САРКОФАГ

"Саркофаг - это времянка". Так  говорил  Миша Герцон. Небольшого роста, с рыжеватыми залысинами, очень подвижный. Один из авторов Саркофага в Чернобыле. Проживавший  в Магдебурге.  Говорил быстро, взахлёб, по-одесски активно жестикулируя. Что не удивительно, так как родился Миша в Одессе.
Пишу в прошедшем времени, так как Миша трагически погиб. В 1994 - На Родине, в Днепропетровске. Это   интервью -память о Мише. Напоминание об опасности.

- В истории России 20 века было много чёрных дней. 25 октября, 22 июня   ... 26  апреля. " В этот день- писал один из западных комментаторов,- Украина, Советский союз, может быть, вся Европа, зависли над бездной."

- Как 26 апреля  вошло в твою жизнь?

- Честно говоря, никак особенно. Я знал не больше, чем другие. То есть почти ничего. Поэтому  масштаб трагедии осознал позднее. Если быть точным, то для меня  эта каша заварилась по-настоящему 18 июля 1986 года. Когда коммунисты сидели ещё прочно. Приказы не обсуждались. И когда положить партийный билет на стол было высшим наказанием.

Вызывает директор Днепропетровского завода металлоконструкций, где я работал начальником отдела. Обычно невозмутимый, даже флегматичный. А тут волнуется. Щёки пятнами. И как-то странно суетится. Сначала стал обычную трескотню разводить:"Правительственное задание...Дело чести...Долг коммуниста..." Но неожиданно перешёл на человеческий язык:"Такого, Миша ещё не было. Надо выложиться. Я тебя прошу".

Может только тогда  впервые ощутил серьёзность положения. И наша группа конструкторов начала выкладываться. Работали по 16 часов. Часто спали прямо на столах в бюро. Надо было довести до ума проект защитной стены для реактора, присланный из Москвы.

- Довести до ума? Что-то было не так?

- Может и так. И проект, в принципе, хороший. Но делался он, как и всё, что имело отношение к Чернобылю, в дикой спешке. Не учитывал возможности нашего завода. А, главное, не учитывал особенностей строительства в условиях высокого уровня радиации. Когда строители должны были  находиться как можно меньше в заражённой зоне.

Поэтому приходилось многое в проекте доделывать, перекраивать, переиначивать. Для ускорения работ в опасной зоне таких вещичек напридумывали, что потом на несколько авторских свидетельств потянуло. Короче, через 10 дней  (рекорд для книги Гиннеса ) первые блоки защитной стены были готовы к отправке .

- А как сам туда попал?

- Это, если не ошибаюсь, в августе. Вызвали в Киев и вручили приказ-срочно выехать в Чернобыль, который находился в 30-километровой , опасной по уровню радиации зоне. Желания моего никто, конечно же, не спрашивал.

- Волновался?

- Конечно. Ночь перед поездкой не спал.  Как выяснилось не зря .
 У всех конструкторов, что были в моей группе, сейчас большие проблемы со здоровьем. Ведь дозиметров нам никто не давал. Дозы облучения не контролировал. И о последствиях не думал. Дали нам,  для проформы защитные штаны и куртку. Повязали физиономию марлей  (курильщики сразу сбросили)  и мы поехали.

Впрочем, недалеко. Где-то около ста километров. Потом шлагбаум. Военные проверяют документы. И вьехали...

- Какое впечатление?

- Как тебе сказать?  Въезжаешь в мёртвый город. Страшный город. Готовые декорации к фильмам ужаса Хичкока. Собственно, сначала трудно понять почему так сташно. Погода прекрасная. Всё цветёт. Дома новенькие, нарядные. И вдруг понимаешь. Город пустой. Без людей. Только гуси одичалые бегают. Стаи брошенных собак. Кошки худющие. И ни одного человека...Начинаешь понимать до чего можем доиграться на нашей крохотной планете, если во время не остановиться.

