АУФИДЕР КУ-КУ

Арсений проснулся как обычно рано, когда серый рассвет едва просветлил открытые настежь окна. Сплошная пелена утреннего тумана скрывала далекую гряду невысоких гор, окружающих город с севера. Верхушка многоярусной пагоды рядом с серой трубой электростанции, извергающей клубы черного дыма, казалось посторонним предметом, попавшим в мир утренних теней. За два года пребывания в Пекине, Арсений успел привыкнуть к пейзажу из окон своей квартиры на десятом этаже. Он также хорошо знал, что летний утренний туман быстро рассеется под лучами солнца и майский день, который, казалось, не предвещал, на первый взгляд, ничего хорошего, будет непременно теплым и ясным.

Он вышел в гостиную, где на диване были разложены вещи, которые он хотел взять с собой в загородную поездку. Кажется, ничего не забыл: мангал с шампурами, фотоаппарат и всякое другое необходимое. Особняком лежала длинная подзорная труба: ее Арсений решил взять, чтобы полюбоваться видом Великой Китайской стены. Потом он заглянул в холодильник, где со вчерашнего дня мариновался шашлык. Мясо сам покупал на рынке, да еще и с продавцами поторговался.

Когда он снова заглянул в спальню, Лия -- его жена -- уже проснулась. Она полулежала в постели и курила сигарету. Арсения раздражала эта дурацкая манера курить до завтрака, но сегодня он решил не обращать на это внимания, чтобы не заводить в общем-то напрасных разговоров на тему курения и не раздражать ее перед поездкой, на которую она так неожиданно согласилась.

Для самого Арсения эта поездка была бльшим событием, ведь за два года он, вообще, не выезжал из города, и вот благодаря чистой случайности, такая возможность развеяться от монотонной городской жизни китайской столицы. Арсений уже давно увлекался теннисом, и в Пекине не оставлял этого приятного занятия, всегда доставлявшего ему огромное удовольствие. Пожалуй, не было ни одного корта в этом городе, на котором он не сыграл, хотя бы, раз.

Однажды в Международном клубе он встретил Ника -- своего давнего приятеля еще по Москве. Там он работал генеральным директором авиакомнии "Финэйр". Дружили домами, не раз бывали в гостях друг у друга, встречались на престижной подмосковной даче. Так могло продолжаться очень долго, но однажды в помещение представительства ворвался какой-то сумасшедший с автоматом и потребовал политеческого убежища в Финляндии. После этого московская карьера Ника закончилась. Опустело и помещение компании в Театральном проезде с росшкошной гостиной и сауной, которыми так гордился Ник. Позже до Арсения доходили слухи, что Ник работал у себя на родине, а потом Сингапуре. И вот неожиданная встреча за десять тысяч верст от Москвы в стране, отгороженной от мира Великой стеной, где живет миллиард людей.

- Вот уж действительно, гора с горой не сходятся, а человек с
человеком обязательно встретятся, -- сказал Арсений,
подходя к Нику. Они обнялись, расцеловались и после первых
комплиментов друг другу, что мол за столько лет совершенно
не изменились, сели у столика прямо на обочине корта и
начались воспоминания, паузы в которых заполнялись
глотками прохладного пива. Вспомнили и поездки на
Николину Гору, купанья в прохладной и быстрой Москва-реке.

- Арсен, а ты не хотел бы присоединиться и съездить на
водохранилище Гуань Тин, - неожиданно предложил Ник, -
это всего в ста километрах от Пекина.

И помолчав, добавил:

-Вспомним былое! Ауфидер ку-ку! -- закончил он свое предложение таким смешным и очень знакомым по старым
временам выражением.

Встреча с московским приятелем и возможность съездить с ним за город были для Арсения, как свежий ветер, который мог бы развеять его довольно однообразное существование и несколько подавленное настроение, охватившее его в последние дни.

И причин для этого было предостаточно. Он никак не мог свыкнукнуться с многолюдным окружением в квартире, где теперь жил. И хотя по московским представлениям площади было предостаточно, и было два туалета, повсюду кишели

родственники жены, казолось, что они находятся в каждом углу обширной квартиры и недоброжелательными взглядами следят за пришельцем из Москвы, посягнувшем на их сложившуюся за десятилетия жизнь, во всем следующей китайским матриархальным традициям. Часто Арсений пытался уединиться в своей небольшой комнате, но и тут его настигали назойливые племянники, отношения с которыми вскоре стали просто враждебными. Сказывалось воспитание: единственным аргументом их отца, китайца довольно крупной комплекции, была угроза: "Зарежу!". Поэтому Арсений не удивился, когда однажды старший племянник, проходя мимо, бросил ему, глядя изподлобья: "Зарежу!". Что и говорить, психологическое напряжение в Арсении копилось, как пар в котле, которое искало выхода.

И эта встреча, как золотая рыбка в руки. Везет! Договорились на воскресенье. Арсений взялся приготовить шашлыки, а Ник обеспечивал все остальное и транспорт. В том, что шашлыки будут превосходными, он не сомневался. Еще в Москве Ник помнил о замечательных кулинарных способностях Арсения и доказательством тому был случай, когда его беременная жена принялась за кусок капустного пирога и на шутку, что мол можно лопнуть от такой порции, та совершенно серьезно ответила: "Лопну, но съем: уж очень вкусно!" Бывали времена!

Арсений побрился, протер лицо одеколоном и, когда вошел в спальню, освежающий аромат, исходивший от него, на мгновенье заглушил запах прогорклого сигаретного дыма. Даже Лия встрепенулась, она выпустил изо рта сигарету и, приняв собланительную позу, томно прошептала:

- Иди ко мне, милый!

- Лия, ты соображаешь? -- сказал он сердито. -- Нам через час
ехать, а ты предлагаешь всякие глупости. Вставай, умойся.
Будем завтракать.

Было уже около семи. В это время в доме хозяйничала домработница Сяо Фань, подвижная восемнадцатилетняя южанка. Она кипятила воду, накрывала на стол.

Через несколько минут Арсений уже сидел за столом и пил крепко заваренный чай. Наконец, в столовой появилась Лия в коротком черном кимоно, в руках она держала банку "Нескафе", которую хранила в спальне от вездесущих племянников. И это было вполне оправдано. Ведь для Арсения покупка каждой новой банки кофе становилась, хоть и небольшой, но все же проблемой.

Лия села за противоположный конец стола, где садилась всегда, может быть, и до приезда до приезда Арсения. Он не стал упрекать ее, что она не еще оделась. Позавтракали молча. Лия закурила, а Арсений ушел в гостиную собирать вещи.

