ОБНОВЛЕНИЕ

- Николай, вы очень необычный человек и писатель. С одной стороны, диссидент, борец с советским режимом и автор произведений с уклоном в политическую сатиру, с другой - религиозный философ, искатель духовного опыта, создатель мистерий. Как вы сами смотрите не себя и свое творчество? Есть ли объединяющее начало в той и другой вашей ипостаси?

- Ваш вопрос заставил поежиться - ипостась, как вы знаете, слово непростое, так торжественно я никогда не думал о своей персоне… Наверное, я просто "дитя времени": после серости - несмотря на все буйства - советской власти настало время доступности и всеядности… впрочем, доступности относительной.

Разнообразие публикаций конца 50-х - начала 60-х вызвало страсть к энциклопедичности, сопровождавшейся настоящим культом университета, - у меня он возник за чтением Герцена (полного собрания сочинений, конечно, ибо доверия к издателям и редакторам не было после дикостей советской цензуры). А там звал к себе философский факультет, где, думал я, ищут истину, - какое захватывающее занятие! В юности свеж этот порыв к абсолютному и окончательному, прекрасный и полный энергии! Так вот, найти истину - и облагородить ею действительность, которая удручала со всех сторон: пьянство родственников, злые соседи в коммуналке, хулиганство на улицах… 

- Вот Вам два персонажа - Белинский и Гоголь. Первый в своем знаменитом Письме ко второму отстаивал социальные ценности - отмену крепостного права, политические свободы, честный суд, борьбу с коррупцией, второй же ничего этого не требовал, выступая с духовной проповедью, призывая правящие классы к моральному очищению.Чья позиция вам ближе? Или вы на какой-то третьей стороне?

- Гоголь коснулся моей тайной, так сказать, струны, еще мне не очевидной, - своим искусством слова. В чем секрет его фразы? Если он так умеет, то можно ли этому научиться? Другие писатели тоже мастера: Чехов… позднее Достоевский…Кстати, и Белинского я читал в полном виде, - толстые тома у дедушки в подмосковной деревне, где я нашел замечательную первую, разгромную статью Виссариона о "Горе от ума", показавшуюся мне верхом остроумия! Ею я бравировал потом в школе, сталкивая со второй, классической статьей того же Белинского, вызывая замешательство учительницы… а сам удивляясь, что при одних и тех же исходных данных можно прийти к противоположным выводам! Так что знаменитое "закрытое письмо Белинского Гоголю" мне казалось не окончательным… своеобразным спором знакомых. Гоголь в "Избранных местах", конечно, глубже… особенно своими суждениями об исторической науке, - тем более, что школа и начальство были на стороне Белинского в этом вопросе, а начальство казалось туповатым.

- В поисках Бога вы жили на Афоне, прошли через уникальный для нашего времени опыт: шесть лет провели в пещере. Мне кажется, современному человеку гораздо тяжелее отказаться от мира, от общения, от благ цивилизации, чем, скажем, средневековому. Чего вам больше всего не хватало во время "пощения"?

- Мои 13 лет жизни вне общества с 1 декабря 1985 по 8 декабря 1998 включают год ограничений - я спал еще в своем автомобиле, затем три года путешествий по Франции и Европе пешком и автостопом, и таким же способом в Израиль, в Святую землю. 1988-92 - улица и отшельничество в Бургундии, а потом шесть лет в пещере под Парижем, в заброшенных и заросших лесом карьерах, где еще до Второй мировой добывали известь и гипс.

"Отказаться от мира" не составило трудности, наоборот, отпали препятствия ко всякого рода упражнениям, иногда жестоким, рекомендованным такими авторитетами, как сама Библия и своды монашеских писаний, прежде всего "Лествица" синайского монаха 6 века Иоанна… В моей книге "Обращение", которую Вадим Крейд опубликовал почти полностью в "Новом Журнале" (№№ 227, 228), описывается главное событие моей жизни - переживание существования Бога не как культурно-исторического или церковного феномена, а его живого присутствия (и тут у меня многие великие предшественники и современники, достаточно вспомнить ночь Блеза Паскаля). Так вот, после этого великого открытия я вообразил, что, если оно мне было просто подарено, то есть ведь обычный путь к нему же, через аскезу и богословие? Ими я и был счастлив заняться… Это была необходимость, а не утрата. Необходимость настолько прекрасная и великая! Все блага мира были ничто по сравнению с ней…

- Ваше отношение к церкви как институту и к разным ее конфессиям. В вашем "Фрагментарии" встретила добрые слова об отце Александре Мене. Его проповедь близка к экуменизму. Вы не думаете, что будущее церкви в слиянии всех ее "составляющих"?

