ПАРАЛЛЕЛИ

Наш гость из Германии прослыл своими книгами и публицистикой как "не такой". Всё он, понимаете-ли, видит в истории по-своему - не так, как в школах нас учили, да и сейчас многих детей и студентов учат. Мол, неверно  представлены восстание декабристов, личность  Алекс андра II, да и на Первую Мировую войну взгляд у Брюханова иной. Историю Адольфа Гитлера Владимир тоже трактует по-своему. Он вообще считает, что историография последних полутора столетий до неприличия насыщена легендами и мифами...

ВУНДЕРКИНД ОШИБСЯ "ПОЛЯНОЙ"?..

- Так совпало, что в нынешнем, ноябрьском номере "Кругозора" вы, уважаемый Владимир, являетесь одновременно и хозяином - ибо представлены здесь как автор окончанием своего очерка "Бойня" о Первой Мировой - и приглашены в этот номер в качестве его Гостя. Объясните, пожалуйста, читателям "Кругозора" причину и суть вашего "нетипичного" видения истории. И почему вы вообще оказались на "исторической поляне"? Это ведь не ваше дело, вы же - "технарь": окончили механико-математический факультет МГУ, кандидат технических наук, преподавали высшую математику, экономическую кибернетику, статистику. Написали десятки научных работ, подготовили аспирантов, а в годы Перестройки даже являлись замдиректора по науке Научно-исследовательского объединения по внедрению вычислительной техники. И вдруг - история (!?.) Писательство (!?.) А ещё "разведка" мне донесла, что с конца 1970-х вы, оказывается, сотрудничали с нелегальными организациями советских историков-диссидентов, издававших за рубежом сборники-альманахи "Память" и "Минувшее"...

- Тут все не совсем так: до окончания мехмата у меня прошла уже целая жизнь, а может быть - и не одна.

Я родился вполне обычным ребенком, но не во вполне обычной семье: для большинства моих предков (причем и с отцовской, и с материнской стороны) были характерны очень раннее созревание и бурный вход во взрослую жизнь; я не оказался исключением, хотя понял это не сразу. Быстро взрослея, я обнаружил позднее, что во времена моего детства старшие проявляли массу забот о том, чтобы я не заразился самомнением и не вообразил себя особо одаренным. Похоже, что они перестарались, а в результате мне в юности не хватало ни уверенности, ни твердости; пришлось вырабатывать их самому, специально натаскивая себя на сложные и неприятные ситуации - этим я и занимался с десяти лет; для завершения самовоспитания потребовалось еще около двух десятилетий совсем не тихой жизни. А вот чудеса начались прямо с младенчества - и не по моей инициативе.

Бабушка, Вера Николаевна Брюханова (1878-1953), и отец, Андрей Николаевич Брюханов (1910-1970), с ранних лет закармливали меня рассказами о своем незаурядном прошлом, адаптированными к моему детскому восприятию. По мере того, как я рос, откровенность и сложность рассказов все возрастали; я переживал их посильнее, нежели нехитрые события моего безмятежного детства. И если услышанное и прочувствованное присоединить к моему собственному жизненному опыту, то вполне можно посчитать, что родился я не в 1945 году, а на полвека или даже на целый век раньше. И я оказываюсь теперь одним из старейших людей на Земле; так я сам себя иногда и ощущаю, несмотря на бодрость и оптимизм. Да и ровесники моих родителей давно уже считали меня своей ровней.

- Прямо как у Чехова: в детстве у вас не было детства.

- Действительно, детство мое изживалось стремительно. Сам я свободно читал и писал с четырехлетнего возраста, а со всей детской литературой покончил к десяти годам, позднее и со взрослой - к двадцати с небольшим. С тех пор я читаю в основном свидетельства и документы, а также отдыхаю на детективах; творчество серьезных писателей и авторов фильмов уже ничем не может меня задеть; в театр я вообще не хожу с 1969 года - не могу добровольно выслушивать фальшь, звучащую в моем присутствии.