Он долго вертел в руках синюю матерчатую шляпу, которую он нашел в Москве на корте в Лужниках. Вспомнил, как обнаружил на ней бирку с надписью "Москвичка", и в сердцах ножницами срезал ее напрочь. А сейчас он пожелел об пустяке, это было бы лишним напоминанием о городе, из которого он уехал.

Но вот пришла Лия. На ней были белые бриджи, туго обтягивающие ее стройные бедра, модерновая блуза и куртка из тертой джинсы. Ее волосы, пышные  после вчерашнего мытья, густой челкой спускались почти до глаз, скрывая высокий покатый лоб. Ее взгляд горел радостным возбуждением в предкушении предстоящий поездки. Со временем приезда Арсения в Пекин они почти нигде не бывали.

Поженились они в Москве. Это было зимой. События, в которые вверг себя Арсений, разворачивались, как в каком-то фантастическом сне. Впервые Лию он увидел, когда много лет назад приезжал в Китай к своим родителям, работавшим здесь. Тогда ей было не больше двенадцати лет и она отдыхала на курорте Бейдахе вместе со своими родителями. Здесь были дачи для высших партийных кадров. Арсению тоже довелось провести там недельки две, вот тогда отец Лии и пригласил родителей Арсения посетить его на даче. Отцы Лии и Арсения были друзьями с давних времен и товарищами по партии. Арсению было интересно посмореть, как живут высокопоставленные китайские кадры, да и познакомиться с новыми людьми, и он предложил отцу сопровождать его. Тот не возражал, тем более, что а машине, присланной за ними, было свободное место.

Массивный кирпичный особняк с обширной террасой стоял в глубине сосновой рощи. Небольшая лужайка перед террасой была единственным свободным от деревьев местом, и ее обжигало знойное августовское солнце. Когда старшие расселись вокруг чайного столика на террасе, удобно устраившись в плетеных бабмуковых креслах, старшая дочь хозяина предложила Арсению пргуляться по парку. С ними пошла и ее младшая сестра Лия. Арсений, студент архитектурного института, вовсе не обращал никакого внимания на маленькую девочку с испытующим взглядом. Да чего общего могло быть между ним -- студентом и маленькой девчонкой, а ей с первого взгляда понравился этот высокий студент из Москвы. У него были прямые черные волосы, зеленоватые загадочные глаза и

выразительный нос с небольшой горбинкой. Он был больше похож на мать европейку, чем на китайца отца. Лии он напоминал графа де Бельер из только что прочитанного романа. Она старалась держаться поближе к Арсению; спустя полчаса он стал ее настоящим кумиром, и она даже начала ревновать его к сестре, болтавшей с ним без умолку. В ее голове уже складывались строчки будущего письма, которое она непременно решила послать Арсению: "Месье де Бельер! Я давно хотела сказать Вам, что недовольна Вашим поведением и Вашей безнравственностью..." Она, правда, не совсем представляла себе, что означает слово "безнравственность", но ей оно нравилось своей непонятной загадочностью и скрытым смыслом. Лия училась в четвертом классе школы при Советском посольстве и писала грамотно. Спустя много лет ей попалось это неотправленное письмо, написанное карандашом на маленьком клочке клетчатой бумаги. Те годы, пропитанные наивной детской романтикой, она часто вспоминала в самые трудные минуты своей жизни.

Впервые Лия отправилась в Москву со своей матерью, когда ей было четырнадцать лет. И надо же такому случиться, возвращаясь на родину, на пограничной станции она снова встречает Арсения. Эту встречу она запомнила особенно хорошо; Арсений не без доли озорства дал ей затянуться сигаретой. Первая сигарета в ее жизни. Не вина ли Арсения, что она теперь смолит без остановки?

И вот спустя почти четверть века ей предстоит новая поездка в Москву. У Лии там нет друзей и подруг, зато родственников целый рой. А сколько свежих и интересных впечатлений даст ей это путешествие, ведь после Москвы она с матерью собирается поехать в Польшу и Германию. Все это должно развеять монотонное однообразие ее одинокой несложившейся жизни, вывести из состояния душевной летаргии, в которой она пребывала последние несколько лет. Ее беспечное и безоблачное существование окончилось с началом Культурной революции: самоубийство отца, арест матери. Но это не помешало Лии быть активной участницей отрядов хунвэйбинов и, вспоминая о своем участии в движении, она говорила, что все ее поступки тогда были освещены светлыми идеями Мао, в которого она верила беззаветно.

Но и эта вера не спасла ее от тюрьмы. Вслед за матерью она и ее сестра были арестованы. Два лучших года юности, в расцвете молодости она проводит в жутком одиночестве тюремной камеры, встречаясь с людьми лишь на допросах. Но разве можно было назвать людьми тех, кто с бессердечием инквизиторов и лицемерной улыбкой стражей режима безжалостно допрашивал ее, заставляя клеветать на родителей, друзей, знакомых. Не в пример своей сестре она не позволила себе оклеветать хотя бы одного человека В те годы так жила не только образцовая тюрьма, где находилась Лия, так жила вся страна. Тяжелый груз воспоминаний тех лет до сих пор давит на сознание Лии: она бывает нелюдима, избегает общения, а иногда впадает в глубокую депрессию. Для тех, кто не знает Лию, ее поведение кажется странным.

Институт Лии окончить не удалось и вместе с тем она не может сказать, как говорили революционеры далеких времен, что их университетами были тюрьмы. Ту тюрьму, где Лия провела в одиночке два года, университетом назвать было никак нельзя. А потом высылка в деревню, где в обстановке провинциальной глухомани довершалось перевоспитание бывших революционеров, детей партийных кадров. Как величайший дар судьбы восприняла Лия разрешение вновь перебраться в Пекин. Здесь она устроилась рабочей на оптический завод и поселилась в тесном заводском общежитии. Мизерной заработной платы едва хватало на пропитание, правда, обед в рабочей столовой стоил всего двадцать фэней.

Возвращение матери из восьмилетней ссылки стало светлым лучом в унылой жизни Лии. Семья снова собралась вместе, а после посмертной реабилитации отца они переселяются в новую просторную квартиру, но это был уже не особняк, в котором они жили до культурной революции. Иногда Лия, уединившись в своей комнате, перебирала бумага и старые документы, оставшиеся от тех времен. Были среди них и ее показания, возвращенные администрацией тюрьмы -- таков был порядок. Однажды ей на глаза попался ее бракоразводный документ. О том, что ее жизнь с И Пином не сложилась, она не жалела, да и что моглр быть общего у нее, дочери известного партийного деятеля, выросшей в рафинированной среде высшего партийного круга пекинского общества, с простым крестьянским парнем, хотя и не лишенном обаяния. Теперь, разглядывая свидельство о разводе, она не могла читать его без улыбки: брак был расторгнут по решению Революционного комитета Сиданьского района. Она аккуратно сложила обветшавшую бумажку и решила хранить ее как память о своей неудавшейся семейной жизни. Лия никак не могла предположить, что этот курьезный документ еще пригодится ей, что он еще сыграет роль в ее жизни и что с ним ей придется расстаться, навсегда отсекая от себя прошлое.

