ЖИЗНЬ В ЭПОХУ ПЕРЕМЕН (Рассказ)

Мало того, что  зубной  врач-протезист  Яков  Фельдман  был евреем и жил в России, так ещё  его угораздило родиться  в самом начале одной  из самых свирепых  эпох – эпохи Великой Отечественной  войны.   2500 лет назад  китайский император Конфуций  пророчил: «Не дай вам Бог жить  в эпоху перемен», а в СССР  перемены  случались регулярно, обычно  со сменой глав государства. При этом сущность перемен  слегка  эволюционировала,  но базовые  принципы оставались  непоколебимы  –  тотальный контроль всех сторон жизни граждан.

    Советская  власть  Яшу  не любила.  Сама его  национальность вкупе с сомнительной  специальностью   вызывали  у неё  чувство неприязни.  Надо отдать ему должное, – он отвечал ей  взаимностью:  слушал злобные  радиоголоса,  травил  идеологически  вредные анекдоты, занимался незаконным гешефтом  и с детства   мечтал  «свалить за бугор».  «Ведь не зря же   кремлёвское  руководство  с такой неохотой выпускает  за рубеж своих граждан  даже по туристической путёвке», – размышлял  он,  и для  этих мыслей  имел все основания. Несмотря на титанические усилия государства,  количество советских  граждан  покидающих страну постоянно росло.  Самые  отчаянные угоняли пассажирские  самолёты, моряки  не возвращались из загранплавания, туристы за рубежом, усыпив бдительность сопровождающих,  бежали в ближайший полицейский участок и просили политическое  убежище. Благополучно «соскочить»  удавалось в основном товарищам, которым партия опрометчиво  доверилась  и дала возможность беспрепятственно посещать  страны «загнивающего»  Запада.  Это были вовсе не  обиженные  государством граждане, в числе которых  оказывались   лауреаты всяческих премий, заслуженные артисты, писатели, спортсмены, режиссёры, профсоюзные и государственные деятели и прочие  сливки общества.   А когда в Японию сбежал военный лётчик на суперсовременном истребителе МиГ-25, остряки злословили: «Пользуйтесь услугами советского воздушного флота, – один «МИГ»  и вы в Японии».  Но больше всех на этом поприще преуспели как раз те, в чьи обязанности входило пресекать подобные бегства  –  сотрудники  госбезопасности, разведчики и дипломаты посвящённые в государственные тайны. Но вершиной цинизма по отношению к вскормившей и вырастившей его КПСС,  стал побег заместителя Генерального секретаря ООН Андрея Громыко товарища Шевченко, который по сходной цене сдал с потрохами все имеющиеся у него секреты и обосновался   в США.
   
   Впервые  желание  уехать из страны  у Яши  возникло  после  истории с арестом его деда – врача «вредителя».            

                                                                                    У его евреи сплошь –
                                                                                    В каждом поколении.
                                                                                    Вон дед параличом разбит –
                                                                                    Бывший врач-вредитель…
                                                                                                                                                 (В.Высоцкий)
  
  Семён Иосифович Фельдман  врач-терапевт, кандидат медицинских наук,  работу в больнице совмещал с   преподавательской  деятельностью  в  ростовском мединституте.  С первых  дней  ВОВ  он находился на передовой  в передвижном  дивизионном  госпитале, где в  процессе  спасения жизней  красноармейцев,  был вынужден  осваивать   смежные специальности  хирурга и травматолога.  Оперировать  приходилось  в экстремальной  обстановке – под огнем противника.  В 43-м во время одного из обстрелов   был ранен и контужен, а  после лечения снова работал  в  госпиталях тыла, куда переправляли   раненных бойцов  для дальнейшего лечения и восстановления. Был награждён  орденами и медалями, а после победы  вернулся  в родной институт. 

  С окончанием войны в   СССР, наряду с  восстановлением  разрушенного хозяйства, неожиданно  возникли проблемы общественного и политического характера.  Для Сталина  радость победы была омрачена  непредвиденными  последствиями, – массовое пребывание  советских бойцов на Западе  обернулось нездоровыми  настроениями населения. Несмотря на  царившую в Европе военную  разруху, солдаты  увидели там  совсем не то, что пропагандировалось  на родине. Обычные граждане  там  жили так, как по советским представлениям  должны   жить только  буржуи.  Поражало буквально всё:    на каждую  семью отдельное  жильё с туалетом и ванной, с холодильником, а с не авоськой,  вывешенной  за окно, а  какая  мебель, посуда,  люстры!  Практичные  красноармейцы  отправляли  домой добытые трофеи, но что может утащить простой  пехотинец?  Набивали  чемоданы одеждой,  хрусталём,  фарфором, со слабой надеждой, что посылка дойдет до адресата.   Зато высший командный  состав тащил  эшелонами.  Ещё  многие годы после войны полки  советских  комиссионных  магазинов  были завалены коврами,  фотоаппаратами, часами, радиоприемниками, аккордеонами  и патефонами.  В кинотеатрах крутили  трофейные  фильмы,  демонстрирующие  благоустроенную  и красивую  жизнь. Вопреки страшилкам официальной пропаганды  об ужасах капитализма,  у советских людей  начало вырабатываться  новое  представление  о  Западе,  к которому  появилось желание  стремиться.  Люди  невольно стали задумываться, а правильно ли они живут?  Спрашивается,  а на хрена нужна была эта революция и этот долбанный социализм?  А может быть,  товарищ Сталин не самый мудрый вождь всех времен и народов?
   
  Вот с такими размышлениями вернулись  домой победители!  Победа у  советских граждан  посеяла надежды  на либерализацию, расширение  прав  и свобод,  ослабление жёсткого государственного контроля  во-всех сферах  жизни.  Эти перемены в мировоззрении  общества   стали тревожить вождя.  Особенно это было заметно в среде интеллигенции.  Сталин понимал, что наши люди, побывавшие   в Европе, невольно   сравнивали   уровень жизни на Западе  со своим, и это сравнение  было  не в пользу последних.  Но мудрый  вождь  имел большой  опыт в деле  направления  сбившихся  с правильного пути граждан  в нужное  русло.  Началось  судорожное  закручивание гаек. 

