ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ - II

Окончание, начало.

Первая американская атомная бомба "Малыш", сброшенная на Хиросиму.

 …Итак, для написания своего лучшего социального романа "Бостон", где центральным событием является дело Сакко и Ванцетти (1928 год), Эптон Синклер внимательно изучил документы досудебного расследования обстоятельств этого дела, его общественную и политическую обстановку, жизнь разных социальных слоев населения. В предыдущей статье акцентировалось, что известный  американский писатель рассматривал тексты судебных отчетов и других материалов и писал сотни писем с просьбами о предоставлении информации и проверке своих текстов на соответствие реальным фактам. Как убежденный социалист, он был близок по политическим взглядам к анархистам Сакко и Ванцетти, и верил в их невиновность, хотя уже после их казни его вера пошатнулась. Как же  контрастирует с этим  подходом Эптона Синклера история написания литератором советским - Александром Фадеевым - знаменитого романа "Молодая гвардия", где из-за ошибки писателя невиновные члены молодежной антифашистской организации и даже люди, вообще не причастные к ней, названы предателями, и страдали от этого всю оставшуюся жизнь.

"ДЕЛО НОМЕР ОДИН"

 А теперь - о том, как соотносится с реальными событиями созданная воображением американского писателя история выяснения разведкой США состояния атомных исследований в фашистской Германии в 1942 -1943 годах. Интересно, что при написании романа "Поручение президента" (восьмого из одиннадцати томов эпопеи "Крушение мира", опубликованного в 1947 году) Синклер не знал о глубоко засекреченной секретной операции 1944 года. Во всяком случае документы об этом знании не найдены.

     К сожалению, роман "Поручение президента" на русский язык не переведен, и автор этой статьи не может ограничиться обычными ссылками на текст. Поэтому вместо пересказа, заведомо менее выразительного, чем оригинальный текст, далее приводятся обширные цитаты из романа, переведенные автором в сокращении.

В цитируемом отрывке секретный агент президента Рузвельта, главный герой романа арт-эксперт Ланни Бэдд,  сначала готовится, а затем выполняет его   поручение.                           

"Пришел звонок из Вашингтона, и, когда Ланни перезвонил, это был Бэйкер, сказавший, что в

 Принстоне на следующее утро ему назначена встреча с доктором Брауншвейгом, после чего он должен ехать в маленький городок Тармонт на западе Мэриленда, где Бэйкер его найдет и даст новое задание.

Много путешествующий агент президента снова упаковал чемодан и сказал уже предупрежденной жене:

- Это дело Номер Один, дорогая, так что прости меня.- Он не мог ей сказать, что речь идет об ужасном предмете расщепления атома.

Ланни легко позавтракал и отправился. Его маршрут был таким же, каким он добирался до Вашингтона. Ему сказали, что нужно ехать в Институт перспективных исследование и за несколько минут до назначенного времени он припарковался на улице недалеко от этого готического здания. Он назвал себя, как ему приказали, мистером Прескоттом и сказал, что хочет увидеть доктора Брауншвейга и через минуту или две он сидел в скромной студии ученого. Тот был, вероятно, на десять лет моложе Ланни, но то, что он знал о вселенной, просто потрясало арт-эксперта.

За два месяца прошедшего лета он обучал Ланни в течение часа или двух каждый день, и большую часть времени тот должен был учить слова и формулы, как попугай, не понимая того, что все это значило. Он уходил с чувством, что этот темноглазый, скорее хрупкий, но чрезвычайно серьезный молодой физик обладал мозгом, который был совершенно вне понимания обычного человека.

К этому времени обучение не стало занимать слишком долгого времени, потому что Ланни мог делать записи и забирать их с собой. Олстон сказал, что это можно делать при условии, что записи он будет держать во внутреннем кармане, сколотым булавкой, но уничтожит их перед тем, как покинет страну. У доктора Брауншвейга был перечень данных, которые пришли за последние десять месяцев, касающиеся немецкого прогресса в атомных исследованиях и тех отдельных деталей, которые могли быть полезны американцам. Было приятно услышать от него, что немцы отстают, главным образом, потому, что фюрер не верил в возможность расщепления атома и поставил перед лучшими физиками другие задачи. Ланни мог сказать: "Он сконцентрировался на реактивном движении", но не сказал.

