МОЙ ВЫСОЦКИЙ

О Володе Высоцком я песню придумать решил:
Вот еще одному не вернуться домой из похода.
Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил.
Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа.

/Булат Окуджава/

В июле 1980 года в Москве состоялись Олимпийские игры. И хоть не были они полноценными из-за их бойкота рядом стран в связи с вторжением СССР в Афганистан, советская столица всё равно выглядела парадной: вымыта, вычищена, украшена транспарантами, а в районе Юго-Запада новопостроенная Олимпийская деревня была готова к приёму гостей. И вот в один из таких дней показуху и помпезность нарушили слухи о внезапной смерти одного из самых любимых, но отверженных поэтов нашего времени – Владимира Высоцкого. Это был настоящий шок для всех нас, так любовно собиравших где-то кем-то записанные на больших магнитофонных бобинах его песни. Мы знали их наизусть, напевая под гитару у костра, когда уезжали в полевые командировки.

Верно говорят: плохие известия распространяются с рекордной скоростью. Пришедшую весть мы воспринять и принять готовы не были и не могли. Не терпелось прямо сейчас, немедленно, во что бы то ни стало, узнать правду. И, несмотря на строгий режим работы, мы с друзьями поспешили к театру на Таганке: подтвердить или опровергнуть эти, как очень хотелось верить, нелепые слухи. Туда от нашей работы – каких-то две остановки метро. Возле театра уже собралась толпа таких же, как и мы, взволнованных людей. Изнутри – со стороны театральной кассы – увидели портрет Высоцкого в чёрной рамке и леденящую душу надпись: «Скоропостижно скончался артист театра Владимир Высоцкий. Гражданская панихида состоится в помещении театра 28 июля». Этот крохотный листок вмиг перечеркнул наши сомнения: значит, слухи о смерти Высоцкого не преувеличены, они – чёрная, жестокая правда.

Морально раздавленные, мы возвратились на работу. Каждый из нас воспринял эту весть как личное горе.

Ещё в 1966 году мы с друзьями узнавали из каких-то невиданных источников о концертах, устраиваемых почитателями Высоцкого, в захолустных сельских клубах под Москвой. Любителей увидеть и услышать этого незаурядного человека были сотни. Мы ехали в холодной электричке более часа с такими же, как и мы. На каком-то полустанке поезд остановился. Люди вываливались из скученного вагона в полную темноту. Утопая в снегу, мы двинулись в сторону тускло освещённого деревянного здания – места предстоящего концерта.

Неудобные простые стулья в клубе быстро занимали люди со сноровкой. Нам с сестрой и её мужем достались в последних рядах, но мы были счастливы этим. Многие сидели на ступеньках, на дощатом полу или даже стояли вдоль стен. И вот на сцену под наши громкие аплодисменты вышел невысокого роста скромно одетый молодой человек с гитарой. Он сказал несколько вступительных слов о репертуаре и тронул струны гитары. Поразительной глубины и тембра был его неистовый хриплый голос. А слова его песен–монологов поражали нас узнаваемостью эпохи, где каждое слово стучало в сердце. Мы, любители бардовских песен, знали и пели Визбора, Окуджаву, Галича, но Высоцкий был нам дороже всех.

И ещё раз мы с группой сотрудников случайно попали на концерт Высоцкого. Переполненные электрички везли нас, счастливчиков, к заснеженному клубу, который никогда раньше не видел такого скопления людей. Официальные власти запрещали концерты Высоцкого в Москве. Как крамолу, как заговор против режима. Эти два дня оставили в моей памяти живой образ необыкновенного таланта, жизнь которого оборвалась на самой вершине. Это было недавно, это было давно – каких-то сорок лет назад.

Когда Высоцкий стал актёром театра на Таганке, мне удалось достать билеты на два спектакля с большой «нагрузкой» – билетами на непопулярные спектакли в другие театры. Высоцкий играл Вершинина в чеховском «Вишнёвом саду». Может ли эта роль удивить театрала? Может, если актёр – Высоцкий! Он жил на этом небольшом помосте. Созданный им образ дышал такой страстью, что мы, сидевшие очень близко, думали, что он в азарте упадёт со сцены. В другом спектакле он играл Хлопушу по «Пугачёву» Есенина. На сцене мы видели неистово бьющегося полураздетого человека, от плеч до пояса обмотанного цепями (таков был замысел режиссёра Любимова). Герой Высоцкого казался огромным, с мощными мускулами и во всю мощь своего голоса кричащим: «Проведите, проведите меня к нему, я хочу видеть этого человека!». Высоцкий своей игрой затмевал других актёров. Зал аплодировал стоя.