- Мое обращение было самым "общим" - я, маленький человек - и Бог. Мои знания о церковной жизни и истории церкви, очень поверхностные, к счастью, мне не могли помешать… я был полностью открыт неожиданностям… Потом, под влиянием встреч с католиками и православными, возникла мысль о необходимости крещения… о том, что нужно найти свое "место" в Церкви…

Поскольку первыми меня приняли бенедиктинцы, я думал, что мне подходит католицизм… Но их, возможно, смутила необыкновенность происшедшего со мной, и они подталкивали в сторону "этнически близкого" мне варианта, православия. Мне подходило и оно… Уже после крещения меня стали просвещать насчет правильной и неправильной веры, и сам я стал читать уже не только Библию, а разные истории разных церквей… Меня, впрочем, и самого интересовала практика трех главных ветвей христианства. В мистическом плане, в предстоянии перед Богом человека - а всем нам предстоит умереть и оказаться в полном одиночестве перед Ним - христианство едино…

В социальном же плане церкви различаются и даже враждуют, - поскольку они суть и социальные тела, группы, партии, борющиеся за место… Но их можно воспринимать и как отсеки одного корабля, благодарю которым он непотопляем... Отец Александр Мень носил в себе это всемирное, полное переживание присутствия христианства на земле, и в условиях нечеловеческого государства… Экуменизм был для него естественен…

- Сейчас все чаще говорят о том, что Западная цивилизация переживает кризис, что она не может отстоять свои ценности перед натиском ислама. Не связано ли это с утратой христианством (и христианской церковью) своих позиций в европейском обществе?

Н.Б. Человек нуждается в общем взгляде на мир, в цельном, в синтетическом… Его может дать только религия, которая все объясняет, в том числе и связь этого мира с миром потусторонним. Но этот взгляд иногда лишен подробностей, нужных уму и душе. Если христианство как бы отодвинуто, то взыскание цельности не исчезает, и оно удовлетворяется другой религией, исламом в вашем примере, или учением секты… Социологически это очевидно и теперь усвоено. Когда я приехал во Францию в 75-м, еще лет десять слышались на радио Франс-Кюльтюр прокуренные голоса тех еще профессоров: "Бог умер, религия - преодоление невроза…". А теперь то же радио транслирует по воскресеньям католическую мессу…

С исламом, быть может, не так все просто. Он моложе "ствола" - иудаизма - и двух больших побегов на нем, католицизма и православия… Библейски он восходит к сыну Агари Измаилу, рожденному от Авраама и изгнанному Саррой. Вы помните, Бог спасает Агарь и младенца от смерти в пустыне, однако произносит определение: младший, Измаил, всегда будет в подчинении у старшего, Исаака, ибо он рожден от рабыни… Это есть мистическая "парадигма", которую изменить невозможно… Ислам может разбухать и распространяться, как это уже бывало в истории, - магометане владели Испанией, подходили к Вене, прошлись по России, но затем вернулись в свои пределы и даже попали под господство других стран. Вероятно, и ныне ислам еще должен расти и захватывать, но до какого-то предела...  Сложность Библии - это сложность нашей современной жизни, с которой Корану не справиться…

И еще: в мусульманской среде происходят обращения в христианство… Точно так же, как в свое время иудаизм дал почву и соки для христианства, ныне ислам - этот меньший и скромный брат иудаизма - возможно, созревает и приходит в то состояние, когда он окажется почвой для условно мною называемого Христианства II. И это будет порясающее обновление мира, через борьбу и непризнание друг друга, в динамизме рождения…

- С середины 70-х вы живете во Франции. Стала ли эта страна родной для вас? В каких отношениях вы с французским языком? Кто ваш читатель? Ну и спрошу еще вот о чем: есть ли у вас ощущение, что русская эмигрантская культура во Франции жива и здорова?

