Судьба хранила Королёва

ТУХАЧЕВСКИЙ И КОРОЛЁВ

Вскоре после окончания Гражданской войны 29-летний командующий войсками Западного военного округа Тухачевский, делегат XI съезда РКП(б) в 1922  году выступил с докладом, в котором прямо говорилось о том, что в будущей армии роль конницы уменьшится, а роль авиации, бронетанковых войск и артиллерии возрастет.

То есть, у Королева не могло быть более верного единомышленника. А слова Тухачевского: "Несмотря на то, что полеты в стратосфере находятся в стадии первоначальных опытов, не подлежит никакому сомнению, что решение этой проблемы не за горами..." - словно ему были адресованы.

Королева, который не раз встречался с Михаилом Николаевичем, слышал его выступления, сам с ним говорил, потрясло сообщение об аресте Тухачевского и раскрытии заговора в Красной Армии. Он не мог поверить в то, что Тухачевский - враг, и надеялся, что разберутся в ошибке.

В день расстрела Тухачевского и его товарищей народный комиссар обороны СССР подписал приказ, в котором, в частности, речь шла о необходимости ускорить ликвидацию последствий работы врагов народа, и покатилась эта страшная лавина...

Были расстреляны три маршала из пяти, два командарма I ранга из четырех, двенадцать командармов второго ранга из двенадцати, пятнадцать армейских комиссаров II ранга из пятнадцати, два флагмана флота из двух.

После расстрела Тухачевского нарком Ворошилов получил письмо от бывшего командира гражданской войны Леонида Константиновича Корнеева, в котором ясно было написано, что директор РНИИ Клейменов тоже вредитель, стоявший за спиной подонков человечества, Пятакова, Тухачевского и других. ... Чем раньше, чем скорее будут собраны материалы о Клейменове и его сегодняшних покровителях, тем больше пользы получит страна.

Поэтому, когда Ежов послал Сталину дополнительный список, приложив к нему записку: "этих лиц проверяем для ареста", - Сталин написал: "Не проверять, а арестовывать нужно". 

На следующий день после ареста Клейменова арестовали гл. инженера института Лангемака. Институт притих. Высчитывали, кто следующий?

В ночь с 19 на 20 марта арестовывают Глушко. Показания на него были давно: и письма немецкому ракетчику Герману Оберту писал, и кислоту разлил в поезде, когда вез её в Москву…

Сергей Павлович находился в замешательстве. Чтобы расширить и ускорить работы по крылатым ракетам и ракетоплану, он должен заявить, что Клейменов и Лангемак мешали ему работать не потому, что не верили в жидкостные ракеты, как оружие, а потому, что они были врагами, стремившимися сознательно принести вред обороноспособности страны. Но он не мог встать на путь политической спекуляции даже ради ракетоплана.

Г.А.Тюлин, не раз беседовавший с Королевым в экспедициях, рассказывал, что Сергей Павлович считал возможной причиной своего ареста выступление в защиту Глушко: "Когда по доносу арестовали В.Глушко и объявили врагом народа, Сергей Павлович публично заявил, что не может поверить, будто Глушко враг народа. Тогда и его самого вскоре забрали".

19 апреля 1938 года Королев написал письмо в Октябрьский райком ВКП(б), в котором обосновывал ошибочность своего исключение из "сочувствующих", просил дать возможность продолжить работу над объектами, которыми он занимается уже 7 лет и осуществление которых является целью всей его жизни. Из райкома его письмо переслали в институт, и новый секретарь парткома Федор Пойда наложил резолюцию на письме: "Разобрано на парткоме. Решено в сочувствующих не восстанавливать". Теперь Королев понял, что его арест неминуем.

1 июня вышел приказ об остановке работ по ракетоплану... Прочитав приказ, Королев подумал, что наступило время настоящей войны, и он решает написать письмо Сталину. Сталин поймет, как важно то, чем он занимается.

Показания на Королева дали Клейменов, Лангемак, Глушко - все трое назвали Королева участником контрреволюционной троцкистской организации внутри РНИИ, "цель которой -  ослабление оборонной мощи в угоду фашизму". Следствие по делу Королева вели следователи Быков и Шестаков.