 Одним из любимых режиссеров Сталина  был Сергей Эйзенштейн.  Ещё в начале  40-х    вождь ему  намекал  на «исторические параллели» между собственной политикой и деятельностью царя Ивана Грозного.  Фильм о самом жестоком российском тиране  должен был объяснить советским людям смысл  и цену приносимых ими жертв.  В первой серии, снятой в 1944 году,  режиссёр  успешно выполнил  поставленную перед ним задачу,  и  лента была  удостоена  Сталинской премии. Но в 1947 году, после  второй серии,  авторы фильма  были приглашены в Кремль, и в личной беседе товарищ Сталин  обвинил их в незнании и фальсификации истории:   «Режиссёр  обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное  войско опричников Ивана Грозного  в виде шайки дегенератов,  а Ивана Грозного,  сильного человека, – слабохарактерным и безвольным.  Иван Грозный был очень жестоким. Показывать это  можно, но необходимо передавать зрителю, почему надо быть жестоким». И свое мнение вождь  сопроводил  фразой, которую можно считать  эпиграфом  к последующим событиям, определившим послевоенную  судьбу советской интеллигенции   до самой  смерти  вождя:  «У нас во время войны руки не доходили, а теперь мы возьмемся за  всех вас как следует». И он своё слово сдержал, стартовал очередной разгул жестокости и бесправия, на этот раз в  борьбе  с «тлетворным» влиянием западной идеологии,  ведущей   к подрыву национальных устоев.  Любые контакты советских людей с западным миром, получило  клеймо  –  «безродный космополитизм» и  «низкопоклонство перед  Западом».   Борьба  с «космополитами»  началась с театра и перекинулась на все сферы жизни: кино, музыку, науку, образование, архитектуру и т.д.

   
  Значительную часть этих отраслей   представляли  евреи, и именно их  советская  пропаганда обвинила в распространении  прозападных  и сионистских идей.  На евреев обрушилась вакханалия,  смахивающая  на  этническую чистку. Политические, профсоюзные и общественные организации,  рабочие и служащие,  деятели науки и культуры  гневно клеймили  вчерашних кумиров  и  подписывали  петиции с призывами  самых жестоких  расправ с «отщепенцами».  Сталин понял, что созрел подходящий момент  для давно задуманного им  завершения    дела  по «окончательному  решению еврейского вопроса»,  начатое  его германским  коллегой.   

 13 января 1953 года  советские граждане, открыв газеты, узнали, что «под маской столичных врачей-профессоров, большинство из которых были евреями,  орудовали подлые шпионы и убийцы».  В статьях говорилось, что все участники террористической группы, лечившие членов политбюро, правительства  и высших военных чинов, состояли на службе у иностранных разведок  и у  еврейской благотворительной  организации «Джойнт».  Их обвинили в организации  убийств  нескольких советских руководителей путем неправильного лечения  и даже в намерениях  покушения  на самого  товарища Сталина.   В средствах массовой информации  ежедневно публиковались  зловещие статьи  и  антисемитские фельетоны,  евреев изгоняли  с работы, больные отказывались лечиться у врачей-евреев. Как обычно в таких случаях на предприятиях  стали  проводиться  митинги с требованием возмездия   «прислужникам  империализма и  их сионистскими прихвостнями».  В атмосфере  страны засмердело  угрозой   погрома. Советская культура к этому моменту была уже полностью подчинена государству и централизованно управлялась самим Сталиным, поэтому ни возражения, ни  доводы в абсурдности затеянной акции мало у кого  вызывали сомнения.

    В  Ростове  аресты медиков  начались  за два года  до появления  московского «дела врачей». Была арестована группа сотрудников института  эпидемиологии и микробиологии во главе с директором Берелем-Лейзером Абрамовичем Биром.  Их обвинили в том, что они создали  еврейскую буржуазно-националистическую  коалицию,   порочили  достижения советской науки, клеветали  на политику партии и  правительства.  Обвиняемые были приговорены к длительным  срокам заключения  от 10  до 25 лет с конфискацией имущества.  Это была только прелюдия,  за которой последовал  разгул  антисемитского беспредела   в масштабе  всей страны.

   После опубликования сообщения ТАСС  ростовский  мединститут  залихорадило,  был организован  митинг профессорско-преподавательского  состава  и студентов. Выступавшие  клеймили  позором своих  московских коллег-медиков с требованием  сурой кары  «убийцам  в белых халатах».  После   митинга члены парткома стали собирать подписи  под  соответствующей  резолюцией. Первым был  арестован  доцент кафедры госпитальной хирургии Абрам  Бродский, за ним последовали  аресты других сотрудников-евреев.  Семёна  Иосифовича  от ареста  не спасли ни  участие в ВОВ, ни ранения, ни награды.  За ним пришли накануне Нового 1953 года,  и  внук стал свидетелем жуткого зрелища.  Как только в квартире  выключили свет и хозяева легли спать,  в дверь позвонили.  Открыла Фимина мама,  Елена Абрамовна. Её оттолкнули  и в квартиру вломилась толпа людей: несколько мужчин в штатском,  высокий парень в военной форме и в качестве понятой растерянная соседка  в домашнем халате.     Предъявили  ордер на арест дедушки.  Короткое прощание с  бабушкой и мамой (папа был в командировке).  Вся процедура ареста не заняла и десяти минут, зато обыск длился всю ночь, – перевернули  всё  вверх дном. Копались в столах, перетряхивали  постельное белье, прощупывали  подушки. Каждую книжку просматривали по страничке. После их ухода   квартира превратилась в  бедлам. Как  и  большинство  людей в таких случаях, члены семьи Семёна  Иосифовича   были    убеждены, что произошла чудовищная  ошибка,  и  как только об этом узнает товарищ  Сталин, арестованного   сейчас же освободят. 

   Яшиному  дедушке  повезло  (если можно так говорить  об аресте  невиновного человека),  его взяли незадолго до смерти вождя.  В заключении он провёл  около полугода, и  был освобождён,  не успев сполна нахлебаться  зверств  сталинских  палачей.  Даже после освобождения  Семён Иосифович  так и не узнал,   в чём его обвиняли и пришёл к выводу, что  поводом  послужила  его фамилия, которую носил один из  девяти столичных  обвиняемых  –  профессор Фельдман  Александр Исидорович.  Но и недолгий арест не остался без последствий,  домой он  вернулся  тяжело больным человеком, и  после освобождения  прожил всего  два  года, хотя  ему не было и  шестидесяти.  
 
Неожиданным  лидером страны стал незатейливый парт аппаратчик – Никита Хрущёв, который  снял ореол неприкосновенности с вчерашнего божества. В его адрес прозвучали обвинения в таких чудовищных преступлениях против собственного народа, которые иначе как  злодеяниями назвать невозможно. Была разрушена система страха, поколеблена слепая вера в то, что руководству сверху виднее. С подачи Хрущёва годы правление Сталина вошли в историю, как эпоха культа личности.