Мы знали его как талантливого поэта, аранжировщика, исполнителя своих песен, но впервые увидели на сцене АРТИСТА. Присутствуя на концертах Высоцкого (даже слушая его песни на магнитофоне, где не видны вздутые в напряжении вены, озарение его лица, его страсть) или видя в любой роли в спектакле, эмоции захватывали тебя до такой степени, что биение твоего сердца и его совпадало. Наступал момент непроизвольного резонанса, и ты весь оказывался во власти этого Творца. Зал бушевал, неистовствовал.

Но вернусь к началу моих записок – к 28 июля 1980 года. Чтобы проводить в последний путь этого человека, ставшего близким для очень многих, люди стояли всю ночь у театра. Сначала их разгоняли струями воды из поливальных машин. Но к восьми часам утра очередь достигла примерно двухкилометровой длины. Молодые и старые, женщины и мужчины, в руках у многих – зажжённые погребальные свечи. Похороны Высоцкого стали демонстрацией всеобщей любви.

Среди прощающихся с ним были мой сын, проходивший летнюю практику на телефонной станции, близкий друг Виктор – бывший подполковник – и я. Мы стали искать конец очереди, простиравшейся даже вдоль Котельнической набережной и уходящей в даль. Поняв тщётность найти конец очереди, мы бегом бросились назад к театру и с трудом втиснулись в первые ряды. Чтобы ограничить продвижение людей, наряды милиции и дружинники установили барьеры там, где была очередь. С разных сторон стояли военные крытые грузовики. По всему периметру колонны выстроился милицейский кордон. У церкви – штабной автобус с рациями, громкоговорителями и офицерами ГУВД.

Мой сын влез на стоявший у выхода из метро напротив театра табачный киоск. Аккредитованные на Олимпиаде иностранные корреспонденты сгрудились вокруг и протягивали ему камеры с просьбой сфотографировать. Сын сделал несколько снимков. Милиции было не до него, так как толпа заподозрила намеренный обман и стала волноваться: время ожидания уже измерялось часами, официальные делегации с цветами проходили беспрепятственно, значит, гроб уже был выставлен, и прощание началось, но через двери театра не вошёл ни один человек из очереди. Плотно прижатые к стенам домов металлическими барьерами и охраняемые дружинниками, люди пока не могли им противостоять.

Чтобы успокоить толпу, актриса театра Зина Славина, сопровождаемая милиционерами, проходила вдоль очереди и кричала: «Товарищи, не волнуйтесь. Вы все сможете проститься с Володей. Наш театр очень мал, поэтому мы понесём гроб вдоль очереди на руках, сколько сможем». Немного успокоившись и веря каждому сказанному слову, люди молча ждали. А из открытых окон двухэтажных домов неслись магнитофонные записи песен Высоцкого. Разъярённые милиционеры и дружинники врывались в квартиры, слышался грохот, а затем молчание. Но музыка возобновлялась уже из других окон. Тогда милиция выводила «нарушителей порядка» с заложенными за спину руками и заталкивала их в машины. Так людям затыкали рты.

Тем временем, катафалк задним ходом приблизился к самому входу в театр. Промелькнул обитый белым шёлком закрытый гроб, который поспешно запихнули внутрь. Первой шла Марина Влади в сопровождении Льва Лещенко. За катафалком последовало несколько машин и автобус с родственниками, которые на большой скорости ринулись в сторону Курского вокзала. После этого милицейские машины преградили путь. Люди буквально обезумели, свалили барьеры и бросились к театру, понимая, что их надули. Тогда один из милиционеров вбежал в театральное фойе и сорвал портрет Высоцкого.

Толпа стала скандировать: «Портрет! Портрет!» Повесили портрет вновь. Милиция продолжала хватать «нарушителей». Для разгона людей вызвали милицейский конный взвод. Милиция врезалась в толпу, окружила оказавшихся внутри людей и загоняла в кутузку. Мало того, было приказано открыть движение и прямо в толпу направился троллейбус, заставляя народ расходиться.

Вот как на самом деле проходило прощание народа с поэтом. Даже мертвый, Владимир Высоцкий был опасен властям. Может, другие свидетели из очереди опишут те события мягче. Но мы – мой друг, мой сын и я – видели то варварство своими глазами.

Посмертные признания от правительства Высоцкий получил спустя много лет после смерти. После смерти же был опубликован первый крупный сборник его произведений «Нерв». В 1986 году ему посмертно присуждено звание Заслуженного артиста РСФСР. За образ Жеглова в кинофильме «Место встречи изменить нельзя», по роману Вайнеров, ему была присуждена Государственная премия СССР. В честь поэта назван астероид: «2374 Влад Высоцкий». В 1993 году по предложению Фонда культуры в Москве создан музей Высоцкого. Экскурсоводом в нём работает вторая жена Владимира Семёновича – Людмила Абрамова, родившая ему двух сыновей: Никиту и Аркадия.

Величие Высоцкого объяснить просто – оно в том, что любой порядочный человек может сказать: «Это МОЙ Высоцкий».

Сие не зависит от указов правительства.

Только от веления совести.