мозг в бреду.
Терзают мысли. Старый воин
Всем сердцем чувствует беду.
И. В. съедает паранойя.
Шпионы снятся здесь и там.
Ежова бредни беспокоят.
В Генштабе форменный бедлам.
Доносы днём, аресты ночью.
А, Токамато – суть Ежов
Пускает государству кровь,
В НКВД засевши прочно.
Трясётся в ужасе страна.
Шпионов больше, чем народа.
А, горца Сталина порода
Точь-в-точь от Гёте - Сатана.
Цвет Партии, стратегов рой
Стоит у стенки под прицелом.
Вождь занят очень важным делом,
Кромсая жизнь сухой рукой.
Забитый до нельзя ГУЛАГ
Под красным (иль кровавым) стягом
Уничтожает тыщи с гаком,
Подняв серпасто-молотастый флаг.

За чаем вечером вдвоём
Ведут беседу Бэлла с мужем...
Быть может их последний ужин...
Всё знать должны Елена и Артём.
Истомин вызвал сына – приезжай!
Немедля. Ты мне срочно нужен.
Хочу вас видеть в выходной на ужин.
Дочурка здесь. Сынуля, не серчай.
Я знаю, сын, ты очень занят там,
В своём полку. Тебе не до обедов.
Коль возразишь, то я приказ отдам:
«Явиться! Срочно! На беседу».
То был тяжёлый разговор.
Что не родные, сын и дочь узнали,
И вынесли сей быстрый приговор:
«Вы нас растили, к счастью, воспитали.
Вы – мама с папой! В сторону детали».
И вновь, в который уже раз,
Вмешался в жизнь Небесный Кормчий.
И именно тогда, когда был нужен очень:
Мозаика сложилась враз.
Вот тут Истомин объяснил,
Что времена настали, хуже нету.
И от детей потребовал ответа
На свой вопрос, что сердце бередил.
Он ждёт ареста каждый день.
Донос, что он шпион давно написан.
На вас падёт доноса тень.
Я в штабе со счетов давно уж списан.
Так вот, как только заберут меня,
Вас на допрос возьмут по одиночке
И вы признаете, что я вам не родня.
Признаете! На том поставим точку.
Мне Богом предначертан путь.
Вам с мамой приказанье: «Выжить!»
Поверьте, не кривлю душой ни чуть.
Другой дороги нет. Надеюсь, Бог нас слышит.
Я жил и никогда не верил в Бога.
Сейчас, когда натянута струна
А, я стою у вечности порога
Сия надежда Богом нам дана.
Он повернулся. Вышел в кабинет.
В столовой тишина повисла.
Артём и Лена не сказали: «Нет»,
Ведь спорить с папой не имело смысла.
Он знал проблему эту, как никто.
Его соратников ряды пустеют:
Армяне, русские, грузины и евреи...
Всё крови мало мерзкому кинто!

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Истомина забрали в кабинете
Два дюжих молодца НКВД.
В гражданском и при пистолетах,
Сказав: «Всё объяснят в суде».
Он сдал оружие и партбилет
Да руки за спиной сложил в молчанье.
Конец настал слепому ожиданью,
Конец догадкам – на лицо ответ.
Он знал. Он понимал. Он чуял,
Его черёд уже не за горой.
Евгений не помянул имя Бога всуе.
Он поднял крест, зовущийся Судьбой!
По коридору, лестнице к машине...
На заднее сиденье. Со двора.
Шофёр в кабине и ещё детина.
Дождь льёт, как будто из ведра.
Лубянкины глубокие подвалы.
Лишь лязг дверей да топот сапогов.
Конвойные разводят генералов
И бьют, чтоб на лице следов
Ни-ни, совсем не оставалось:
То дело офицеров – «следаков».
«Большие полномочия» давались
Тем палачам с покон веков.
Задача – выбить показанья
А, вместе с тем и зубы – так больней.
И назывались эти истязанья:
Защитою от вражеских идей.
О, Боже! Сколько желчной злости
Ежова слуги привнесли сюда!
Ни жалости, ни чести, не стыда
У них, ломавших заключённым кости.
Всё просто – подпиши бумагу,
Что ты шпион и хочешь Сталина убить.
И будет «Тройка» тот же час судить
Да приговор настигнет бедолагу.
Кто к стенке ну, а, кто в ГУЛАГ.
Да, в лагерь те, кто может статься нужен.
Ну, а пока пусть посидит.
Засужен
Он на двадцать лет.
О – это не пустяк!
Болота. Гнус. Сибирские морозы.
Корчуют волю, угнетают дух.
Здесь не в почёте жалобы и слёзы.
Кричат в уме! Но молчаливы вслух.
С Истоминым «работали» неделю,
Но генерал подписывать не стал
Ту ложь, что от него хотели.
Он шёл на смерть. Но жизнь семьи спасал.
И в жизнь его ворвался снова
Глас Божий – он остался жить,
Но должен срок отбыть.
Вдруг счастья свет – Иосиф Сталин снял Ежова.
Не только снял, но быстро расстрелял
Главу НКВД. Но нет не за деянья.
За то, что гнида много знал,
Имея неуёмное влиянье
На офицеров войск НКВД.
За то и поплатился головою.
Не захотел никто помочь ему в беде.
И. В. Назначил Берию главою.
Лаврентий Павлович был человек с умом.
Он разбирался в тонкостях душевных
И не погряз в рутине повседневной:
Повёл войну не с личностью, со злом.
Довольный Сталин подписал указ -
Освободить гражданских, Генералов.
Тех, кто нужны России, и сейчас.
Фамилия Истомин в список тот попала.
В сороковом Евгений снова дома.
Вернули званье, должность, ордена.
Теперь он вновь костяк, основа
Генштаба армии. А, за углом война.

