О ДРУЗЬЯХ ТОВАРИЩАХ

The rest is silence.
«Hamlet»
Act V.  Sc. II

     Человек не может существовать в вакууме. Даже одинокие люди – не одиноки. Они окружены родными, сослуживцами, знакомыми, уличной толпой. Незамужних женщин больше, чем мужчин, но они переносят одиночество легче. Нет, пожалуй, не легче – они лучше приспособлены к жизни, чем мужчины. Сильному полу необходима забота: еда, чистая одежда, свежая постель, прибранная квартира, а женщине нужна защита. Но вот вопрос: «От кого?» Живя в цивилизованной стране в первой половине двадцать первого века, женщина, имеющая одинаковые права с мужчиной, не нуждается в защите. А вот мы – мужчины… Ну, это уже совсем другая тема.

     Я отношу себя к разряду пожилых людей: ещё не старик, но категория эта уже маячит на горизонте. Лет десять тому назад слово «Старик» вызывало во мне ужас. Теперь же, приближаясь к этой возрастной категории, я воспринимаю её больше, как итог, нежели конец жизни. Я никогда не был одинок, в прямом смысле этого слова. В детстве и юности я жил в семье с моими родителями и сестрой. Сейчас у меня есть своя семья: жена, сын, внуки. Мне есть, кого любить и меня окружают люди, которые обо мне заботятся. Но я – мужчина и у меня есть то, что я называю параллельной жизнью: друзья и товарищи. Не буду расписываться за весь мужской пол, но моя параллельная жизнь, которая всегда в большей или меньшей степени переплетается с моей семейной жизнью, это неотъемлемая часть моего бытия. А настоящая мужская дружба – это, на мой взгляд, уникальное состояние души, которое можно выразить двумя словами: Честь и Преданность. Я думаю, что я хороший семьянин, отец и дед, но я уверен, что не смог бы стать таковым не будь со мной рядом парней, которых я называл мой друг. Друг – это человек, с которым можно прямо поговорить и хорошо помолчать, посмеяться до слёз и поплакать на плече, да попросить совета, не чувствуя себя обязанным отплатить тем же. Друг – это не отражение в зеркале, но отражение души твоей. Он не пойдёт на сделку с совестью, дабы польстить тебе и не волновать тебя. Он – твоя лакмусовая бумажка. Он – правда твоей души и совести, даже, когда она обжигает сердце и колит глаза. Он – человек, от которого, услышав «Нет», ты не обидишься, а задумаешься и сделаешь правильный выбор. Он – частица божественной души твоей. Он – подарок Бога.

     Мне повезло. Рядом со мной всегда находился такой человек. В детстве и юности я дружил с пацаном из параллельного класса. Мы были, как две половинки одного целого. Он был свидетелем на моей свадьбе. Мне казалось, что этот человек будет со мной рядом всю жизнь. Он женился, начал работать преподавателем физики в школе, в которой мы, когда-то учились. Семьями мы не дружили, но часто встречались с глазу на глаз попить чайку и потрепаться «за жизнь». Мы оба были «Инвалидами пятой группы» и естественно, что разговоры крутились вокруг отъезда евреев из СССР. Я склонялся в сторону эмиграции, а он нет. Тогда мне казалось, что его отношение к «выезду», строилось на преданности к Родине. Так или иначе, мы стали видеться всё реже и реже. На мои проводы он приехал без жены. В квартиру даже не вошёл, а вызвал меня на лестничную клетку и коротко сказал: «Прощай. Пожалуйста, не звони мне и не пиши. Мало ли, что может быть». Не подав мне руки, резко развернулся и побежал вниз по лестнице. Это был последний раз, когда я его видел. Не знаю, как сложилась жизнь моего друга после отъезда моей семьи. Даже по наступлению девяностых, я не пытался его разыскать – ведь он просил меня забыть о нём, а друзья просто так ничего и никогда не просят.

