АВСТРАЛИЙСКИЕ РАССКАЗЫ

СТАРЫЙ КОНЬ

...Уже завершая второй круг по госпиталям Австралии в поисках работы, пройдя, как сквозь строй, через дюжину неудачных интервью, я, наконец, заполучил место врача в одном из сельских госпиталей. Mеня определили в "неотложку" и прямо с порога впрягли в сани. И пошло, и поехало.

Многое было для меня новым: аппаратура, инструменты, медикаменты, бумажные формы Бог весть какого назначения. Проблемы громоздились одна на другую, а времени на раздумья не хватало.

Проколы случались на каждом шагу. Первый раз имея дело с невиданным мной доселе типом скальпеля, я схватил его за лезвие. Медсестра тревожно вскрикнула, а затем показала, как правильно держать инструмент. Сделала она это тактично, но в её глазах я прочёл удивление. Поверьте, нелегко переносить, когда только что оперившаяся девчушка учит тебя элементарным вещам. И это тебя, пропитанного насквозь больничными запахами; тебя, поседевшего у постели больного; тебя, с мнением которого считались маститые учёные мужи; тебя… Позор! Можно было привести сотню оправданий, но кому они были нужны. Факт оставался фактом, и не единственным.

Австралийцы - на редкость доброжелательный народ. Когда незнакомый человек дарит тебе улыбку - это же чудесно. Если мне кое-что удавалось сделать правильно, я слышал от коллег неизменное "beautiful". Это удивительно мягкое, бархатистое слово тёплой волной обволакивало израненную душу, но я понимал, что этот комплимент мне ещё отрабатывать и отрабатывать.

"Beautiful" было одним из редких слов, смысл которых я улавливал сразу. Английская речь доносилась до сознания смутными обрывками, как из глубокого колодца. Я напрягался, таращил бестолково глаза, челюсть отвисала, и видок у меня был… ну, дурак дураком. Так, во всяком случае, я подозревал, меня воспринимали. Хотелось кричать: "Я не так уж и глуп, как кажусь!" Но это было бы действительно глупо.

На клинических конференциях, судорожно выдавив из себя несколько невнятных предложений и ощутив подчёркнутое внимание коллег, я покрывался испариной и замолкал. А ведь мне было что сказать. Несколько лет заведовать отделением одной из ведущих московских клиник - это кое-что да значит. Я чувствовал больного изнутри, ощущал каждый его орган, каждую клетку. И выступать умел логично и убедительно. Цицерон - не Цицерон, но в карман за словом не лез. Там, в России.

А здесь мысль лихорадочно копалась в дырявой уже корзине памяти, подбирая первое, что попадалось мало-мальски подходящее. В результате я говорил не то, что думал и мог бы сказать, владей английским как русским, а то, что успевал сварганить из жалкого набора подвернувшихся в последний момент слов.

До приезда сюда я не представлял какую роль в общении играет обыкновенная болтовня. Переброситься парой фраз, спросить о чём-то даже не из любопытства, а просто так, - это то же самое, что сказать киплингово " мы с тобой одной крови - я и ты" . Я был лишён этой роскоши. Мне оставалось только улыбаться. И я улыбался как можно чаще и шире. Улыбался до боли в скулах. Улыбался до тех пор, пока один хирург, почему-то невзлюбивший меня с первого взгляда, не спросил: "Чего ты всё время улыбаешься?". И, отвернувшись от меня, добавил что-то насмешливо-презрительным тоном. Все засмеялись, а мне захотелось бежать куда глаза глядят.

Муторное чувство неполноценности и униженности изматывало вконец. Нарасталa усталость. Раздражало всё - от ужасных почерков врачей до телевизионных передач, которые я смотрел для улучшения английского. Даже подкупавшая меня в начале приветливость австралийцев теперь казалась наигранной, непосредственность - простодушием, а их не по делу восторженное "fantastic" вызывало тихую ярость . Провинциальность сквозила во всём. "Дерёвня…", - бормотал я.