   С  вступлением на должность нового главы государства,  подул свежий ветер перемен.  Сталина вынесли из мавзолея, Берию расстреляли, закрыли ГУЛАГ.  Хрущев подружился  с США, устроил американскую   выставку  и  Международный фестиваль  молодежи в Москве.  Железный занавес слегка  приоткрылся. Ещё до всех официальных и публичных разоблачений  культа личности, писатель и поэт Илья Эренбург написал повесть, название которой   дало имя очередной  эпохе в жизни  страны.  Кто-то из друзей Эренбурга сострил, что он  для того и назвал свою повесть  «ОТТЕПЕЛЬ», чтобы её заглавие вошло в словарь новейшей истории как новая эпоха СССР.

     Но  с хрущевской  оттепелью  государственный антисемитизм никуда не делся,  ядовитые семена, посеянные вождём,  дали богатые   всходы, –   у граждан  со злополучной  пятой графой в  паспорте  снова  возникали   негласные ограничения   при приёме  работу, поступлении  в ВУЗы, при  занятии  руководящих  должностей,   да и в руководстве КПСС  евреев почти не осталось. Окончательно всё погубили –  израильский вопрос и холодная война. После того как  Израиль  вместо коммунистического  рая выбрал  демократию США и стал   верным союзником Запада,  советская поддержка еврейского государства прекратилась. Кремль  поставит на арабов.  Начались  бесконечные арабско-израильские  войны,  и Израиль  стал  врагом СССР. Заложниками   большой политики опять стали  советские евреи.  В 1957 году начали  закрывать еврейские синагоги,  вернулись  поджоги еврейских кладбищ,  в обществе вновь  расцвёл  антисемитизм.  Открытые и скрытые притеснения привели к тому, что в еврейской  диаспоре сформировалась тенденция к репатриации в Израиль. 

   Стало очевидно, что хлипкая хрущёвская оттепель  долго не протянет, ей  смену неизбежно придут заморозки, и, скорее всего, надолго. Хрущёв с первых своих шагов в новой должности  попытался демократизировать  партию,  что, как показало время, для неё  было равносильно гибели. Соратники Хрущёва полагали, что он зашёл слишком далеко, дозволенное свободомыслие грозило советскому строю потрясением основ. А когда Никита Сергеевич совершил очередной шаг к демократизации, – ввёл в устав партии пункт об обязательной сменяемости партийных кадров, товарищи из Политбюро сменили его самого на более предсказуемого,  Леонида Ильича Брежнева, а эпоха Хрущева получила  загадочное определение –  эпоха волюнтаризма. Новый партийный руководитель  сразу же поспешил изъять из устава партии вредный пункт, чем утвердил себя на пожизненное правление,  охватившее  два с небольшим  десятилетия, и получившее  название – эпоха застоя.

   Яша хотел  стать врачом  как  дедушка, но  школу  окончил без впечатляющих  результатов, и шансы  успешно сдать вступительные экзамены  в медицинский институт  равнялись   нулю.  В СССР  негласно  существовал  теневой способ  гарантированного  поступления в ВУЗы:  за  деньги (взятка)  и по протекции, которая обозначалась как   «дружеская  услуга» – по принципу «ты мне, я тебе».  (При определённых обстоятельствах эту «услугу»  можно было квалифицировать как ту же  взятку). В те годы его величество Блат  был главным ресурсом советского человека, а людей, способных  решать  любые проблемы в обход закона, называли  блатмейстерами.  Обычно этой деятельностью  промышляли  бывшие  номенклатурщики,  имеющие  связи в  различных  влиятельных сферах и выходцы  из  правоохранительных  органов.

   Родители Яши  были людьми  не бедными, отец, Аркадий Семёнович,  служил  инженером в крупной строительной  организации, Елена Абрамовна, – бухгалтером  комбината бытовых услуг.  Именно она   нашла нужного человека.  Им оказался  адвокат  по имени  Павел  Ильич – обаятельный мужчина  лет шестидесяти,  с  благородной  сединой и  аккуратно  подстриженными усами. Он обстоятельно выслушал  Елену Абрамовну,  поговорил  с Яшей, посмотрел его аттестат зрелости  и, прежде чем оговаривать условия,  пообещал  навести  необходимые справки.  Через неделю  он  своих  клиентов огорчил:

  – Я вам  не открою тайну, что  антисемитизм  у нас никуда не делся, он существует много где,   даже в самом Израиле. Человек из  приёмной комиссии  меня  просветил:  «У нас  и  медалистов-евреев  берут с неохотой, а здесь такая    фамилия!». Там ещё  историю с  преподавателем  Фельдманом  не забыли.

– Так вроде бы… – попыталась возразить мамаша, но Павел  Ильич  её перебил:

– Эх, милочка, – как говориться,  ложки нашлись, а осадок остался.  По себе знаю, у меня тоже пятый пункт хромает,  хотя  меня записали на русскую маму,  но  это не шибко помогает.

Елена Абрамовна  отнеслась  к его  словам с недоверием, – может быть, цену набивает:

–  Ну, с учётом этих обстоятельств, мы бы за ценой не постояли.
Но Павел Ильич на это не повёлся:

– Поверьте, здесь дело не в цене,  ведь эту систему не в ВУЗах придумали, за ними тоже присматривают. Антисемитизма в нашей стране юридически  не существует, но после погромного сталинского  шабаша  слово  еврей  стало токсичным, и чиновники его заменили  обтекаемым – сионист.  Но государево око зорко следит за  внедрением  сионистов  в государственные структуры, тем более с Израилем сложились  враждебные  отношения.  Зачем членам приёмной комиссии  рисковать, ведь подвох  будет очевиден – абитуриент-троечник  вдруг на отлично сдает экзамены  при  конкурсе десять человек на место.

– Да, вы правы, – немного поразмышляв, сказала  Елизавета Григорьевна  и спросила – может быть, вы что-нибудь придумаете, Яшу  так тянет в медицину.

– А как у него с армией – в свою очередь поинтересовался  Павел  Ильич, – эту проблему можно решить.

– Нет, спасибо, этот вопрос уже решён.

После недолгого размышления, он заявил:

–  У меня есть интересный вариант,  в медицинском училище,  есть зубоврачебное отделение. Очень хорошая специальность.

 – Интересно, – удивилась Елена Абрамовна, – впервые  слышу.

–  Там выпускают зубных врачей всего за три года – пояснил Павел  Ильич, – а  после окончания  они  работают  в поликлиниках  наравне  со стоматологами, хотя оклад  у них поменьше. Но  кто из зубников  живет на зарплату?

