ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА НА ДОНУ

Общеизвестно, что среди дантистов немало евреев,  чтобы в этом убедиться,  достаточно взглянуть на список врачей любой стоматологической поликлиники.  Склонность  к этой профессии  без особого труда можно обнаружить  среди еврейских граждан Нью-Йорка, Бухареста, Софии, Тбилиси, уже не говоря  об Израиле, о чем  пел Высоцкий:  «Нет зубным врачам пути – слишком много просится».  Даже  самому товарищу Сталину зубы лечил еврей  Максим Савельевич Липец. Тем не менее,  симпатий к евреям вождь народов  не испытывал, и дело врачей-вредителей очевидное  тому свидетельство.

   Есть такая байка: «Однажды доктора Рабиновича пригласили осмотреть товарища Сталина, у которого заболел живот. Простодушный доктор  промял живот Генерального секретаря и сказал:

– Будем ставить клизму, так как у пациента обычный запор.

– Кому клизму? - изумился вождь. - Мне клизму?

 На что  Рабинович, со свойственным «рабиновичам»  остроумием, ответил:

– Нет, товарищ Генеральный секретарь, клизму будем ставить мне!

 Он подумал, что удачно пошутил, но товарищ Сталин юмора не оценил, и клизму велел поставить самому Рабиновичу. Глядя на эту процедуру, Иосиф Виссарионович так хохотал, что его прорвало, и сразу жить стало лучше, жить стало веселей. С тех  пор, как только у наших вождей случаются запоры, клизмы ставят евреям». 

   Подобные казусы сами  евреи называют  Еврейским счастьем (ЕС). Это выражение обычно произносится с иронией, под которой подразумевается антоним – «счастье наоборот». Чтобы стать  обладателем ЕС, не обязательно быть евреем,  эта фраза  уже приобрела  интернациональный статус, ее используют  люди любой  национальности,  но все равно  называют ее  еврейским  –  ведь русское счастье, грузинское счастье, армянское счастье и т. д. – не звучит.  Библия утверждает, что ЕС подарил своему народу  его основоположник Моисей. Он измаялся за те сорок лет, пока водил соплеменников по пустыне в поисках той единственной на Ближнем Востоке земли, в которую Всевышний ни фига не вложил, и даже с пресной водой всегда была мучительная напряжёнка. Зато  не поскупился на несметные запасы песка, камней и милых, доброжелательных соседей, в окружении которых предстояло жить  избранному народу.
   
Главный персонаж этой истории  стоматолог  Фима Гробман  был евреем, его национальная принадлежность была написана на  лице  плакатными буквами. Одна только сокрушительная фамилия не могла не привлечь к нему пристального внимания ЕС, и, в довершение ко всему, его угораздило родиться  22 июня 1941 года. 

Старшее поколение помнит, что советское  здравоохранение тех лет, представляло  собой жалкое зрелище, а рот наших соотечественников являл собой  витрину  отечественной стоматологии. Немногих советских граждан, оказавшихся за рубежом, можно было безошибочно вычислить по металлическому блеску, который излучали их искусственные зубы. Доморощенные материалы для зубных протезов были ограничены тремя основными компонентами: нержавеющая сталь, сомнительного качества пластмасса, и недоступное большинству пациентов золото.  Драгметаллы в СССР всегда  находились  под бдительным контролем государева ока, даже обручальные кольца можно было купить только со справкой из ЗАГСа,  а  наличие во рту  золотых  коронок  воспринималось как украшение, и многие для этой цели жертвовали здоровыми зубами. Поступление золота в стоматологические  поликлиники было строго ограничено, а попав – бесследно растворялось за дверьми кабинета главного врача. Но, как справедливо утверждают экономисты, спрос рождает предложение. В поисках вожделенного металла поклонники золотого тельца проявляли завидную смекалку. Они оказались гораздо смышленее наивных старателей времен Джека Лондона, которые искали золото в земле или в кошельках своих подельников. Наши же добытчики находили его в самых неожиданных местах. Например, в период полного отсутствия в продаже золотых изделий полки галантерейных магазинов ломились от невостребованной позолоченной бижутерии: браслетов, брошек, часов, колец и т.д., а  наш ушлый золотоискатель смекнул, что рыночная стоимость позолоты существенно превышает цену самой мишуры, а выудить благородный металл из позолоченных цацек было делом техники. Потребителями благородного металла были в основном ювелиры и дантисты. Что касалось дантистов, специально для них существовала статья Уголовного кодекса, согласно которой за незаконное использование драгметаллов для изготовления зубных протезов грозило  длительное лишение свободы с конфискацией имущества. Выражаясь языком детективного жанра – «люди в синих шинелях охотились на людей в белых халатах» – как в опере Фауст: «Люди гибнут за металл, за-а металл!
 