В обеденный перерыв я уединялся в своей видавшей виды " тойотке" , которую я парковал в дальнем углу автостоянки рядом с большим загоном. Два апельсина и банан составляли весь мой ланч. Что-то более существенное не лезло в горло. Я вяло прожёвывал свой поневоле вегетарианский обед и погружался в дремоту. Мне грезились картинки то ли из далёкого детства, то ли из каких-то снов…

Однажды сквозь грёзы я ощутил на себе чей-то взгляд. Приоткрыв глаза, я увидел уставившегося на меня коня. Я вышел из машины, подошёл к ограде и протянул коню руку. Он заржал, рванулся в сторону, сделал круг красивой иноходью и остановился как вкопанный, артистично склонив голову набок и кося на меня тёмно-сливовым глазом. Я замер в изумлении. Затем он затанцевал на месте, грациозно перебирая ногами.

"Да ты, брат, артист", - воскликнул я и зааплодировал. Конь повторил свой номер, сделав ещё круг, и ещё… пока я не сообразил, что он ждёт не только рукоплесканий. Кроме кожуры от апельсинов, у меня ничего не было. Я протянул её, и он, обнажив жёлто-бурые зубы, ловко смёл губами кожуру с моей ладони. Я потрепал его за ухом, и конь благодарно ткнул меня мордой в плечо.

Было видно, что конь стар. Годы прогнули его хребет, шерсть потускнела, но по его всё ещё горделивой осанке чувствовалось, что конь знавал и лучшие времена. "Да мы с тобой, старина, ровесники", - сказал я. Конь согласно запрядал ушами. Мы разговорились.

Так начались наши ежедневные встречи. Конь издалека завидев меня, нёсся к ограде и оказывался там первым. Мы обедали апельсинами, мне - мякоть, коню - кожура, и я рассказывал о своих мытарствах. Конь, казалось, понимал по-русски. Он поглядывал на меня с печалью и сочувственно кивал. Иногда он тихо ржал, и я догадывался, что он тоже рассказывает о своём блестящем прошлом.

Как-то, подойдя к месту свиданий, коня я там не застал. Я увидел его в полусотне метров, беседующим с двумя дамами, которые подкармливали его чем-то. Я свистнул, призывая его, но он, увлёкшись приятным дамским обществом, и ухом не повёл. Ревность зашевелилась во мне. В одиночестве мусоля свои апельсины, я с надеждой поглядывал в сторону коня. Но напрасно. "Меня на бабу променял", - пропел я и побрёл прочь.

На следующий день конь, как ни в чём не бывало, поджидал меня. "Ты уже здесь, неверный", - сказал я и стал демонстративно уплетать апельсины, не угощая его. Конь стоял, виновато понурив голову, и, похоже, сожалел о случившемся. Но я не удовлетворился этим и, бросая кожуру себе под ноги, злорадно наблюдал, как конь безуспешно пытается дотянуться до объедков. "Будешь знать, как предавать друзей", - назидательно изрёк я.

Конь вдруг выпрямился, развернулся крупом и выложил прямо перед моим носом дымящее содержимое своих внутренностей, как бы пожелав приятного аппетита. Я поперхнулся от неожиданности. Запустив в коня остатком апельсина,

заорал: "Ты ещё заплатишь за это!" Но конь не оглянулся. Он удалялся неторопливо и с достоинством.

Несколько дней я парковался далеко от загона, чтобы не видеть коня. Я продолжал негодовать, талдыча про себя вычитанную где-то фразу " зачем мне друг, который всем друг?" , и разыгрывал в голове сцены мести.

Когда же, поостыв, я вновь подошёл к загону, коня там не было. Я пробежался вдоль ограждения. В большой луже плескались пичужки, в кустах мелькали пугливые кролики, вспорхнула стая серо-розовых попугаев, но коня, моего доброго друга, не было.

Я вспомнил, что в последние дни, как я его видел, конь был подозрительно вялым. Горькая догадка стеснила грудь. Мне стало грустно. И стыдно. Стыдно за никчёмную обидчивость, мелочную мстительность, противную эгоистичность, за все свои ничтожные страстишки, которыми я оказался так густо напичкан. И я излил их… и на кого? На коня, на саму природу, которая мудрее всех нас, кичащихся своей властью людей. Мудрее, хотя бы потому, что естественнее… Естественнее и благороднее.

