СОБАКИ В МОЕЙ ЖИЗНИ

"Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак."

   Генрих Гейне

КЕНТ

  Первой собакой в моей жизни стал эрдель-терьер по имени Кент, когда я имела глупость выйти замуж в 19 лет.

Семья звала его Кентик, а Кентик был очень крупной собакой. Таких больших эрделей теперь нет, его родители были вывезены после войны из питомника Геринга, и у Кента была очень внушительная родословная, даже если судить по имени его отца - Грей Реверхорст.

При этом Кент был добродушнейшим созданием - я могла вынуть у него из пасти кость, которую ему только-что дали на обед. При этом бедный пес даже не рычал. Он просто смотрел на меня грустными глазами, а из полуоткрытой пасти капала на подстилку слюна. Кентик был необыкновенно умен, ласков и тонок. У Кентика была душа рыцаря  и джентельмена.

Но прежде, чем продолжить рассказ о Кентике, я должна рассказать о  членах моей вновь обретенной семьи, чтобы все было понятно.

Самым достойным членом семьи была бабушка моего мужа, Ева Лазаревна. Я искренне любила Еву. Она была совершенно светлой личностью: интеллегентной, доброй, доброжелательной. От нее исходило тепло и радость, она всегда была в хорошем расположении духа. Она была матриархом семьи.

В обязанности Евы входило домашнее хозяйство, приготовление обеда и ужина, поскольку вся компания, кроме отца мужа, Владимира Лазаревича, который ел на завтрак творог, по утрам пила кофе с бутербродами.

Хозяйство Ева вела по-старинке. У нее была приходно-расходная бухгалтерская книга, куда она регулярно и очень тщательно все записывала.  

В обязанности Евы Лазаревны также входил контроль за домработницей Оней, которая помимо уборки комнат ходила в магазин за продуктами.

Между Евой и Оней шла непрерывная борьба. Оня старалась наколоть бабушку  хоть на 20 копеек, Ева находила необыкновенное удовлетворение в поимке и раскрытии очередной подлянки, и дуре-Оне приходилось каждый раз раскошеливаться и отдавать борцу за честность присвоенные 15 или 20 копеек.

Иногда, когда Оня совсем забывалась, счет шел на рубли.    

У Евы также был кот по имени Чиж, угольно-черный с изумрудно-зелеными глазами и клоком седых волос на боку. Кот абсолютно призирал всю семью, за исключением Евы и Кентика, а также он не оставлял надежду, когда представится случай, сожрать бабушкину птицу-чижа, который жил в клетке. Кот просто не знал, что птица принадлежит бабушке, поэтому и не переставал на него охотиться. А может быть, кот знал, что охотиться на птицу нельзя, но не упускал случая продемонстрировать свое "я", держал бедного чижа в напряжении, стимулируя его инстинкт самосохранения.

Бабушка, Кентик, Чиж, птица и младший брат мужа, Леник, регулярно каждое лето вывозились на дачу в Загорянку, которую Фельдманы снимали у своих дальних родственников. Потом произошла передислокация под влянием друзей, и

дачу стали снимать в Нахабино-Желябино, окрестные леса которого изобиловали грибами, а мы все были страстными грибниками.

Кот Чиж на новом месте раздухарился и стал отлавливать всяких мелких животных и птиц, при этом он половину добычи съедал, а другую половину приносил бабушке на подушку. Этим он постоянно вводил мать мужа, Ирину Абрамовну, дочь бабушки Евы, в штопор. Ириша (так я ее называла) полушутя- полусерьезно заявляла после каждого подношения кота, обнаруженного на подушке Евы: "Он что, этот идиот, считает, что мы тебя не кормим?". На это члены семьи начинали упражняться в остроумии, и у каждого был свой ответ на этот вопрос.

Чиж не оставлял заботу о бабушке и в Москве. Обычно Кент и Чиж проверяли в течение дня, что и кто из наших многочисленных соседей готовит. Когда наступало послеобеденное затишье, и кухня пустела до ужина, Кент с Чижом появлялись на кухне. Как они договаривались между собой остается для меня тайной, но однажды я не выдержала и решила их выследить, тем более, что наша комната соседствовала с кухней. И вот, спрятавшись от собачьих и кошачьих глаз, мне удалось пронаблюдать, как происходит акт воровства.

Чиж вскакивал на стол соседей, находившийся в непосредственной близости от кухонного холодного шкафа, т.е. кладовки, где была только одна оконная рама, и где все держали зимой кастрюли и сковородки с обедом, т.к. тогда холодильники были маленькие и обед туда не помещался. Этот холодный шкаф закрывался на щеколду, которую кот легко открывал лапой.

Кент в это время был на стреме и ходил взад вперед по коридору. При возникающей опасности, т.е. когда кто-то из соседей появлялся в коридоре, Кент издавал совершенной особый звук, заставляющей кота молниеносно менять свою позицию на кухне. Если все было тихо, то кот спокойно инспектировал кастрюли и, что абсолютно удивительно, никогда не крал наш обед, выбирал, что ему нравилось, сбивал лапой крышку и издавал особое призывное "мяу". 

Кентик, услышав его, молниеносно оказывался на кухне, помогая коту вытащить из кастрюли тяжелый кусок мяса или курицы.    Сиеста совершалась тут же, как говорится, не отходя от кассы, мирно, в полном согласии. Довольно приличный кусок отправлялся на подушку бабушки Евы.

Бедная Ева, обнаружив кражу, тут же отправляла Оню в магазин покупать мясо или курицу, в зависимости от того, что было украдено, чтобы с извинениями  возместить соседям убыток, причиненный зверьем. Это происходило довольно регулярно и абсолютно не зависило от того, были ли наши звери сыты или голодны. Нетрудно догадаться, что зверей кормили, и совсем неплохо. Мне кажется, им нравился азарт охоты-кражи как таковой, они от этого ловили кайф плюс, по их предствлениям, они обеспечивали Еву необходимой едой.

Если случалось так, что всю семью приглашали в гости, и наши комнаты на вечер пустели, Кент и Чиж пользовались нашим отсутствием, утверждая себя в правах. Когда мы возвращались, то всегда заставали одну и туже картину: Чиж лежал в центре обеденного стола, а Кент на старинном павловском диване. То есть компания занимала те места в комнате, на которые им категорически запрещалось залезать.    