У Королева не было никаких претензий к Советской власти: у его родителей не отнимали недвижимость или золото, потому что ни недвижимости, ни золота не было. Курс на индустриализацию, на развитие науки и техники совпадал с его личными устремлениями. В то же время он не был ни притеснен, ни обласкан, и поэтому не чувствовал себя чем-то кому-то обязанным. Всего, чего он достиг к тридцати двум годам, это благодаря самому себе, своему трудолюбию и таланту. Он мало интересовался политической жизнью и до предела раскалившейся внутрипартийной борьбой.

Законченный технарь, он не понимал, как можно всерьез интересоваться разногласиями между Троцким и Сталиным, Тухачевским и Орджоникидзе. Если это интересовало его, то лишь в той степени,  как это могло повлиять на его дело, которое было для него в миллион раз важнее, чем заботы всех политиков мира вместе взятых. Всё, к чему он стремился, - это добиться совершенства в любимом деле.

Сергея Павловича, арестованного 27 июня 1938 года, обвинили в преступлениях, предусмотренных пунктами 7 и 11 статьи 58 Уголовного кодекса Российской Федерации. Пункт 7- это "подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения,  совершенный в контрреволюционных целях…". Эти преступления влекут за собой высшую меру социальной защиты - расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда".

А пункт 11 это "всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке и совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения преступлений, предусмотренных настоящей главой".  Он же, как раз и есть член контрреволюционной вредительской организации, что подтверждается показаниями Клейменова, Лангемака и Глушко. Но никаких документов и вещественных доказательств, вообще ничего, кроме подписей трех до полусмерти забитых людей.

Чем нетерпеливее Королев ждал суда, тем крепче становилась его уверенность, что там можно будет все объяснить, указать на очевидную абсурдность обвинения, понятную даже без предварительного изучения документов.  Там, наконец, можно будет попытаться сделать то, что невозможно было сделать во время следствия. Живучесть таких заблуждений объяснялась тем, что  рассказать, как судят, было некому: контакты между теми, кого уже судили, и теми, кто ожидал суда, категорически исключались.

ПУТЬ НА КОЛЫМУ 

Королева судила 27 сентября 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством Ульриха. Он был приговорен к 10 годам заключения с  поражением в правах на пять лет, с конфискацией имущества и отбыванием срока на Колыме. После суда из Бутырской тюрьмы, куда Королева перевели 8 августа 1938 года, он был переведен в Новочеркасскую тюрьму, которая была пересыльной. И лишь 9 июля 1939 года он этапом прибыл во Владивосток.

Дальнейший путь лежал через Магадан на Колыму. Пока ждали другие эшелоны, чтобы заполнить большой корабль, заключенных направили в лагерь "Омский", где они пробыли пять дней. Сухопутного сообщения между Владивостоком и Магаданом не существовало. Заключенных перевозили кораблями Дальстроя.

Корабли  регулярно доставляли в бухту Нагаево не только заключенных, но и вольнонаемных, приезжавших работать по контракту. Так, в 1939 году на Колыму завезли 70 492 человека, из них вольнонаемных было всего 3654.  В начале 1937 года среди заключенных преобладали уголовники. А к концу того же года и, тем более, в 1938-1939 годах основной контингент "северо-восточных исправительно-трудовых лагерей" состоял уже из осужденных за "контрреволюционную деятельность" по 58 статье.

14 июля 1939 года на пароходе "Дальстрой" Королев был отправлен в бухту Нагаево. Примерно в то же время и по тому же маршруту этапировали на Колыму бывшего комдива, впоследствии генерала армии, Героя Советского Союза Горбатова. Он описал этот переход в своей книге "Годы и войны".  По его воспоминаниям, "все эти изнурительные семь суток плавания они питалась сухим пайком, который доходил до них в сильно урезанном виде, да получали немного кипятку. Многие не выдержали такого режима и заболели".

