Вот так Рапопорт!
Яков Фрейдин...Считается, что все крупные изобретения и открытия делаются людьми молодыми, так как возраст будто бы снижает живость ума и подавляет воображение. Но это — у кого как. Наташа сделала своё замечательное изобретение, когда ей было под 60...
С Наташей Рапопорт мне одновременно и повезло, и не повезло.
Не повезло потому, что познакомились мы с ней довольно поздно, в том периоде наших жизней, когда по ироничному определению Шолом- Алейхема мы уже «ехали с ярмарки».
А повезло - потому что мы всё же встретились после недолгого, но интенсивного эпистолярного знакомства. Тёплым мартовским вечером Наташа и её муж Володя прилетели из своего заваленного снегом штата Юта в гости ко мне, в солнечную Калифорнию. Развлекательная программа для гостей на последующие три дня была довольно плотная, поэтому чтобы не терять время, сразу же по их приезду, по старой ещё российской привычке мы расположились на кухне и не могли наговориться. Из её повестей и эссе, из переписки с ней и от общих друзей знал я о Наташе уж немало, но она оказалась такой чудной рассказчицей, что я с удовольствием прослушал ещё раз даже то, что мне было хорошо известно. Вот и вы, уважаемый читатель, прочитайте в моём пересказе увлекательную историю её жизни.
Говорят, что на детях Природа отдыхает. Ну, это смотря какие дети... С девочкой Наташей отдыхать Природе не получилось, а даже наоборот — пришлось изрядно попотеть. Чтобы стало яснее, начну с родителей, а потом перейду к героине моего повествования. Итак…
Мать Наташи София Яковлевна Рапопорт была профессором-физиологом и всю свою профессиональную жизнь работала вместе с Линой Штерн, первой советской женщиной-академиком, единственной из членов Еврейского Антифашистского комитета, кого Сталин не расстрелял. Ещё будучи профессором Женевского университета в 1918 году, Лина первой в мире начала работы в области гемато-энцефалического барьера — биологического механизма защиты мозга от вредных микроорганизмов и молекул, и София Рапопорт работала с ней над этой тематикой. Не исключено, что именно от матери Наташа переняла интерес к биологии, хотя своей профессией она выбрала химию. Впрочем, биология и медицина всё же всплыли, о чём позже.
Яков Рапопорт. Портрет работы Р.Р. Фалька (1956)
В советские времена имя Наташиного отца знаменитого патологоанатома Якова Рапопорта было хорошо известно в медицинских кругах. Есть такая шутка о врачебных профессиях: «Терапевт знает всё, но ничего не умеет; хирург умеет всё, но ничего не знает; патологоанатом всё знает и всё умеет. Но поздно». Яков Рапопорт был как раз таким специалистом — всё знал и всё умел. Это был великий патологоанатом, по учебникам которого до сих пор учатся поколения врачей по всему миру. Мрачность его профессии компенсировалась безграничным чувством юмора и доброты. Даже в самые страшные годы сталинизма по Москве нередко ходили его едкие шутки. К примеру такая: когда в разгар борьбы с «космополитами» уволили ректора 2-го Медицинского института с краткой формулировкой без указания причин: «Топчана Абрама Борисовича освободить от занимаемой должности…», он сказал: — Чего проще было написать: «Топчана освободить от занимаемой должности как Абрама Борисовича…».
Наташа рассказывает, что её папа был знаком с одиозной старухой — бывшей пламенной революционеркой, а затем академиком Ольгой Борисовной Лепешинской. Её бредовое учение о «живом веществе» являлось официальной альтернативой генетике, ибо оно якобы обещало человеку вечную молодость, о чём скрытно мечтал Сталин. Все серьёзные учёные втихаря смеялись над «живым веществом», и лишь Пантелеймон Николаевич, муж Лепешинской, не боялся вслух говорить: «Вы её не слушайте; она в науке ничего не смыслит и говорит сплошные глупости». После присуждения Лепешинской Сталинской премии острый на язык Яков Рапопорт не мог удержаться и однажды в Московском Доме учёных публично сделал ей «предложение»: «Ольга Борисовна, вы теперь самая богатая невеста в Москве. Выходите за меня замуж, а детей мы с вами будем делать из живого вещества».