Зима. Грохочет канонада!
На подступах к Москве фашистов свора.
Идёт осада Ленинграда.
Евгений Карлович на фронте снова.
А, Бэлла правит медсанбатом.
Латает раны у солдат -
Седых мужчин, совсем ребят.
Под взрывы бомб, летящих градом.
Артём воюет в небесах,
Прикрыв огнём Дорогу Жизни.
Его однополчане гибнут
За Сталина, с улыбкой на устах.
Елена в осаждённом Ленинграде
Даёт концерт на Кировском заводе.
В промёрзшем цехе. Нет, не славы ради,
За то, что мучаясь живёте,
И танковых колон ряды стальные
Уходят в бой громить фашистский сброд.
Да, верят люди, что никто не в силе
Сломить великий сей народ.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

...И повернула руль истории страна,
Погнав фашистских гадов восвояси.
Измазав рожу Гитлера и своры грязью.
Да Запад, слава Богу, понял – цель одна.
Стереть с лица земли фашизм и точка!
И потекла рекой нацистов кровь.
Союзники крушили немцев вновь и вновь.
Ну, а весной, когда набухли почки
И пал Берлин, победы день настал.
Затихла канонада... Время мира...
Герой-солдат взошёл на пьедестал
И тишина весь мир накрыла...

...И вновь семья собралась за столом
В Москве, в квартире с окнами на реку.
Евгений, Бэлла, Лена и Артём –
Четыре очень разных человека.
В годах Истомины. Седеющий Артём,
Он молод, но война смешала краски.
Елена за роялем. Бой курантов Башни Спасской.
Салют. Глубокий вечер, но светло, как днём.
Скупые слёзы у Евгения в глазах.
То память миллионам павших.
Они теперь на Небесах...
Оставшиеся жить покоя жаждут...
...Покой пришёл, но не надолго.
Оружием бряцает мир.
И вновь ракет опасные иголки
Грозят народам. Это вам не тир!
По обе океана стороны
Потомки Линкольна и Ленина,
Союзники недавнего сражения,
Подвержены доктрине Сатаны.
И снова мир на грани катастрофы.
И снова Сталин убивает люд.
И снова множатся кресты Голгофы.
И снова Коба зол и лют.
Ну, а народ сосёт хмельную.
Дешёвой водкой заливает страх.
Лаврентий Берия в Кремле ликует:
Всё окруженье Сталина теперь не при делах.
Большие города товаром засыпают.
Деревня гибнет – просто нет еды!
Пятидесятый. Вся страна страдает...
Кто виноват? Конечно же жиды.
Антисемитов свора, осудив евреев,
Берётся за татар и за цыган.
Как вдруг подох Великий. Сам!
Борьбу за власть в Кремле посеяв...
Был бой. Короткий тихий бой.
Лаврентий первый жизнью поплатился.
За год Никита кровушки напился.
Развенчан Сталин! А, Хрущёв герой.

Не просто так далась победа.
Истомин чести верен, как всегда.
Нагрузок тяжесть – вот беда.
Слёг маршал к Первомайскому обеду.
Как ни старались медики Кремлёвки,
Оправиться, увы, не смог,
Сказав: «Сдирайте-ка с коня подковки.
Меня зовёт не, кто-нибудь – сам Бог».
Не выдержало сердце моряка.
Ушёл Евгений в лоно Бога.
А, Бэлла, постаревшая слегка,
Младенцев нянчит, их теперь так много.
Три у Артёма, двое у Еленки.
Четыре мальчика, а девочка одна.
Мальцы в Истомина, а внученька - еврейка.
Загадка! Баба с дедом не родня.
Приёмные Артём и Лена.
У них совсем другая кровь.
Но Бэлла знает, что всенепременно
Их сделала похожими любовь.

У времени свои законы.
Нет Бэллы Моисеевны. Пошла
Взять трубку – был звонок по телефону,
Но не успела - Богу душу отдала.
Не мучаясь, нисколько не страдая,
Была в квартире, а теперь на Небесах.
Портреты на стене напоминают
Об их любви, светящейся в глазах.
Бог знал, что делает.
Забрал к себе и баста!
Перстом указывая властно,
Подняться в небо в Райскую Алею.

Настали девяностые лихие.
Распался мерзопакостный Союз.
И будто бы в открытый шлюз
Полился бизнес на Россию.
Страна вошла в круговорот,
Ей не понятных до конца, деяний.
Она без опыта, без знаний
На Запада пирог открыла рот.
Но нет Петра, который научил
Ту лапотную с бородой Россию.
Дамоклов меч над головой застыл
У лидеров страны. Они не в силе
Преодолеть инертности барьер.
И вновь, пугая мир боеголовкой,
Стращает всех проныра ловкий,
Но он не Доберман – лишь маленький терьер.
Но грянет гром! Россия разлетится вновь
Осколков сотней взорванной гранаты.
Вновь будут слёзы, горе, кровь.
Вновь будут погибать солдаты...
Надеюсь мир поймёт и скажет: «Стоп!»
Неграмотным ничтожествам российским.
Я верю – это время близко
И люд убийц положит в гроб.

Евгений, Бэлла - вам хвала
За жизнь, за честь и за любовь!
Вас нет ну, а семья жива.
Семья – основа всех основ.
Потомки ваши бросили Россию,
От зла и лжи семейство ограждая.
Все по Америке, Германии рассыпаны...
Печальная. Правдивая история такая.
Артём и Лена за детей спокойны.
Жизнь внуков от опасности вдали.
Свобода много радостей сулит.
Бог им порой тихонько говорит:
«Вы имени Истоминых достойны».