21 июля 1939 г. пароход "Дальстрой" пришел в бухту Нагаево. Заключенных первым делом зарегистрировали в "Книге прибытия этапов". После регистрации заключенных направили в так называемые транзитки - бараки, обнесенные колючей проволокой, с караульными вышками по углам. 29 июля после медицинского освидетельствования, подтвердившего пригодность к физическому труду, Королев был отправлен в пункт назначения - золотодобывающий прииск Мальдяк, куда он  попал 3 августа 1939 года.

Возможно, сыграли свою роль ходатайства Громова и Гризодубовой, с просьбой о помощи к которым обратилась мать Сергея Павловича Мария Николаевна Баланина. Или улучшилась общая обстановка в стране после ареста Ежова и прихода Берии. Как бы то ни было, но 13 июня 1939 года состоялось заседание Пленума Верховного суда СССР, на котором было принято решение об отмене Королеву приговора от 27 сентября 1938 года и передаче дела на новое расследование.

Таким образом, приговор был отменен еще до прибытия Королева на Колыму. Только он об этом не знал и продолжал свой тяжкий путь на каторгу. Мария Николаевна, чтобы ускорить процесс пересмотра его дела, написала заявление в секретариат Сталина.

В аппарате Верховного суда СССР не знали, где в этот момент находится заключенный Королев. Ульрих 25 июня 1939 года направил начальнику Новочеркасской тюрьмы извещение об отмене приговора по делу Королева с указанием объявить об этом заключенному. Но этап с Королевым давно ушел, и догонять его никто не собирался, а письмо В.В.Ульриха вернулось в Москву.

Выходит, что заключенный Королев добывал золотишко на прииске Мальдяк как бы незаконно. А условия там были жестокие. Главное - это план, эти заключенные умрут от физического истощения и болезней, привезут в навигацию других. Поэтому работали без выходных по двенадцать часов в сутки. Пища была скудной - болтушка на муке, вареная селедка, каша, чай. Хлеба не хватало.

Работа состояла в добыче вручную на глубине 30-40 метров золотоносной породы. Отколотую кирками породу лопатами насыпали в тачки, тачки поднимали по стволу шахты наверх и по проложенным доскам подвозили к бутарам - техника XIX века для промывки руды, в том числе, золотоносной. На столь тяжелую работу посылали, как правило, "врагов народа". Среди них был и Сергей Павлович Королев.

Жили бригадами в черных палатках размерами 7X21 м из брезента, натянутого на деревянные каркасы. Спали на деревянных двухъярусных нарах с матрасами, набитыми сухой травой. Под голову клали бушлаты, укрывались солдатскими одеялами. Каждая палатка отапливалась стоявшей посредине печкой, сделанной из железной бочки. Угля на Мальдяке не было. Топливом служили сухие стволы и ветки деревьев, которые заключенные приносили с сопок. Дрова не рубили, а вдвигали в печку по мере сгорания.

Бани в лагере не было. Нательное белье не стиралось. Заключенных заедали вши. Психологически политзаключенные были подавлены. Безвинно осужденные, оторванные от любимой работы и семьи, обреченные на жалкое существование бесправных рабов, они оказывались в подчинении полуграмотных охранников и матерых уголовников, которые всячески над ними издевались: отнимали "пайку",  у вновь прибывших -  личную одежду,  избивали их.

Королев понял:  опаснее всего затеряться в этой огромной людской массе. Поэтому надо ещё и ещё напоминать о себе.  15 октября 1939 года он вновь обращается в прокуратуру СССР с просьбой снять с него несправедливые обвинения.  Письмо заканчивалось словами: "Вот уже 15 месяцев, как я оторван от моей любимой работы, которая заполняла всю мою жизнь и была ее содержанием и целью. Я мечтал создать для СССР впервые в технике сверхскоростные высотные ракетные самолеты, являющиеся сейчас мощным оружием и средством обороны. Прошу Вас пересмотреть мое дело и снять с меня тяжелые обвинения, в которых я совершенно не виноват. Прошу Вас дать мне возможность снова продолжать мои работы над ракетными самолетами для укрепления обороноспособности СССР". Как и в других заявлениях в инстанции он ставил не свободу на первое место, а предоставление возможности работать. Так оно и было: работа важнее свободы.