Он слушал со всем вниманием, которым обладал, и когда он не понимал, то задавал вопросы. Он конфузился, когда забывал то, что раньше учил. Физик утешал его, говоря, что никто и не ожидал, что человек мог запомнить так много деталей, полностью находящихся вне его интересов. Ланни был готов делать все заново, потому что сейчас это было самым важным делом в мире. Если он мог получить даже самую малую долю знаний и показать ее людям, которые работали день и ночь в лабораториях его страны - это мог быть вклад, который он когда либо для нее делал.

Сегодня "перспективное исследование" продолжалось без перерыва в течение четырех часов. Затем учитель сказал:

- Мы возобновим дело в восемь часов, если вы не возражаете.

Занятия возобновились в назначенное время, которое прошло так быстро, как это происходит, когда его не замечаешь. Примерно в пол-одиннадцатого послышался вежливый стук в дверь и вошел тот, кто был для Ланни предметом восхищения. Это был джентльмен шестидесяти лет, невысокий и полноватый с круглым лицом, маленькими седыми усами и парящим туманом неукротимых белых волос. Он вошел с озорной улыбкой и распростертыми руками, а затем обнял гостя и похлопал его по спине.

ДОКТОР ЭЙНШТЕЙН

- Добро пожаловать, герр Бэдд! Приятно видеть ..вас живым и здоровым, - повидимому кто-то сказал ему о самолетной аварии, в которую попал Ланни. Затем он повернулся к доктору Брауншвейгу.

- Вы меня обманули! Вы обещали мне время, достаточное для трех сонат.

Молодой помощник, которому нехватало чувства юмора, заволновался:

- Извините меня, доктор Эйнштейн.

- Я прощаю вас, но на сегодня хватит. Вы не должны мучить зубрежкой этого добродушного джентльмена.- Затем гостю:

- У вас есть немного времени утром, не правда ли? Вы можете провести ночь в моем доме и мы сможем поиграть.

- Это мне подходит,- радостно сказал Ланни потому, что он любил этого добросердечного великого человека, одного из самых простых и самых естественных людей, которых он когда-либо встречал.

Альберт Эйнштейн с его свободой и неформальностью, которые выходили за рамки традиционных английских привычек,  комически не соответствовал элегантному университетскому городу. У жен членов факультета возникло тяжелое время решить, как быть с немецко-еврейским ученым, который забывал подстричься и выходил на улицу в белой рубашке, открытой у горла, в мешковатых брюках, сандалиях и без шляпы.. В холодную погоду, когда нужно было одеваться теплее, он надевал целлулоидный воротник - одну из наиболее плебейских деталей одежды, которую могли бы вообразить эти академические дамы.

Два старых друга подошли под лунным светом к старому и совершенно непритязательному дому, который предоставил убежище первооткрывателю формул, изменивших образ мыслей и цели человеческой расы. Глициния, цветущая в эти дни, покрывала веранду и наполняла запахом ночной воздух. Дверь, очевидно, не была закрыта, хозяин просто вошел и свернул в гостиную, где стояли рояль и хороший пюпитр для нот, а также стол и несколько кресел.

- Каждая моя комната позволяет в ней размышлять,- сказал он Ланни и, очевидно, любая комната позволяла играть в ней Моцарта и Баха. Профессор выбрал ноты для скрипки и фортепиано сонат Моцарта и первые поставил на пюпитр, а вторые - на нотную подставку рояля. Он принес свою скрипку, настроил ее и сказал:

- Итак. Мы играли три первые. Начнем с четвертой.

Ланни подумал про себя:

- Боже мой! Величайший математик в мире оставил место в голове для номеров сонат, которые мы играли год назад!

Дом Эйнштейна в Принстоне

Они играли восхитительный номер 4, а потом они играли номер 5, который тоже был восхитителен. Старый джентльмен, очевидно, знал ноты наизусть, потому что играл большее время с запрокинутым лицом херувима и неземным блаженством в глазах. Он играл хорошо, и это было его формой восстановления сил с самого раннего детства. Он был очень беден и вел упорную борьбу за то, чтобы ладить с миром и получить образование. Он работал, как раб, семь лет клерком швейцарского патентного бюро, когда придумал физические формулы, которые пересмотрели ньютоновскую концепцию вселенной.

Ланни вернулся в готическое здание и провел еще три часа в тяжелой умственной работе. Занятия были закончены и он торжественно поблагодарил молодого ученого физика.