К десятилетнему возрасту относится и существенный жизненный перелом: именно тогда мой отец вплотную приступил к моему серьезному политическому воспитанию. Что он замысливал тогда в качестве цели - и теперь не совсем понятно. Не исключено, что ему просто не хватало полноценного собеседника (как и мне сейчас!) - вот он и принялся создавать такового из меня. Отец, прошедший в детстве через ужасы Гражданской войны и голода в Поволжье, а позднее росший в правительственной среде двадцатых-тридцатых годов, с 1938 года остался единственным мужчиной из семейного клана, истребленного сталинскими репрессиями. Об этом он мне и рассказывал. Познакомившись лет через двадцать с творчеством Конквеста, Авторханова и Солженицына, я не нашел у них почти ничего важного, чего бы не знал от отца. Для отца же главным вопросом жизни стало то, почему все это произошло? К этому-то он и привлек меня.

Я всей душой пошел ему навстречу - и в последующие годы вовсю дополнял наши беседы изучением страннейших вещей: мемуаров лживых очевидцев и недобитых генералов, протоколов партийных съездов и судебных заседаний, даже статистических сборников и сводок военных потерь, сочетая все это с более естественным чтивом.

До 1960 года я оставался чистейшим гуманитарием - и тогда же сформировался как самостоятельный исследователь. Результаты не замедлили сказаться: вскоре я усомнился в истинности простейшей идеологии моего отца ("Ленин - хороший, а Сталин - плохой") и совсем не разделял его восторгов по поводу выноса тела Сталина из Мавзолея в 1961 году. Отец порывался тогда аж в партию вступать, а я трезво и хладнокровно разъяснял ему, что эти маленькие радости - явление временное и преходящее.

- Но какое отношение всё это имело к математике? Почему вдруг донельзя политизированный мальчик-гуманитарий подался туда?

- Да потому, что политикой я оказался сыт по горло; все-таки детей вредно перекармливать однообразной пищей! В знак протеста против всего сущего я и устремился в пятнадцатилетнем возрасте в математику: захотелось укрыться в башне из слоновой кости! Так состоялось важнейшее решение в моей жизни; я и тогда это четко понимал. Теперь уже не важно, стало ли оно верным или ошибочным, но главное было в том, что мотив выбора оказался по существу капитулянтским: я заранее отказался от политической стези, хотя она была единственной, увлекавшей и привлекавшей меня тогда. Я же отвернулся от собственной судьбы, сразу проиграв все свои грядущие битвы, даже не вступив в них. Вот так я оказался математиком, но совсем ненадолго. Новый кризис настиг меня в середине второго курса университета: я усомнился и в силе собственных математических способностей, и в человеческой безупречности профессиональных математиков.

Между тем, образование я получал посреди совершенно необычайной оранжереи, взращивающей таланты. Волею невероятного стечения обстоятельств получилось так, что прием на мехмат в 1962 году происходил без каких-либо национальных дискриминаций. А в результате юные еврейские гении-математики составили едва ли не треть принятого контингента - и задавали у нас тон. Всем прочим приходилось ориентироваться на них - и стараться не отставать. Особым было и отношение к нам профессорского состава; лучшие из них принимали нас как полноценных будущих коллег. Среди нас действительно оказались признанные математические гении: Толя Фоменко, Гриша Маргулис, Дима Каждан... Состязание же честолюбий и способностей воспитало известнейших деятелей и в иных сферах: о моем друге-враге Жене Сабурове я еще расскажу, а Евгений Беркович, например, вполне состоявшийся как математик, играет теперь весьма заметную роль в русскоязычной эмиграции в Германии, будучи здесь лидером исследований и публицистики по еврейской истории и политике.

- Итак, новая атмосфера, в которой оказались, засосала. Это ясно. Но, согласитесь, если бы наряду со склонностью к гуманитарным наукам и политике у вас не было бы предрасположенности к наукам точным, вряд ли достигли в них таких успехов. Меж тем, незаурядный путь повзрослевшего вундеркинда продолжился...

- Всё прозаичнее, вундеркиндом я не был, к математике, повторяю, действительно охладел. Однако выбора не оставалось - иные научные сферы тогда не привлекали, а уход из университета грозил призывом в армию. Вот куда меня вовсе не тянуло! Так что приходилось тянуть учебу. Потом - без энтузиазма выползать на работу.