Лия с энтузиазмом занималась сборами в Москву. Ее интуиция подсказывала ей, что эта поездка, независимо от того, как она пройдет, хорошо или плохо, станет в ее жизни водоразделом, который отделит прошлое от настоящего и будущего и бросит ее в круговорот человеческих отношений, волнующих мир со дня его создания.

С трепетным ожиданием неизвестности она ждала встречи с Москвой. Теплый августовским вечером международный поезд Москва-Пекин медленно подкатил к перрону Ярославского вокзала. Здесь уже собралась толпа встречающих. Это было время первых посещений по приглашениям и поэтому встречать приезжающих из Китая собирались все родственники и даже мало-мальски знакомые люди. А вот Арсений, он стоит особняком в стороне от ее родственников. Он по-прежнему подтянут и строен, его лицо украшают строгие небольшие усы, придающие ему выражение внутренней сосредоточенности и мужественности. Он не торопится к дверям вагона, где столпились многочисленные родственники, стремящиеся выполнить полагающийся ритуал. Когда первое возбуждение немного поутихло, он подошел к Лии. По старой дружбе поцеловал ее в щеку, не вкладывая в это действие больше смысла, чем положено при встрече. Однако Лию нежное прикосновение его мягких губ взволновало и она инстинктивно прижалась к нему, на мгновение забыв об окружающих.

Потом она увиделась с Арсением уже после возращения из Берлина. Как-то он  заехал на машине, чтобы отвезти Лию и ее мать в театр. Где-то в районе площади Маяковского, она хорошо запомнила это место, как бы между прочим, неожиданно повернулся к ней и очень обыденно спросил: "А что, если нам пожениться?" Лии показалось, что от этих слов даже старенький "Москвич" вздрогнул. А Арсений уже снова был целиком поглощен дорогой и, лавируя среди бешенного потока автомобилей, вскоре притормозил на перекрестке у Бронной, оставив Лию и ее мать в недоуменном раздумье о столь необычном предложении, которое уже несколько дней спустя стало предметом самого бурного обсуждения. Взвешивались все доводы за и против, и в конце концов сошлись на мнении, что Арсений для Лии просто подарок судьбы. Единственный вопрос, на который Лия не могла найти четкого ответа, почему Арсений решил жениться на ней. Правда, после того памятного дня он надолго исчез и даже не звонил. "Уж не пошутил ли он?" --думала Лия, -- Ведь порой его шутку не отличишь от того, что он говорит серьезно".

Прошел месяц. Над городом висел пасмурный осенний день. Резкие порывы холодного ветра срывали с деревьев поблекший осенний наряд и, закручивая вихрем ворохи сухих листьев, гнали их вдоль пустых улиц. Лия сидела дома, углубившись в созерцаеие невзрачного городского пейзажа. Вдруг ее внимание привлек одинокий автомобиль, мелькнувший внизу. Ей показалось, что это был "Москвич" Арсения. "Неужели это он. Как долго его не было. Что привело его ко мне сегодня?" -- старалась она предугадать ответ на неожиданно возникшие вопросы. Но главное, предчуствие ее не обмануло. Вот раздались скрипучие звуки открывающейся двери лифта, пошаркивание у двери и затем резкий отрывистый звонок. Дверь открыла мать, Лия выбежала в коридор, чтобы встретить Арсения. За чаем он повторил то, что они обе с таким нетерпением ожидали от него услышать. У Лии решение созрело давно и она не колеблясь сказала "Да". -- "Будь, что будет! Но то, что будет, будет наверняка лучше, чем было", -- мысленно продолдила она свой короткий ответ.

Арсений посмотрел на часы: близилось к восьми. Он поторопил Лию. Через пять минут нагруженные сумками и свертками, они спускались в лифте. На улице было прохладно, и Арсений был очень доволен, что одел свою новую ветровку, которая особенно нравилась из-за обилия карманов.

Ник немного опаздывал. Лия нервно мерила пространство двора своими мелкими шажками, при этом глубоко затягиваясь сигаретой в плотно зажатых губах. Арсений вышел за ворота. Здесь уже вовсю шла утренняя воскресная торговля: бойкие лотошники только успевали жарить блины, которые шли нарасхват. Он залюбовался живописной сценкой и подумал, что мог бы получиться неплохой рисунок: на фоне серой махины пятнадцатиэтажного дома трехколесные тележки с застекленными будочками, а около них суетятся блинщики в белых поварских колпаках. В последнее время он рисовал немного, ограничивался набросками в надежде, что они пригодятся позже.

Арсений вернулся во двор и подошел к Лии, она начала уже заметно волноваться, -- а вдруг Ник забыл и не приедет. Заметив это, Арсений обнял ее за плечи и прижал к себе.

- А ты меня сегодня утром не поцеловал и доброе утро не сказал, -- надув губы сказала она, взглянув на него, -- может быть, ты сейчас это сделаешь?

Арсений молча поцеловал Лию, он посчитал поцелуй, хотя и запоздалый вполне достаточным утренним приветствием.

Наконец, в ворота въехала серая "Волга". Ну, конечно же, это был Ник: его машину можно было отличить в Пекине из тысячи подобных -- только у него на окнах были шелковые занавески. Это была одна из причуд Ника, которая возникла у него еще во время работы в Москве. Тогда для своей компании он купил "Чайку" и тоже украсил ее занавесочками, как машины партийных ответработников, а потом с удовольчтвием рассказывал, что на трассе милиционеры, не разобравшись, принимали его за правительственный автомобиль и чинно отдавали Нику честь.

Ник остановил машину прямо у парадного и вышел, добродушно улыбаясь.

- Ну, где ваш багаж? -- спросил он.

Арсений показал рукой на несколько сумок, стоявших у

дверей.

- Так мало? Удивился Ник. А чтоже ты не знакогмишь меня с

с твоей женой?

И не дожидаясь, когда Арсений представит его, протянул Лии руку и сказал:

- Ник.

- Лия, немного смущенно сказала Лия.

Подошла Марианна. Она по старой дружбе расцеловалась с Арсением, познакомилась с Лией. За встречей друзей с любопытством наблюдала из глубины машины Кристина -- младщая дочь Ника.

Всё быстро загрузили в багажник, в котором уже лежали корзины с продуктами, целый ящик пива и всякое другое, так необходимое в загородных поездках. Арсений обратил внимание на два новеньких спиннинга.

- Никак рыбачить собрался? - спросил он.

- Да вот вчера решил купить. Каждый стоит по сто пятьдесят
юаней, -- добавил Ник, между прочим.