Близкие друзья Фельдманов считали, и всегда говорили, что Кентик - самый интеллигентный из всей семьи.

По вечерам все обычно собирались у телевизора в большой комнате и, конечно, не обходилось без семейных перепалок.

Даже когда еврейская семья дружелюбно общается, у сторонних наблюдателей может возникнуть ощущение, что происходит большая склока, так как все общаются на высоком эмоциональном накале. Ну, а когда происходило выяснение отношений, то тут уж все ясно, без описаний.

Кентик терпеть не мог раздоров и реагировал на такие сцены так.

Он появлялся в центре комнаты, как бы ниоткуда, и проделывал это, как заправский артист, таким образом, что обращал внимание всех на свое появление. Убедившись, что на него все смотрят, он демонстративно, очень медленно выходил из комнаты, обиженно опустив голову и выражая всем своим видом одновременно горе и презрение.  Наступала пауза, все начинали смеятся и на перебой уговаривать Кентика не покидать семью, обещать ему, что "мы больше не будем".  Кентик был не легковерен, он доходил до двери, и повернув голову, проверял, можно ли верить обещаниям. Убедившись, что неприятная сцена закончена, он поворачивался и, весело виляя обрубком хвоста и пританцовавая от радости, обходил всех по очереди, награждая каждого члена семьи страстным поцелуем .

Когда я вечером около 11 часов приходила домой из интститута, т.к. училась на вечернем факультете, Кентик встречал меня либо с бабушкиной тапочкой, либо с оставшейся от обеда, еще не обглоданной до конца,  косточкой, т.к. знал, что в коммунальной квартире нельзя лаять так поздно, и он,  жертва, сам затыкал себе рот, чтобы не издавать громких звуков от радости встречи со мной.

Если случалось так, что я была расстроена и плакала, с Кентиком творилось что-то ужасное. Он начинал плакать сам, пытался меня обнять, лизал мне руки и старался успокоить меня, как мог. Если я просила его принести газету или тапочки или позвать кого-нибудь из членов семьи, он это делал без промедления и без ошибок.

Кентик не любил подниматься вверх по лестнице на 4-й этаж, и если не работал лифт, возникала огромная проблема уговорить Кентика идти пешком.

Кент никогда не шел гулять ни с кем, кроме членов семьи и соседа дяди Саши-алкоголика, с которым у него были нежнейшие взаимоотношения. Исключение составляли только самые близкие друзья Фельдманов. Да и то, только потому, что мы обычно с ними пополам снимали дачу, и Кент был уверен в том, что после гуляния его приведут обратно домой.

Однажды приятель моего мужа, Алеша, немного перебрав, разбил старинный бокал. Кентик этого не мог пережить. Алешка навсегда потерял доверие собаки, и в последующие годы, когда он приходил, Кент ложился у его ног, следил из под полузакрытых глаз, притворяясь спящим, за каждым движением нарушителя порядка.

Если Алешка начинал перемещаться по комнате или по квартире, Кент сопровождал его, как охранник, следя своим зорким оком за каждым движением  врага и был на готове предотвратить очередное безобразие. Поскольку Алексей не имел желания лишится части своих конечностей, а зубы Кентика  это обещали, с тех пор вел себя прилично и больше ничего не разбивал.

Особого упоминания требуют взаимоотношения Кентика с соседом дядей Сашей.

Дядя Саша был из тех алкашей, которые пили в пределах своих финансовых возможностей, не пропивая ничего из семьи и не совершая окончательного броска вниз. Кроме того, дядя Саша, на удивление всем, не был антисемитом, не в пример остальным членам его семьи. Он чрезвычайно уважал еврейскую семью моего мужа, не говоря уже о том, что он с большой нежностью относился к двум ее членам: бабушке Еве и Кентику. А моя миниатюрная свекровь была единственным во многонаселенной (17 душ) коммуналке  человеком, которого дядя Саша боялся и слушался в пьяном виде.

Он также знал, что в результате многочисленных полостных операций у Евы Лазаревны отсутствовал пупок. Это его страшно занимало, и он с восторгом восклицал на кухне:

-Ева! Ты же настоящая Ева - без пупка!

Что же касается Кентика, то для дяди Саши эта обожаемая всеми, прелестная псина была просто предметом истинной любви.

Дядя Саша работал проводником в поездах дальнего следования. Как только он возвращался из очередной поездки, весь увешанный мешками с дефицитным южным продуктом, он первым делом бежал за бутылкой, а потом брал Кентика, и они шли гулять.

Мы всегда смеялись, так как, в связи с чрезвычайно высоким уровнем интеллекта нашей собаки, считали, что Кентик на самом деле прогуливал дядю Сашу, а не наоборот. Праздники дядя Саша отмечал с Кентом, жена и дети были не в счет. Происходило это так.

Приняв в душу, дядя Саша брал Кентика и вел его вниз в парикмахерскую, помещавшуюся на первом этаже нашего дома на Петровке. Там были такие автоматы: бросил деньги, нажал кнопку и пульверизатор выстреливал в тебя порцию вонючей жидкости трех сортов, под названием "одеколон". Дядя Саша предпочитал "Шипр".

Мы знали наверняка, что Кентик предпочитает, чтобы его не обрызгивали этой гадостью, но он не сопротивлялся, уважая дядю Сашу. Да и потом, на какие жертвы не пойдешь ради настоящей любви! 

Надушив несчастную собаку "Шипром", дядя Саша приступал к следующему этапу праздника. Он начинал ловить такси, ругаться с таксистами, которые не хотели сажать огромную собаку на заднее сидение. Наконец сопротивление очередного таксиста было сломлено рублем, и довольный дядя Саша начинал катать Кентика по Москве, показывая собаке праздничную иллюминацию!

Мы всегда поражались тому обстоятельству, что, несмотря на степень опьянения, а она по праздникам зашкаливала, ни разу не было такого случая, чтобы нам пришлось их искать.  Кентик всегда приводил домой едва держащегося на ногах друга.

Шли годы, наступали перемены. Фельдманы получили 3-х комнатную квартиру на 22 этаже дома на Калининском проспекте, оставив нас в большой комнате на Петровке.