Тут-то мои глаза, всегда настроенные на адекватное восприятие окружающего, а вдобавок еще и укрепленные безупречной логической настройкой, отыскали вполне аппетитную пищу для моего ума. Я быстренько заделался математиком-прикладником, легко вникающим в суть любых практических проблем. Да и в общении с людьми у меня при этом не возникало трудностей: помогал стремительно приобретавшийся преподавательский опыт. Повезло также в том, что в исследовательской деятельности сразу определился интереснейший и перспективнейший профиль. Я занялся моделированием сложных систем. Сначала - технических, а потом и экономических. Кандидатом технических наук я стал просто потому, что выявленные мною особенности поведения сложных систем мне не удалось строго обосновать математически. Но и без математических доказательств прекрасно заработало то, что я выяснил и разработал.

МЕТАМОРФОЗЫ, МЕТАМОРФОЗЫ...

- Пожалуй, лучшая иллюстрация успехов - ваш бурный карьерный рост как "технаря".

- Да, далее пошло как по маслу: в 25 лет - кандидат наук, к 30-ти годам - доцент, зам. заведующего кафедрой экономической кибернетики МИУ имени Серго Орджоникидзе. Руководство научной работой лучших студентов и аспирантов, подготовка собственной докторской диссертации. А ведь был беспартийным - тут я строго следовал принципам, возведенным для меня в закон!

И в один прекрасный день 1978 года один мой бывший студент (достаточно известный ныне в интеллектуальной жизни российской столицы Юрий Табак) притащил ко мне своего коллегу - младшего научного сотрудника, безнадежно застрявшего в продвижении, и никак не способного защитить кандидатскую диссертацию. Я обнаружил в доставленном объекте собственного однокурсника - Евгения Сабурова. Мы не были близки во время учебы; я знал, что он пишет стихи - и меня это в студенческие годы ничем не привлекало. Теперь мы быстро заново сдружились - конечно, повлияло то, что ключи от ближайшей карьерной судьбы Сабурова прочно оказались в моих руках. Так или иначе, но оба мы сыграли в жизни друг друга роковую, переломную роль. Он, до того и не помышлявший ни о какой политической и административной карьере, быстренько зашагал затем в гору, вдохновившись и моим практическим опытом, и моими грезами, мною отвергнутыми. Однако трагедией всей жизни Сабурова оставалось то, что его честолюбие намного превосходило его творческие потенции. Зато он ловко маневрировал, очаровывая разных людей различными гранями собственных дарований: поэты обычно считали его математиком, математики - экономистом, а экономисты - поэтом.

- А не тот ли это Сабуров, который был заместителем Председателя Совета Министров РСФСР в знаменитом 1991-ом? Тот, помнится, тоже стихи писал. Или однофамилец?

- Точно, тот - в 1991-ом забрался на невероятную высоту:  оказался аж вице-премьером России. А еще через несколько лет - премьером правительства острова Крым. Хорошо еще, что он обладал, все же, ограниченной силой духа и воли, а не то такого смог бы натворить!..

Тот же Сабуров со студенческих времен обладал определенными связями в диссидентских кругах. В их среду он и ввел меня - в порядке обмена полезными услугами. Сабурову я обязан и вторым важнейшим решением в моей жизни. Обнаружив во мне неиссякаемый источник политических и исторических сведений и соображений, он вскоре заявил, что я должен об этом писать. И я прислушался к дружескому совету. Получилось, что мы как бы обменялись личными кармами: он до встречи со мной тихо пописывал что-то в уголке, а я небрежно накручивал карьерные круги; теперь же все стало прямо наоборот.

С Сабуровым мы расстались через немного лет - и довольно круто. Думается,  ему становилось все труднее общаться с человеком, видящим его насквозь.
Той же ночью в июне 2009 года, когда он тяжело умирал в больнице в Москве, меня с трудом вытаскивали с того света в больнице во Франкфурте-на-Майне. Посему дальнейшее выяснение наших отношений несколько отсрочилось.