- Из Святой Земли я возвращался в 1987-88 годах через Родос и Турцию, желая посетить "семь городов апокалипсиса" (и они мне приготовили события из ряда вон выходящие!) И вот я увидел Европу с азиатского берега, в Дарданеллах. И как рванулось к ней сердце! В необъяснимых слезах я смотрел на нее, и чувствовал, что там моя Родина… Впрочем, я продолжил путешествие, пожил в Константинополе-Стамбуле, и затем перешел в Грецию. И здесь почувствовал себя дома… Уже можно было и прирастать, я начал на Афоне говорить по-гречески, потом в Италии по-итальянски… Однако, конечно, французскому языку было удобнее в моем горле…Читая богословскую литературу, кстати, я заметил, что она лучше звучит по-французски, а по-русски - выигрывают аскетические тексты…

Мой читатель - такой же протеиформный, как и я сам… Мой первый краткий период славы - это "Похождения Вани Чмотанова" в 1982 году, имевший по-французски заголовок "Голова Ленина" (фарс о жулике, укравшем голову из мавзолея и после смешных перипетий водворенном на место вождя…) Вторая известность длилась с 1998 по 2002 год, и была связана с публикацией книги "На улице Парижа" и других о времени "отсутствия в обществе". Они заинтересовали верующих и неверующих, но не политиков…

В прошлом году произошла попытка осознания эмиграции и связи с метрополией, - "Франтирер" выпустил альманах Пари, Paris!, в котором объединились 10 авторов, и лишь один из них живет в России. Вообще был заметен отток внимания в сторону России после падения советчины и всплеска связанных с этим надежд на очеловечивание режима. Однако теперь эти надежды меркнут, люди уезжают оттуда все целенаправленнее, и эмигрантская жизнь получает новые соки. А с ней и писательство.

- Живя в Европе, что вы думаете об Америке? Очень ее ругаете?

- В 1981 году я поехал в Америку впервые, кстати, и для проверки своих ощущений: Европа и, в частности, Франция была загипнотизирована советской угрозой. Французы попросту трусили, - до того, например, что книга Алена Прешака "Советская литература", в которой я принимал участие, была уничтожена в результате интриги КГБ. Критика коммунизма велась голосами диссидентов и эмигрантов: "это они, они сами говорят, что там Гулаг и ужасы, а мы, французы, просто обеспечиваем им свободу слова".

Я проехал Америку от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса на "грей-хаунде", останавливаясь у друзей и знакомых, - и успокоился. Я теперь знал, что есть гигант демократии, который сильнее кремлевских тиранов. Так что Америку я не ругаю, хотя государство есть государство, и иногда Левиафан показывает свой чешуйчатый хвост… Кроме того, у меня нет французского комплекса: они нас, великую нацию, освободили, как же так…

- Как вы смотрите на настоящее России и какой у вас прогноз на ее близкое и дальнее будущее?

- Настоящее России… О нем у меня представление из свидетельств, из публикаций на интернете… но не только. Я присутствовал во Французской Академии, когда та принимала Путина в 2003, если не ошибаюсь, году. Импонировала простота обстановки, всего два-три человека в штатском, севших по углам зала. Путин провел легкую параллель между собой и… Петром Первым, посетившим Францию в 1717 году, ее подчеркнули и выступившие французы… Это, конечно, поразило, настолько величины различны…

Потом Россия возобновила колониальную войну на Кавказе, предваренную подготовкой взрыва в Рязани, где оказалось замешанным ФСБ… Очень показательно, что в России не была проведена люстрация и что были задействованы ее противники в странах Европы, например, Герек в Польше… Возможно, самое удручающее то, что ни разу не встал вопрос о пересмотре коллективизации и ее последствий, о возвращении земли крестьянам и о воссоздании этого фундамента свобод всякого рода - множества малых и средних собственников на землю и на плоды своего труда… А без них "частная собственность" - в лице олигархов - проблематична, как "силовые структуры" и показали на деле Ходорковского.

- Что - с высоты вашего духовного опыта - вы хотели бы сказать сегодняшним молодым?

- Ирина, мне опять не по себе: "с высоты…", говорите вы… Попробую что-нибудь сказать, оглядываясь на зализанные раны (а одна - инвалидность дочери - так и осталась слезиться): о юные, если почувствуете отчаяние, старайтесь спасти надежду… дайте пройти времени… не спешите убить отчаяние искусственно, алкоголем или наркотиком, позвольте ему совершить работу в вашей душе, работу углубления, утончения, очищения… И тогда надежда позовет свою сестру - любовь… и третью - веру… Веру как минимум в то, что мы не одиноки в мире… И вдруг с вами заговорит София, божественная Премудрость… И скажет вам всё.