  На одном  предприятии с устрашающим названием «режимное» в ответ на коварные происки американской военщины трудящиеся варганили какую-то секретную  хренотнь  жуткой разрушительной силы, которой можно было жахнуть в белый свет так, что мало не покажется. Можем, когда захотим! А чтобы эта «петарда»,  весом в сотни килограмм,  следовала строго по заданному курсу, и по пути  шальной оказией не уронила пассажирский аэроплан, и не грохнула мирный населенный пункт (что периодически случалось), контакты ее приборов, во избежание окислений, изготовлялись из золотосодержащего сплава. Эти изделия, как продукты питания, имели  свой срок годности и, отлежав положенное время, списывались в утиль. При всеобъемлющем армейском  раздолбайстве  за бесхозным имуществом не было должного присмотра, и рабочие, имеющие доступ к золотоносным деталям, были искренне возмущены вопиющей расточительностью руководства, поэтому решили  сами распорядиться своей продукцией.  Оставалось найти подходящего покупателя, нуждающегося  в их товаре. Вскоре проблема решилась  обычным русским  способом, словоохотливый кладовщик цеха, на полках которого пылились золотосодержащие контакты, у пивного ларька познакомился с парнем по имени Федор. Как обычно,  у выпивших мужиков легко возникла  взаимная симпатия, и после очередного  стакана вина  кладовщику показалось, что новый знакомый  как раз тот человек, который им нужен, и он поделился с ним  заманчивой перспективой озолотиться в буквальном смысле этого слова. Договорились о следующей встрече, чтобы на трезвую голову оговорить условия грядущего бизнеса.

В деле золотого промысла  Федор  не был новичком, и даже однажды преуспел.  Он промышлял недалеко от  конторы по скупке золотых изделий  у населения, и перехватывал людей, несущих их в скупку, предлагая  заплатить больше. Гешефт Федора оказался весьма непродолжительным,  работники  конторы сдали конкурента в  руки милиции, и после соответствующих  формальностей,  его отправили  заниматься общественно полезным трудом в места не столь отдаленные.   Пребывание на  стройках народного хозяйства  заметного влияния на авантюрные наклонности Федора не оказало, оказавшись на свободе, он всецело посвятил себя поискам ускользнувшей от него госпожи Удачи и, как ему показалось – небезуспешно. 

  Как уже упоминалось выше, в СССР презренный металл всегда находился в устойчивом дефиците, и спрос на него был безграничным. Подельники Федора восприняли появление оборотистого дельца с небывалым энтузиазмом и, игнорируя тонкости, связанные с обороноспособностью любимой державы,  принялись тащить с завода золотосодержащие  детали  в промышленных масштабах. Но, в отличие от дремучего чеховского злоумышленника, который безвозвратно свинчивал  гайки с железнодорожных рельсов, эти авантюристы  на места золотосодержащих деталей устанавливали в плату такие же, визуально неотличимые, но без наличия в них благородного металла. И результат не заставил себя  ждать – после  конфуза с неудачным испытанием ракеты, какой- то остряк на стене мужского сортира, масляной краской написал:

Летела ракета, упала в болото,
Какая зарплата, такая работа.

  С выпорхнувшей мимо бдительной охраны неприглядной металлической мишурой происходила таинственная метаморфоза. Посредством замысловатой химической реакции Федор из этих контактов извлекал химически чистое золото и сбывал его с внушительным наваром. Команда подельников, вдохновлённая успешно расцветающим бизнесом, основную работу стала воспринимать как досадную помеху на пути к сытой и беззаботной жизни. На Ростов обрушилась золотая лихорадка, этакий местечковый Клондайк. На отхожий промысел потянулись  дантисты,  ювелиры и прочие поклонники золотого тельца.

