Здравствуй, здравствуй, любимая...

Вот и осень опять. Эту ношу легко веселя нести
И лицо возникает в пространстве улыбкой-кивком...
Здравствуй, здравствуй, любимая - ты в золотой осиянности,
И такой красоты не найти никогда и ни в ком. 

А в тебе, при тебе - ворожба и душа просветлённая.
Это солнце - волной, и тревогой, и вехой в судьбе -
Проникает под утро сквозь ставни твои притворённые,
И в прекрасный момент отражается строчкой в тебе.

Вот и штрих золотой, и картина - и с них начинается
Этот день. И поляны для нег... И сиянье ветров.
Вот летит к тебе некто. В лице от волненья меняется,
Он смеётся и плачет. Он песнь сочинил - будь здоров.

Словно детства река, как однажды в селеньи на родине,
Этот бурный поток, содрогаюший души, возник,
Но традиция добрая прочно сложилась в народе: не
Поминать добрым словом кричащий о правде тростник.

Так вплыви новым небом, хораллом и храмом без пения.
И спасеньем от смерти неплавкой в безумной ночи.
Не испита до дна бесконечная чаша терпения.
Но целебны твои родники, и ручьи, и лучи.
 
Сколь легко и ладонеподобно касанье кассандровой
Хлебоцветной руки... Как нежна в поцелуе простом...
Видишь, солнце встаёт - это солнце встает Александрово,
Восходящее капищем в мерном пространстве пустом.

Здравствуй, здравствуй, мой друг, золотая моя, осиянная.
Видишь роз лепестки, слышишь Моцарта гам на воде?
Это солнце встает. И над нами рассвет и сияние...
Здравствуй, здравствуй, любимая.  Здесь я. Везде я...  Нигде...

***

И вновь пестрят на первых полосах
Наймиты, диверсанты и шпионы.
Молчит народ. Молчат на небесах.
Безмолвствуют, как водится, ООНы.
Лишь у вождя под тяжестью короны
Кровавые бандеровцы в глазах.

***

На речном берегу чья-то дИвчина вновь голосит.
И глядит на восток, в бесконечное небо Донбасса.
Наверху, в темноте, беспощадная туча висит.
Похоронная туча расстилается черною массой.
Где-то степь затаилась. И полон опасностей лес.
Но дивчИна глядит, обращая свой взор светлоокий
То к владыке-звезде, то к прозрачной полоске небес,
Что осталась ещё на безжалостном этом востоке.
Много дней и ночей погребений в Украйне несчесть.
И дудят во все трубы лжи и зла мировые полпреды,
Но от края до края благая разносится весть,
Что добро и свобода - бессмертья залог и победы.
Через гнев и утраты победа пробьёт себе путь,
И крылатым коням подкуют золотые копыта.
Сквозь рожденье и жизнь, сквозь отчаянно-девичье "будь"
Все воскреснут опять - и никем ничего не забыто.
И пускай мчится вскачь безвозвратное время-погост,
Исчезает звезда "у свoїй барвінковiй сторонцi" -
Дорогая, не плачь, есть ведь нечто - бессмертнее звёзд,
И бессмертней росы на заветном украинском солнце.

           СЛЕПОТА

Провидцы растеряли дар свой -
Прёт одноглазым карта в масть...
Слепого выдвинув на царство
И захватив надежно власть,
Они напялили повязки
На рукава, на правый глаз,
Всех жучек усадив в салазки,
Потом на Запад дав приказ,
ЖучкИ, салазки, каталажки.
Объявлен в розыск врач глазной.
Но ни промашки, ни поблажки -
Не постоим мы за ценой.
На огороженной границе
Играют в жмурки погранцы.
Здесь не поют под утро птицы,
Здесь прячут в воду все концы.
В бюро находок плесневеют
Очки и лупы, и пенсне.
Здесь ветры новые не веют.
Все - на войне, как на войне
И борной кислотой на блюде
Промыв сетчатку аж до дыр,
Глядят с уверенностью люди
В грядущий рай, в грядущий мир.
И прозорливо в одночасье,
Пока не вскрыт глубинный пласт,
Своё искусство косоглазья
Папаша детям преподаст

 БЕГСТВО ТИРАНА
(Предсказание)

Не заслуживший славословья,
Тиран-беглец встает с постели.
Он морщит лоб и хмурит брови.
И грязи слой на царском теле
Тот лоб, проклятьем заклейменный -
Печали малые и знанья...
Ужо приспущены знамена.
Он отправляется в изгнанье.
Куда бежать? - Во тьму? На грязи ль?
Его рабы молчат. Забыл им
сказать: "Простите". Не украсил
Трон мудростью иль изобильем,
Рать засылал туманной ранью
В страну чужую, там, где горе
Встречают хлебом состраданья,
Где люди с родиной во взоре...
Но слышно тех, кого когда-то
В пучину бед с позором ввергнул
За то, что честь дороже злата,
Считали праведно и верно.
Иная новая зажглась им
Звезда в пот'мках небосвода.
И попранная самовластьем,
К ним возвращается свобода...