Про советскую антисемитскую кампанию сороковых и начала пятидесятых годов прошлого века написано много и нет здесь нужды пересказывать общеизвестное. Время было тревожное, и евреи в СССР жили в ожидании беды. Помню, как в начале 1953 года мои родители шептались, что на запасных путях вокзала (мы жили рядом с железной дорогой) составляют эшелоны из «телячьих» вагонов, и надо бы уехать и спрятаться в какой-то дальней деревне. Мой дедушка провёл много лет в сталинских лагерях, и наученная горьким опытом бабушка собирала вещевые мешки с сухарями и тёплой одеждой — евреи ждали высылку в Сибирь и на Дальний Восток. К счастью, в те годы не довелось мне пережить то, что выпало Наташе — её отца арестовали как одного из участников «дела врачей». Но повезло, остался жив, и вскоре после смерти тирана его освободили. Профессор Рапопорт был человеком с невероятно широким кругом интересов и энциклопедических знаний. Среди его друзей были многие выдающиеся люди того времени: Мирон Вовси, Соломон Михоэлс, академики Лина Штерн, Лев Ландау, художник Роберт Фальк.
Вот в такой нестандартной семье росла Наташа Рапопорт. Интерес к науке у неё проявился довольно рано. Будучи школьницей, она неожиданно влюбилась в химию, особенно ей нравилось ставить опыты по книжке «Занимательные химические опыты и фокусы». Однажды вычитала там состав пороха, который горел под водой; в школьном химическом кабинете нашлись все нужные ингредиенты, она их смешала, в результате чего жахнуло так, что в кабинете вылетели окна, побилась вся утварь, препараторская превратилась в жуткое месиво, а в Наташу впилось множество стеклянных осколков. Её увезли в клинику Склифосовского, там осколки вынули; к счастью, глаза не пострадали. Однако, всё могло кончиться весьма плачевно с другой стороны. Была зима 1952 года, уже были арестованы Виноградов и Вовси, «дело врачей» было в экстренной подготовке, и взрыв в школе вполне могли оформить как «терроризм», особенно если учесть, что учительницу химии звали Мария Моисеевна, а у пытливой школьницы-бомбистки была фамилия Рапопорт. Этого не случилось, но несчастную учительницу уволили с «волчьим билетом».
Наташа (8 лет)
После взрыва интерес к химии у Наташи только усилился, и окончив школу с золотой медалью, она смогла поступить на химический факультет Московского Университета, несмотря на неофициальную жёсткую процентную норму для евреев (не более 2-3 процентов). После окончания с отличием университета, её распределили в Физико-химический институт имени Карпова. В 1965 году она защитила там кандидатскую диссертацию, а через двадцать лет, работая уже в Институте химической физики, защитила докторскую.
Наташа вышла замуж за инженера Владимира Вайсберга, но оставила свою девичью фамилию; в 1965 году родилась дочь Виктория. В общем, жизнь как жизнь, ни лучше не хуже, чем у многих её сверстников. Работа её увлекала, были замечательные друзья. Некоторых из них она унаследовала от родителей, многих обрела сама. Дружила, например, с прекрасным актёром Зиновием Гердтом, исполнителями бардовских песен Никитиными, поэтом и прозаиком Игорем Губерманом, писателем Венедиктом Ерофеевым. Была знакома с Окуджавой и Сахаровыми. А однажды, было это в 1977 году, судьба свела и крепко связала её с художницей Ириной Уваровой и её мужем, писателем и поэтом Юлием Даниэлем, который отсидел пять лет в тюрьме после скандального «Дела Даниэля и Синявского» — двух писателей, осмелившихся публиковать на Западе свои сатирические сочинения.