  Слово рэкет - итальянского происхождения, переводится на русский язык как «вымогательство с применением угроз жестокого насилия». В СССР Возникло это понятие в России в лихих девяностых  с русским названием «крыша».  В СССР эту функцию  осуществляли  правоохранительные  органы,  только вместо жестокого насилия  угрожали жертве лишением свободы.  Об этом явлении Жванецкий писал: «Что охраняешь, то имеешь», охранники  государственной  собственности  (ОБХСС)  сами ее  не похищали, но свою долю от похищенного имели. Деньги, как известно, на деревьях не растут, а на самую приличную зарплату жить было не только затруднительно, но и непрестижно. Уже тогда правоохранители  носили фирменную одежду из магазина «Берёзка», имели новенькие автомобили  жигули, а начальники с большими звездами  и вовсе владели  недоступными простому смертному Волгами. Подпольные  дельцы, объединившись с блюстителями социалистической собственности, превратились в материально процветающую часть населения. Единственную для них опасность представляли рыцари со щитами и кинжалами в петлицах, которые властью были по-отечески обласканы и щедро облагодетельствованы: вне всяких очередей  любой дефицит, включая квартиры и автомобили. Поэтому нужды в связях с денежными мешками они не испытывали,  и путь к их горячим сердцам и холодным головам  был  труднодоступен. И у Фимы имелся свой покровитель – работник  ОБХСС Олег Павлович  Малков. Олег Павлович прошёл тернистый путь от участкового инспектора до следователя по особо важным делам.  Фима к нему  обращался  нечасто, только в критических обстоятельствах, так как за свои услуги он запрашивал  головокружительные  гонорары. 

   Фима был одним из постоянных Фединых клиентов, и догадывался о сомнительном происхождении товара, но, как и большинство советских дельцов, руководствовался ухарским афоризмом – «кто не рискует, тот не пьет шампанское». В один не совсем прекрасный день он  приобрел у Феди  увесистый пакет золотосодержащих контактов по очень соблазнительной цене.  Обычно он сам химичил, извлекая чистое золото из присадок, но в тот раз, хотя факир был трезв, –  фокус не удался,  контакты бесследно растворились в кислотном растворе без малейшего намека на благородный остаток. А когда сквозь стекло лабораторной колбы Фиме злорадно подмигнуло мстительное ЕС, он осознал, что Федор, выражаясь  уголовным жаргоном,  подсунул ему «куклу». Мошенник на всякий случай из города слинял, хотя рассчитывал, что у незадачливого подельника  хватит ума не обращаться в соответствующие службы, где чикаться с ним не станут и поставят очистительную клизму. О наличии у Фимы милицейского опекуна Федор не подозревал, а Фима, в свою очередь, жестоко фраернулся,  рассчитывая на  содействие покровителя. В тот раз ЕС одержало над ним убедительную победу. 

 – Алло! – услышал Олег Павлович знакомый голос. – Это  Фима. Мы можем встретиться?

– Есть проблемы?

– Ну как без них? – с дрожью в голосе ответил потерпевший.

Их встреча состоялась в  жигулях  Олега Павловича.  Следователь  внимательно слушал Фиму, проявляя при этом нехороший интерес к подробностям. Его суровое лицо оставалось неподвижным, но по глазам угадывалось, что мысленно он  уже выстраивает оперативное расследование.

– А откуда эти хреновины этот мазурик берет? – въедливо допытывался  Олег Павлович.

Этот вопрос Фиме не понравился, но отступать было уже поздно. Как говорила жена, когда ночами орала их малолетняя дочь – «теперь ее уже обратно не засунешь». Фима честно признался, что происхождения «товара» не знает. Олег Павлович  с жадным интересом принялся расспрашивать: что он может рассказать о Феде, давно ли знакомы, сколько времени они занимаются этим  промыслом,  и кто еще покупал этот тавар? Фима  понял, что это уже не беседа, а допрос, и что он вляпался в дерьмо по самые уши, но   еще теплилась надежда, что вопрос упирается не столько в деньги, сколько в большие деньги.  Может быть,  благодетель просто набивает цену.
– Учитывая деликатность проблемы, я бы за ценой не постоял,  жалобно пролепетал Фима.

Олег Павлович на наживку не повелся.