- Вы затратили много труда со мной, заметил он. Казалось, темные глаза его учителя еще больше потемнели.

- Мистер Бэдд, - ответил он, - у меня был особый интерес к тому, что вы делаете. Нацистские бандиты - враги любого человека и вдвойне - мои. Я - еврей.

Они оба знали, что такое атомная бомба и никто не знал, сможет ли она упасть на Берлин раньше, чем на Вашингтон или Нью-Йорк.

 Новый дом физики всемирно известного Института Кайзера Вильгельма был расположен в районе Берлина Далем возле других институтов. Довольно странно, что за него были заплачены деньги Рокфеллера. Он стоял на углу - впечатляющее строение с полукруглым входом, высокой башней и множеством мансардных окон.

Когда Ланни прошел мимо полуподвальных окон, он увидел, что оказался под наблюдением охраны с автоматами и понял, что перед ним - одно из наиболее охраняемых зданий Германии. Но затем он произнес свое имя в окно бюро пропусков, и обнаружил, что путь для него открыт. Вежливый человек из СС сопровождал его к личному офицеру герра профессора доктора Зальцманна, который оказался старомодным упитанным пруссаком с белыми военными усами и коротко остриженными редкими волосами. Он был одет в черный костюм и носил золотое пенсне. Наверно он был удивлен приказом встретить американца, но имел время подготовиться, и он, несомненно, посмотрел в "Кто есть кто в Америке", кем был отец Ланни - Роберт Бэдд, а в "Путеводителе по техническим производствам" ("Moody's Manual") - что такое "Авиационная корпорация Бэдда". Он был вежлив, но сдержан и в своей манере сказал "Я здесь, чтобы слушать".

Ланни рассказал свою историю, так хорошо отрепетированную, с приготовленным запасом аргументов и рассказами о друзьях, с которыми он дружил тридцать лет, о том, что он узнал Гитлера почти двадцать лет назад, а Геринга и многих других почти десять лет назад, как он был обращен в национал-социализм и смог объяснить это своим британским, французским и американским друзьям. Как через годы фюрер просил его принимать сообщения от того или другого симпатизатора за границей,  как недавно он получил высшую дипломатическую информацию, и, чтобы передать ее, нашел возможность попасть в Германию и в штаб-квартиру Гитлера на восточном фронте.

Ланни был предупрежден, что многие лучшие немецкие ученые в сердце не нацисты, но почти все они перед тем, как стать учеными, были немцами, и, если глава их правительства убеждал их во что-то верить, они верили в это. Когда Ланни объяснял, что его отец находится в очень деликатном положении, подчиняясь своему правительству, герр профессор доктор мог поверить в это, потому что он тоже проводил свои исследования, подчиняясь приказам и, если у него были какие-то личные желания или даже мысли, он мог о них рассказать только своей жене или одному-двум верным друзьям. Когда герр Бэдд сказал:

- Вы понимаете, что я зависим от своего отца и должен слушать его беседы с людьми техники, которых правительство назначило на его завод,- профессор кивнул и сказал - Йа, Йа.

Когда Ланни сказал:

- Я должен просить вас дать мне слово, что вы никогда не назовете меня или моего отца, как источника любой информации,- профессор ответил: - Никогда, герр Бэдд.

- Еще одна вещь,- добавил скромный американец,- вы должны понять, что я рядовой любитель во всех этих трудных предметах. Я по профессии эксперт-искусствовед и то, что я знаю о реактивном движении, компрессорах и охлаждаемых двигателях, я воспринял кожей, постоянно слушая разговоры о самолетах, а до этого - о нефти, а до этого - о производстве оружия и взрывчатки. Я был в библиотеке вчера и сегодня утром, чтобы узнать как можно больше о вашей работе и не показаться вам полным невеждой.- Ланни сказал это на случай, что профессора могли предупредить о его визите.

РАКЕТНЫЕ ПУШКИ

Ланни рассказал о ракетных пушках - создании британцев. Он видел эту фантастическую вещь, которая смотрелась, как церковный орган с двадцатью большими стволами. Они были установлены на побережье , чтобы защитить корабли в проливе Ла-Манш от обстрела. Ланни был уверен, что немцы знали все об этом, потому что у них был шестиствольный миномет, который стрелял, как барабан револьвера и мог запускать одну ракету в секунду. Ланни добавил:

- Я слышал, как мой отец говорил о ракетной пушке и называл ее "Катюшей" - русская конструкция, которая перевозилась грузовиком. У них есть еще большая штука с тридцатью стволами, чтобы накрыть район с танками.