У каждого человека свой путь к свободе или к тому, что он под этим словом понимает. У большинства не хватает жизни, чтобы его пройти. А скорее — не хватает желания. Не знаю статистики, но интуитивно чувствую, что девять из десяти человек совершенно комфортно существуют в рамках несвободы. Такая, уж видать, биологическая сущность homo sapiens. Однако, если человек появился на свет с независимым, смелым и деятельным характером, то рано или поздно в несвободе ему станет тесно и душно, и будет он искать способы оттуда вырваться. У считанных единиц такое прозрение возникает в самом юном возрасте, как это произошло, например, с недавно ушедшим умнейшим диссидентом Владимиром Буковским. Другим на это требуются годы — особенно таким людям, жизнь которых наполнена интересным делом. Чтобы тяга к свободе проросла и созрела, сначала должна набраться некая критическая масса осмысливания и понимания, и лишь после этого возникает перелом сознания. Обычно, такой скачок наступает под влиянием какого-то важного события. У каждого это случается по-разному. Вспоминаю свой путь — перелом в моём сознании произошёл в августе 1968 года, когда я по воле случая два дня сидел на границе в Чопе и смотрел на бесконечные эшелоны с советскими танками и солдатами на пути в Чехословакию.
Когда интеллектуальный путь из тьмы к свету пройден, перелом произошёл и человек осознал, что больше по-старому он жить не может, в СССР у него был один из двух вариантов. Вариант первый: продолжать физически жить в несвободе, но стать свободным изнутри, что и происходило тогда со многими порядочными и талантливыми людьми. Вариант второй: физически вырваться из клетки, то есть эмигрировать. Однако за многие годы советской власти счастье эмигрировать редко кому выпадало, хотя в последние два десятилетия существования СССР двери всё же чуть приоткрылись. У меня, после моего прозрения, прошло ещё почти девять лет, пока появился счастливый шанс навсегда покинуть Советскую Россию, и я уехал с женой и малолетним сыном, мысленно повторяя строчки из поэмы Маяковского «Хорошо!»: «Отечество славлю, которое есть, но трижды — которое будет!».
Наташино созревание как свободной личности шло при поддержке, а вернее — под большим нажимом советской власти. Путь к внутренней свободе начался у неё ещё в ранней юности, когда арестовали отца. С годами этот процесс шёл по нарастающей. В 1968 году её поймали в трамвае с книгой Солженицына «В круге первом» — она везла её для передачи другу. На допросе она не выдала имени этого друга, но отделалась сравнительно легко: понизили в должности и предписали искать себе другое место работы. Это оказалось невыполнимой задачей. Её, кандидата наук с ценной специальностью, нигде не брали на работу.
Шли недели и месяцы, и в конце концов она совершенно впала в отчаяние. Но, как мы сейчас уже знаем точно, родилась она под счастливой звездой. В последний момент, когда была она на грани нервного срыва, её, хотя и с великими трудностями, всё-таки смог взять на работу в Институт химической физики «главный химик страны» академик Эмануэль. Там она много лет проработала младшим научным сотрудником, хотя уже давно была кандидатом наук. Когда в конце семидесятых годов она поинтересовалась, есть ли у неё вероятность стать наконец «старшим», заместитель директора института в порыве откровенности сказал: «Наташа, к тебе тут все прекрасно относятся. Но дело в том, что академик Эмануэль развёл в вашем отделе синагогу, и райком им недоволен. Мы же не можем его подводить».
Вот благодаря таким событиям начался у Наташи перелом на пути от свободы внутренней, которую она в полной мере обрела в дружбе с Даниэлями, к острому желанию свободы физической, то-есть эмиграции. Но до эмиграции ещё надо было дожить, чему в немалой степени помогала её внутренняя свобода. Как она сама потом писала, советская власть теперь существовала где-то вне её мира, и ей больше не надо было бежать из страны за свободой, обосновавшейся внутри её самой.