- Дело не в цене, – задумчиво процедил он сквозь зубы и, пообещав подумать, холодно попрощался и укатил на своем Жигуле  цвета морской волны. На Фимином бледном  лице было написано  то особенное выражение, какое бывало, когда в зубопротезный кабинет     вламывались  оперативники и командовали: «Оставаться всем на своих  местах». 

 Многоопытный Федя имел все основания рассчитывать на благоразумие Фимы, но  клиент его ожиданий не оправдал. Современные жертвы в подобных случаях нанимают специалистов совсем другого профиля, которые за оговоренный процент находят мошенника и посредством обычных бытовых приборов типа утюга или паяльника восстанавливают справедливость. Но тогда жульничество еще  не приняло нынешнего размаха, и  проблемы решали  прикормленные  покровители из «органов».  Но на этот раз  охранительная медаль с изображением ангела-хранителя, которая столько лет исправно служила Фиме, повернулась к нему обратной стороной и со всего маху вмазала ему по темечку.

 После этой  встречи  Олег Павлович весь вечер размышлял над проблемой своего подопечного, но  не спешил с окончательным решением. И дело было не нравственной щепетильности, а в трезвом расчете. С одной стороны  деньги ему были остро необходимы – наклёвывался заманчивый обмен его хрущевки  на добротную трехкомнатную сталинку  с весомой доплатой. Струхнувший клиент готов раскошелиться на любую сумму, и проходимца Федю  можно тоже нагнуть и раскрутить на крутой гонорар, но это  рискованное мероприятие. Еще не известно  кто стоит за фигурой этого шаромыжника, тем более Фима упомянул, что тот был судим и освободился досрочно. Такие хмыри часто сотрудничают  с ментами, или  (не к ночи будь упомянута) с «конторой»… Зато, если пустить это дело по официальному руслу, можно безо всякого риска получить очередное звание, а с ним и решение жилищной  проблемы. Тщательно взвесив варианты, он остановил свой выбор на втором. 

    На следующий день Олег Павлович доложил о перспективной операции своему непосредственному начальнику.  Доклад следователя полковника озадачил. Тучный лысый дядька  с толстыми линзами очков, этакое мурло в погонах, набычился, густо покраснел, и принялся изображать глубокомыслие.  Он тоже не решался брать на себя ответственность за столь щекотливое дело, где отчётливо пахло спецификой ведомства КГБ, а контора ревностно относились к орлам, совавшим свой клюв в их гнездо.   Полковник  отправил  следователя  с неопределённым умозаключением - «подумаем». «Врёт, – решил  Олег Павлович, – тех, кто умеет думать,  начальниками не назначают».  Как  он и предполагал, полковник  немедленно попросился  на прием к генералу.  Сферы влияния МВД и КГБ негласно  были четко разделены: гебисты копали вглубь, предоставляя ментам  довольствоваться тем, что оставалось на поверхности. Недаром в определённых кругах аббревиатуру КГБ расшифровывали как Контора Глубокого Бурения.  

 Славный город  Ростов  для шпионов особого интереса не представлял,  и политическими инакомыслящими не славился. Тем не менее,  родину нельзя было оставить без присмотра, и доблестная армия бойцов невидимого фронта была вынуждена  вести непримиримую борьбу в основном с безобидной местечковой шушерой, типа фарцовщиков, болтунов и психически неустойчивых граждан, гордо именовавших себя диссидентами. Для сохранения количества сотрудников, хороших зарплат, квартир, наград и званий враг им был остро необходим.
Пока полковник согласовывал с генералом  полученными сведениями,  разведка донесла до ушей   комитетчиков слух о многообещающей операции, которую замышляли менты, и ростовские   чекисты  перехватили   инициативу в свои  руки. В грядущей операции отчетливо замаячил звездопад на погоны. Но в среде руководства местного   комитета  возникли разногласия. Часть рыцарей с горячими сердцами предлагали это дело раздуть и придать ему зловещую окраску по типу пресловутых врагов народа. А чекисты с холодной головой предостерегали – надо быть осмотрительней:  ведь сами  столько лет в упор не видели, как у них под носом орудовала шайка расхитителей, покусившаяся на святое – обороноспособность державы, и из Москвы могли наведаться такие офтальмологи, что мало не покажется.  Одни предлагали вернуть это скандальное дело ментам – пускай сами расхлебывают заваренную кашу, другие требовали немедленно начать расследование самим. Пока они  спорили,  Москве стало известно   о художествах ростовских старателей. Лубянка, как никакая другая организация, умела чутко держать нос по ветру, имела своих осведомителей во всех  значительных организациях, и ростовская контора не была исключением. Поэтому столичные чекисты рванули в Ростов безо всякого приглашения,  как та гора к Магомету. 