Чиж умер первым, я не знаю сколько ему было лет, но думаю, что он дожил до глубокой кошачей старости. Кентик постарел, начал болеть, у него развился рак, он не мог двигаться сам, плакал, т.к. не мог ходить по нужде в квартире,  как мы его не уговаривали, обложив газетами. Мужчинам приходилось носить его на руках на улицу, что при размерах Кентика было непросто. Все это было огромным мучением как для собаки, так и для всех членов семьи. На семейном совете было решено усыпить 14-летнего любимца.

Нашему горю не было конца. Все мы рыдали три дня без передышки, и мужчины не стеснялись своих слез. У всех было траурное настроение еще очень и очень долго после того, как  Кентика не стало.

 

ПИФ

 Жизнь шла своим чередом, и через какое-то время моя свекровь, поддавшись на обояние девочки-таксы, принадлежавшей друзьям, взяла ее щенка-сына.

Так в квартире на Калининском проспекте появился ее настоящий хозяин-бандит, жесткошерстная такса с криминальными наклонностями по имени Пиф.

Пиф был необычайно умен, но если Кентик свой ум использовал с самыми добрыми намерениями и на благо членов семьи, то Пиф был коварен, злопамятен, и с членами семьи вел себя, как инквизитор.    

Непонятно по какой причине Пиф очень любил мою маму. Когда она приходила, он заваливался на спину, кривил свою бородатую морду в обворожительной улыбке, извиваясь при этом в запятую и испуская небольшие фонтанчики мочи в воздух, тем самым окончательно убеждая окружающих в том, что приход мамы для него большой праздник.

            Пиф считал себя хозином всего, что было в квартире без исключения и свою собственность охранял с необыкновенной яростью. Если оказывалось, что он лежал на диване, а рядом кто-то забыл телефонный аппарат, Пиф защищал телефон, так как в этот момент телефон был его собственностью, а это значило, что ни под каким видом телефон взять нельзя. Если телефон начинал звонить, то для того, чтобы снять трубку, нужно было Пифа отвлечь чем-нибудь вкусненьким,

причем для этого требовался еще один человек, который бы, показав Пифу кусок, стал бы удаляться в другую комнату. Если помощника не оказывалось, то Пиф своей позиции не покидал, выхватывал у тебя из руки лакомый кусок, поглащал его с неописуемой скоростью, одновременно умудряясь при этом на тебя рычать и скалить зубы, чтобы у тебя не оставалось никаких сомнений в том, что так за дешево Пифа не купить, и что он прекрасно все понимает и видит тебя насквозь.

 Поскольку легкомыслие членов семьи обошлось им всем дорого, так как Пиф их всех перекусал, кроме меня (у меня с Пифом были дипломатические взаимоотношения), то Пиф всегда выходил победителем из подобных конфронтаций.

В результате постоянных склок, которые устраивал Пиф, он с раннего детства выучил все ругательства, возможные в русском языке, которыми  его дружно награждали побежденные.

Утверждения некоторых ученых-кинологов, что собаки не понимают слова, а понимают интонацию, в корне ошибочны. Ярчайшим примером этого был эксперимент, который любил проводить мой муж. Он звонил на Калининский и, если трубку поднимал  его брат Леня, спрашивал:

-Пиф с тобой на диване?

Если ответ был положительным, то Алик продолжал:

-Ну ка, дай ему трубку.

Леня подносил трубку к уху собаки, и Алик нежным голосом говорил:

- Ну и говно же ты, Пиф!

На это Пиф начинал остервенело рычать, лаять и пытался перегрызть трубку.

Несмотря на то, что Алик очень любил собак и практически вырос с

Кентиком, с Пифом у него отношения не сложились, они друг друга терпеть не могли. В лучшем случае, друг друга не замечали.

 Начало этому вероятно положил эпизод, который произошел между нашим трехлетним сыном Кирюшей и Пифом. По большому счету в происшедшем был виноват  Кирилл.

 Мы были в гостях на Калининском, и Кирилл ползал под столом и сервантом на ножках, играя с Пифом. Вдруг раздался ужасающий детский крик. Я рванулась под стол и вытащила орущего от боли и страха ребенка.

 И тут все увидели, что одно ухо у Кирюши краснеет и растет на наших глазах, вставая перпендикулярно к голове и на нем явно проступает собачий укус. Я бросаю взгляд на мужчин и вижу, что у всех троих одновременно побелели губы и в глазах появился не предвещающий нечего хорошего огонь невероятной ярости.

 Папа, дедушка и дядя молниеносно исчезли из комнаты и появились обратно с такой же скоростью, вооруженные до зубов предметами расправы, а именно: ремнями, половыми щетками и зонтиками.

О ребенке все забыли. Моя свекровь и я вскочили каждая со своих мест, преграждая своими телами путь брызгающим слюной от негодования мужчинам, готовым тут же прикончить "эту сволочь". Мы дружно встаем на защиту Пифа, пытаясь спати жизнь псу и перекричать бушующих мужчин, объясняя, что собака не виновата, вероятно, Кирилл сделал ей больно, потянул за хвост или что-то в этом роде. Стоял невообразимый гвалт, мужчины выдавали набор всех известных им матерных слов, а поскольку дед и папа были инженерами-строителями, то известно им было немало.     

В суматохе Пиф ретировался в самый дальний угол под сервант, откуда его пытались выковырять щеткой мужики, прорвав нашу оборону. Кирилл замолчал и с интересом наблюдал за происходящим. Наконец нам удалось предотвратить кровавую расправу, но пару раз по заднице зонтиком Пиф все же получил.

Наступило перемирие. Прошло, наверное, минут пятнадцать. Каждый занялся своим делом.  И вдруг из под серванта мы слышим тонкий детский голосок,  и со словами:

-Пиф! Вы меня акусили, я вас тозя акусю!,-

Кирюша самым серьезным образом кусает Пифа за ухо. На всю квартиру раздается  истошный вопль собаки, которая  пулей выскакивает из под серванта и улепетывает в другую комнату. 

Я вытаскиваю своего сына на свет божий и начинаю вынимать у него изо рта бешеное количество собачьих волос. Мы обалдеваем от мужества и так  рано проявившегося чувства справедливости у трехлетнего ребенка.

Компания развеселилась. Мужскую часть семьи стала распирать гордость  от  бойцовских качеств Кирюши, с таким блеском исполнившего акт отмщения по схеме "око за око", только в данном случае это было "ухо за ухо".