В середине 80-х Наталья начала писать воспоминания, которые много лет жгли её душу, и тут обнаружился ещё один её талант. Она написала повесть о «деле врачей» и событиях 53-го года, увиденных глазами вновь испечённой четырнадцатилетней комсомолки. Когда рукопись была закончена, по совету Юлия Даниэля она отнесла её в журнал Юность, резонно полагая, что современная молодёжь мало что знает о трагических событиях 35-летней давности, и журнал, выходивший миллионным тиражом, может оказаться неплохим способом их просветить. Повесть, написанная эмоционально и ярким языком, понравилась заместителю редактора журнала Юрию Зерчанинову, но опубликовать её в те времена было совсем непросто. Андрей Дементьев, главный редактор, опасаясь затрагивать антисемитскую тему, попросил Наташу найти для поддержки какого-нибудь академика-физика с высокой научной и общественной репутацией, чтобы он написал к повести предисловие. Почему физика и почему академика? Может быть потому, что у физиков авторитет был выше, чем у лириков?
Наташа предложила попросить академика Мигдала. Редактор вздохнул и посоветовал подыскать академика с более «коренной» фамилией. Наташа шутя предложила попросить академика Сахарова (в то время он ещё находился в ссылке в городе Горький). Разумеется, этот вариант тоже был непроходным, несмотря на «коренную» фамилию академика-физика. Через пару дней Зерчанинов сам позвонил Наташе и спросил, не возражает ли она, если предисловие напишет Евгений Евтушенко? Наталья радостно согласилась, хотя и позволила себе вслух удивиться, с каких это пор Евтушенко попал в разряд академиков-физиков? Так великий русский поэт, автор знаменитого «Бабьего Яра», снова помог донести до людей правду, на этот раз рассказом Наташи о советском варианте потенциального Холокоста, по счастью не состоявшегося.
Наташина повесть в Юности, опубликованная в апреле восемьдесят восьмого года, не оставила читателей равнодушными: в редакцию на имя автора пришли сотни писем. Большинство было от читателей, тоже переживших арест родителей. Но были и другие письма, содержание которых легко угадывалось с первых строк по лексике и орфографии. Авторы этих писем скорбели, что правое дело уничтожения евреев не удалось довести до конца из-за безвременной кончины Вождя. Такого же рода записки, без конвертов и марок и, разумеется, без подписей, Наташа находила в своём почтовом ящике.
Одновременно с Наташиной повестью в Юности, в журнале Дружба Народов вышел журнальный вариант книги воспоминаний Наташиного отца, которая тоже имела и в стране и за рубежом огромный резонанс. Наталья и Яков Рапопорт в одоночасье стали знаменитыми: их осаждали иностранные журналисты, их повести были переведены на многие языки, статьи о них с фотографиями опубликовали Нью-Йорк Таймс, Вашингтон Пост и другие газеты и журналы в США, Франции, Голландии, Италии, Польше; десятки документальных программ были сняты в их квартире для кино и телевидения.
Когда наступала «перестройка», с её эйфорией и неоправдавшимися надеждами, Наташа со свойственной ей пассионарностью кинулась в водоворот бурных событий, захлестнувших страну. Вошла в только ещё нарождавшееся общество «Мемориал», помогала писать его устав, пропадала на собраниях, митингах и демонстрациях. Её муж, как большинство граждан страны, в те дни не отходил от телевизора и однажды заметил ей: «Как ты можешь заниматься политической деятельностью? Ты же понятия не имеешь о том, что происходит в стране!». На что она ответила ему убеждённо: «Ты наблюдаешь историю по телевизору, а я её делаю!». У многих была тогда такая иллюзия... А когда стало ясно, что это всего лишь мираж и настало отрезвление, вот тогда пришло время подумать об эмиграции физической. Первой подала заявление на отъезд Виктория, дочь Наташи и Владимира, талантливая театральная художница, и после невероятных мытарств, нервотрёпок и борьбы с пока ещё не почившей в бозе советской властью, ей удалось уехать в Израиль.