Итак, приезжаем в Чернобыль к зданию правительственной комиссии. А там, надо сказать, не только подневольные солдатики, но и большие начальники, маститые академики на равных рентгены глотают. И ошарашивающая новость: мне и группе конструкторов из киевского проектного института поручается в кратчайший срок спроектировать крышу Саркофага. При этом никаких чертежей крыши нет и не предвидится. Научной базы нет. Электронной машины нет. Нет даже официально сформулированного задания.

- А что  есть?

- Можно сказать что ничего. Если не считать
снимков разрушенного реактора с указанием размеров. И ещё. Было к приказу одно маленькое добавленьице. Все работы производить... в Чернобыле.

- Из за секретности?

- Думаю, что нет. Иезуитское добавленье было сделано для того, чтобы работали поживее. Никто, естественно, задерживаться в Чернобыле не хотел. Короче, получили приказ пойти не знаю куда и принести не знаю что.

Собрались. Гоняем чаи. Настроение, скажу честно, паническое. Поначалу была мысль на вертолёте над реактором покрутиться. Но потом раздумали: слишком мощное облучение. А дальше опять пошли дела для книги Гиннеса. Не буду пересказывать все перипетии поисков. Но в 2 часа ночи идея крыши Саркофага была принята. И начался детектив. Мы достали машину. И всей группой, нарушив запрет, в обход шлагбаума рванули в Киев. Потому что без ЭВМ в такие сроки можно было спроектировать только крышу для курятника. Уже оттуда позвонили в Чернобыль. Никто особенно не ругался.
Главное было тогда действовать, а не согласовывать. На войне как на войне.

А  в пять утра через день ( работали подряд более суток) чертежи были готовы. Утром сдали их, ещё тёпленькими в Чернобыле,  поражённой нашими темпами правительственной комиссии. В тот же день проект был утверждён.

-Но такие скорости? А если ошибка? Неточный расчёт?

- Ты прав. Риск ошибиться был велик. Академики (не хочу называть фамилии) подписали проект не потому, что были уверены в его правильности. А потому что иначе их не выпускали из Чернобыля. И это счастливый случай, что невероятные темпы не отразились на качестве работ. Через 3-4 месяца после окончания строительства  Саркофага была произведена экспертиза нашего проекта (парадокс, но именно в такой последовательности развивались события)  и было признано, что мы нашли оптимальный вариант.

Но, повторяю, и это, пожалуй, главное, что хотел бы сказать: и защитная стена, и крыша Саркофага  были ...времянками.  Рассчитанными на 8-10 лет. Слишком малы были сроки. Слишком много в уравнении было неизвестных.

- Что ты имеешь в виду?

- Да ничего мы толком не знали. Не знали, не имели представления как будет реагировать металл в металлоконструкции на длительное пребывание в условиях высокого уровня радиации. Не знали какая толщина стены является оптимальной . Поэтому чисто условно сделали её 1-метровой. Каким должен быть наполнитель каркаса стен. Ничего мы не знали .Да и не было таких данных. Всё делалось на глазок, интуитивно, без научного обоснования.

Кроме того, чисто временный характер нашего гигантского сооружения был предопределён большим количеством заранее заданных предварительных условий, жёстко связавших нас в работе над проектом. Скажем, решили мы сделать крышу, как и стену толщиной в 1 метр. Для такой толщины рассчитали и вес балок. И тут выясняется, что кран,  который был в нашем распоряжении , такой вес поднять не сможет. И в 60 см. Не сможет. А только меньше. Вот и подгоняли мы размер крыши под возможности крана.

Или сказали нам, что  при  строительстве крыши необходимо  использовать трубы, которые есть.  Именно эти и никакие другие. Учитывая их длину, диаметр, вес... Но самым  неприятным было  требование начальства использовать как опору для крыши бывшую, чудом сохранившуюся стену реактора. Построить новую , на всём протяжении было сложно. Практически невозможно. Эта стена сегодня является самым опасным и недолговечным звеном Саркофага.
 
Я  боюсь. Я очень боюсь.  Говорил об опасности много раз  на Украине.  Хочу повторить здесь, в Германии. О строительстве настоящего, долговечного Саркофага вопрос надо было поставить на другой день после постройки этого. Временного. Чего бы это не стоило. Альтернативы нет. Ни у Украины. Ни у Европы  в целом.

1993 год.