    Получив диплом зубного врача, Яша, благодаря тому же блатмейстеру,    был устроен в стоматологическую поликлинику на должность врача-протезиста.   Павел  Ильич был  прав, утверждая,  что  при мизерных  зарплатах  зубных врачей об их  доходах  в народе ходили легенды. Дантисты  становилось героями  фельетонов и судебной хроники,  эта тема даже  обыгрывалось в кинокомедиях,  например,  персонаж фильма «Иван Васильевич меняет профессию»  стоматолог   Антон Семёнович Шпак жил шикарно по советским временам –  антиквариат,  дефицитная бытовая техника, роскошный  бар, импортная одежда. Тем не менее, эта специальность в СССР была довольно  престижной и дефицитной, ведь чтобы в поликлинике законным путём  вставить обычные зубные протезы,  необходимо было записаться на очередь, которая иногда  растягивалась на месяцы, а уж о золотых  зубах не стоило и мечтать.  

    Стоматология в СССР  представляла собой жалкое  зрелище, а рот наших соотечественников  являлся витриной советского здравоохранения.  О керамических  зубных протезах понятия не имели. Доморощенные материалы для  были ограничены тремя основными компонентами: нержавеющей  сталью, сомнительного качества пластмассой  и  вершиной недосягаемости  для обычных пациентов  –  золотом.  У советского человека  не так много было возможностей подчеркнуть свой статус, а  иметь  во рту золотые коронки  было  престижно  и стильно.  Нередко  для  этой цели  люди  жертвовали  здоровыми зубами.  Но поступление золота в стоматологические поликлиники  было строго ограничено, и государственные цены  на зубные протезы из драгметаллов  были довольно скромными, поэтому доступ к ним имел ограниченный круг людей, в основном представителей  номенклатуры. Но как утверждают экономисты – спрос рождает предложения, а где повышенный  спрос, там благодатная почва для  криминала.  Специально  для  дантистов в Уголовном  кодексе существовала  статья, согласно которой  за незаконное использование драгметаллов  для изготовления зубных протезов  грозило длительное лишение свободы.

    Зарплаты  у дантистов  были на уровне санитарок и дворников.  Говорят, когда нарком медицины Семашко просил у Сталина о повышении  зарплаты врачам, вождь ответил:  «Хорошему  врачу  больные доплатят, а плохие  нам не нужны». Но вождь не уточнил, что  за эту доплату,  доктору уготовлена суровая расплата. Но, невзирая на опасность, специалисты  принимали  левых пациентов  прямо на рабочих местах.

И доктор Яков Аркадьевич Фельдман не был исключением. У него уже была своя семья, подрастали сын и дочь, а на его зарплату 72 рубля прожить было невозможно. Жена Софа   работала инженером в проектном институте,  и её жалованье  была  не намного больше.

В стоматологической поликлинике,  сотрудники зубопротезных отделений постоянно пребывали в состоянии тревоги, так как ощущали к себе повышенный интерес со стороны соответствующих органов. Периодически совершались облавы: в стоматологический кабинет вламывались оперативники и, не обращая внимания на пациентов, командовали: «Отойти от кресел!» Когда Яша  узнавал о намечающемся облаве, он принимал левых пациентов дома, для чего  имел необходимое оборудование.  Но это было ненамного безопаснее, от соседей этот гешефт было  не утаить.
 
Со смертью Брежнева скончалась и  эпоха застоя. Период 80-х годов  в СССР получил название «эпоха Пышных похорон», – в короткий период  скончались  ведущие политические деятели: Брежнев, Черненко, Косыгин, Андропов, Суслов и Устинов. Их похороны  проходили с помпой и размахом.  А в это время советская власть уже скрипела от немощи, и по недосмотру выживших из ума старцев Политбюро, на вершине  власти оказался  молодой и здравомыслящий генсек Горбачёв. Неслучайно советскую власть сравнивали с автомобильной шиной, на которой можно ехать до тех пор, пока она герметична; стоит её продырявить – и автомобиль станет. Так произошло со страной: Горбачёв объявил гласность и демократизацию, после чего свобода стала напористо протискиваться  сквозь прореху в  проржавевшем железном занавесе, пока он окончательно не рухнул вместе с Берлинской стеной. А когда сняли запоры с государственной границы, толпы советских  граждан, подхваченные свежими  ветрами свободы, хлынули в широко распахнувшиеся ворота и понесли по планете свои умные головы и умелые руки. Одни уезжали в поисках свободы,  другие в надежде на лучшую жизнь.

   И  Яша решил осуществить свою давнюю мечту – загорелся идеей репатриации.   Софа эту затею  не одобряла, утверждая, что он стал жертвой массового эмиграционного психоза, –  пугала непримиримым арабским окружением, трудным ивритом и знойным пустынным ветром хамсином. Она совала ему в нос географический атлас, где название микроскопического государства даже  не умещалось на карте: буква «И» находилась в Египте, а «Ь» влез в Иорданию. Их дочь Лиза, окончила  стоматологический институт, вышла замуж за русского зубного техника, и они  вместе  работали в одной из стоматологических поликлиник и ни о какой эмиграции слышать не хотели.   Младший  сын Вадим  окончил школу с серебряной   медалью,  учился  в финансово-экономическом институте  и бросать  его  не  собирался.  Отца Софы уже не было в живых, а  Яшины родители  переезжать  в лучшую жизнь  не решались:

– Вы пока  обживайтесь, а там, глядишь,  и мы подтянемся. У меня в Израиле  друг много лет  живёт, – говорил отец Яше,–  ты ему позвони, он вам обязательно поможет.

    Яша  стал посещать синагогу, куда регулярно наведывались агитаторы и пропагандисты с исторической родины. Они  рисовали  радужные  картины о жизни на земле, текущей молоком  и мёдом.  Эту  информацию он доносил до семьи и, в конце концов жену  и тёщу убедил.     Распродав  имущество,  они  примкнули  и к густой стае перелётных евреев, устремившихся  из хмурой ростовской осени  на солнечный юг.

     Комфортабельный  Боинг совершил мягкую посадку в аэропорту им. Бен Гуриона под бурные  аплодисменты  пассажиров.   Здесь  же  в филиале  МИДа  Яша с семьёй  получили  временные удостоверения  личности («теудат  зеут»), деньги на обустройство  и бесплатный телефонный  звонок в любую страну. Яша позвонил  папиному  другу, тот поздравил  их с возвращением  на историческую  родину и… повесил трубку. Яша  такой случай предусмотрел,  созвонился с приятелем, уехавшим  раньше,  и семья новых репатриантов  на  монитке  (маршрутке) отправились к нему  в  Хайфу.