***

Рассвет. На вешних травах луга
Мелькают пятки малыша...
Грохочет поезд. Спит округа
На острие карандаша.
Ещё нежданно змей бумажный
С высот спускается во двор,
Ещё шумят леса и пашни,
Неспешный длится разговор...
Но лепесток опавший розы
Являет тщетность бытия -
Висят ответы и вопросы,
Выходит в свет галиматья.
Пускай над миром мрак бездомья,
Пускай клубится серый дым -
Опять кружусь пустым листом я
Над сердцем плачущим твоим.

***

Зовущий твой голос поёт о реке горьких соков.
И что он? - гадаю, по брегу скользя позади:
Стон древней любви моей, голос волхвов и пророков,
И голос души из твоей рассеченной груди.

Ни мира, ни сна не желаю - желаю в твой голос,
Любви воскрешенной хочу и свободы живой.
Любви в дуновении вЕтров, колышущих колос,
Ненужных, чужих, неприкаянных - вой иль не вой.

Власы ниспадают, из рук выпадает гребёнка
И розой ветров распускается новый язык.
Тобою я полон, что грустью густою ребенка
Мне ломит глаза суховей и вращенье музЫк.

Пусти за порог, там где яблоки пробует Ева,
И рыб пучеглазых плодит первозданный Адам,
О, дай мне обвиться плющом вокруг райского древа!
Не жаль ничего. Всё на свете за это отдам.

Я плакать хочу, потому что мне плачется просто,
Как плачется детям в последних рядах школяров.
Я плач - не поэт, не мужчина, не тень у погоста -
Но пульс обнаженный, коснувшийся новых миров.

Господь беспризорный с размахом меняет на жён нас.
Вот смерть и туман. Вот любви затаившейся зов...
И в чувств лабиринте сияет твоя обнажённость,
Плывут лунный холод и прах поистлевших часов.

И где размычались коровы, где вечера тени,
В краю, где покой и куда не идут поезда,
Парит моё тело меж двух полюсов притяжений.
Взывает твой голос. И в Небе сияет звезда.

СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ ФАНТАЗИЯ
 
Наблюдая на глади вод отраженье Луны,
я гляжу, как из волн воспаряет рыба в немом полёте,
как царит над тобою пчела, поглощая нектар слюны
всех безмолвных звезд, соки ветра и мёды плоти...
я тебе опишу островов зелёных недвижный флот
в море бледной зари и одетое в числа время,
и двенадцати муз крылатых ночной полёт,
и неясных пленительных строф золотое стремя,

наготою сияя, промелькнёшь бережком-бережком,
возвращая песку океан, одежды напиток...
и едва прикоснувшись к ней огненным языком,
Солнце выпьет по капле волну из мельчайших ниток,

разбиваясь о мелкие камни, по прихоти терпсихор
прозвенит вода нежной лютней о встречах, разлуках, встречах...
пестрый голос и дивную песню, и птичий хор
я услышу на разных прекрасных земных наречьях...

полоса прибрежная, как змея с головою севера и южным хвостом,
расцвеченным антарктическими звездами, что сапфиры-камни,
уползёт в темноту, растворяясь в заката вине густом,
отнимая у моря рыб и тебя даря мне.

         ИЕРУСАЛИМСКОЕ РОМАНСЕРО
    (Со стуком каблучков и кастаньетами)

       На крыльях волшебных росчерк
       Невидимого пера
       Приносит пустынный ветер
       К столице земной-небесной.
       Холмы, облака и рощи...
       Растаявшая жара....
       Субботний прохладный вечер
       Вплывает под звездной бездной...

        Вплывают вечные темы...
        Во мгле - силуэты гор...
        Горят за окошком свечи...
        Встречаются два бокала...
        Прохожих редкие  тени...
        Бестрепетный милый взор,
        И губы, и эти плечи...
        Жемчужины и коралы

        Конечно, nihil sub novi
        И кутерьма кутерьмы...
        Слова и легки, и хрупки.
        Печали - от многих знаний...
        Лицо, где так мало крови,
        Глаза, где так много тьмы,
        Впитают, подобно губке,
        Всю сладость слёзных признаний...

         Как смыслы, сольёмся лбами,
         Пленительны и легки:        
         На золотистой коже
         Чёрных фиалок поле.
         Пускай прольются над нами
         Дожди любви и тоски -
         На то, что любовным ложем
         Станет по божьей воле