- Йа, сказал другой,- мы их много захватили, но не смогли перейти Волгу, где враг выстроил их в линию на берегу под деревьями.

Они говорили потом о реактивных самолетах, но все это было не тем, что хотел Ланни. Пожилой пруссак был похож на большинство его племени: он предпочитал больше получать, чем давать. Он казался Ланни совершенным типом твердого материалиста, который был военным человеком, безотносительно, называл он себя политиком, дипломатом, историком, философом или физиком. Их любимый теоретик Клаузевиц сказал, что война - это продолжение политики другими средствами.

Пытаясь направить разговор к ядерной физике, Ланни сказал:

- Профессор, есть еще одно дело, которым интересовался фюрер - нашими американскими исследованиями в расщеплении ядра. Он сказал мне, что не принял эту тему всерьез, но мне показалось, что он заколебался, когда я сказал ему об огромной сумме более миллиарда долларов, которые Рузвельт направил на проект.

- Значит вы информированы о ядерных исследованиях тоже, герр Бэдд? 

- Так случилось, что у меня был клиент по искусству в Принстоне, мистер Алонсо Куртис, у которого есть ценная коллекция картин и который пригласил меня составить для него их каталог. Когда я был у него, я услышал дискуссию профессоров. Они еще не принимали участия в проекте правительства и поэтому говорили свободно. Я рассказал моему отцу об этом разговоре и слышал его обсуждение техническими людьми. Кажется, фюрер подумал, что мне следует рассказать об этом одному из ваших людей. Он упомянул Вальтера Герлаха.

Этого не было, но Ланни надеялся, что Гитлер не помнит каждого слова, которое он говорил множеству людей в тревожное время.

- Профессора Герлаха сейчас нет в городе, герр Бэдд, но доступен профессор Плотцен, который руководит нашими теоретическими работами в этой области и я уверен, будет счастлив увидеть вас. Когда это будет вам удобно?

- Чем скорее, тем лучше, потому что фельдмаршал Геринг сказал мне по телефону, что он собирается прибыть в город и провести выходные в Каринхолле.

Это был способ произвести впечатление на нацистского ученого, который поднял трубку телефона и вызвал профессора Плотцена, которому сказал:

- Плотцен, это Зальцманн. В моем кабинете есть господин, с которым, я думаю, тебе нужно поговорить...О, хорошо, я спрошу его. Потом к Ланни:

- Профессор говорит, что он плохо себя чувствует, но если вы будете столь добры, чтобы придти к нему домой сегодня вечером...

- Конечно, профессор.

- Господин придет. Восемь часов? Очень хорошо. Его имя Бэдд. Он покажет рекомендательное письмо от важного лица. Хайль Гитлер!

Ланни быстро набросал адрес в блокнот. Затем он сказал:

- Если я не ошибаюсь, я где-то встречал профессора Плотцена. Я думаю, это может быть в доме графа Штубендорфа, или, возможно, у княгини Доннерштейн. Они оба - мои старые друзья.

- Это может быть,- сказал Зальцманн и это было сказано более сердечным тоном...

Два человека расстались с выражениями глубокого уважения и Ланни оказался в ресторане, ужиная мясом и читая "Фолькишер" о тяжелых боях на промокших равнинах в Тунисе и заснеженных степях Украины. Он изучил карманную карту Берлина, а потом вышел, молясь, чтобы не было воздушного налета, пока он здесь, потому что тогда станция метро заполнится толпами людей и выйти можно будет только после окончания налета.

Вынырнув из подземки, Ланни шел по скользкой улице, думая, как жестоко, что люди используют силу, чтобы сделать несчастными других людей. Даже, когда он помогал выиграть войну, Ланни ненавидел ее и он ненавидел ложь, которую должен был говорить. Он стал человеком с разделенным сознанием и это погружало его в проблемы общения с такими людьми, как нацисты, которые никогда не мучились сомнениями и отбрасывали все моральные принципы в мусорный ящик истории.