  На землю обетованную  они  прибыли  с приличными  накоплениями,  и могли себе  позволить  привычный  уровень жизни,  или  даже лучше.  Сняли  хорошую квартиру  в «русском»  районе  Хайфы (Адар)  с видом на море. Яша  даже   хотел её купить, пока не узнал цены на жильё в Израиле. Новая жизнь обещала быть безоблачной и беззаботной.  От  государства  получали весомую  субсидию,  осваивали  в ульпане (школа  для изучения языка) иврит,  чувствовали  себя  в отпуске  длиной в полгода.  Никакой  предстоящей  борьбы за существование  на горизонте  не маячило.  На земле обетованной  с  удовлетворением обнаружили,  что помимо агрессивной военщины, здесь имеется довольно разнообразная жизнь, включая живописные  города, ласковое море  и необъятное изобилие товаров и продуктов. В магазинах имелось всё, о чём   могли  мечтать, и даже то,  о чём мечтать не смели. Перед глазами маячил  мираж обещанного коммунизма.  Израиль  делал всё, чтобы процесс  адаптации проходил без особых трудностей. Возникла  иллюзия, что так будет всегда.
  
  Первые  звоночки  отрезвления  начали  раздаваться  с наступлением израильской зимы. В начале  декабря  на Хайфу обрушился  климатический апокалипсис –  проливные дожди со штормовым ветром. С виду хорошая квартира  оказалась  не очень  преспособленной  для  жизни  зимой:  тонкие стены дома,  хлипкие оконные рамы, пропускающие  жуткие сквозняки, и это при отсутствии отопительной системы. В квартире было холоднее, чем на улице, кафельные полы стали ледяными,  хотя за окном была температура  + 10.  До  отъезда об этих проблемах  Яша как-то не задумывался,  ведь перебирались  в тёплые края.  Дальновидной оказалась  тёща, взявшая с собой тёплую одежду:  свитер, шерстяные носки, куртку, шапку  и даже зимнюю обувь, что у зятя вызывало  язвительный смех.  В квартире был мазган  (кондиционер), но когда пришёл счет за электричество, – стало не до смеха. О ванне можно было  только мечтать, но и душ зимой становится проблемой. Воду подогревает  бойлер на солнечных батареях, но зимой, когда солнца становится меньше,  бойлер нужно переключить на электрический режим, а это снова – шекели, шекели, шекели...  Собираясь на улицу, одевались  по-весеннему,  а приходя  домой,  кутались  как гитлеровцы  под Сталинградом.

  После окончания ульпана  для новых репатриантов  назрела одна  из самых  насущных  проблем  – трудоустройство.  Яшу  она не  напрягала, он знал, что  его диплом  в Израиле не котируется,  зато цены на стоматологические услуги – заоблачные.  Поэтому  в  Хайфу он переправил  контейнер со всем необходимым оборудованием  для привычного домашнего  промысла.  В Израиле, как и во всех цивилизованных странах, иметь  во рту металлические зубные протезы,  не принято,  но бывшие советские граждане к своему внешнему облику  относились  без излишней щепетильности, а  керамические коронки большинству  репатриантов были  не по карману.  Яша  решил восполнить этот пробел,  и  для невзыскательных соотечественников   развернул производство недорогих  зубных протезов советского образца прямо у себя на съёмной квартире. Весть о хорошем и недорогом специалисте-надомнике сарафанное радио быстро разнесло среди «русских» жителей Адара.  Но, как говорится: «Недолго музыка играла...»

   Однажды его разбудил телефонный звонок:

– Я от тёти Раи  по поводу протезов.

В назначенное время пришёл молодой мужчина и представился:

– Меня зовут Виталий, я врач-стоматолог.

– Очень приятно, чем могу быть полезен?

У Яши затеплилась надежда, что гость хочет предложить ему  сотрудничество.  От кофе гость  отказался и смущённо попросил:

– Если можно,  чего-нибудь покрепче, я вчера слегка перебрал.

Выпив рюмку коньяка и закусив шоколадкой, он  попросил разрешения закурить, и  неожиданно начал разговор  словами председателя  домкома  Швондера:

–  Мы к вам, профессор, и вот по какому дел. – Сделав многозначительную паузу, он выразительно   посмотрел на хозяина. Яша этот взгляд  понял правильно и снова налил.  Виталий оприходовал  вторую порцию  и продолжил.

 – Дело в том, что вы, уважаемый коллега,  выражаясь сленгом  криминальных  кругов, занимаетесь  крысятничеством, что  переводе на литературный  язык означает –  воровство  у своих.

У Яши  округлились глаза:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду  вашу  благотворительную  деятельность. Мой стоматологический кабинет расположен  недалеко от вашего дома, и с недавних пор  мои постоянные пациенты  по вашей инициативе превратились в бывших. Они оказались людьми  доверчивыми, а вы,   пользуясь  их легкомыслием,  втянули их  в свои противоправные действия,  а это ощутимо отражается   на моём   финансовом положении.

– Ну, так конкуренция… –  попытался было возразить Яша.

– Нет, уважаемый коллега, – голос гостя принял нравоучительный оттенок, –  конкуренция у нас с вами наступит тогда, когда вы подтвердите  своё право на профессиональную пригодность,  официально откроете кабинет, отвечающий израильским требованиям,  оснастите  его соответствующим оборудованием  и станете платить налоги в казну нашего небогатого, но гостеприимного государства. И ещё много  трудностей вам  предстоит  преодолеть, прежде чем мы с вами станем конкурентами. Но вынужден вас огорчить, – в вашем возрасте  осуществить это мероприятие, у вас нет ни каких шансов.

     Он встал, поблагодарил хозяина за гостеприимство, а у самой двери обернулся и добавил:

– Учтите, ваш коньяк я пил не задарма,  своим визитом  избавил  вас от больших неприятностей.  Адар – маленькая деревня,  о вашем гешефте уже известно многим местным дантистам  и не исключено, что кто-то из них уже успел    поделиться информацией  с соответствующей  службой.   Ваше занятие тянет на целый букет сурово караемых правонарушений:  незаконное врачевание, сокрытие доходов, нелегальное  предпринимательство и так далее, а тюрьмы в Израиле не намного комфортнее советских.

  Визит незваного  гостя  стал крушением  Яшиных  надежд на безбедное существование.  Подпольный   промысел, который на доисторической родине   служил ему верой и правдой,  здесь оказался не менее опасным, чем там.
  