Всё же «перестройка» приоткрыла двери страны и однажды, было это в 1988 году, Наташа поехала на научную конференцию в Швейцарию, где сделала доклад, после которого к ней подошёл профессор Университета Юты доктор ДеВриз и сказал, что очень впечатлён её работой и хотел бы пригласить в свой университет сделать подобный доклад. С большим трудом, но всё же ей удалось получить в Академии Наук СССР разрешение на поездку в США. После доклада на университетском семинаре ей предложили позицию профессора на кафедре Клайда — специальной программы для приезжих учёных или инженеров. Так она получила первую работу в американском университете, пока всего на один семестр.
Всю жизнь Наташа мечтала жить в горах, и вот пожалуйста: горы справа, горы слева и позади, и чистый воздух, и хорошие люди, и главное — интересная работа. Она читала (заметьте: впервые в жизни по-английски) сложный курс для аспирантов и профессоров. Слушатели были весьма впечатлены, и её популярность росла не по дням, а по часам. Журналисты ходили за ней по пятам — их особенно интересовало, как женщине из России удалось подняться на такую недосягаемую интеллектуальную высоту и стать профессором кафедры Клайда в штате Юта? Она отшучивалась, что и среди женщин попадаются неплохие альпинисты, хотя поначалу не могла взять в толк, почему это их так удивляет? Потом ей объяснили — в мормонской Юте женщине в те годы традиционно отводилась лишь роль производителя потомства. По этому поводу там даже ходил анекдот: «Как отличить мормонскую свадьбу от любой другой? Да просто: невеста не беременна, а её мама, бабушка, и прабабушка, эти все — да!».
Когда семестр кончился, Наташе предложили остаться ещё на несколько месяцев. Но! Семья была разорвана: она — в американской глубинке, её муж и папа в Москве, а дочь в Израиле. Наташа решила возвращаться в Москву, чтобы потом эмигрировать вместе с мужем.
Это был конец 1990-го – начало 1991 года. Пересадка на Москву была в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке. Наташа сидела в зале ожиданий и с тревогой смотрела на экран телевизора, где показывали последние новости: шла «Война в заливе» между США и Ираком, и Саддам Хусейн, резонно полагая, что с Америкой ему не справится, нашёл себе «мальчика для битья» — Израиль. На Израиль полетели ракеты; опасаясь химических атак, израильтянам было предписано надеть противогазы и прятаться в бомбоубежищах. Россия, как обычно, была настроена против Израиля; мало того, в воздухе витали серьёзные опасения, что в России вот-вот произойдёт реставрация и коммунисты вернутся к власти. Наташа вдруг сообразила, что при таком раскладе событий, если она прилетит в Москву, у неё не будет никакой возможности связаться с дочерью и узнать о её судьбе, а может, она вообще никогда её больше не увидит. Будущее рисовалось в весьма мрачных тонах и она решила — сейчас в Москву возвращаться нельзя, надо оставаться в Америке, а дальше — будь, что будет. Она подошла к стойке и сказала, что в Москву не летит, забрала свой багаж и поехала в Нью-Йорк к друзьям. В их квартире она недели три просидела перед телевизором, глядя на ракеты, летящие на Израиль, и с тоской думала, что начинка этих ракет скорее всего была разработана её коллегами по Институту химической физики. В конце концов она позвонила в Москву папе и мужу и сказала, что не хочет возвращаться. Отец ответил: «оставайся в Америке», а муж промолчал.
Наташа вернулась в Солт-Лейк-Сити. Жить ей было негде. Первое время после возвращения в Юту Наташа жила в доме у друзей Дикси и Майкла Шафиров, но, не желая их затруднять, стала подыскивать себе какое-то скромное жильё на деньги, ещё остававшиеся от профессорства на кафедре Клайда. В удобном месте она нашла недорогую, весьма запущенную квартирку. Когда перетащила туда свои скромные пожитки, оказалось, что хозяин — местный нацист, называющий себя «истинным сыном Сиона». Он был поклонником Гитлера и Сталина, а вдобавок считал, что из Сиона надо выгнать всех его «неистинных детей». Признав в Наташе такую «неистинную» дочь Сиона, он вышвырнул её вещи на улицу, и она была рада унести оттуда ноги целой и невредимой. Разумеется, быстро подыскала себе другое жильё.