     В начале тысяча девятьсот семьдесят второго года самая близкая подруга моей жены привела, в нашу комнату на Новослободской, парня. Как говорят в Одессе «На познакомиться и поставить опечётку». Влюбилась она в этого молодого человека до безумия. Парень этот нам с женой сразу понравился, и мы дали наше благословение, если, конечно, он сделает предложение. Через неделю это предложение последовало, но случилась беда. Беда огромная: у парня умерла мама, а, если учесть ту ситуацию, что около года тому назад ушёл из жизни его отец, то можно было понять духовное состояние жениха, и свадьбу отложили на год. Я взял на работе пару дней за свой счёт, чтобы помочь Мише, так звали нашего нового знакомого, и вот в эти несколько дней, когда мы носились по Москве оформляя документы, что-то между нами кликнуло. Да так кликнуло, что этот человек стал моим самым близким другом до конца его жизни в тысяча девятьсот девяносто девятом году. Сильнейшее нервное потрясение усадило Мишиного старшего брата в инвалидное кресло. Ему было всего сорок шесть лет от роду, но он уже никогда не смог ходить и провёл остаток своих лет, прикованный к «проклятой колясочке», как он называл инвалидное кресло. Человек от роду очень активный и заводной, он не выдержал резкой перемены в своей жизни и, если добавить к этому тот факт, что через год от него ушла жена, которую он боготворил, то становится понятно, почему он умер через три года после кончины матери. Он не мог существовать в том ритме жизни, который ему диктовала болезнь. Холодным ноябрьским утром Миша нашёл его в постели, с руками, закинутыми за голову и улыбкой на лице.
     Я не знаю приложил ли к этому руку Бог, но провидение точно сыграло огромную роль в тот период моей жизни. Я, практически, потерял друга из-за разногласий на тему «Уезжать из СССР или нет», а, когда Миша признался, что у него никогда не было настоящего друга, мы с ним стали, как два кусочка стекла в мозаичном панно: мы встретились и картина ожила. Девять лет, что прошли до моего отъезда из Союза, были освящены дружбой двух молодых мужчин, таких разных во взглядах на жизнь, но таких одинаковых и честных в отношении друг к другу.

     Тринадцатого февраля тысяча девятьсот восемьдесят первого года моя жена, сын и я покинули Советскую Россию и двадцать пятого марта того же года прилетели из Италии в Нью-Йорк. Мои непосредственные отношения с Мишей прервались на десять лет. В девяносто первом он прилетел в Америку «на разведку». Мы встретились и заговорили так, как будто расстались только вчера вечером. В тысяча девятьсот девяносто втором году Миша с семьёй выехал из России и поселился в Тель Авиве. В девяносто третьем я был в Израиле, гостил пару недель у мамы с папой и, конечно же, встречался с другом. Это были сложные встречи. Мой друг был не доволен тем, что поселился в Израиле: бизнес «не раскручивался» и, главное, были огромные проблемы с языком. Он нервничал, ругал себя за ошибку с переездом. Ещё он сказал мне, что у него появились семейные проблемы, но какие именно не объяснил, а я не стал влезать в душу. Но больше всего меня поразило одно замечание: «Меня сюда звали. Радио Голос Израиля обещали золотые горы. А, где они – эти горы?» Я пытался объяснить, что его никто не звал и решение о выезде в Тель Авив – это было только его решение, но он меня не слышал. До сих пор я помню тот нелёгкий разговор во всех деталях, и я не могу простить себе, что не пытался убедить Мишку в том, что «выезд» был единственным правильным решением.

     В тысяча девятьсот девяносто пятом году я вновь приехал в Израиль, но в этот раз я сидел Шиву по маме. В том же девяносто пятом  я узнал от Сусанны, жены моего друга, что у Миши обнаружили рак. Четыре года лечения не дали результата. В последний раз я виделся с Мишей, когда осенью девяносто восьмого года мы с женой приехали навестить моего отца и сестру. Мой друг приехал повидаться со мной. Внешне он сильно изменился: сильно опух от химиотерапии и радиации, но оставался весёлым шутником и сыпал анекдотами, как из рога изобилия. В тот вечер мы много и многом говорили. И он и я знали, что это наша прощальная встреча. Через три месяца Миши, моего друга, не стало.

     В холодный январский день тысяча девятьсот восемьдесят первого года я стоял на ступеньках Голландского Посольства в Москве и ждал окончания обеденного перерыва. Рядом со мной пританцовывал на морозе мужчина лет тридцати пяти. Я повернулся к нему лицом и спросил

- Получили визу на выезд?

Он ответил – Да.

Я представился – Борис.

Он, подавая мне руку – Я тоже Боря.

- Женат? – спросил я.Ъ

- Да – ответил он.