Ланни направлялся к другому приключению, одному из самых странных, но он не думал об ожидавшей его дуэли интеллектов. Стемнело. Он шел медленно вдоль фешенебельных улиц, останавливался на углах, внимательно вслушивался прежде, чем перейти улицу. Он нашел правильный номер, не чиркая спичками, что было строжайше запрещено. Он нащупал и нажал кнопку звонка. Дверь была открыта и обнаружила затемненный интерьер, потому что нельзя было открывать дверь, когда он был освещен. Ланни спросил:

- Это дом профессора доктора Плотцена?- Голос ответил: - Йа, Йа, мейн герр.

ТЯЖЁЛАЯ ВОДА И ТЯЖЁЛЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Агент президента очутился в прихожей среднего размера, со вкусом меблированной, стоя перед господином, который составлял курьезный контраст с его коллегой Зальцманном. Он был высоким и худым, в чем-то, очевидно, дэнди, хотя его сегодняшний костюм состоял из халата коричневого шелка и пары вышитых золотом тапочек из спальни. Он лежал на диване и привстал, чтобы поприветствовать гостя, извиняясь за нездоровье. Ему было около 40, он казался вежливым и впечатлительным, и беседа с ним вскоре выявила, что он интересовался европейской культурой, ему было приятно встретить американца и услышать, что происходит во внешнем мире. Он вспомнил, что встречал Ланни на вечеринке у графа Штубендорфа и, конечно, Ланни вежливо притворился, что вспомнил его. Они разговаривали об общих друзьях дома и за границей и это было больше похоже на справочник "Кто есть кто", чем на совещание о расщеплении ядра атома.

Хозяин начал:

- Зальцманн говорит мне, что вы - один из тех, кто не хочет поставить Европу под власть России.

Выходит, что Зальцманн телефонировал снова! Ланни в душе удивился. Что он хотел сказать? Возможно - "Вы можете доверять этому человеку", или, возможно, - "Наблюдай за ним".

Ланни нужно было некоторое время, чтобы выяснить, какое из этих утверждений соответствует Зальцманну больше, потому что Плотцер мог оказаться лучшим актером, чем закоренелый пруссак.

Ланни  рассказал профессору, что в ранние годы он был чем-то вроде "розового". Но скоро он осознал, что скрывалось за штормовыми тучами на востоке: не новое рождение свободы, но старый деспотизм варвара. Он и его отец каждый день пытались удержать их страну от войны, но теперь, когда она оказалась на неверной стороне, Ланни делал то, чем каждый человек должен исправить ошибку. 

- Я доставлял дипломатические послания фюреру. Вы понимаете, что это чрезвычайно конфиденциально?

- О, разумеется, герр Бэдд.

- Я столкнулся с некоторой информацией, касающейся того, что в Америке называется расщеплением атома. Для этого предназначались огромные суммы. Возникла идея, что ядерные силы могут быть использованы для создания бомбы. Другие ученые в Америке и Британии работали над реактивным движением. Я упомянул эти темы фюреру и он послал меня повидать профессора Зальцманна.

Ланни дал свое изобретательное объяснение, как рядового любителя, ничего не способного сделать, кроме повторения фраз и объяснений, которые он слышал от других. Затем Ланни сказал:

- Одну вещь я понял ясно. Стало необходимым открыть вещество, которое может замедлить цепную реакцию и, значит, сделать возможным ее контроль. Было найдено, что это может сделать тяжелая вода.

- Да, да,- сказал немец. - Мы знакомы с принципами.

Одной из задач Ланни было выяснить, где и в каком объеме немцы делают тяжелую воду. Американцы используют графит и это было секретом, который не могли из него - агента президента - вытащить никакими пыточными инструментами. Он сказал:

- Трудности с тяжелой водой в том, что ее очень трудно и дорого производить.

-Эту проблему мы решили, - ответил этот господин, обернувшийся ученым и снисходительно улыбнувшийся. Очевидно, немецкая наука смогла накопить тяжелую воду заранее без огромных ассигнований.

- Я искренне надеюсь на это, профессор. Я был шокирован услышав, что фюрер равнодушен к этой важной теме. Что я мог сделать - показать ему опасность, но, кажется, он убедил себя, что войну выиграют реактивные самолеты.

- Мы делаем в этом большой прогресс, но я считаю большим несчастьем, что мы не можем уделить достаточного внимания реальной программе расщепления ядра. Я вложил небольшие суммы из собственного кармана, несмотря на большую потерю дохода. Проблема в том, что нет денег, чтобы купить все, что нам нужно. Утвержденные программы военного снабжения забирают все материалы.