Подлость Пифа в полной мере раскрывалась тогда, когда он с очень мирным видом отправлялся под стол с лакомым куском или морковкой во рту, припасенными специально для такого случая, и выплевывал это в сантиметрах пяти от ног какого-нибудь гостя. Он ложился рядом и внимательно следил за движениями ног ничего не подозревающей жертвы. Гость, конечно, не сидел неподвижно и  в какой-то момент менял положение ног. Вот тут-то и наступал Пифин триумф, так как теперь у него было законное основание тяпнуть несчастного за ногу, якобы покусившуюся на его еду.

Раздавался  вопль очередной жертвы, в ход пускались предметы домашнего обихода. Если деду Вове и Ленику везло, то им удавалось запереть "сволочь" в спальне или, еще того лучше, в спальне в стенном шкафу, так как при этом Пиф, не умолкая ни на минуту, лаял весьма противным, звонким голосом, отработанным в этой породе для того, чтобы звать охотника.

В данном конкретном случае охотником был сам пёс. Наказанный за мерзость характера и запертый в стенном шкафу, он мог лаять часами до хрипоты, и поэтому мы в принципе не знали, что лучше, чтобы он кусал всех подряд или запирать его перед приходом гостей. Все равно, покоя не было, от его лая в ушах стоял гул, да и общаться в таком шуме было практически невозможно.

Террорист-Пиф имел также мерзопакостную привычку, от которой его не возможно было отучить. С ним можно было гулять до посинения час или два, но по возвращении домой, как только его спускали с поводка и в тот момент, когда гулявший с ним Леник снимал ботинки и надевал тапочки, Пиф вбегал на кухню, находившуюся напротив прихожей, и самым что ни есть наглым образом, смотря ему прямо в глаза, задирал ногу на ножку кухонного стола и наливал огромную лужу.

Спал Пиф с Ириной Абрамовной. Если случалось так, что мы оставались ночевать, и мне нужно было ночью воспользоваться туалетом, Пиф реагировал на мое появление в коридоре кромким лаем. Я пробовала разные варианты, но шла ли я, как хозяйка, не прячась, или кралась, как заправский домушник, результат был всегда один - яростный лай психованной таксы, которая меня знала со своего раннего детства.

Несмотря на мерзкий характер псины, его, если и не любили так, как Кентика, то, по крайне мере, терпели, отдавая должное его уму и твердости характера.

Моя свекровь даже кичилась своей привязанностью к Пифу, и если кто-то из нас начинал настаивать на том, что от пса надо избавляться, так как он загадил всю квартиру, в которой стояла откровенная вонь, она заявляла безаппеляционным тоном:

 - Я хозяйка в этом доме! Это моя собака! Я своих друзей не предаю!

На этом все увещевания заканчивались.

Пиф прожил 12 лет и умер собственной смертью, от последствий ожирения. Он был очень толст и в последние несколько лет своей жизни выглядел не как такса, а как большая сарделька на маленьких кривых ножках. Кроме того он воровал из пепельниц окурки, и его можно было видеть с недоеденным окурком, прилипшим к бороде, гордо вышагивающим по коридору.

Когда маленького Кирюшу  спрашивали, какая  это порода, так как по внешнему виду собаки догадаться было довольно трудно, он отвечал: "шишкошерстная такса".

 На первый взгляд может показаться, что Пиф не подходит под тот эпиграф, который я поставила перед рассказом. Но, если играли по его правилам, жизнь была мирной и без кровопролития. Мне же, в течение моей жизни, приходилось встречать людей, которых с трудом можно было назвать людьми, а тем более сравнивать с животными. Скорее к их характеристике подходит слово "монстры". Да и потом, в каждом виде животных встречаются разные характеры плюс бывают исключения. Пиф, скорее всего, и был таким "исключительным" псом.

      

МОЯ ДОЧЬ - ДВОРНЯГА "САНДИ" 

 Прошло много лет. Мы продолжали жить на Петровке в коммуналке. Количество соседей уменьшилось, но качество от этого не стало лучше, так как семья дяди Саши разрослась и стала занимать освобождавшиеся комнаты.

 Наш взрослый сын, уже студент, проживал за шкафом, отделявшим его диван, от остального пространства двадцатисемиметровой комнаты.

 Это было осенью, в сентябре. В Москве стояло чудесное бабье лето, и в одно из воскресений Кирюша поехал со своими друзьями под Москву на шашлыки. Вечером этого дня он появился в дверях и прямо с порога, не войдя в комнату, поставив свою сумку на пол, заявил нервным голосом:

- Предки! Надеюсь на вашу гуманность!

С этими словами он достал из сумки махонького щенка, по коричневой окраске и длине шерсти похожего на игрушечного пушистого медвежонка. Мы обомлели...Дело было в том, что в квартире у соседей уже была собака. У нас, правда, тогда строилась кооперативная квартира, в которую мы должны были переехать на следующий год, летом.

В моей голове сразу промелькнула мысль о том, как избежать скандала с соседями и решить эту проблему мирным путем. О чем я сразу и высказалась. Мои мальчики заявили, что они надеются на мои дипломатические способности и верят, что все обойдется без кровопролития. Впоследствии их надежды оправдались.

Тут Кирюша, с волнением в голосе, стал рассказывать нам, как нашелся щенок.

Ребята жарили шашлыки в Химкинском лесу, и вдруг они услышали плач. Сначала решили, что это раненная птица, и стали искать, поднимая лапы окружавших поляну елок. Каково же было их удивление, когда под очередной елкой они обнаружили щенка. Видимо его кто-то выбросил, так как судя по тому, что у него были еще закрыты глаза, несчастному было не больше двух-трех дней отроду.

Я смотрела на своего сына и думала о том, что все участвовавшие в  пикнике мальчики жили в отдельных квартирах и не имели домашних животных, и только Кирюша взял щенка. А в это время он рассказывал нам, как они пытались кормить щенка шашлыком. Алик, муж, тут же спросил, сколько они выпили, так как кормить новорожденного щенка шашлыком могли либо очень пьяные, либо полные идиоты.