Наташино неожиданное появление в университете произвело небольшую сенсацию, но, став невозвращенкой, она утратила право на должность профессора на кафедре Клайда. Однако помогла её профессиональная репутация. Через две недели после её возвращения в Юту коллеги единогласно утвердили Наташу на позицию профессора-исследователя. Звучит красиво, однако это создало немало новых проблем, с которыми она прежде знакома не была: профессору-исследователю университет не платит, надо самому (самой) доставать деньги для работы и жизни, в основном в виде грантов. Нет гранта — нет зарплаты, да и пособия по безработице не получишь — числишься ведь сотрудником университета, профессором! И если долго гранта не будет — вообще выгонят взашей. Чтобы получить грант, необходимо придумать, написать, оформить и подать на жесточайший конкурс серьёзный проект, подкреплённый предварительными результатами. А потом, поди-ка, пройди такой конкурс! Никаких исследований в Юте она пока ещё не проводила, результатов не было, да и как пишутся заявки на гранты, она не имела понятия — в СССР тогда грантовой системы не существовало. Первый в жизни компьютер получила лишь несколько месяцев до того на кафедре Клайда. И, конечно, её английский в то время оставлял желать много лучшего. Разговорный язык у неё был, она свободно общалась и читала лекции, но писать по-английски заявки на гранты — согласитесь, совершенно иная песня. Чтобы как-то выжить, Наташа начала преподавать, о чём немного позже.
Пока грантов не было и надо было как-то выживать, Наташа начала преподавать в университете за совершенно мизерную зарплату в 15 тысяч долларов в год, причём читать приходилось серьёзные инженерные курсы, вроде материаловедения, непопулярные среди студентов и весьма далекие от её основной специальности. Однако справлялась, хотя некоторые неуспевающие студенты жаловались в деканат, что на их плохие оценки повлиял Наташин акцент. Впрочем, у хороших студентов проблем не было, и акцент никак не отразился на её репутации.
Потом появилась проблема иного свойства. Она обратила внимание на то, что на тестах стандартные задачки были до смешного простые, и она решила это немного усложнить: составила собственные задачи и стала давать их студентам. Вот тут посыпались жалобы на то, что тесты слишком сложны и даже жестоки для среднего студента. Декан её поучал: «Наша задача их научить, сделав при этом счастливыми». Потом улыбнулся и добавил: «Если это вам удастся, вам цены не будет!». Что было делать? Она продолжала преподавать, стараясь осчастливить студентов, по возможности не наступая на горло собственной песне. Это ей удалось: она даже получила университетскую премию за лучшее преподавание.