Беседа переходила от технических деталей расщепления атома до его возможного использования в будущем. Что тогда произойдет с угольной и нефтяной промышленностью? Ланни сказал, что его отец говорил об этом и верил в создание новой цивилизации с новой энергетикой.

Плотцен сказал:

- Как стыдно, что человечество не может использовать такое открытие для своего благополучия вместо разрушения.

Ланни ответил:

- Я вижу, что вы - человек, который мне по сердцу.

Они расстались друзьями.

…Читателю может показаться невероятным, но операция по выяснению состояния работ в немецкой ядерной науке действительно проводилась американской разведкой. Ее непосредственным исполнителем был секретный агент Моррис Берг (Morris Berg).

Моррис Берг родился в арендованной квартире без горячей воды в Манхэттене в 1902 году в семье русско-еврейских эмигрантов. Семья относилась к среднему классу. Отец вначале управлял прачечной в Нью-Йорке и, пока гладил рубашки, учился читать на английском, французском и немецком дополнительно к тому, что он знал идиш, иврит и русский. Он учился на курсах фармацевтики и, закончив их, перевез семью в Ньюарк (штат Нью-Джерси), где открыл собственную аптеку. У Морриса были брат и сестра. 

В 7 лет он начал играть в бейсбол. В 16 лет Моррис (его все называли Мо) закончил школу и в 1918 году поступил в Нью-Йоркский университет, но через два семестра учебы в 1919 году перешел в Принстонский университет, где изучал языки - испанский, латинский, греческий, итальянский, немецкий и санскрит, активно играл в бейсбол, был сильным, но не выдающимся игроком. Мо закончил Принстон в 1923 году по специальности "современный язык", а потом уехал в Париж, в Сорбонну для более глубокого изучения латыни. В 1924 году он вернулся в Америку, продолжал играть в бейсбол. В 1928 г. он закончил престижную юридическую школу Колумбийского университета, позднее  оставил бейсбол, его приняли на работу в разведке.

Берг был эксцентриком в одежде и всегда носил черный костюм и черный галстук. Каждое утро он принимал первую из трех ежедневных ванн, получал газеты из нескольких крупных городов, плюс некоторые на французском, испанском и итальянском языках и читал их во время завтрака в местном ресторанчике. Груды газет покрывали каждую горизонтальную плоскость в его квартире. Если кто-либо по какой-то причине прикасался при Берге к непрочитанной им газете, она становилась для него "мертвой" и он отказывался ее читать.  

В 1934 году вместе со звездами бейсбола он полетел в Японию и был удивлен тем, что его включили в такую звездную команду. Ответа на этот вопрос до сих пор нет, хотя есть предположение, что у него было специальное поручение разведывательного характера. К тому времени он изучил японский и китайский языки, причем в китайском он знал несколько диалектов.

Япония тогда под впечатлением достижений Гитлера вторглась в Манчжурию и считала, что это только первый шаг к завоеванию всей Азии. После одной из игр Мо Берг ушел со стадиона и направился в международный госпиталь имени Святого Луки с цветами в руках. Здесь он спросил, где комната дочери посла, которая только что родила. Но Берг прошел мимо  указанной комнаты, чтобы попасть на крышу госпиталя, откуда он фотографировал вид на город, включая стратегические объекты, коммерческие и промышленные центры и военно-морскую базу в токийском заливе. Сделав эту работу, он спокойно вернулся в команду.

Неожиданная травма колена заставила Мо уйти из бейсбола.

Через семь лет снятый им в Токио материал использовался военной разведкой США после начала войны с Японией в ходе подготовки военных летчиков к массовым рейдам.

МАНХЭТТЕНСКИЙ ПРОЕКТ

В 1942 году Берг подписал контракт с ОСС (Офисом стратегической службы - предшественником ЦРУ). Он убедил знаменитого итальянского физика Энрико Ферми приехать в США и участвовать в так называемом Манхэттенском проекте по разработке атомной бомбы. Одним из его первых заданий было следить за перемещениями изгнанного короля Югославии Петра, который теперь был студентом Кембриджского университета. Берг участвовал в работе с людьми из балканских стран.