Я тут же связалась с Леней, который работал в Ветеринарной Академии,  и он дал мне телефон ветеринара. Я получила инструкции по поводу того, чем накормить щенка. Благо внизу была аптека, были закуплены витамины А и D в масляных растворах, пипетки разных размеров и клизма для новорожденных. Коровье молоко было разведено кипяченой водой в пропорции 1:2, туда были добавлены витамины, и тут началось самое трудное. Щенка надо было накормить, а как? В малюсенький ротик с трудом можно было запихнуь резиновую часть пипетки, с проделанной в ней дыркой, но резина пахла резиной, и щенок отчаянно сопротивлялся. Эта попытка-пытка окончилась неудачей. Я опять позвонила ветеринару, и он мне сказал, что собака врядли выживет в таком возрасте без матери и материнского молока. Наше настроение резко упало, щенок пищал и требовал еды, потом он замолчал. Мы решили - будь, что будет.

Отчаявшись, я взяла клизму и держа щенка на руках, предварительно завернув его в пеленку, как новорожденного ребенка, стала впрыскивать ему в рот теплую смесь. Он давился, кашлял, но глотал. У нас отлегло от сердца. И тут встал вопрос о том, каков пол щенка и как его назвать. Оказалось, что пол определить было невозможно, так как не с чем было сравнивать, остальные щенки из помета отсутствовали. Мои веселые мальчики тут же предложили снять штаны и сравнить показатели пола. Тут позвонил один из Кирюшиных друзей и предложил назвать щенка Саньди (имея в виду английское слово "воскресенье" в русском произношении) по аналогии с Пятницей Робинзона Крузо. Так и было решено, поскольку это имя по-русски подходило для обеих полов.

Мои приключения на этом не закончились. Я впрыскивала Саньди молочную смесь в течение трех дней каждые два часа. У меня было такое чувство, как будто я родила еще одного ребенка. На четвертый день у Саньдюши открылись глаза, и она стала лакать свою смесь из розетки. Мы ей соорудили гнездо из обувной коробки, где она спала между кормлениями. Оправлялась Саньди только тогда, когда ее вынимали из гнезда. Картина эта была уморительной, потому что она, случайно обнаружив Кирюшин тапочек, залезла на  него и, балансируя, как заправский циркач, на краю открытой пятки и поставив четыре лапки на две точки опоры делала свои дела. Это надо было видеть! Мы, как последние балбесы, сидели вокруг и умирали от восторга и умиления.

Я в то время работала в научно-исследовательском медицинском институте, и у меня было два библиотечных дня в неделю. Предполагалось, что в эти дни я езжу в Медицинскую Библиотеку и работаю там с научной периодикой, делая рефераты с английского и переводя статьи, который мне заказывали наши сотрудники. Но, конечно, когда появилась Саньди, пребывание в библиотеке было сведено до минимума.

Я повезла щенка к ветеринару, и выяснилось, что Саньдюша заражена и внутри и снаружи всей возможной гадостью, которая только существовала. Кроме того у нее был перелом тазовой кости. Давать лекарство или купать ее в дезинфицирующем растворе было нельзя, так как она была слишком мала. Собаки в таком возрасте впитывают все через кожу, и поэтому ее нельзя было купать, чтобы не повредить печень.

В результате всего этого, жертвой оказалась я. В течение последующего месяца, по вечерам, сидя под стосвечовой настольной лампой, я пинцетом ловила у

Саньди блох. Никогда в жизни я не предполагала, что ловля блох -- такое азартное занятие.

Когда кто-нибудь из друзей или родственников звонил,  и Алик или Кирюша брали трубку, на вопрос "А что делает Маня (так меня все звали)?", они с восторгом сообщали: " Маня не может подойти, она занята, она ловит блох!".

Наконец все, чем была до предела напичкана Саньди, извели. Собаку выкупали, она сверкала чистотой и здоровьем. Саньди росла, становилась все более забавной, в доме царил покой и благолепие, жизнь крутилась вокруг щенка. В основном, конечно, крутилась я, так как по инструкции ветеринара собаку нужно было прикармливать. И я, как последняя идиотка, делала домашний творог, натирала туда яблоки и морковь. Облегчением был тот факт, что удлинялись промежутки между кормлениями от 2-х до 3-х, а затем и до 4-часов. Потом надо было постепенно добавлять сначала провернутое, свежее, не в коем случае не замороженное, мясо, потом можно было давать мясо кусочками. Кроме того, нужно было убирать за собакой и постоянно мыть пол, правда Кирилл мне в этом помогал.

Поэтому, я надеюсь, никого не удивляет название, которое я дала этой главе. Ответственность, которая легла на мои плечи, меня не тяготила, я бы даже сказала, наоборот, внесла в мою жизнь новое содержание и смысл, потому что отдачу, которую я получала от своей дочки, была таким чудным подарком, который невозможно получить от человеческих детенышей.

Наверное, я, как истая еврейская мамаша, слегка перегибала палку, втихаря сбегая с работы днем, чтобы вовремя покормить Саньди, пользуясь туда и обратно такси. Это продолжалось полгода, и финансы семьи явно страдали. Кроме членов моей семьи об этом никто не знал, а то бы меня упрятали в сумашедший дом! 

Когда Саньди исполнилось полгода, произошло еще одно, весьма необычное, событие.

Кирюша вставал утром раньше нас, поэтому его уже не было дома, он уехал в институт, когда это случилось. Мы уже встали, и каждый из нас занимался утренними делами, но я еще не успела убрать постель.  

 Мы спали на угловом раскладном замечательном финнском диване - последнем слове финнской мебельной промышленности. Надо также добавить, что в  нашей комнате, как и во всей квартире и доме, были  пяти с половиной-метровые потолки. На полу и под потолком на стене были вентиляционные люки, закрытые красивыми дореволюционными резными бронзовыми решетками.

 И вдруг мы слышим из-под потолка странный писк. Алик тут же помчался в коридор и притащил оттуда здоровенную лестницу. Для того, чтобы ее поставить, он просто сдвинул диван в сторону, так как решетка находилась над нашим изголовьем. Он быстро забрался наверх и стал пытаться рассмотреть, что же там внутри. Наше первое предположение было, что это, вероятно, голубь, который по непонятной причине провалился с крыши в вентиляционный люк шестиэтажного

дома, а затем продолжил свое путешествие вниз, зайдя на огонек к нам на четвертый этаж.

 Но когда Алик рассмотрел, что было в люке, реакция была такая:

- Марина! Неси скорей сосиску, там собака!