- Не слабо, -- пробормотал Арсений. А Ник, почувствовав
возникшую неловкость, поспешид пояснить:

- Говорят, на этом водохранилище отличная рыбалка!

- Если не наловит, купит рыбу на рынке, -- подковырнула мужа
Марианна.

- Ну, что, по машинам? -- зычно скомандовал Ник. -- Пусть Лия
сядет со мной: будет моим штурманом.

- Разумно, согласился Арсений и сел на заднее сиденье вместе с Марианной и Кристиной.

Отгороженный от внешнего мира стеклами, задернутыми занавесками, оказавшись в компании людей, с которыми частенько общался в Москве, Арсений почувствовал себя в

првычной, до боли знакомой обстаконовке, как будто и не уезжал никуда, и сейчас ехал не на Гунтиньское водохранилище, а куда-нибудь в Подмрсковье. Это ощущение усиливалось специфическим грубоватым интерьером машины, столь характерным для советских автомобилей. И тут Арсений подумал, почему Ник ездит в Пекин на "Волге"?

- Что, старина, ошарашен моим выбором? -- как бы читая
мысли Арсения, спросил Ник.

- Действительно, почему "Волга"? -- удивленно спрсил
Арсений.

- Только из-за прочности. Ведь, неизвестно, какая будет
дорога, а ехать в пригород на своем "Альфа-Ромео" просто
глупо. Ведь он разлетится вдребезги на первой же колдобине!

На перекрестке Ник притормозил, чтобы пропустить плотный поток велосипедистов, которому, казалось, не было конца. Ждать было бессмысленно и Ник отважно ринулся в самую гущу. Это было самым мудрым решением -- велосипедисты расступились, освободив путь. Вырулив на кольцевую, Ник прибавил газу и приземистые строения вдоль дороги слились в сплошную серую полосу. У Ворот Ду Шенмэнь крутой поворот на развязку, неподалеку находится одна из немногих, сохранившихся от снесенной городской стены, надвратных башен. Она подреставрирована, торцы стен закруглены, многоярусная кровля делает ее похожей на огромный корабль, возвышающийся над серым ульем старого одноэтажного кватртала. Его узкие улочки кишат людьми и велосипедистами, среди которых рейсовые автобусы кажутся неповоротливыми динозаврами. Стоит невообразимый шум, его дополняют усиленные динамиками гортанные крики автобусных кондукторов, призывающих пешеходов посторониться.

Ник пристраивает машину за автобусом и мы медленно ползем вперед.

Вдруг Лия, обернувшись к Арсению, показала рукой на мрачное серое трехэтажное здание с зарешеченными окнами и сказала:

- Посмотри, это психбольница, куда меня посадила сестра
после культурной революции.

- Угрюмое место, не дай бог туда попасть, -- сказал Арсений.

- А долго вы там находились, -- услышав разговор, спросил
Ник, но ответ он уже не слушал: откуда-то возник полицейский
и повелительным жестом приказал свернуть в боковую улочку.
Здесь начались плутания и они продолжались до тех пор, пока
машина вновь не выехала к зданию психбольницы, которое как бы напомнало: "Вот я на старом месте, может быть, еще понадоблюсь!"

Пока Нику с помощью Лии удалось разобраться в запутанном лабиринте хутунгов прошло не менее получаса. Наконец, машина выехала на магистраль и, набирая скорость, понеслась на север. Через несколько минут у загородной развилки Лия снова обернулась к Арсению и, протянув к нему руку, с тревогой посмотрела на него. В ее глазах было столько невыразимой печали, беззащитности, боли и муки, что Арсению стало не по себе.

- Что с тобой? -- спросил он, сжимая ее хрупкую руку в своих
больших сильных ладонях.

- Ты понимаешь, тебе может показаться, что я пытаюсь
разжалобить тебя, но мне на самом деле страшно: такое
роковое совпадение -- мы проехали два самых ненавистных в
моей жизни места. Психушку ты уже видел, а здесь за этим
поворотом находится та тюрьма, где я два года сидела в
одиночке. Прости меня, что я досаждаю тебя своими
мрачными воспоминаниями, не обижайся!

Арсений посмотрел в окно. Неширокая асфальтированная дорога, обсаженная тополями. Серый бетонный забор с колючей проволокой, высохший ров, заросший бурьяном. "Она проехала по этой дороге два раза в жизни, -- подумал Арсений. -- Туда и обратно, с интервалом в два года. Два года, вычеркнутых из жизни Лии, а сколько лет отнято у миллионов людей?"

- Лия, извини, ты сидела совершенно одна? -- вступила в
разговор Марианна.

- Да. За два года только раз видела построннего человека. В основном, общалась со следрвателями и надзирателями.

- А где были в это время мать и сестра? -- не унималась
Марианна.

- Они были в этой же тюрьме. Только мать просидела там восемь лет.

Разговор затих.

Ник, откинувшись в кресле, отдыхал за рулем, наслаждаясь ездой по пустынному шоссе. Кристина дремала на плече у матери, Лия курила, изредка стряхивая пепел в чуть приоткрытое окно. Марианна порылась в своей сумке и извлекла из нее кулек с карамельками и кассеты. Конфеты протянула Арсению. Он взял одну карамельку и, развернув хрустящий фантик, сунул ее в рот.

- Хочешь послушать Била Джоуэла? -- спросил она. Он кивнул
головой и, хотя этот певец ему не очень нравился, решил об
этом не говорить. Из динамиков послышалось довольно
приятное пение под гитару.

"Слушать можно." - подумал Арсений и, откинувшись на спинку сидения, закрыл глаза.

За окном проносились прямоугольники крестьянских полей, с которых уже убирали первый весенний урожай капусты, глинобитные хижины, огороженные глухими заборами, одинокие деревья, а вдали в туманной дымке голубели силуэты гор Яньшаньского хребта. С каждой минутой они становились все ближе и ближе, вырастая в зелено-бурые громадины, между которыми, следуя прихотливому руслу пересохшей речушки, извивалось шоссе. Дорога пошла на крутой подъем, затейливой лентой серпантина ввинчиваясь в горы к перевалу. Крутые склоны покрыты изумрудной травой, кое-где видны каменные осыпи, фиолетовыми шрамами разрезающими зеленый покров, среди камней то тут, то там растут деревья с редкой листвой. С каждым поворотом открывается новый, захватывающий воображение пейзаж. Арсений уже несколько минут, как очнулся от дремы и не отрываясь смотрел в окно. Вот отвесная скала, испещеренная трещинами, а там над самой дорогой навис огромный валун с отполированной до блеска за миллионы лет макушкой и поросшими порыжелыми лишайником боками. Он застыл на крутом склоне, чудом удерживаемый неведомой силой. Кажется, достаточно прикосновения, чтобы он всей своей тысячетонной массой сдвинулся с места и ринулся вниз, сокрушая все на своем пути. Рассматривая камень, Арсений думал, что и человеку стоит только тронуться с места, сделать только порой один невозвратный шаг, как вся жизнь вдруг покатится в бездонную пропасть, безжалостно ломая годами установившиеся отношения, не оставляя иллюзии для мнимого спасения. И это всеохватывающее движение заставляет забыть о размышлениях о прошлом, а будущее лишь смутно вырисовывается в круговерти неожиданных событий.