  Изобилие  товаров  после пустых полок  отечественных   магазинов,  побуждало  к непомерным тратам, и это вопреки тотальной дороговизне. Привезённые  доллары  таяли, как  весенний снег.  Информация  в стиле –  в Израиле достойный уровень жизни, высококлассные медицина и образование, социальная поддержка от властей, благоприятная  бизнес-среда, комфортный климат  –  было  правдой,  но…  не для всех. Оказалось, и климат не такой уж комфортный:  зимой  сырость  и холод,  летом дикая жара,   медицинскую  помощь иногда приходится ожидать месяцами, а устроиться на приличную  работу  – как тому верблюду  пройти  сквозь игольное ушко.   А  чтобы существовать на достойном  уровне,  необходимо очень много «пахать». В народе  даже бытует шутка – почему израильтянин  работает на двух работах? Потому что не может найти третью.

  Сосед  по квартире, Григорий Миркин, с семьёй  к тому времени жили  в Израиле два года  и, исходя из собственного опыта,    красочно  обрисовал Яше  грядущие  перспективы трудоустройства.

                                                                                                    Маленький, но свой житейский опыт                                                                                                                                        
                                                                                                             Мне милей ума с недавних пор,
                                                                                                             Потому что поротая жопа –
                                                                                                              Самый замечательный прибор.
                                                                                                                                           (И.Губерман)
 
–  Если ты не гордый обладатель завидной пролетарской профессии, типа сварщика, каменщика  или токаря,  то кроме как что-то разгружать или мыть полы тебе ничего  не доверят.  Уборщики, кстати, тут требуются повсюду и постоянно. Русскоязычные сайты по поиску работы пестрят красочными баннерами с изображением очаровательных уборщиц в состоянии безграничного счастья от того, что им повезло заниматься этим благородным делом.

    Вопреки  пятой графе  анкеты, в родном Томске Миркин  был значительной фигурой: занимал должность заведующего экономическим отделом  в горисполкоме  и имел все шансы на дальнейшую успешную карьеру.

 Но с наступлением эпохи перестройки в  процессе раздела бесхозного имущества  большая часть расторопных партийных  дядек  подалась в кооператоры, а Миркин   замешкался и впал в немилость. Его буквально пинками  вышибли из уютного исполкомовского  кабинета, в который тут же вселился новоиспечённый бизнесмен, вчерашний торговец шашлыком на колхозном рынке. Он обиделся и репатриировался в Израиль.  Ни в каком качестве для Израиля интереса он не представлял, поскольку слишком  долго пребывал в начальниках, что ни ума, ни знаний не прибавляло, а диплом специалиста по советской  политэкономии  вызывал  лишь  сочувствие. Разброс свободных вакансий  был ограничен такими  вакансиями, как  уборщики подъездов, мойщики автомобилей, разнорабочие, грузчики  и т.д.  Но подобные промыслы Миркин  отвергал, считая их унизительными. А когда его жена – детский  врач с 30-летним стажем устроилась в арабский ресторан мыть посуду, гордость Григория Александровича  робко   пискнула и затаилась, и  он по протекции родственника (блат здесь  тоже благополучно функционирует, хотя не в советских  масштабах)  устроился  оператором на бензоколонку. Теперь  имеет стабильный заработок,  небольшой довесок в виде чаевых и считает, что с работой ему повезло. Под палящим солнцем с морской влажностью и примесью паров бензина - такой работе  не позавидуешь, но, как говорится,  – не до жиру, нужно выплачивать грабительскую машканту (ипотеку).

    Софа  недолго  поработала  на фабрике  мужской  одежды, - укладывала рубашки  в конверты, но не смогла угнаться за проворными работницами из Таиланда  и была уволена.  Теперь  работает  в сфере ухода за одинокими пожилыми людьми (метапэлет). Далеко не всем такая работа подходит,  здесь самое  сложное – усмирить чувство собственной  значительности.  Подопечные бывают  в деменции, вредные, капризные,  спектр достаточно широкий, а платят  по минимуму.  Теперь Софе приходилось не только ухаживать за опекаемыми, но и  делать   уборку в их квартирах, ходить за покупками, готовить им еду, кормить,  помогать  справляться с ежедневными бытовыми проблемами,  с которыми они сами справиться не в состоянии. Но это лучшее, что  она смогла  найти.

 Яша, не найдя себе подходящего применения, сидел на пособии и штудировал русскоязычные  объявления о вакансиях. По вечерам ходил  в парк,  общался  с  таки  же неприкаянными  «пикейными  жилетами», где атмосфера  была  густо насыщена  обидой.  Это высокое чувство зародилось ещё на доисторической  родине, но здесь  дозрело и заматерело. Один из этих новых знакомых, предложил Яше  попытать счастья в  мясном магазине-складе, где  освобождается  заманчивая вакансия – помощник мясника:  

– Хозяин приличный дядька и платит неплохо. Мой зять, инженер-электрик, проработал там пару лет, теперь  нашёл работу по специальности.

   К предстоящему  собеседованию Яша  вызубрил  несколько подобающих  фраз на иврите. У входа в указанное учреждение  он столкнулся с пожилым мужчиной  в клеёнчатом  фартуке в бейсболке и в очках с толстыми стёклами:

–  Ани роце мэдабэр  бааль  (я хочу говорить  хозяин).

–  Я ест  хозяйка. –  На ломаном русском ответил мужчина.

Как позже выяснилось,  все работники предприятия  были  русскоговорящие, и хозяин овладел русским  языком на том  уровне, на каком  Яша  ивритом. Выяснив,  кто по специальности кандидат,  хозяин  показал  большой палец, видимо,  он считал  профессию советского  зубного врача  вполне  подходящей  для работы   мясником.  «А что, – подумал Яша, – он не далек от  истины».
 
   Кроме  Яши  в цеху работали ещё трое бывших  соотечественников.  Его напарником   по разделке  и фасовке  мяса, оказался Ефим, невысокого роста  человек  лет шестидесяти,  в кипе на лысой голове.  О себе он рассказал,  что в прошлой  жизни был преподавателем  в  техническом ВУЗе, а  прежде чем оказаться в Израиле,  прошёл суровую  школу советского отказника.   В институте Ефима  ценили как специалиста  и уважаемого  члена коллектива.  Хотя  состоял он в КПСС  и считался  активным общественником, но в душе был сионистом. Тайно посещал синагогу, по возможности   соблюдал еврейские обряды, слушал радио «Коль Израэль»  и мечтал когда-нибудь слинять на историческую родину.  А когда  появилась возможность,  и  он  посетил  ОВИР, на работе  его исключили из партии и попросили подать  заявление «по собственному желанию».  Теперь он был вынужден  бороться не только за выезд, но и за выживание.  В СССР  существует только один работодатель – само государство,  поэтому  устроиться на пристойную  работу было  невозможно, он был вынужден  служить лифтёром и  по совместительству сторожем. По иронии судьбы  и на исторической родине  остался в том же  статусе  неквалифицированного  работника.   