Я говорю:

- Какая, к чертовой бабушке, сосиска? Вытаскивай ее оттуда.
 
- Она же голодная, а в решетку больше ничего не пролезет!  , не слушая 
 меня, продолжает настаивать Алик, чувство сострадания которого перехлестывало здравый смысл.

- Успокойся,- говорю я,- сейчас я принесу отвертку, и ты сможешь вывинтить шурупы и снять решетку,. 
 
Но пока я это произносила, мой супруг, схватившись обеими руками за решетку и под угрозой падения с пятиметровой высоты, рванул ее, как говорится, с мясом. Отдав мне выдранную решетку, он протянул руки внутрь люка и вытащил абсолютно черного от сажи щенка с еще несколькими килограммами сажи, которая вся высыпалась на нашу белоснежную, только накануне поменяную постель.

Я не могу передать того ужаса, который я испытала при виде несчастного щенка. Он был обмотан веревкой крест-накрест под лапками, на спине был узел, который оканчивался оборванным концом веревки. Алик так разнервничался, что его просто трясло. Какому же гаду могло прийти в голову сбросить щенка? И почему из восьми комнат квартиры, он выбрал именно нашу? Пахло собакой? Но у соседей тоже была собака!

Но мне было не до разгадок. Мы сняли со щенка веревку, и я, схватив его в охапку, помчалась в ванную. Выгнала оттуда соседа, который в это время брился и стала отмывать подкидыша, стараясь не попадать мылом и водой в уши. Все это время щен вел себя прилично, не сопротивлялся и не кусался: наверное, был в шоке.

После того, как псина была вытерта насухо, мы увидели, что это - девочка, очень красивой черно-серой окраски и выглядела она, как миниатюрная немецкая овчарка. После того, как была оказана первая помощь, собака накормлена, и следы происшествия убраны, Алик ушел на работу, предоставив мне, как обычно, право решать возникшую проблему: что делать со второй собакой?

 Мне тоже уже было пора уходить, и я, заперев своих красавиц в комнате, ушла на работу в состоянии, близком к обморочному. На работе, выслушав мою историю, сотрудники засыпали меня различными толкованиями того, что случилось, и советами, что я должна по этому поводу делать. На эмоциональном уровне самым замечательным толкованием было то, что это мне знамение свыше, что мне послан друг (.к. собака - друг человека) и что мне обязательно надо ее оставить.

 Мой здравый смысл, воплотившись в пламенную речь, сообщил присутствующим все, что я по этому поводу думаю, перечислив им некоторые детали условий моей жизни. На этом дебаты были закончены, и через какое-то время раздался телефонный звонок. Это  мне звонил Кирилл, который пришел из института, и когда он открыл дверь, его радостно встретили две дворняги, загадившие перед этим пол во всей комнате. Пробравшись к телефону, как по минному полю, Кирюша начал разговор очень взволнованным, но веселым голосом :         

 - Ма, привет! Это что же за булгаковщина такая? Как ты думаешь, я могу безопасно открыть шкаф, чтобы оттуда еще чего-нибудь не вылезло?

Насладившись в полной мере моим рассказом, сынок спросил, а что же нам теперь делать. На что я ответила, что мы будем искать желающих взять новую собаку.

Поиски продолжались неделю, веселью в нашей комнате не было конца. Щенки развлекали нас, как могли. Подкидыша мы назвали Чуней, она была очень разухабистой девицей, с неукротимой энергией. Она носилась по комнате и по диванам, как угорелая.

Утром нас будили две умильные морды, облизывая наши лица. Вот тогда я подумала про себя, что, если я доживу до старости и у меня будут на то финансовые возможности, то хорошо было бы провести остаток своих дней в окружении нескольких собак. Но эта мечта, судя по всему, так и останется мечтой.

 Для того, чтобы войти в наш двор, нужно было выйти из парадного на Петровку и завернуть направо в арку двора. В то время выйти на Петровку было, конечно, просто, но вот повернуть в нужную тебе сторону было не так просто, как кажется, так как необходимо было преодолеть сопротивление толпы людей, спешащих в обе стороны, на довольно узком тротуаре,. И вот я выхожу из подъезда, у меня подмышками висят мои девочки. Навстречу идет молодая парочка, и девушка, увидев меня с собаками, говорит своему попутчику:

- Посмотри! Вот ненормальная! С двумя дворнягами подмышкой!

Мысленно я согласилась с девушкой и, преодолев сопротивление толпы,  завернула в подворотню, скрылась из глаз критически настроенных прохожих.

 Чуню взяли дальние родственники Фельдманов, которые жили в Ивантеевке, под Москвой. Чуня дала им жару, сожрав самое "ценное", что было в доме, а именно: кусок настоящего старинного персидского ковра, австрийские мужские ботинки и мохеровый шарф, принадлежавшие хозяину дома. И через восемь месяцев она исчезла навсегда. Вероятно свободолюбие, а может быть страсть к приключениям, заставили Чуню покинуть уютный дом, в котором её уже успели полюбить.

 Санди за это время выросла, превратившись в очень красивую помесь. Она была шоколадного цвета, настоящая "Каштанка", средней величины (чуть-чуть больше коккер-спаниеля), по бокам туловища и на животе подшерсток был светло-пшеничного цвета и спадал волнами до половины лап. Грудь тоже была блондинистая, а кроме того, мордочка, слегка похожая на лисью, было окрашена весьма оригинально. Короткие волосы на голове были каштанового цвета до бровей, а вся остальная часть морды - светло-пшеничного. Из-за этого было такое впечатление, что у Саньдюши на голове одета шапочка, такой формы, которая была принята у профессиональных конькобежцев, с острым углом на середине лба, который у Саньди доходил до переносицы. Из-за такого причудливого раскраса выражение морды было трагическое, такое же, как у моей бабушки Ани, то есть брови домиком. Только у бабушки это выражение лица бывало в тот момент, когда она приходила к нам в гости, и я ей открывала дверь. Бабушка ждала неприятных известий, чтобы насладиться горем в свое полное удовольствие. Поэтому я, не давая ей опомниться, произносила, открывая дверь, одну и ту же сакраментальную фразу:

- Бабуль, здравствуй! У нас все в порядке, праздника не будет!
 