   Олегу Павловичу, как зачинщику, поручили стартовую часть предстоящего громкого процесса. Изловить Федора, особых усилий не потребовалось. Он, ничего не подозревая, безмятежно наслаждался прелестями черноморского  пляжа,  и был несказанно удивлен, когда двое рослых парней спортивного телосложения пригласили его пройти в поджидавшую их невдалеке  Волгу.  Завертелась карусель скандального уголовного дела с легким политическим уклоном.  Олег Павлович перед Федей не стал играть роль отца-наставника. При первой же встрече, смерив его расстрельным взглядом, стал говорить вкрадчиво, словно гипнотизируя. Но обвиняемого  кошмарить не пришлось, он и не собирался принимать позу героя-партизана, и когда следователь предложил ему в обмен на условную меру наказания  выложить всю имеющуюся у него информацию, Федор без колебаний стал на путь покаяния и помощи следствию, сдав с потрохами всех своих клиентов и подельников. Напрягаться ему не было нужды, он где-то вычитал, что память – как практичная девушка,  если за ней нет должного ухаживания, она уходит к другому, поэтому скрупулезно фиксировал в тетради каждую свою сделку.

   Следствие быстро набирало обороты и вскоре докопалось до таких любопытных вещей, что на цугундер пришлось брать неприличное число  подозреваемых, не устоявших перед соблазном золотого тельца. Выяснилось, например, что торговля золотоносными деталями осуществлялась со всеми признаками рыночных отношений:  за наличные, в кредит и даже по бартеру: стакан контактов – литр водки. А на дворе, после относительно вегетарианских брежневских времен,  стояли плотоядные  андроповские. На город накатил золотоносный холокост.  Для очень многих специалистов замаячила перспектива сменить белые халаты на спецодежду темно-серых  оттенков. Чекисты с приходом на вершину власти своего шефа, после недолгой спячки, снова начали входить во вкус  и восстанавливать слегка подзабытые навыки. Руководил страной Юрий Владимирович недолго; к концу его правления граждане с предпринимательской жилкой окончательно выродились как класс и все  реже встречались на свободе. Их уже можно было заносить в Красную книгу наряду с редкими представителями фауны. Фиму долго не тревожили, хотя уже многие его коллеги активно давали признательные показания. Затеплилась слабая надежда, что у его ангела-хранителя возникли материальные проблемы,  и что он скоро объявится за гонораром. По ночам Фиме снились мрачные сновидения – небо в клеточку и леденящее душу лязганье тюремных засовов.

  Одним теплым  весенним  вечером в понедельник Фиму начало томить нехорошее предчувствие: на душе было тревожно и, как оказалось, – не без оснований. Вездесущее ЕС на этот раз явилось к нему на квартиру в образе молодого человека, который вручил повестку и вежливо предложил расписаться. Этот визит как-то нехорошо вспугнул Фимино сердце; оно вдруг забилось с пугающей  частотой, по лицу заструились капли холодного пота, а по спине в панике засуетились мурашки. Ему оставалось уповать на Всевышнего, и он с надеждой устремил свой взор к небу. Но там его не услышали, небосвод был затянут густыми облаками и канал воздушной связи не работал. Гражданину Гробману предлагалось  явиться в управление Комитета государственной безопасности в пятницу к 19-и часам  к следователю по особо важным делам московской военной прокуратуры товарищу  Могильному. С учётом специфики этого ведомства, фамилия следователя звучала многообещающе. Отчетливо замаячила дальняя дорога, которая у Фимы тесно ассоциировалась с казенным домом. В тот день он напился до состояния, близкого к невменяемости. Жена, которая прежде бесилась из-за какой-нибудь лишней стопки, на этот раз смотрела на мужа с молчаливой печалью, как Пенелопа на Одиссея, отправляющегося в далекое и опасное путешествие. Утром, вернув себя к суровой действительности, он стал лихорадочно рыскать по городу, нажимая на все рычаги, в поисках выхода из этой грозной западни. Но никакие связи не работали – на все щедрые посулы,  следовало только грустное сочувствие, такой уровень  благодетелям был не по зубам.