- Вы заговорили о новой метаморфозе - серьёзным занятием историей по совету Сабурова. И что было дальше? 

- Взявшись всерьез за исторические труды, я, будучи вполне квалифицированным профессиональным исследователем, сразу ощутил, что дилетантизм тут совершенно недопустим. Одно дело - лихо раскручивать исторические байки, какими я был напичкан, и совсем другое - писать серьезно и ответственно. Мне требовалось доучиваться. Обстоятельства этому благоприятствовали. Коллеги по новому для меня цеху историков-диссидентов, с которыми я познакомился с подачи Сабурова, обеспечили мне баснословно благоприятные условия работы в читальных залах Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН АН СССР), имевшего лучшее собрание литературы, относящейся к истории России и СССР. И в математике, и в технике, и в экономике у меня никогда не было серьезных наставников и руководителей - в науке я делал себя сам. Теперь же предстояло сделать себя историком.

Десять лет работы в читальных залах ИНИОНа (параллельно с легальной деятельностью, которую я не оставил), возвели меня на высочайший уровень знаний. Чего я только не проработал: от российских экономических журналов 1760-х годов, прочтенных в подлиннике, - до новейших исследований советских историков и экономистов, опубликованных в специальных и полузакрытых изданиях, а потому почти не искаженных коммунистической демагогией! Кроме того, я получил доступ к одной частной коллекции газет - и изучил более тысячи экземпляров российских газет 1917 года, столичных и провинциальных (по три номера на каждый день революции в среднем!), и несколько тысяч номеров, вышедших в последующее двадцатилетие. Это укладывалось на уникальнейший базис сведений, полученных еще от предков. И все было фундаментально переварено и усвоено - благодаря параллельной практике и опыту работы в различных исследовательских областях, усиленных также нелегким жизненным капиталом, заработанным на невероятных извивах моей судьбы. Неудивительно, что у меня нет никаких комплексов неполноценности в отношении отсутствия у меня специального исторического образования!

- Впору позавидовать: представляю, обладателем какого ценнейшего информационного капиала вы стали.

- Выписки изо всех изученных материалов я вывез потом в Германию - они составили более кубометра (!) исписанных бумаг, тщательно каталогизированных.
Что же касается книги, которую я писал с 1978 года, то судьба вновь посмеялась надо мной: я собирался предсказать, безукоризненно логически и математически точно, что крах коммунистического режима в СССР неизбежен. А режим тот взял - да крахнулся еще до того, как я закончил книгу!.. Что поделаешь: я оказался совершенно не готов к тому, что Горбачев решится во второй раз в ХХ веке сломать хребет экономики России попыткой введения "сухого закона" - мало ему показалось лавров Николая Второго! Но и мой недописанный труд не пропал даром. То была первая проба пера - и первая моя попытка написать серьезную историческую книгу.

АГЕНТ НЕВЕРОЯТНОГО УРОВНЯ

- А почему вы эмигрировали в Германию?

- Это получилось почти случайно. Я уверился еще весной 1988 года, что прогнозы падения коммунизма утратили всякую актуальность. Что еще мне оставалось делать? Значительно раньше, во все том же 1978 году, я приступил к ограничению и сокращению своей легальной научной работы - и перешел в Плехановский институт: сначала на кафедру высшей математики, потом - статистики. А в этот институт, как известно, помещали тогда своих отпрысков ведущие дельцы теневой экономики. Я приобрел популярность среди студентов, а затем сошелся и с некоторыми родителями. Мафиози многому обучили меня - и своей житейской философии, и полезнейшим жизненным навыкам. Теперь, в начале Перестройки, все это пригодилось.

- Каким образом?

- Сначала я открыл кооператив, а затем - фирму под хитрым статусом, занимавшуюся очень многим. Мы, в частности, были спонсорами Московского "Мемориала": финансировали его медицинскую программу - оказание помощи еще сохранившимся жертвам ГУЛАГа. Главным же стала погоня за деньгами.

- Вот это да: математик, историк, а теперь ещё и бизнесмен.