Саньди росла, и постепенно стали проявляться черты ее характера. Она была очень любопытна, всюду совала свой коричневый нос, ходила за мной по пятам, проверяя, что я делаю. Саньдюша была очень умна, легко поддавалась дрессировке. После гуляния мы носили ее в ванную и мыли ей лапы, поэтому она имела законное основание спать ночью у меня на постели. Это была, конечно, распущенность, но с моим мужем невозможно было бороться. Он дрессировке не поддавался и таскал Саньдюшу с собой на диван или кровать, в зависимости от того, где он хотел отдыхать. Такая же история происходила с прикармливанием со стола. Собака была разбалована, и я ничего не могла с этим поделать.

 В отпуск мы обычно ездили на машине в Эстонию, в местечко под названием Отепя. Там было большое озеро, где можно было купаться, если позволяла погода, а на берегу озера ресторан, в котором мы обедали. Вокруг - шикарные леса со множеством грибов, дикой малины и земляники, а также большим количество небольших озер, в которых мальчики ловили рыбу. 

Саньди носилась, как сумасшедшая, по лесу, но никогда далеко не убегала. Меня она считала свой матерью и, по определению, поэтому в грош меня не ставила. Слушалась бесприкословно только Кирилла, понимая, что из Алика она может вить веревки.

 Когда эстонцы перестали продавать иногородцам мясо, 10 киллограмм  я замораживала в Москве, готовясь к поездке, и мы умудрялись довозить его в таком виде в Отепя. Мясо предназначалось для Саньдюши, мы же были, как говорится, на подножном корму.

 Прошло несколько лет, и мы эмигрировали в Америку. Наша первая долларовая трата была покупка билета для Саньди из Нью-Йорка в Вашингтон, где мы и осели. Вторая трата был депозит за собаку в том доме, где нам была снята квартира. Саньдюша первая посетила врача-добровольца, который не взял с нас денег за прием.

 Тут возникла проблема, чем кормить Саньди. В России она привыкла есть сырое мясо с разными добавками, по совету ветеринара. В Америке  я перепробовала всю возможную собачью еду . Саньди категорически отказывалась её есть, а на мясо у нас не было денег. Я стала варить ей кур, добавлять туда собачьих консервов, и дело пошло на лад.

Мы сами стали пробовать разные продукты, в том числе всевозможные колбасы, и Алик, не отступаясь от своей привычки, угощал Саньди. И тут обнаружилось, что собака не ест американской колбасы. Сначала было высказано мнение, что Саньдюша зажралась. Но потом мы как-то поехали в русский магазин и купили колбасу там. Европейскую импортную колбасу, а также колбасу, сделанную в Нью-Йорке русскими, Саньдюша уплетала с большим удовольствием.

На семейном совете было принято постановление:

Если дворняга отказывается есть американскую колбасу, значит это - отрава. Больше мы ее никогда не покупали.

 К моменту нашего переезда в Америку Саньди уже понимала помимо команд около 100 русских слов. Поэтому, когда наступало время вечерней прогулки, и Алик  в очередной раз пытался манкировать своими обязанностими, обсуждение этой проблемы между нами шло на английском языке, чтобы не нервировать всепонимающую собаку. Обычно Алик, предвидя, что произойдет дальше, коварно предлагал по-английски:

- Давай её спросим, с кем она хочет пойти гулять!

И, не давая мне времени возразить, произносил по-русски:

- Саньдюшь! С кем ты хочешь идти гулять?
 
На что Саньдюша, посмотрев на нас своими умными глазами, бежала к двери, а от двери прямиком ко мне и опять к двери. Все было ясно.

 Вот видишь, - говорил Алик ,-   она хочет гулять с тобой!

Конечно, она хочет идти гулять со мной. Я то с ней гуляла не менее сорока минут, а не пятнадцать, как Алик.

 Когда мы возвращались с гуляния, Саньди прямиком шла к лифту.  Я ей бывало говорила:

- Подожди, Саньдюшь, надо взять почту.
 
Сандюша смотрела на меня и заворочивала в комнату, где висели почтовые ящики. Когда Саньди хотелось чего-нибудь вкусненького, она садилась напротив холодильника и протягивала ему лапу.   Я не думаю, что она считала холодильник одушевленным предметом, она просто ждала, что кто-то из нас заметит её позу, и в результате ее долготерпение будет вознаграждено.

 Моя собака не любила грозу, её пугал гром. И если такая погода случалась вечером, заставить её покинуть место под столом на кухне, где она обычно пряталась, было очень трудно. Можно было её уговаривать до посинения, Саньди идти гулять не желала. Переждав грозу, я, как правило, ей говорила:

 - Сандюшь, гроза кончилась, пошли гулять!.

Ноль внимания.

- Честное слово, кончилась! Ну пошли, мне завтра рано вставать на работу!

На это собака, нехотя вылезая из-под стола, медленно направлялась к окну, вставала лапами на подоконник и смотрела на улицу, потягивая носом. Моему возмущению не было предела, и я с обидой в голосе произносила:

- Проверяешь?! Я что, когда-нибудь тебя обманывала?

После этого Саньдюша милостиво поворачивалась и шла к двери.

 Саньди старела, и как все стареющие существа, стала приобретать новые привычки и странности. Она вдруг решила, что не известно, что можно от нас ожидать, и стала прятать лакомые куски в щели между диванными подушками. Если кто-то из нас оказывался в непосредственной близости от заветного места, она пулей летела к дивану и забирала свой кусок. Кроме того, собака разленилась окончательно и перестала нас встречать у двери, когда мы приходили.

Саньдюша, как королева, блаженствовала в своем кресле у окна, и только ленивое повиливание хвоста указывало на тот факт, что она рада нашему приходу.

 Один случай из нашей совместной жизни с Саньди потряс нас до глубины души. К нам в гости приехал наш старинный друг еще с московских времен. Мы не виделись около пяти лет, так как Валера жил и продолжает жить в Чикаго. После радостной встречи, объятий и поцелуев последовало пиршество. Саньди, приученная Аликом, ходила вокруг стола и попрошайничала, скребя лапой по коленке каждого из  присутствующих. Мы не обращали внимания на собаку, так как были поглощены разговором. И тут Саньдюша, взяв  свою собачью косточку (трит) из миски, подошла к Валере и положила ему ее на колени. Мы замерли от удивления. Валера, совершенно обалдевший,  принял дар и отрезал собаке кусок мяса. Произошел товарообмен, инициатором которого оказалась наша умная  собака.           Саньдюша по своему общалась со мной, т.е. "разговаривала". Когда с ней гулял Алик,  и они приходили домой, я обычно ей говорила:

- Саньди, сядь и расскажи мне, как вы погуляли.
 