  Оказавшись в здании  одиозного учреждения, Фима был ошеломлун стерильной чистотой и ухоженностью, разительно отличавшихся  от обшарпанной обстановки  милиции. В просторном вестибюле напротив входа всю стену занимало изображение щита со скрещёнными кинжалами. Будучи по натуре человеком мнительным  со стойкими предрассудками, щит и в особенности кинжалы вызывали в душе Фимы леденящий трепет. Дежуривший часовой куда-то позвонил, и вскоре Фима, почерневший от переживаний, обреченно шагал по коридору на негнущихся ногах в сопровождении мужчины цыганистой наружности в штатском, но с откровенно военной выправкой. На сверкающем паркете лежала широкая ковровая дорожка, каждый этаж чередовался наличием бюста хмурого Дзержинского и портрета Андропова с загадочной улыбкой Моны Лизы. Стены были щедро украшены незатейливой наглядной агитацией.  В скромном кабинете на третьем этаже Фиму встретил мужчина средних лет, коротко стриженый блондин с круглым румяным лицом и глубоко посаженными  голубыми глазами под белесыми ресницами. Он вышел из-за стола и, приветливо улыбаясь, протянул руку с таким видом, словно давно и с нетерпением ожидал этой встречи.

– Кирилл Сергеевич, сотрудник комитета, – скромно представился он. – Вы, наверное, догадываетесь, для чего мы вас пригласили?

С его лица не сходила дружелюбная улыбка. Фима даже слегка успокоился – похоже, иголки под ногти втыкать не будут. Он уже ни в коем случае не рассчитывал на благополучный исход, и нервозно пытался настроиться на  единственно правильный путь, ведущий к выходу из зловещего лабиринта с наименьшими потерями. Продолжая лихорадочно размышлять, он  постарался придать своему лицу выражение искреннего недоумения – неопределенно пожимал  плечами, и на все вопросы  нес какую-то несусветную околесицу, типа – «я не я  и лошадь не моя». Кирилл Сергеевич, похоже, был человеком нетерпеливым. Он досадливо поморщился и красноречиво посмотрел на часы, что означало: пес с тобой, мой рабочий день закончился, я с удовольствием поужинаю и лягу спать в мягкую кровать, в отличие от тех упрямцев, которые предпочитают жесткие нары. 

  Это был только легкий плевок для разогрева, а когда в кабинет вошел тот молодой человек цыганской наружности с объёмистой папкой под мышкой, дело пошло веселее. Назвавшись Андреем Алексеевичем, он раскрыл папку, как пухлую историю болезни, и принялся читать.  В папке оказалось полное собрание сочинений из Фиминой богатой коммерческой биографии. «Понесло говно по трубам» – мелькнуло в Фимином мозгу. Закончив чтение, Андрей Алексеевич голосом врача-психиатра «дружески» посоветовал:

– Не тяни резину, мудак, это в твоих же интересах. Колись и сваливай домой!

Фимин инстинкт самосохранения цепко ухватился за последнюю фразу и настойчиво потребовал – «Сдавайся!» Как говорится, против лома нет приема.  Из той папки Фима  с изумлением узнал о себе много интересного; он был вынужден послушно «вспоминать» даже то, о чем не имел ни малейшего представления, но на все вопросы стал  с готовностью отвечать утвердительно. Почувствовав, что клиент уже созрел, следователи стали  истолковывать  факты исключительно в своих интересах, например, эпизод с покупкой у Феди  латунных контактов,  обратили их в золотосодержащие. С невозмутимостью бульдозера Андрей Алексеевич предложил Фиме  сдать «это золото» в обмен на исключение из обвинений той  грозной   статьи «о незаконной предпринимательской деятельности с использованием драгметаллов». Это были  как раз  те эпизоды, которые погашались с помощью Олега Павловича за солидные вознаграждения.  Только здесь до Фимы дошло, что его благодетель активно сотрудничал не только с ним, но и с конторой. Фиме на мгновение померещилось, что он стал участником сна Никанора Ивановича из романа «Мастер и Маргарита», у которого настойчиво требовали сдать валюту: «Бог истинный в руках никогда не держал и не подозревал, какая такая валюта!»