- Для меня это оказалось удивительно подходящей азартной игрой, в которой я преуспевал, хотя и не мог угнаться за знаменитостями - Березовским, Гусинским и всеми последующими. Едва ли я нашел бы в себе силы оторваться от такого психологического наркотика, но позднее мне в этом основательно помогли.
Между тем, август 1991-го подарил нечаянную радость: я оказался среди тех, кто все-таки доломал хребет коммунизму - насколько это вообще было возможным. Но я хорошо помнил 1961 год - и быстро отошел от эйфории.

- Но продолжим о вашей эмиграции.

- Тогда же созрели и мои личные проблемы: образ жизни "нового русского" (хотя этот термин родился позднее) не подразумевал ни безопасности детей, ни полноценного их воспитания; все это можно было обеспечить лишь за границей. Такое у меня сложилось тогда мнение, не изменившись до сих пор. Я получил подходящую возможность: моя новая семья обзавелась правом переезда в Германию - как еврейские беженцы. Туда я и отвез своих весной 1992-го, собираясь немедленно вернуться в Россию, где мой бизнес боролся за существование.

Оказалось, однако, что не все желаемое так уж доступно: не нашлось юридических оснований для того, чтобы оставить в Германии и мою пятнадцатилетнюю дочь от предшествующего брака, тем более что ее мать пребывала в Москве. Мне пришлось пойти затяжным путем: сначала добиться того, чтобы меня самого оставили в Германии - как мужа моей жены и отца моих маленьких детей, а потом оставить у себя и свою старшую дочь. На все это ушло время, в течение которого мои помощники в Москве, лишившись моего непосредственного руководства, умудрились потерять и свои деньги, и мои.

Возвращаться назад было уже малоцелесообразно. Но это еще не стало концом моей предпринимательской карьеры. Лишившись финансов, но не обретенных навыков и опыта, я развернул в Германии столь бурную деятельность, что обратил на себя особое внимание. БНД (немецкое ведомство контрразведки) вообразило, что к ним явился агент не совсем дружественной державы, и притом совершенно невероятного уровня - и мне перекрыли весь возможный кислород. Вот это уже был настоящий конец!

В Германии меня отшвырнули от любой возможности предпринимательства, явно намекая на явку с повинной и обретение новых хозяев. Но у меня и старых не имелось, и никогда не было ни малейшего желания работать на любых рыцарей плаща и кинжала! И что же теперь оставалось делать? Возвращаться в Россию - не позволяло самолюбие. Ехать в какие-либо иные страны? Но меня туда никто не звал. Оставаться в Германии - безо всяких перспектив? Тут еще и очередная семейная жизнь сломалась, не выдержав навалившихся испытаний. Можно было, правда, продолжать присматривать за детьми - с некоторого расстояния, и все же пытаться их как-то воспитывать. На том я и остановился.

- Как же в результате сложилась жизнь в эмиграции русского математика, исторка, бизнесмена?

- С 1996 года я зарабатывал на жизнь, развозя на машине пиццу, заказанную на дом. На этом поприще я сошелся с великолепными людьми - индийцами-сикхами: они относились к легальной отрасли великих террористических организаций, борющихся за освобождение Халистана (Страны сикхов) от Индии - тоже невредное знакомство для историка!

А все свободное время вновь отдавал писанию своих трудов. Этим моим занятиям никакая немецкая контрразведка помешать уже не могла - да и не собиралась. Лишь постоянное употребление террористических терминов (непременный атрибут тематики моих исследований!) в телефонных разговорах с моими друзьями, читателями и почитателями регулярно инициировало сплошное прослушивание моего аппарата - что уж тут поделаешь! Вот так окончательно остался историком. И возможность приглядываться к истории России со стороны оказалась большой удачей, недоступной историкам, остающимся на родине.

КТО ЗАМЕНИТ НЕФТЬ И ГАЗ?

- Тогда сам собой напрашивается вопрос об исторических параллелях. Какой, по вашему мнению, странице исторического прошлого соответствует то, что происходило в России в 1990-х годах, и что происходит сейчас? Каким вы,  историк-аналитик, видите развитие общественно-политических процессов в России в ближайшие полвека?