Как Арсений решился на шаг, о котором никогда в своей жизни не задумывался, какое мимолетное настроение подвигло его, чтобы сделать предложение Лии? Но как бы легкомысленно не выглядел его поступок, в глубине души он понимал, что все то, что с ним произошло, было не случайным: сама жизнь подводила его к этому перевалу, который он должен был преодолеть. С первой женой, внучкой известного советского  поэта, он прожил больше двадцати лет, а потом мирно разошелся. Архитектуру оставил давно и стал профессиональным художником, иллюстрировал книги. Чтобы завоевать признание в издательских кругах, ему потребовалось немало времени, но работу всегда приходилось искать: "Волка ноги кормят!" -- так он любил говорить в те времена. Ему импонировал тот образ жизни, который он мог себе позволить, будучи

художником: денег было достаточно, хватало даже на содержание автомобиля, и самое главное,   он был хозяином своего времени, играл в теннис, общался с друзьями. А больше всего он любил путешествовать по стране. За несколько лет он исколесил всю Сибирь, жалея, что не удалось побывать на Северном полюсе. Пожаловаться на свое времяпровождение он не мог. Вокруг всегда было много друзей, в компании которых он чувствовал себя легко и непринужденно. С одними его отношения продолжались по многу лет, с другими быстро начинались и столь же быстро заканчивались, но и то и другое он воспринимал, как должное, потому что знал --рано или поздно появится новый, не менее интересный человек. Отношения с друзьями накручивались, как снежный ком и уже почти не оставалось времени для работы, даже в издательствах его дружба с редакторами, которой он сначала гордился, перешла пределы, позволявшие получать работу вне зависимости от личных симпатий. И этот порочный круг с каждым годом сужался, оставляя ему все меньше свободы. Его теперь тревожило будущее, которое он рисовал себе в довольно мрачных красках и в этом он вероятно не заблуждался.

Появление Лии давало шанс, хоть как-то изменить жизнь, а главне уйти от тех московских связей, которые давно уже тяготили его, и окунуться в мир новых впечатлений. Месяц, прошедший после предложения, сделанного почти в шутку, убедил его в необходимости подтвердить свое намерение. В Загсе после подачи заявления им дали три месяца до регистрации. Внешне в жизни Арсения ничего не изменилось, может быть, только он немного чаще встречался с Лией, но не проявлял к ней повышенного внимания, к которому обязывало положение жениха. Несколько раз они сходили в театр, а потом Арсений пригласил ее в компанию художников на встречу Нового года. В просторной мастерской художника Огольцова, устроенной под самой крышей большого дома у Павелецкого вокзала, собралась разношерстная братия московских художников, многие из них, так было условлено, пришли в масках и маскарадных костюмах. Арсений тоже не ударил лицом в грязь: запасся маской, подаренной ему другом-путником, она была такой скабрезной, что заставляла всех дам отворочиваться со стыдливым смешком. Когда он вошел в мастерскую, вид маски вызвал бурю восторженных возгласов мужской половины собравшихся.

Лия тоже выступила с номером, но она исполняла его с такой эмоциональностью, что Арсений испугался, как бы ее чувства не перехлестнули через край. А когда начались танцы, танцевал с другими женщинами, Лия оказалась в роли наблюдательницы. Он был так уверен в себе, что не удосуживался подумать, как реагирует

Лия на его поведение. После нового года он по-прежнему не часто виделся с ней, хотя с каждым днем приближалась дата регистрации, а потом он и вовсе переселился на дачу на Николину Гору вместе со своей любимой собакой Карлой. В ту зиму стояли крепкие морозы, но на даче, окруженной сосновым бором, было тепло и уютно.

Однажды после лыжной прогулки Арсений коротал вечер за чашкой чая, изредка бросая взгляд на экран телевизора: шла программа "Время". Собака, как верный страж, лежала у его ног, изредка вздрагивая во сне. Арсений ласково погладил пса и, отпив очередной глоток крепкого чая, подумал, что слишком давно не звонил Лии. Внутренний голос подсказывал ему, что именно сегодня он должен сделать это. Настойчивость этого голоса заставила Арсения, не раздумывая, одеться и пойти к телефону-автомату. Он вышел из дома. На дачный поселок уже опустилась зимняя ночь. Заснеженная тропинка с трудом угадывалась в глубоких сугробах, снег звонко скрипел в морозном воздухе, на аспидном-черном январском небе сквозь заснеженные ветки вековых сосен ярко блестели звезды. Пустующие зимой неосвещенные дачи утопали в снегу, только впереди у телефонной будки одиноко мерцал слабый огонек.

Арсений нащупал в кармане пятнадцатикопеечную монету и с трудом втиснул ее в промерзшую щель телефона. Набрал номер. Слава богу, телефон сработал. К телефону подошла Лия. Он посмотрел на часы: было около одиннадцати. Разговор был коротким. После нескольких малозначащих фраз он спросил: "Ты одна?" Она немного замялась, а после секундного молчания решительно ответила "Да". Концовке разговора, которая ему показалась не совсем естественной, он не придал особого значения, тем более, он был настолько уверен в себе, что совершенно не сомневался в исходе, затеянного им мероприятия. Однако, проснувшись рано утром, в тот самый момент, который он назвал "моментом истины", он почувствовал, что вчерашний разговор с Лией таил в себе значительный смысл и особенно теперь его почему-то беспокоили последние слова, сказанные Лией. Было семь часов. В серых предрассветных зимних сумерках, смешавшихся с поблекшим светом лампочки, убого освещавших телефонную будку. Арсений набрал знакомый номер.

- Как настроение? -- спросил он.

- Ничего, -- сухо ответила Лия. В голосе ее чувствовался
холодок.

- Нам через три дня регистрироваться, -- сказал Арсениц.

- Не беспокойся, мы никуда не пойдем, -- с издевкой ответила
она.

Арсений чуть не подпрыгнул в будке от этих слов:

- Как не пойдем? Мы должны встретиться и поговорить! --
настаивал он.

- Никаких встреч не хочу! И в Загс с тобой не пойду!

- Но ты же говорила, что меня любишь!

- Я тебя не любила, не люблю и любить не буду! -- сказала она
и резко бросила трубку.