Услыхав, что речь идёт о трехстах граммах, опешивший Фима спросил:

– А где же я возьму столько золота?

Андрей Алексеевич,  поминая  «золотую» гирю еще одного золотоискателя по имени Шура Балаганов,  с циничной усмешкой посоветовал:

– Ищите, Шура,  ищите, ведь  наша святая обязанность  вернуть государству украденное у него  золото. 

  Фима поглядел на него тоскливым взглядом и подумал, что не пожалел бы никаких денег на надгробье этому гусю. После небольшого торга остановились на половине. С тем измочаленного Фиму и выпроводили домой, предварительно дав подписать соответствующие протоколы и подписку о невыезде. Фима, используя свои каналы, купил сто пятьдесят грамм зубного золота и под протокол сдал его нахрапистому чекисту.

Несмотря на то, что дело было громким,  ход следствия  не отличался той свирепостью, которой славились процессы под патронажем КГБ. То ли оттого, что собрали чрезмерно богатый урожай обвиняемых, то ли потому, что к этому времени не стало Андропова, а с приходом к власти Горбачева гайки заметно отпустили. В советской юриспруденции такие понятия, как презумпция невиновности, отсутствие улик и другие тонкости, смердящие буржуазным душком, не имели ни малейшего значения. Когда государево око наливалось кровью, и раздавалась команда «фас», упечь за решетку любого гражданина, что два пальца об асфальт. Ведь стоило тщательно потрясти владельца автомобиля или хозяина прилично обставленной квартиры – можно было наскрести как минимум на «трешку». А когда слушались дела  хотя бы с малейшим политическим уклоном, то решение выносилось вовсе не в суде, и участники такого процесса находились в зале суда в качестве физиологического раствора. Судьи, прокуроры, адвокаты и народные заседатели добросовестно изображали независимость, но практически никакого влияния на окончательный приговор не оказывали, являя собой некий антураж, неотъемлемую часть четко режиссированного спектакля. Обвиняемые, как правило, не пытались вникать в юридические тонкости своего дела, а забота  адвокатов заключалась в возможности найти общий язык с обвинением и отыскать ту золотую середину, которая бы устраивала обе стороны. Суд не интересовала степень вины, он руководствовался исключительно поставленной задачей. 

  Суд над Фимой яркого следа в отечественной юриспруденции не оставил: обвинитель не был Вышинским, защитник не был Плевако. Народные заседатели, участвовавшие в судебной церемонии, дремали по краям судейского стола и в нужный момент послушно кивали головами, как китайские болванчики. Через полчаса Фима получил свою законную «трешку» с конфискацией имущества, которое заблаговременно  спрятал. Судебные приставы  с тоской разглядывали убогий хлам, никоим образом не вписывающийся в паркетные полы с замысловатым узором, неописуемой красоты обои, умопомрачительную керамическую плитку и финскую сантехнику, которые конфискации не подлежали. Учитывая наличие у подсудимого несовершеннолетнего ребенка, положительную характеристику с места работы и отсутствие судимости, суд счел возможным отправить его на «химию» – стройку народного хозяйства.

В процессе оформления документов в  суде Фиму пригласил к себе в кабинет судья, выносивший ему приговор. Запер дверь изнутри и, смущаясь, сказал:

– Вы, я вижу, человек порядочный и понимаете, что к вынесению приговора я имел лишь  косвенное отношение.  В Ростове я человек новый, связями не оброс. У меня к вам просьба – моя жена нуждается в протезировании зубов, а в нашей ведомственной поликлинике ей предложили только стальные коронки. Не могли бы вы составить протекцию, чтобы ей поставить золотые?

«Ну что ж, – подумал Фима, – похоже, этот судья парень не промах, в Ростове он быстро освоится, а в будущем может стать полезным». Услугу ему Фима оказал – позвонил своему заведующему  и вкратце обрисовал ситуацию. 

 Федя, как  было обещано, получил условную меру наказания и был отпущен на свободу прямо из зала суда.