- Параллель тут, конечно, чистейшая. Когда спало самое бурное напряжение 1990-х (я тогда опасался настоящей гражданской войны, но обошлось - в отличие от 1917 года народные массы остались в целом безоружными и не смогли проявить свой природный темперамент!), то возродилась тишь и гладь - прямо как в 1970-х и 1980-х годах. Вспомните то время: почти все довольны - и лишь немногие недовольны. Потом Горбачев начал наступление на водку - это-то и подорвало всяческое уважение к правящему режиму, и не то, чтобы разбудило недовольство у прежде довольных масс, а просто притупило их активное довольство - и они уже не так способны были содействовать властям в удушении кучки активно недовольных.

Сейчас подавляющее большинство россиян вполне довольно нынешним режимом - а чем тут быть недовольными? При коммунистах было, конечно, спокойнее: все если хотя бы выглядели при деле - и получали за это зарплату. Хотя и небольшую. Помните анекдот того времени: "Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что платят нам!" Сгодня же большинство если и занято чем-то, то все это не вполне надежно, а потому и несколько хуже, чем было когда-то. Но ведь устройство страны в целом вполне примитивно и совсем понятно: у державы имеются нефть и газ, а больше ничего и не нужно!

Полный аналог с арабскими государствами Персидского залива: все живут исключительно за счет нефти и газа, хотя и получают различные доли общего пирога. Все просто и проще не бывает: никакой политэкономии, никакой философии, никакой культуры - только нефть и газ! И так будет оставаться до того момента, пока нефть и газ не перестанут играть решающую роль в мировой экономике. А вот это-то рано или поздно произойдет! То ли через 50 лет, названных вами, то ли раньше, то ли позже. И все в современной России рухнет тогда до основания! Страны Персидского залива идут в понимании перспектив впереди России: там уже сейчас готовятся к будущему краху - и пытаются застраховаться перепрофилированием экономики: строят туристские комплексы и так далее. В России же об этом совершенно не помышляют. А следовало бы!

- Так ведь за какую проблему России сейчас ни возьмись - всё упирается в крайне неэффективную нынешнюю систему управления государством. В пресловутую вертикаль власти. А по большому счёту - в настойчивую необходимость иного общественно-политического устройства страны. Разброс мнений огромен. Одни выступают за Россию монархическую и видят её не иначе, как великой империей. Другие настаиают на парламентской республике. На самом же верху, создаётся впечатление, пребывают или в истерике от незнания, как быть, или в глубокой депрессии по той же причине.

- Конечно, Путин с Медведевым могут, вероятно, обо всем этом не думать: после нас - хоть потоп, это еще задолго до них было сказано. Они-то не могут рассчитывать прожить еще полвека или около того - и надеются не дожить до краха. А для их непосредственных потомков угрозы не будет и позднее: счета в зарубежных банках предками заведены и заполнены, а думать о монархическом наследовании власти в эпоху приближающихся кризисов просто нелепо. Чьи-то мечты о воссоздании монархии в России - просто наивность в свете указанных перспектив. Правда, жизнерадостные монархи умудряются процветать и на островах, идущих на дно океана при землетрясениях и извержениях вулканов!

Я бы с удовольствием дал совет, но боюсь, что никто не прислушается. Совет простой: за нефтью и газом - настоящее, но за ними нет будущего. Если в ближайшем будущем случится совсем катастрофа (стремительная перемена климата безо всяких заметных внезапных причин, или она же в результате природного эксцесса - гигантского извержения вулкана или падения крупного метеорита), то никакие советы не помогут. А вот если осуществится ожидаемая замена нефти и газа другими источниками энергии, то для этого варианта можно дать дельные советы.

- И какие же?

Чем именно будут заменены нефть и газ пока не ясно. Выигрыш будет за той страной или теми странами, которые быстрее и эффективнее решат эту проблему. И соревнование это выиграет такая страна (или страны), в которой, во-первых, сохранятся достаточные экономические ресурсы, чтобы осуществить такой технологический переворот, и, во-вторых, найдется высокий умственный потенциал людей, которые этот переворот задумают, спланируют и осуществят.
Поэтому советов два:

- не разворовывайте страну до полной утраты экономических ресурсов;

- лучше обучайте и готовьте научные кадры, которые и должны осуществлять и продумывать будущий технологический переворот!