Однажды возникла проблема более неприятная. После одного из тестов к ней в офис зашёл студен-отличник и сказал, что заметил, как во время теста двое его товарищей жульничали — списывали из учебника, хотя тест был с закрытыми книгами. У Наташи ещё с советских времён сохранилось физиологическое отвращение к стукачам и она ответила, что надо было предупредить её во время теста, а сейчас тест уже окончен, жулики не были пойманы на месте преступления, и на этой стадии она ничего сделать не может. На следующий день её вызвал на ковёр декан (тот же отличник настучал ему уже на Наташу) и сказал, что студент поступил правильно, наябедничав на жульничавших товарищей. На Наташину попытку возразить объяснил, что к такому поведению здесь совершенно иное отношение, чем в Советском Союзе. За многие годы американской жизни Наташа действительно убедилась, что в Америке стучат все на всех: соседи на соседей, родственники на родственников, приятели на приятелей, сослуживцы на сослуживцев – это норма. Говорят, это помогает предотвращать нарушения и преступления, и никто не считает это позором. В СССР — стране, где закон был, как дышло, и служил лишь интересам власти, обход правил и законов был для каждого гражданина естественным способом выживания и существования, и потому стукачество среди порядочных людей считалось позором. Однако в Америке, стране реально работающих законов, любое нарушение старательно и самозабвенно пресекается самими гражданами, что, по большому счёту, правильно. Но противно…
В преподавании есть свои прелести, однако Наташу, как человека творческого, всегда тянуло к научной работе. Всё время, пока преподавала, она приглядывалась к тому, что делали люди вокруг, стараясь понять, на что именно в Америке дают гранты? А вокруг творились замечательные дела. Однажды её сводили к телёнку, который уже почти год жил с искусственным сердцем и выглядел при этом вполне пристойно: что-то спокойно жевал и лоснился от чистоты и довольства. В Университете Юты было пересажено первое в мире искусственное человеческое сердце «Jarvik-7» пациенту Барни Кларку — новость, всколыхнувшая весь мир ещё в 1982 году. Наташа с радостью и удивлением обнаружила, что волей судьбы оказалась в центре смелой биологической инженерии, и всё, чем она занималась до тех пор, стало казаться ей мелким и несущественным. Здесь, на факультете биоинженерии, работали над будущими кибер-протезами, то есть руками и ногами, управляемыми от сигналов головного мозга, над искусственными «глазами» для слепых — это была научная, но уже не фантастика. Наташе очень хотелось стать частью этого направления, отбросив то, чем занималась в прежней жизни. К счастью, отбрасывать не пришлось, ибо оказалось, что прежний опыт дал ей твёрдый фундамент для новой высоты.
Однажды она познакомилась с Кэрин Колдуэлл, внучкой великого химика Сванте Аррениуса, нобелевского лауреата. Наташин опыт в области электронного парамагнитного резонанса, приобретенный в Институте химической физики, пришёлся очень кстати в проектах, которыми занималась Кэрин, и она привлекла её к работе над специальными покрытиями для снижения отторгаемости искусственных органов. Это было в 1991-й году — Наташин первый небольшой научный проект в Америке. Спустя пять лет, пять самых трудных лет её жизни, Наташа наконец получила свой первый персональный грант. Он был дан на разработку метода борьбы с инфекциями на имплантах с помощью ультразвуковых волн — так Наташа в первый раз пришла к медицине и биологии. Учтите, читатель, что шла она к этому непростым путём — в прежней жизни ни разу не приходилось ей работать с живыми клетками, мало что знала о тонкостях биологических процессов, и по её словам: «рвала на себе волосы, что в своё время не задавала папе и маме вопросы, на которые теперь с таких трудом искала ответы». Первый грант был умеренного размера и всего на один год, но оказался очень престижным – таких грантов было двадцать два на всю Америку. В связи с этим в Университет даже пришло поздравление от директора Национального Фонда науки, а Наташа наконец целый год получала нормальную зарплату, на которую уже можно было по-человечески жить.
Считается, что все крупные изобретения и открытия делаются людьми молодыми, так как возраст будто бы снижает живость ума и подавляет воображение. Но это — у кого как. Недавно выяснилось, что с каждым веком средний возраст успешного учёного или изобретателя увеличивается на 5-6 лет. Так, в XIX-м веке это было 30 лет, в XX-м — 35, в XXI-м вроде уже подходит к 40, но это лишь усреднение, а вот Наташа сделала своё замечательное изобретение, когда ей было под 60. Работая над проблемами отторжения искусственных органов, она натолкнулась на плодотворную идею лечения рака. Суть её в следующем. Одним из стандартных методов подавления злокачественных опухолей является химиотерапия. Главная проблема, с ней связанная, заключается в том, что убивая опухоль, лекарство отравляет и здоровые ткани. То есть, одно лечим, другое калечим. Наташа придумала упаковывать ядовитое лекарство в крохотные шарики нано-капель, имеющие двухслойную полимерную оболочку. Эти нано-капельки внутривенно вводятся в кровь пациента. Они имеют такой размер, что не проникают сквозь сосуды, пронизывающие здоровые органы и ткани, поэтому лекарство туда не попадает и не разрушает здоровые клетки, снижая побочные эффекты химиотерапии. Однако, в опухолях сосуды дефектные, и нано-капли постепенно накапливаются в тканях опухоли. После чего лекарство надо освободить из капель, чтобы оно вошло в раковые клетки и убило их. Эту работу делает ультразвук. Специальный излучатель, установленный на теле пациента, фокусирует ультразвуковые волны на опухоли, под их воздействием нано-капля превращается в пузырь и раздувается, как воздушный шарик. При этом оболочка становится тонкой, ультразвук заставляет её вибрировать и стрясает с неё ядовитое лекарство в опухоль.