Рубкой и обработкой  туш  занимался  Руслан  выходец  из Дагестана, высокий,  крепкого телосложения  мужчина  кавказской внешности. Часовой мастер  по специальности репатриировался   по банальным  обстоятельствам, когда на страну обрушился  водопад  дешёвых китайских ходиков,  его профессия потеряла смысл, а найти другую работу в  его родном Дербенте было проблемой.  Подсобным рабочим  трудился тощий рыжий мужчина  по имени  Павел,  юрист из Краснодара.   До репатриации  он отсидел   пять  лет  за мошенничество  и взятки, хотя утверждал, что стал жертвой антисемитизма.  О свой прошлой жизни Павел   с юмором рассказывал, как, например, в подземном  переходе у незнакомого  человека  с табличкой  «Аттестаты, дипломы»,  заказал   школьный аттестат.   Человек  взял у него  данные, и  через неделю  в том же самом переходе  вручил  готовый документ, по которому  будущий юрист  поступил в университет  за вполне умеренную  взятку.

  Яше  новая работа показалась не столь уж привлекательной, как он  рисовал в своем воображении: в белом фартуке,  в чистом,  светлом  помещении с кондиционером.  Работать пришлось  в  грязном сыром  подвале  с вентилятором, а кроме разделки  и фасовки мяса,  –  таскать  на горбу  мороженные туши из холодильника.  И  зарплата была  так себе, но, как говорится,  – на безрыбье….

    Шли месяцы, былой оптимизм  Яши  стремительно  таял,  его раздражало буквально  все: цены, очереди к медицинским специалистам,  менталитет местных жителей,  летний зной  на улице и зимний холод  в квартире.  В единственный выходной (шаббат), он отлёживался, гулять не было ни сил, ни желания. Софа его постоянно пилила, уже не говоря о тёще. Но отступать было некуда, жилье в Ростове  продали, а на другое денег не было.  Теперь   он  убедился, что все успехи достигнутые государством Израиль  в науке,  промышленности,  сельском хозяйстве  достигнуты вот таким  тяжким  трудом.   Даже их престарелый    хозяин  трудился  с работниками на равных. Приезжал  к шести утра на стареньком  Фиате  в одной и той  же клетчатой ковбойке, надевал фартук и до прихода сотрудников   раскладывал по прилавкам товар, отпускал ранних клиентов, помогал им грузить продукццию.  Он умудрялся  совмещать  работу кассира, продавца  и бухгалтера. «В Израиле живут,  прям по Марксу, – думал Яша, –  труд стал потребностью жизни».

  Во время обеденного перерыва  у сотрудников нередко  возникали дискуссии.

  – Спать в шапке, куртке и обуви, вы считаете  это нормально для цивилизованного государства? – горячился Яша.

– А что,  до  отъезда вы этого не знали? –  делал удивленное лицо  Ефим. – Даже турист, собираясь в другую страну, собирает о ней информацию.  Сюда  нужно ехать в результате осознанного выбора, а не как в убежище  из своей  страны. Русский человек  на вопрос – «Где твоя родина»,   ответит – «Это место, где я родился», а у евреев понятие о родине заключается  в  желании жить на своей земле,   среди братьев, говорить на  родном языке.

  –  Это всё  чушь собачья  про страну евреев и уж тем более  братьев,  –  по-кавказски  эмоционально  говорил  Руслан. –  Тут все ненавидят друг друга:  евреи – арабов, арабы – евреев,  русские – кавказцев, кавказцы –  русских,  религиозные – светских, светские – религиозных, а все вместе марокканцев.  Израиль пытается считать себя  Западом, а  это типичный Ближний Восток, евреев здесь от силы половина, а  остальные  выходцы из Марокко, Ирака, Ирана, Туниса – те же арабы, со своей культурой  и манерами.  И то, что они  исповедуют иудаизм – ничего  не меняет. 
 
  – Я космополит и убеждённый атеист,  – заявил Яша, –   мне чужды любые  национальные идеи, в том числе идеи превосходства  одной нации над другой или её  избранность. Важно, чтобы в стране жить было комфортно, а я попал под влияние сионистской агитации.  А  эти «моя страна», «страна братьев» – из разряда той же государственной  пропаганды.  Какая моя страна, где для репатриантов  только видимость гостеприимства,  все эти корзины и льготы себя  очень быстро  окупают  грабительскими  ценами  и мизерными зарплатами.

Ему возражал  Павел: 

– На свете много стран  где жизнь дешевле,  возможностей  заработать больше, и  климат комфортней,  и квартиры дешевле, и  на улицах чище.   Но живя в Израиле и получая небольшую зарплату, мы с женой  уже  побывали  во многих странах Европы и убедились, что  везде куча своих минусов. Но нигде нет такого градуса ненависти и безразличия к людям как в Союзе. Нигде к людям не относятся как к безропотному стаду. И дороговизна товаров, и цены на жильё – это  способ  сохранять   безопасность  страны, живущей  в окружении таких «доброжелательных»  соседей.  Я согласен с Фимой – Израиль  не  для эмиграции,  а   для  репатриации, а это разные понятия.  Вы просто не туда попали.  А  обижаться на государство – по-детски глупо. Здоровый и крепкий мужчина  должен  нести ответственность  за жизнь свою и  своей семьи. Эта простая  истина почему-то недоступна многим  олим (новым репатриантам). Они  начинают ныть и  жаловаться  на государство. Мой родственник в Ленинграде  был известным  артистом, в кино снимался,  теперь  в Ашдоде  прекрасно  чистит канализацию и назад не собирается.

   – Это беспредметный спор, – вставая из-за стола, завершал дискуссию Ефим, –недостаточно  быть евреем по паспорту. Евреем надо быть по духу,  по стилю жизни. Если вы к этому не готовы,  лучше было не приезжать, коль приехали – уезжайте.

     О  возвращении  Софа с мамой  начали  говорить уже  вскоре после приезда, и когда Яша уже сам начал к этому склонятся, неожиданно  позвонил сын Вадим и  сообщил о своём прибытии  в Израиль с семьёй на ПМЖ. Это был удар ниже пояса. 