Последние же века истории России характерны тем, что выращивание научных кадров никогда не стояло у нее на первом месте. Вся история России - это история гонений на интеллектуалов. Но они-то и должны теперь играть роль спасителей - больше некому!

- А возможно ли вдруг такое: постепенно сегодняшняя российская власть
-таки перейдёт к либерализации режима?

- С чего бы это вдруг? Для того, чтобы решаться на стратегические маневры, необходима способность разбираться в хитросплетениях современной эпохи. А где она у Путина или Медведева?

КАК И ГИТЛЕР...

Мне вдобавок кажется, что авторы и читатели "Кругозора" несколько зациклились на чисто российских проблемах - с одной стороны, и чисто американских - с другой. Между тем и Путин, и будущий американский Президент (кто бы им ни стал) идут в ногу со временем, но нисколько не заглядывают вперед. Это - характернейшая черта современных политиков.

- И у вас в Германии тоже?

- Конечно. Это касается всех политиков, и, в частности, немецких. Когда-то политика ФРГ преследовала благородную цель - объединение Германии. Потом эту цель достигли (хотя воссоединение произвели далеко не оптимальным образом, попросту разорив бывшую ГДР, - и миллионы людей остались этим крайне недовольны) - и что же теперь? А теперь получается, что Германия занялась объединением под собой всей Европы. Это чистейшая политика Гитлера, только теперь ее реализуют мирным путем (если не считать таких мелочей, как, например, Югославия, дважды разбомбленная - и Гитлером, и НАТО!). А каковы результаты? Да такие же, как и у Гитлера: партизанское (по сути, а не по методам!) движение по всей покоренной Европе, которая вовсе не желает покоряться!

Сегодня - Греция, завтра - Испания, послезавтра - кто еще? И главное - кому все это нужно? Да никому! Подавляющему большинству немцев, во всяком случае, не нужно! Но их и не спрашивают: почему-то референдумы о вступлении в Европейское сообщество проводят в странах-кандидатах, а не среди прежних членов!

- Но не преувеличиваете ли вы, проводя исторические параллели сегодняшней ФРГ и Германии нелюдя-Гитлера?

- Как и Гитлер, нынешние его преемники совершенно не интересуются мнением своих избирателей, хотя выборы и проводятся; но они проводились и при Гитлере! Современные ведущие политики ведут себя с такой же осмысленностью, как сломанные автоматы - вроде машины для кормления рабочих в знаменитом фильме Чаплина! Вместо выявления актуальнейших проблем и целей - тупое следование устаревшим стереотипам! Всюду и везде бытуют и действуют жалкие подражатели Гитлеру или Сталину (в США, конечно, несколько иные стереотипы).
В России, разумеется, то же самое! Путин старается подражать Сталину - и ничего другого придумать не в состоянии! Сталину удалось прожить до глубокой старости; прожил бы он и подольше, если бы не ополчился против врачей (тогда преследовали не только евреев, но и многих ведущих чисто русских медиков!) - самое вредное для пациента направление обострения паранойи!

Может (и даже должен!) долго прожить и Путин! А выпустить власть еще до собственной смерти - ему так же смерти подобно, как и Сталину! Но все-таки жизнь теперь меняется стремительно - гораздо быстрее, чем даже полвека назад. Я уже ошибся - и очень крупно! - не сумев вовремя предусмотреть скорейшее падение Горбачева - вместе с остатками коммунистической диктатуры. Не очень расстроюсь и в дальнейшем, если окажется, что и путинский режим не столь долговечен, как это мне теперь представляется!

- Спасибо, Владимир, за интереснейшую беседу. Радостей творчества вам!
______________________________

ВЫ ЕЩЁ МОЖЕТЕ ПРИОБРЕСТИ КНИГИ ВЛАДИМИРА БРЮХАНОВА В ИНТЕРНЕТ-МАГАЗИНЕ "ОЗОН":

1. Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
2. Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера
3. Заговор графа Милорадовича
4. Заговор против мира. Кто развязал Первую Мировую войну