На эту пионерскую технологию Наташа получила первый грант от Национального института рака и два патента. После этого всё покатилось по более или менее накатанным американским рельсам, с постоянной охотой за грантами и систематической работой на полный износ.
Испытания её метода были проведены на мышах, у которых нано-капельками с ультразвуком очень успешно лечили рак груди, яичников и поджелудочной железы. Наташа часто ездила на научные конференции, делала доклады, писала статьи. В 2012 году она вышла на пенсию, к сожалению, не доведя свою работу до клинических исследований на людях: получить разрешение на такие испытания — очень трудоёмкий и долгий процесс. Но в 2018 году пришла приятная новость — ей позвонили из Стэнфордского университета и сообщили, что ведут работы с её нано-каплями в новом неожиданном направлении: её разработки имеют хороший шанс найти оригинальное применение для лечения некоторых психических заболеваний. Дело в том, что введение лекарств в мозг пациента сильно затруднено гемато-энцефалическим барьером, тем самым, над которым более 70 лет до того работала её мать с Линой Штерн. Оказалось, что с помощью ультразвука Наташины нано-капли могут преодолевать этот барьер и доставлять лекарства в мозг человека. Так Наташа снова вернулась к науке, в качестве консультанта.
В. Войнович и Н. Рапопорт (2018)
Она продолжает активную писательскую работу. В 2004 г. вышло новое дополненное издание её книги «То ли быль, то ли небыль». В предисловии к книге Дина Рубина писала: «Автору этой чудесной, улыбчивой и пронзительной книги повезло… То, что Наталья Рапопорт — человек талантливый, остроумный, обладающий приметливым глазом и тонким чутьём, видно с первой страницы». В 2014 году была опубликована третья книга Натальи Рапопорт: автобиографический роман «Личное дело». Отзыв Елены Катишонок: «Наталья Рапопорт владеет редким даром: будучи прекрасным рассказчиком, она умеет воплотить устный рассказ в письменный, от которого невозможно оторваться». В 2018 году вышла книга «Автограф – сборник литературных эссе». В 2019 году Наташа опубликовала книгу «Ex Epistolis» — переписку со своим ныне покойным другом Марком Копелевым — разносторонне одарённым человеком: режиссёром, фотографом, писателем и даже театральным портным. Эта книга написана в ныне редком жанре диалога, где читатель становится свидетелем эмоциональной, глубокой и порой забавной эпистолярной беседы двух талантливых людей.
Наташа живёт в Солт-Лэйк-Сити («Солёноозерске», как она его называет на русский лад), пишет книги, продолжает ездить по свету с научными докладами и презентациями своих книг. Дочь Виктория профессорствует в университете штата Небраска.
В прошлом было в жизни Наташи Рапопорт много интересного, увлекательного, трудного и опасного, но это уж свойство характера. Она по-прежнему очень активна. Сидеть без дела — занятие не для неё. Как я уже отметил, родилась она под счастливой звездой.
_________________
©Jacob Fraden, 2020
Рассказы и эссе Якова Фрейдина на его веб–сайте: www.fraden.com/рассказы
Книги Якова Фрейдина можно приобрести через: http://www.fraden.com/books