Самолюбию Арсения был нанесен сокрушительный удар, как так! Ему отказали, а он уже оповестил всех своих друзей о предстоящей свадьбе с китайской женщиной! Три дня, оставшиеся до Загса, он потратил на бурные объяснения с Лией, ее матерью и родственниками. Он не привык отступать от принятых решений, даже если они были роковыми. Оказывается, пока он беспечно проводил время с друзьями, сибаритствовал на даче, у Лии появился друг, который оказывал, не в пример Арсению, значительно больше внимания. Всего за какой-то месяц он успел пригласить в театр, сходить на спиритический сеанс, чем совершенно покорил впечатлительную Лию, после чего ему не оставалось ничего другого, как сделать ей предложение. Этим другом оказался сын давней знакомой ее матери -- Игорь Панович. Арсению вся эта четко разыгранная партия, в которой на первое место были поставлены меркантильные интересы Пановича, бала противна и вызывала возмущение своим цинизмом и наглостью. Ему все же удалось убедить Лию и ее мать, что иного варианта, чем он, в существующей ситуации быть не может, тем более, что разрешение на брак уже было одобрено китайским посольством. С такими доводами не согласиться было нельзя.

В Загсе Лия и Арсений были только вдвоем, даже не заказывали вальса Мендельсона, а вечером в кругу двух родственников был скромный чай -- полная противоположность пышной китайской или русской свадьбе. Ночью Арсений никак не мог заснуть, ворочался с боку на бок. Забывался в беспокойном сне на несколько минут и снова просыпался от каких-то кошмаров, которые липким массивом заполняли его возбудораженное сознание. И вдруг его начали душить рыдания. Они охватили его неожиданно и долго не отпускали. Он осознавал, что все, что произошло сегодня, было по его собственной воле, что нет повода для слез и тем более истерики, ведь с ним никогда такого не было. Усилием воли он пытался подавать невольные рыдания, заставить себе успокоиться, но тщетно. Только, когда за окном забрезжил невеселый зимний рассвет, он провалился в тяжелый и беспокойный сон.

Машина поднялась на перевал, с которого открывалась широкая панорама горных хребтов, бескрайней долины, заполненной густым воздухом, пропитанным ароматом цветущих степных трав. Упругий ветерок, наполнял легкие Арсения живительным бальзамом простора и свободы. Он, как губка, впитывал в себя менявшийся, с калейдоскопической быстротой пейзажи, каждый из которых был неповторим.

Дорога пошла вниз. От быстрого спуска у Арсения заложило в уши, но вскоре дорога вышла на равнину и машина стремительно понеслась по прямому, как стрела, шоссе. Он посмотрел на спидометр, его стрелка остановилась на цифре "140". "Ну, Ник дает!" -- подумал Арсений. За окном промелькнул акведук, соединяющий две горы по бокам дороги, на нем, как муравьи, копошились строители. А вот и железнодорожный мост, на его бетонной балке крупными иероглифами написано "Город Ен Тин". Ехать осталось недолго. Лия предложила не делать остановки в городе, все согласились: хотелось побыстрее проехать к водохранилищу; дорога, несмотря на все ее прелести, утомила. И все же на выезде из города пришлось ненадолго остановиться, чтобы узнать, куда ехать дальше. Лия и Ник вышли из машины и направились к группе китайцев, стоявших у обочины.

- Ник, -- крикнул им вслед Арсений, -- ты их, наверное, не
поймешь: ведь они говорят на другом диалекте!

И хотя Ник неплохо говорил по-китайски, он и в самом деле ничего не понял из объяснений местных жителей, спасла положение Лия. Ей удалось выяснить, что надо ехать прямо вперед, никуда не сворачивая.

- Они действительно говорят на хубэйском диалекте, -- сказала
она, -- А Ник молодец, он понял их процентов на тридцать.

- Едем вперед, -- уверенно сказал Ник, сев за руль.

- Ну что ж, последний рывок! -- добавил Арсений.

Машина выехала на проселок, скорость заметно снизилась.

Попутно и навстречу двигалась масса велосипедистов, тележек, груженным песком и гравием: дорогу ремонтировали. Здесь Ник показал вся виртуозность своего водительского искусства, маневрируя в дорожной тесноте. Вдоль дороги лежали, спиленные тополя. Когда-то они создавали для проезжающих живительную тень в летний зной, но теперь их решили использовать для других целей, часть стволов была сложена в штабели и готовилась к продаже местным жителям. Крестьяне корчевали пни: ничего не останется на земле, все должно найти примение. Таковы китайцы.

Медленно выехали из небольшой рощицы на открытое пространство. Впереди обширное поле, за ним узкая полосы воды, а дальше горы, поддернутые голубой дымкой. Со стороны водохранилища дует упругий свежий ветер. На берегу уже стоят две машины -- джип и легковая. Кто-то приехал раньше нас.

- Вот будет и компания! -- радостно восклинула Марианна.

- По-моему это полицейские, -- скептически заметил Арсений.
Ник останавливает машину. Все выходят и попадают в объятия

крепкого ветра.

- Не очень-то тепло, -- сказал Ник.

- Просто холодно, -- сказала Марианна.

- На берегу неуютно. Поедем в лес, -- предложила Лия.
Арсений молча направляется к водохранилищу. Ему нравится

свежий пропитанный влагой ветер, мелкие крутые волны, накатывающиеся с тихим шуршанием на берег, горы, громоздящиеся вдали, по которым, смело карабается, повторяя их причудливые формы, светлая ниточки Великой китайской стены.

От машин, стоявших на берегу, отделились два человека в военной форме и пошли навстречу. "Правильно я угадал --полицейские" -- подумал Арсений. Ветер надувал пузырем куртку, трепал волосы, то и дело спадавшие на глаза. Он присел на прибрежный валун и залюбовался водохранилищем и необъятным простором. Сзади послышался хруст гравия, он обернулся, к нему подходила Лия, а у машины Ник о чем-то, оживленно жестикулируя, разговаривал с подошелшим к нему полицейским. Лия положила руку на плечо Арсения, прижалась к нему и спросила:

- А ты любишь меня? -- при этом пытаясь заглянуть ему в глаза.
Арсений не пошевельнулся, он сидел, углубившись в свои
мысли и молчал. Тогда Лия сказал:

- Ты любишь воду.

- Да. -- Односложно ответил он, не отрывая взгляда от далекого
горизонта.

- Я давно заметила, -- сказала Лия, -- что тебе нравится
смотреть на воду.

Она решила не напоминать ему о своем
первом вопросе, потому что знала, как гипнотизирующе
действует на Арсения вода. Она вспомнила, как подолгу он
стоял на мосту над небольшим искусственным водопадом в
Пекине, наблюдая за бурлящим потоком. Ей с трудом
удавалось оторвать его этого, как ей казалось, бесцельного
занятия. Наконец Арсений очнулся от своих мыслей, встал и
они пошли к машине.