Копию заявления он послал матери, а поскольку уверенности в том, что оно дойдет, у него не было, он оставил себе черновик, который ему удалось переслать домой через освобожденного уголовника в январе 1940 года. Вот тогда-то оно только и попало в Верховную прокуратуру.

СУДЬБА ХРАНИЛА

С наступлением холодов работать и жить в лагере стало невыносимо. Люди болели и умирали. Вызываемая авитаминозом цинга не обошла и Королева. Опухли ноги, стали выпадать зубы, сильная боль не давала открыть рот, стало трудно есть и ходить, - он превращался в "доходягу".

К счастью, именно в это время в лагере появился  Михаил Усачев, бывший директор авизавода, на котором когда-то работал Сергей Королев. В прошлом спортсмен-боксер, к тому же привыкший командовать большим коллективом, он сразу решил навести порядок, объявив старосте из уголовников, что теперь здесь хозяином будет он. Явно выраженное недовольство ему пришлось подавить, применив силу, -  в разговоре с уголовниками это срабатывало лучше всего.

В одной из палаток ему показали: "это валяется Король - доходяга из ваших", он болен и, наверное, уже не встанет. Усачев подошел, сбросил кучу грязного тряпья, под которым лежал человек. Усачев с трудом узнал в нем Королева, которого хорошо знал. Почему, как он попал в такое положение? Усачев провел чуть не целое расследование.

Королев вначале не хотел мириться с тем, что творили уголовники, не подчинялся старосте, а тот применял свои приемы: оставлял его практически без пайки, а когда он уже совершенно обессилел, стал гонять на непосильные для голодного человека работы. В конце концов, Королев свалился. Усачев обнаружил его вовремя - отвел в медсанчасть и попросил на некоторое время оставить там.

Немного подлечив в медсанчасти, Королева вынудили вернуться на общие работы. Скорее всего, он не выдержал бы зиму 1939-1940 годов. Но в один из дней ноября 1939 года в палатку вошел охранник и, ничего не объясняя, приказал Королеву собираться. Не зная, что его ждет, он стал со всеми прощаться. Когда подошел к лежавшему на нарах заболевшему бригадиру, тот велел Королеву снять с себя старье и надеть его новый бушлат. "Возьми мой бушлат, а свой положи мне на ноги. И не надо лишних слов". После этого все решили, что ничего плохого случиться не должно. Королев тоже воспрял духом.

Начальник лагеря, к которому  охранник привел Королева, объявил ему, что его  вызывают в Москву. Значит, о нем не забыли, его вызывают! Значит, появилась реальная возможность освобождения. Королева на грузовике повезли в Магадан. В дороге, на колымской трассе он простудился.

Последний этап из освобождаемых и вызванных на переследствие был отправлен 8 декабря пароходом "Индигирка" из бухты Нагаево во Владивосток. Королева не успели включить в состав этапа, и ему пришлось бы ждать новой навигации до лета 1940 года. Оказалось, что это спасло ему жизнь, так как пароход "Индигирка" затонул и все погибли.

Однако в тот год был ещё один рейс из бухты Нагаево во Владивосток. 23 декабря 1939 года Королева отправили пароходом "Феликс Дзержинский".  Потом была пересыльная тюрьма в Хабаровске, и только  28 февраля Королев оказался в Бутырской тюрьме, с которой расстался семнадцать месяцев назад. А в конце сентября 1940 года его перевели в спецтюрьму НКВД на улице Радио в Москве. Так, вырвавшись с прииска, Королев понял, что Колыма - это не заточение, это - смерть! Теперь же он перестал быть лагерным зеком, но не зеком вообще.

И  это ощущение, кажется, сохранилось у него на всю жизнь. Как-то спустя много лет, когда академик Королев жил в своем доме в Останкине, а охрана особняка, отпирая калитку, пытливо рассматривала его гостей, Сергей Павлович сказал с улыбкой: "Никак не могу отделаться от мысли, что они в любой момент могут зайти ко мне в дом и крикнуть: "Королев! А ну, падло, собирайся с вещами!..".