- Я тоже – сказал я – Жену зовут Галя.

- И мою Галя – парировал он.

- Есть дети? – спросил я.

- Да, дочь Юля – произнёс он.

- А у меня сын, Лёва – сказал я.

- Сколько тебе лет? – перешёл я на ты.

- Сорок пятого года рождения – ответил он.

- И я того же года – удивился я.

- Жена твоя, случаем, не сорок восьмого года? – продолжил я допрос.

- Точно – отреагировал он.

- И моя Галка с того же года – сказал я.

- Оба инвалиды пятой группы? – спросил он.

- Ага – ответил я.

Как выяснилось далее Боря с Галей поженились на три года раньше нас и дочь их была на год старше нашего отпрыска. Так в мою жизнь, со ступенек Голландского Посольства, вошёл хорошо сложённый среднего роста парень.

     Семьями мы познакомились в день отъезда из Союза, в аэропорту Шереметьево 2. На борту ТУ-154, который нёс нас на свободу, было сто десять пассажиров, из которых сто пять человек были эмигранты, включая одного попа расстригу, доказавшего, что его прабабушка была еврейка. Два часа полёта в кабине самолёта царила полная тишина, изредка прерываемая женскими всхлипами. А вот, когда командир лайнера объявил, что мы пересекли границу СССР, раздался гром аплодисментов. Захлопали пробками бутылки шампанского, а на глазах, уже почти свободных людей, появились слёзы. Через три с половиной часа полёта мы приземлились в Вене. Так началась наша эмиграция. Эмиграция Бори с Галей, с Юлей и Бориной мамой Раисой Михайловной, и нашей семьи – Гали, Лёвы и моя.

     И был замок в Вене, и гостиница в Риме, и двухспальная квартира в Ладисполи: спальня побольше для Бориной семьи и чуть меньше для моей. Пять недель в Италии и двадцать пятого марта перелёт в Нью-Йорк: мы в Бруклин к друзьям, а они в Филадельфию к двоюродному брату Раисы Михайловны. За всё это время, с тринадцатого февраля по двадцать пятое марта, у нас не было ни одной размолвки. Мы, совершенно разные, едва знакомые люди, жили, как одна дружная семья, не имея никаких проблем «коммуналки». Первый год в Штатах мы в основном общались по телефону и пару раз навестили друг друга. Время шло, у нас появились машины, и мы смогли видится гораздо чаще. У меня появилась возможность общаться с моим другом с глазу на глаз. Борис, по натуре человек прямой, всегда отвечал на мои вопросы, глядя мне прямо в глаза. Для него не существовало двух решений одной задачи – только одно. Я часто ловил себя на мысли, что даже тогда, когда Борин совет бывал не совсем точным, он помогал мне принимать правильное решение. По прошествии сорока трёх лет прожитых в Америке, я не могу даже предположить, как сложилась бы моя жизнь не будь рядом парня со ступенек Голландского Посольства. Да, тринадцатого февраля этого года исполнится сорок три года с того дня, когда Бог одарил меня другом. У Бориса случилось большое горе: Ковид унёс его любимую Галю. Сам он сейчас тяжело болен, и я молю Бога, чтобы он оставил его рядом со мной.

     У меня не очень много близких знакомых, по натуре я – одиночка. Нет, не поймите меня неправильно: я люблю свою жену, у меня прекрасная семья и родня, но порой я люблю побыть один. Я люблю думать. Я люблю «прокручивать» в памяти свою жизнь, и очень часто один и тот же эпизод моей жизни воспринимается по-другому, в одном и том же контексте. Но, с какой бы стороны я ни смотрел на прожитые годы, три человека, три парня, три друга, рядом они или нет, всегда находятся бок о бок со мной. За свою, уже довольно долгую жизнь, я совершил уйму ошибок и принял не мало «плохих» решений. Но деяния эти были моими и только моими. Тем не менее, я не упомню ни одного решения, принятого по совету моих друзей, которое было бы не логичным или неправильным.

     Настоящий друг не может быть плохим. Он может отойти от тебя по той или иной причине, но скажет об этом, глядя тебе прямо в глаза. Настоящий друг – это дар Божий, это твоя опора в жизни, это кусочек твоей души, это кредо твоей жизни: Честь и Преданность.

1/24 – 29/2024.