- А мы уже решили, что ты остаешься на берегу и забыл про
шашлыки, -- сказал Ник.

- Поехали в лес, -- подала голос Кристина.

Неподалеку за редкими в этих местах иностранцами с интересом наблюдал пожилой китаец в подпоясанном веревкой синем халате. Судя по тому, что в руках он держал длинный кнут, это был пастух, правда, никакого стада поблизости не было. Ник подошел к нему и спросил:

- А что, хозяин, к лесу мы здесь проедем?

Тот, удивившись, что иностранец говорит по-китайски, сузил свои щелочки глаза и, лукаво улыбнувшись обветренными губами, сказал:

- А почему бы нет? Господин обязательно проедет. А что это за
автомобиль, -- поинтересовался он. -- "Тойота"?

- Нет, это "Волга", ответил Ник.

- А-а, "Форжа", -- глубокомысленно произнес пастух и добавил,
-- Су Лен, Хао-хао.(Сулен - советский).

- А все-таки давай сходим посмотрим дорогу, -- предложил
Арсений.

- По-моему, ты прав. Как говорится, доверяя -- проверяй, --
согласился Ник.

Они прошли в сторону рощи метров пятьдесят. Грунт был сухой и твердый. В пожухлой траве то и дело шныряли ящерицы, прячась проворно в трещины. Рядом на поле работали крестьяне, тут же лениво паслись два распряженных мула.

- Дальше нет смысла идти: земля твёрдая, машина проедет, -- уверенно сказал Ник.

- Хозяин -- барин, -- ответил Арсений.

- Ну тогда поехали, ауфдер-ку-ку!

Машина рванулась с места и резво понеслась вперед, подпрыгивая на кочках. Так продолжалось до того места, куда они дошли, а то что случилось потом, они не могди предвидеть: машина с разгона влетела в болото, поросшее невысокой яркозеленой травой, и сразу завязла по ступицы. Ник сделал отчаянную попытку вырваться из плена, дал газу, но машина зарылась еще глубже. Стало ясно, что выехать без посторонней помощи будет невозможно. А вокруг, как из-под земли появилось несколько китайских крестьян, которые с интересом разглядывали машину, завязшую в болоте, и сочувственно качали головами, изредка многозначительно цокая языком, произнося слово "пухао". Однако помочь попавшим в беду путешественникам желания не проявляли.

- Ник, сходи за лощадьми, предложила Марианна, никогда не
доверявшая простой человеческой силе, -- они нас вытащат.

- Пусть с ним пойдет Лия, вдвоем они лучше договорятся, --
сказал Арсений.

Пока Лия и Ник ходили договариваться с крестьянином о лошадях, Арсений и Марианна перенесли в рощицу все

 

необходимое для пикника, нашли сухое уютное местечко, разложили мангал. Марианна расстелила скатерть, расставила посуду, нарезала овощи.

   Арсений отправился к застрявшей машине, оставив шашлыки на попечение Марианны и Кристины. В ожидании лошадиной силы Ник собирал валявшиеся вокруг камни и подбрасывал их под колеса. Арсений занялся тем же самым. Вместе они собрали солидную кучу, подняли машину на домкрате, выровняли ее, а тут и крестьянин с упряжкой мулов подошел. Ник без всяких предисловий сунул ему десятку, тот сначала смутился и отказывался принять деньги от иностранца, но потом какая-то искра мелькнула на его морщинистом лице, он проворно взял деньги и сунул их за пазуху. Тут же он начал прицеплять мулов к машине. Первая попытка оказалась неудачной: когда мулы, подгоняемые крестьянином, рванули, Ник замешкался со сцеплением и деревянная поперечина, к которой были привязаны канаты, разлетелась вдребезги. Это очень расстроило погонщика, он с недовольным видом собрал канаты, с сожалением посмотрел на сломанную поперечину, взял ее подмышку и собрался уходить. С большим трудом Лие удалось уговорить его вернуться еще раз, но ни у кого уверенности в том, что он поможет вторично, не было. Решили попытаться выбираться собственными силами. Еще раз повтории операцию с домкратом, и попросили зрителей подтолкнуть машину. Арсений предложил Нику свои услуги шофера, ведь у него большой опыт езды по российскому бездорожью.

-Давай, садись за штурвал! Ауфидер-ку-ку! -- одобрил его Ник.

Давненько Арсений не сидел за рулем, но он чувствовал себя уверенно: ведь сколько километров он проехал по глухому бездорожью на своем "Москвиче", в каких только переделках не бывал. Он дал сигнал помощникам, те поднажали и машина медленно поползла из бюолота, но в тот самый момент, когда,

казалось, машина вот-вот выберется из ловушки, китайские крестьяне перестали толкать и все вернулось на круги своя.

- Наверное, им нужно тоже заплатить, -- высунувшись из окна
сказал Арсений.

- Ты прав, -- сказал Ник, -- им надо заплатить.

И в этот момент, он заметил владельца мулов, невозмутимо наблюдавшего за тщетными усилиями путешественников. Он стоял, облокотившись на двухколесную повозку на резиновом ходу, весь его философически-созерцательный вид красноречиво
говорил, что мол без меня все равно не обойдетесь. Так оно и
получилось. Ник порылся в бумажнике, достал очередную
десятку и протянул ее погонщику, тот уже без всякого
смущения взял деньги и направил мулов к машине. Арсений
предложил на этот раз тащить машину назад и цеплять за
задние рессоры: впереди было болото. Он сел за руль и
буквально через несколько минут благодароя объединенным
усилиям мулов и двигателя машина медленно выкатила на
твердый грунт. Пока крестьянин отвязывал канаты, Ник ходил
вокруг и сокрушенно вздыхал:

- Ну и грязна, но хорошо, что не помяли.

- Ничего, вода рядом, помоешь, -- успокоил его Арсений. --
Бросаем сейчас эту железку и идем есть шашлыки, пока они
не сгорели.

Марианна и Лия, удобно расположившись вокруг импровизированного стола, о чем-то беседовали, с аппетитом поглощая кусочки шашлыка. Кристина возилась с магнитофоном.

- Ну и запропостились же вы, полтора часа возились, -- сказала
Марианна, -- Вытащились?

- Вытащились, -- ответил Ник устало, усаживаясь рядом с ней.

- А как поживают шашлыки для мужчин, -- поинтересовался
Арсений.

Их он готовил особо, из большого куска корейки и
сейчас они на шампурах, покрытые румяной корочкой,
испускали такой возбуждающий аромат, что мужчины тут же
принялись за еду.