Саньдюша смотрела на меня своими умными глазами и издавала вполне определенный звук, который означал-хорошо.

Потом я спрашивала:

- А белку ты видела?
-Урчание собаки в ответ с интонацией возмущения
, говорило о том, что белка была, и она Саньди не нравится. Стараясь убедиться в том, что я правильно её поняла, я продолжаю:

- Противная белка, убегала от Саньди?
На это Саньдюша выдавала длинную тираду очень раздраженным тоном.

 -     Так, - продолжала я, - а ворона была?     .

Тут урчание переходило в негромкое гавканье с высокими нотами, выражающее сильнейшую ненависть. И я её понимала. Вороны донимали Саньди тем, что любили над ней издеваться.

Неоднократно, гуляя с Саньди, я наблюдала такую картину. Какая-нибудь ворона-пакостница подскакивала к Саньди и начинала, в полном смысле слова, ее дразнить, иммитируя собачий лай. Саньди этого безобразия не могла пережить и пыталась поймать ворону. Проворная ворона отскакивала на несколько шагов, даже не взлетая, и принималась опять лаять, Саньди за ней, ворона назад, и так до умопомрачения. Я обычно вмешивалась и разгоняла ворон, так как мне было жалко бедную Саньдюшу.    

 Некоторые ученые-кинологи считают, что, если бы у собак было другое строение гортани и челюсти, многие из них могли бы произносить слова на элементарном уровне, так как у большого количества особей для этого достаточно высокий интеллект.

 Мое личное общение с собаками это подтверждает, не говоря уже о том, что одна дворняга, принадлежавшая моей родственнице, говорила слово "мама".

 У Саньдюши с возрастом развилось философское видение мира, и этому соответствовало её поведение.

 У моих родственников была в то время очень славная собаченция по имени Киса. Киса была карликовым пуделем из цирковой семьи пуделей. Она могла высоко подпрыгивать несколько раз подряд, как мячик, носилась как угорелая по дому и заднему двору. Она была большой симпатягой, но довольно инфантильна.

С Санди у неё были прекрасные отношения.

Всегда, когда мы выпускали собак на задний двор погулять, Киса приглашала Саньди погоняться друг за другом. Саньди охотно принимала приглашение, но через некоторое время гонки вокруг дерева ей надоедали, и она занимала позицию на вершине рядом расположенного невысокого холма. Киса, даже не заметив отсутствия Саньди в игре, продолжала носиться кругами, а моя собака с высоты своего положения следила за Кисой и всем своим видом выражала нечто подобное следующему: "Давай, давай, дуй, балбесина, а я лучше на тебя посмотрю!".

 Саньдюша была уже в возрасте, когда нам пришлось из-за работы переехать в Нью-Йорк. Этот город Саньди не полюбила. Там, где мы жили, не было газонов, их приходилось выискивать. Да и те, что были, были настолько малы, что невозможно было сделать даже традиционный "круг почета", который Саньди выписывала, перед тем, как усесться по большой надобности.

В Нью-Йорк приехал Кирилл и забрал собаку с собой в Цюрих, где он жил в последние годы.

Как-то в телефонном разговоре он мне сказал, что Саньди получила международный паспорт, позволяющий ей жить во всех гостиницах Европы.

Вообще, у швейцарцев особое отношение к собакам. С собаками разрешается ходить везде, кроме продовольственных магазинов, ездить в общественном транспорте, посещать рестораны и т.д. и т.п.

В связи с этим, когда Саньди иногда заходила в обувной магазин, если Кирилл на что-то отвлекался и упускал ее из виду, она свободно прогуливалась по магазину, проверяя товары, при этом никому даже в голову не приходило прогнать собаку. Кирилл, зная Саньдюшино пристрастие, обычно вылавливал ее оттуда.

 Саньди также сопровождала Кирилла на научные конференции, путешествуя в Альпы на поезде и останавливаясь с ним в гостиницах.

Однажды в одном таком путешествии, в гостинице, куда они только что прибыли, Кирилл потерял собаку. Пока он оформлял документы, Саньди исчезла. В этой гостинице двери были на фотоэлементах, так что исчезнуть ей не составило большого труда. Сами по себе распахивающиеся при ее приближении двери приглашали войти.

Кирюша, к свему полному ужасу, нашел собаку на ресторанной кухне. Она сидела в центре с очень важным видом, а вокруг на корточках сидели повара и поварята в белоснежных, сверкающих чистотой колпаках и куртках, и кормили её всякой всячиной, пытаясь общаться на языке, который Саньди не понимала.

В первый момент Кирилл обомлел и подумал, что его из гостиницы выгонят, так как он тогда еще не знал, как швейцарцы относятся к собакам, но когда он увидел вышеописанную картину, у него отлегло от сердца. Более того, на следующий день Кирюша обнаружил, что на каждом этаже, возле лифта, для Саньди была поставлена миска с водой.

Когда я приехала в Швейцарию навестить сына, Саньди на меня никак не отреагировала. Она не обрадовалась, не подошла ко мне, не завиляла хвостом. Она меня проигнорировала. Позже она даже на захотела идти со мной гулять.

Мне было очень грустно и больно, но, подумав, я решила, что Сандюша не простила мне предательства, того, что я отправила ее в Цюрих. А может быть, она была уже больна и ее мучал токсикоз? Ведь ей уже было почти 14 лет.

Я вернулась домой в Вашингтон в очень удрученном состоянии. Через несколько месяцев  мне позвонил Кирилл и сказал, что ему пришлось усыпить Саньди. У нее нашли неоперабельный рак. Врач спросил, не хочет ли Кирилл делать собаке химиотерапию. Но это, конечно, было бессмыслено.

Моя дочь - дворняга Саньди прожила 14 лет счастливой жизни, полной любви и заботы о ней. Эти 14 лет были наполнены, благодаря Саньди, положительными эмоциями, которые она постоянно вызывала своим присутствием, своим поведением, своей преданностью и любовью к нам. Она создавала в семье чувство радости жизни, особый уют и покой.