      В советские годы профессия  экономиста  была не самой популярной, выпускники  финансово-экономических ВУЗов  в основном становились бухгалтерами, но Вадиму эта специальность нравилась. Ещё в 10-м  классе  он неоднократно вступал в спор с пожилым учителем, когда вопрос  заходил о достижениях СССР и его превосходстве  над Западом. Но однажды учитель встретил Вадима возле школы, приобнял за плечи, и сказал:

– Фельдман, послушай старика,  не стоит тебе так  глубоко вникать  в политику. Я  преподавал ещё при Сталине, там была одна точка зрения, потом пришли другие руководители, и  я стал преподавать  другую. Теперь вот пришел новый правитель,  и  прежние основы  идут псу под хвост. У тебя светлая голова, отвечай не то, что думаешь, а то, что требуется, чтобы получить хорошие оценки и поступить в институт.    

   В институте Вадим  сдружился с однокурсником Вячеславом, начинающим предпринимателем,  который  из Польши  возил женское бельё, поэтому вокруг него всегда  вертелись  симпатичные студентки.  Свой бизнес Славик начинал ещё в школе:  приторговывал  жвачкой и американскими сигаретами сомнительного происхождения, а когда времена изменились, на студенческих каникулах совершал набеги на процветающий для российских «челноков» польский рынок. В те годы любой товар, привезённый из-за границы, пользовался повышенным спросом. Когда родители Вадима уехали, он жил у сестры, а незадолго до окончания института  женился на своей однокурснице, когда она  уже была на сносях.  Став  папашей, Вадим  был вынужден снимать квартиру.  Возникли финансовые проблемы, и он  обратился к Вячеславу.

    Бывший челнок к тому времени переключился на ювелирный бизнес – арендовал небольшой магазин в Ростове и из Турции импортировал   золотые украшения.  Вадима он встретил  приветливо,  посвятил  в тонкости своей коммерции  и отправил  в ознакомительный вояж  со  своим  помощником. Несколько ходок Вадима завершились успешно,  Вячеслав снабжал его  валютой, и обеспечивал  беспрепятственный таможенный коридор, а по приезду  щедро   расплачивался.  В последний поездке случился облом, накануне его возвращения  в ростовском аэропорту  арестовали группу таможенников, связанных с контрабандой, и заменили весь штат.  Партию золотых изделий у новоиспечённого контрабандиста конфисковали, и его хрупкий скелет болезненно захрустел в тесных объятиях следственных органов.  Завели уголовное дело, и до суда отпустили  под подписку о невыезде. Используя свои связи, Вячеслав посодействовал  семье Вадима бежать в Израиль через Украину.   Поселились, естественно,  у родителей. Младенца  взялись опекать бабушки,  а молодые осваивались и  учили иврит,  причём небезуспешно.

     Известие о приезде Вадима   семью ввергло в замешательство.  Как известно,  деньги обладают загадочным свойством – приходить медленно, а исчезать стремительно.  У семьи Фельдмана  от  былых  сбережений остались  только  светлые  воспоминания. Комфортабельную  квартиру пришлось  покидать не только из-за  прироста  членов семьи, а по причине   непосильной  арендной платы.  Начались мучительные поиски большой, но дешёвой  квартиры, что, как оказалось,    взаимоисключающими понятиями.  В Израиле такое жильё  находилось в домах, к которым даже подходить  было  страшно. На  фоне этих трущоб  российские «хрущёвки»  можно  считать элитными домами.  Остановили  свой выбор  на квартире  последнего этажа  четырёхэтажного  дома в пригороде Хайфы.  Это убогое жилище  от внешнего мира было изолировано  чисто условно, –  окна  имели  такие щели,   в которые можно было  просунуть палец. Ветер беспрепятственно гулял по комнатам, потолок  протекал   точно в тазик. 

    Обычно квартиры в Израиле  сдаются без мебели и бытовых приборов, а из освещения    только   лампочки Ильича. А эта была до отказа забита всевозможной  рухлядью  помоечного происхождения.  Создавалось  впечатление, что жили там  бомжи. В Израиле нередко можно наблюдать сцену, как   люди тащат к себе домой предметы мебели  и бытовую технику, выброшенные  на свалку  за  ненужностью.  Кое что Фельдманы себе оставили: дырявый диван, ветхие стулья, столы и тумбочки, видавшие виды   матрасы стояли прямо на  кафельном полу, дверца холодильника закрывалась  коленом. Сортир (туалетом  эту  конура назвать – язык не поворачивался):  треснутый унитаз с ржавой промоиной на дне,  над ним на  ржавой трубе  угрожающе свешивался сливной бачок с  цепкой,  дверь специально не зарывалась,  чтоб успеть выбежать, когда с грохотом  ниагарского  водопада  содержимое унитаза  смывалось, разбрасывая  содержимое  во все стороны. 
 
   Закончив ульпан, Вадим  занялся поиском работы.   И тогда  отец  ему сказал:

- Я тебе уступлю своё место,  с хозяином  уже договорился. Нам старикам эта страна оказалась не по плечу.  Лиза с мужем открыли в Ростове частный кабинет и зовут нас  вернуться.

    Вид  нового  хозяина  на  Вадима впечатления не произвёл, –  невзрачный дедок, неряшливо одетый  в старомодных  очках.  Он  попросил Вадима коротко рассказать о себе. Вадим на  неплохом  иврите рассказал, что в России он окончил финансово-экономический институт, имеет небольшой опыт в бизнесе, а здесь согласен на любую работу.  Хозяин определил ему  зарплату  3,5  тысяч шекелей  ($900) в месяц. 

Эпилог

       Своё  повествования  автор собирался  завершить  счастливым  финалом, и  для этого имел  все основания.  Вадим, пройдя суровую школу трудностей нового репатрианта, к новой работе отнёсся с полной отдачей.  Добросовестно пахал от открытия до закрытия склада, не чурался ни какой работы, и  уже через год  стал периодически  подменять часто болеющего хозяина: отпускал и получал товар, выписывал счета, чётко сводил дебет с кредитом. Жене Вадима, окончившей  курсы бухгалтеров,  тоже нашлась работа в фирме.  Хозяин периодически проводил ревизию, -  всё сходилось до одного  шекеля. А ещё через несколько лет Вадим  стал правой рукой хозяина со всеми вытекающими переменами  в жизни:  достойное  жалование, квартира, автомобиль.

   Фельдманы вернувшись  в родной город, были  вполне счастливы,  Яша включился в бизнес сестры. Стоматологический кабинет вырос  до небольшой  стоматологической  клиники. Тёщи вскоре  не стало, а супруги,  выйдя на пенсию,  посвятили себя подрастающим  внукам.

  На  Израиль  обрушился шквал  ракет, а в России  все чаще   раздаются «хлопки», (так  российские пропагандисты называют взрывы). В России началась очередная эпоха перемен, историкам ещё предстоит найти ей название,  но  уже очевидно, –  прав был мудрый Конфуций,  пророчив  о жизни в подобную эпоху.