В апреле 1944 года Берг был переведен в отдел особых операций и вылетел в Италию, Португалию и Алжир для участия в выяснении уровня ядерных исследований и состояния работ Германии в создании атомной бомбы. Он получил кодовое имя Ремус, право носить крупнокалиберный пистолет (0,45 дюйма = 11,43 мм) и другие специальные устройства. В Италии он был переправлен на подводной лодке, Одной из его задач было выяснение, чем занята лаборатория Галилея, где итальянские ученые разрабатывали ракеты дальнего радиуса действия. Однако, главной целью Берга было определение круга интересов лучших немецких ученых Вернера Гейзенберга и Карла Вайцзекера.

Для того, чтобы подготовиться к своей миссии Берг изучил вопрос и беседовал с выдающимися авторитетами Уильямом Фаулером (William Fowler) и нобелевским лауреатом Ванневаром Бушем (Vannevar Bush). ОСС считал, что Гейзенберг добился значительных успехов в развитии атомного оружия. Операция по оценке уровня этих успехов началась в октябре 1942 года и закончилась в декабре 1944 года, когда стало нецелесообразным ее продолжать.

Была поставлена задача убить или похитить Гейзенберга и перевести его в Швейцарию, а затем выбросить с парашютом над Средиземным морем к американской подводной лодке. Берг был направлен в Швейцарию под легендой, что он приезжает туда, как технический эксперт для консультаций со швейцарскими учеными. Один из руководителей физического факультета Цюрихского университета Пол Шерер (Paul Scherer) был другом Гейзенберга и пригласил его в Швейцарию прочитать лекцию, которую мог бы посетить Берг. Если бы Берг решил, что немцы приблизились к получению атомной бомбы, он должен был выполнить приказ убить Гейзенберга на месте.

18 декабря 1944 года Берг оделся, как университетский студент. В карманах у него был пистолет, чтобы при необходимости стрелять в Гейзенберга и цианистый калий, чтобы иметь возможность покончить с собой. . Среди примерно 20 слушателей лекции в зале был американский разведчик, который сейчас стоял в двух - трех метрах от Гейзенберга, и, если бы почувствовал, что немцы преуспели в атомной программе, он должен был похитить или даже убить его, несмотря на охрану, расставленную в зале.

Моррис Берг и Вернер Гейзенберг

Моррис решил не стрелять. Гейзенберг говорил на безопасную тему так называемой матричной формы квантовой механики, понятной лишь немногим и не имеющей очевидной связи с расщеплением ядра. Но Берг получил от швейцарских физиков, связанных с Алленом Даллесом, тогда представителем ОСС в Цюрихе, приглашение на обед в честь Гейзенберга. После обеда Берг сказал, что для него - дело чести проводить до отеля человека, открывшего "принцип неопределенности". Гейзенберг был слегка насторожен, но он даже не понял, что Берг был евреем, позднее немецкий физик предполагал, что этот загадочный гость был агентом нацистов, наблюдавшим за обеденной беседой.

Из лекции Гейзенберга и дальнейшей беседы с ним Берг решил, что немцы существенно отстают от американцев в создании атомной бомбы. Более того, в ходе разговора Гейзенберг отметил, что его страна уже проиграла войну. По пути в отель было темно и Берг мог убить немца незамеченным, но оставил его в живых. Рузвельту доложили  о миссии Берга. Это было для него поводом гордиться проведенной операцией все последующие годы.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ

После войны Берг отказался от нескольких предложений тренерской работы, был принят в ЦРУ для сбора информации о советском атомном проекте, но его успехи были незначительны. Берг столкнулся с финансовыми проблемами, когда компания, в которую он вложил деньги, обанкротилась. Налоговая служба заявила, что он должен более 12 тысяч долларов. Не желая никому подчиняться, Берг игнорировал это уведомление, отказался платить и даже объявить о банкротстве. Наконец, он предложил заплатить 1500 долларов и, поскольку Берг был национальным героем, налоговики согласились. Но даже для того, чтобы заплатить эту сумму, ему пришлось занять деньги у друга.

Последние годы жизни Берг полностью зависел от друзей. Он никогда не женился, жил у брата и сестры, но реально был бродягой, носил с собой зубную щетку и список телефонов, дружил с проводниками поездов, чтобы ездить бесплатно. Он много читал, был интересным собеседником и часто пользовался гостеприимством друзей, у которых оставался неделями.

После 60 лет он начал болеть. Он умер в мае 1972 года в возрасте 70 лет в Беллевилле (Belleville), штат Нью-Джерси в доме сестры. Его тело было кремировано и сестра рассеяла его прах в Израиле над горой Скопус на северо-востоке Иерусалима.