- Отличные шашлыки, выносим благодарность нашим
женщинам - хранительницам очага и пищи! Предлагаю выпить
за вас, милые подруги, -- сказал Ник. Он открыл бутылку
фирменного китайского вина "Великая стена" и наполнил
стаканы.

- А я хотела бы выпить за прекрасное место, подарившее нам столько приключений, -- сказала Марианна.

-Выпьем за нашу встречу, -- присоединилась к тосту Лия.

- И за спасение, спасение наших душ, пусть все наши грехи будут прощены! - Ник поднес к губам свой массивный католический крестик и исто поцеловал его, -- с Богом!

Пока шла трапеза, ветер утих, а солнце уже начало клониться к западу.

- Ник, а как ты смотришь на омовение в территориальных водах
КНР? - спросил Арсений.

- Идея отличная!

- Хочу креститься в китайском водохранилище, -- продолжал
Арсений, -- даже если вода ниже нуля, -- его настроение
после еды и выпитого вина заметно улучшилось. Он
полулежал, облокотившись на дерево, подставив солнцу и без
того смуглое лицо.

Ник подъехал по гравийной косе прямо к самой воде, так что пассажиры чуть не замочили ноги, выходя из машины. На водохранилище к вечеру установился полный штиль. Горы на противоположном берегу окрасились предвечерним фиолетовым цветом, они стали казаться ближе, на них мелкие детали были видны отчетливо. Первозданную тишину нарушали лишь крики чаек, кружившихся над водой. Рыбаки неторопливо перебирали сети, готовясь к вечернему лову. Пока Ник возился в багажнике, доставая ведро, Арсений быстро переоделся и с разбега бросился в воду, которая оказалась теплой, как парное молоко. Он проплыл метров пятьдесят и повернул назад. Вышел на берег около Марианны и Лии, сидевшим на меховом коврике одного из рыбаков.

-- Ну вот я и приобщился к китайским водам, -- сказал он.

- Значит Арсений воскрес? - спросила Лия.

- Воскрес для новых подвигов. А что это за коврик? Он мне
нравится.

- Рыбаки дали, -- сказалп Марианна, -- это собачья шкура.

- Я ее куплю у них, - сказал Арсений, а потом долго торговался
с хозяином шкуры. Сошлись на двадцати юанях.

Он сел рядом с женщинами на пушистую аспидно-черную шкуру,
отороченную лисьим мехом. Когда-то, путешествуя по Алтаю,
он купил у старого охотника шкуру небольшого медведя и
привез ее в Москву. Много лет спустя, прикасаясь к ней, он
слышал шум пихт у глухого таежного озера и вспоминал слово
старого охотника: "Закон тайга, медведь - хозяин, но хорошо,
когда этот хозяин у твоих ног".

Сворачивая коврик, чтобы положить его в багажник, Арсений подумал, что хотя собачья шкура это не то, что медвежья, но она будет хорошей памятью о пикнике.

На обратном пути, утомленные обилием впечатлений, Марианна и Кристина мирно дремали. Ник вел машину, изредка перебрасываясь отдельными фразами с Лией, чтобы окончательно не заснуть за рулем.

Арсений, погруженный в собственные мысли, машильно разряжал фотоаппарат и, уложив его в сумку, целиком отдался размышлениям. Зачем, собственно, он приехал в Китай? Ну конечно же не из меркантильных соображений, хотя в целом его заработки были достаточными и для пекинской скромной жизни и для небольшой помощи сыну, живущему в Москве. Лия его любит, в этом смысле прблем вроде бы и нет. Правда, в ее семье он не нашел понимания, к нему относятся с неприязнью, всячески подчеркивая временность его пребывания. Такое отношение было к нему и по работе, где ему предложили довольно жесткие условия, на которые он вынужден был согласиться. Да, у него складывалось впечатление, что никто не хочет приложить хотя бы минимальные усилия, чтобы задержать его здесь, а обтекаемая фраза "маньманьлай" слабо маскировала снисходительную улыбку, в которой было заложено больше смысла, чем в словах. Особенно, это проявлялось в семье, где неодкратно подчеркивали, что он не китаец, что ему здесь нет даже места для житья, что есть другие претенденты на комнату. В конце-концов он начал подумывать, что может быть будет лучше вернуться в Москву. Но и там положение его было весьма неопределенным из-за утраченной московской прописки, а человек в Москве без прописки - это бомж. Такое будущее его прельщало мало. Он вспомнил слова одного телекомментатора, который сказал, что нет хуже, как жить в чужой стране иностранцем, но наверное еще хуже быть у себя на родине бомжем. Его мысли прервала тишина. Он и не заметил, как машина остановилась.

Арсений вышел на обочину. На небе мерцали звезды, светила полная луна, очерчивая резкие контуры черных гор. Из темноты доносились голоса Лии и Марианны. Подошел Ник.

- Пива выпьешь, -- спросил он.

- Давай.

Привычным движением открыв пробку, Ник запрокинул голову, сделал несколько больших глотков и передал бутылку Арсению.

Тот неторопясь допил чуть горьковатое теплое пиво и, размахнувшись, бросил бутылку в далекие кусты.

- Ты чего экологию нарушаешь? - услышал он голос Марианны.

- Ничего, экология переживет, -- ответил он, усмехаясь.
Засунул руку в сумку, чтобы достать достать полотенце, и
неожиданно его рука наткнулась на что-то твердое. "Боже, так
ведь это подзорная труба, а я про нее совсем забыл!" -
подумал Арсений. Он достал трубу, и опершись на машину,
направил ее на ночное светило. Ему с трудом удалось поймать
луну в объектив, а она, как строптивая коза, все время
исчезала куда-то, труба в руках прыгала, как оглашенная.
Всего несколько секунд он рассматривал ее кратеры, а
дальше наблюдать терпения не хватило. Глядя на Луну,
он вспомнил озорную песню его детства, которая называлась

"гоп со смыком":

"Завтра я поеду на Луну, там найду фартовую жену, пусть она..."

Пропев вполголоса первую строчку, он подумал, если действительно отправляться на луну, то стоит ли там искать жену, пусть даже фартовую, и стоит ли вообще ехать туда, да и в любое другое место ради этого?

До Пекина доехали спокойно, без приключений, Ник был так любезен, что довез их до подъезда. Прощаясь, обнялись, расцеловались. Все были довольны путешествием. Ник в последний раз махнул рукой из окна автомобиля и заздорно кринул свое традиционное "Ауфидер ку-ку!"

Через несколько дней, когда Арсений решил просмотреть фотографии, сделанные им на водохранилище, на них почему-то были запечатлены все, кроме Лии. Только на одном снимке с портретом китайского рыбака был виден кусок ее красно-синей кофты.

 

©V.Rudenko 2007