А мне, разъедаемому изнутри ползучими комплексами, этого как раз и не хватало. Я утратил свободу чувств, мыслей и действий, а вместе с ней - ощущение полноты и радости жизни.

И если меня стали раздражать искренние эмоции других, если в их естественном поведении мне чудится издёвка, это означает, что со мной самим творится неладное. Это означает, что душа сморщилась, покрылась коростой неприязни, нетерпимости и чёрствости. Я перестал различать грань мeжду натуральным и фальшивым, истинным и ложным, добрым и злым. Она размылась мутной слезой обид и разочарований.

И о какой порядочности, - не о благородстве - велика честь, - а об элементарной человеческой порядочности может идти речь, если я подхожу ко всем со своим аршином надуманных понятий, закоснелых принципов и нудных претензий; eсли, терпя неудачи, не могу удержаться от соблазна обвинять других в своей несостоятельности; если, страдая сам, ищу облегчения в чужих страданиях, оскорблённый - оскорбляю, униженный - унижаю?

И что может быть безобразнее гримасы ущемлённых амбиций? Отыгрался на коне…

Нет, так дальше нельзя. Пора чистить авгиевы конюшни своей души. Старый австралийский конь дал мне хороший урок.

Каждый день я подходил к загону, надеясь увидеть коня. Но тщетно. Я удивлялся самому себе. Мне воочию видевшему много смертей, утрата коня застряла занозой в сердце и не давала покоя. Чувство вины не проходило. Эх, если бы можно было повернуть время вспять.

Прошло недели две-три. Однажды утром, запарковавшись, я бросил привычный взгляд в сторону загона и вдруг заметил вдали знакомую фигуру. Я выскочил из машины и замахал руками, радостно крича. Уже через несколько секунд я гладил его по упругой шее и, чуть не плача, приговаривал: "Жив, старина… мы ещё покажем себя… нас голыми руками не возьмёшь…". Конь, положив мне голову на плечо, казалось, укорял за долгое отсутствие. Я отдал ему свой ланч и с умилением наблюдал, как конь поедал его. Когда он закончил трапезу, я обнял его и шепнул на ухо: "Прости, дружище". Внутри меня будто что-то распустилось. Стало легче и светлее. Конь мотнул головой и весело заржал.

Ночью пролил дождь. Зелень искрилась в солнечных лучах. Вдали, на горизонте, подёрнутая утренней дымкой, возвышалась гора Baw Baw.

СОБАЧКА - БЕСПЛАТНО

В Австралии, как, наверное, нигде в мире, все живые существа обласканы вниманием и любовью. Поэтому они здесь на удивление мирные и доверчивые. Это касается не только кошек и собак, опоссумов и кенгуру, но и нас, иммигрантов. Приехав сюда, мы быстро расслабляемся в сытости и покое, убаюканные улыбками и вежливыми речами австралийцев.

Но ухо надо держать востро.

Случилось так, что моей жене понадобилось срочно вернуться в Россию. Мы договорились, что наша дочурка останется со мной. Жена долго сомневалась, справлюсь ли я, но мне удалось убедить её, что всё будет 'ОК'.

Прощание прошло на удивление спокойно. Дочка, ублаженная обещаниями мамы привезти её любимого плюшевого мишку, которого мы случайно забыли в России, весело помахала ручкой вслед улетающему самолёту. Мой носовой платок тоже остался сухим. Тогда я ещё не представлял себе, какие испытания меня ожидают.

В тот же вечер дочка закапризничала и потребовала вернуть маму. Это повторилось и на следующий день, и на следующий, и продолжалось с утра до вечера и с вечера до утра. Каждый день мы звонили маме, и телефонная трубка не просыхала от слёз. Наверное, всё эфирное пространство между Мельбурном и Москвой было заполнено плачем, клятвами в любви и обещаниями скорой встречи.

Я, как мог, старался развеселить дочку. Я прыгал зайчиком и рычал волком, но то, что раньше веселило дочку, сейчас вызывало у неё ужас, и она в страхе пряталась за креслом. Каша, приготовленная точно в соответствии с маминым рецептом, и которая раньше из маминых рук поедалась с аппетитом, теперь брезгливо выплёвывалась и отвергалась.

Перед сном я пел ей колыбельную песню "Спи моя крошка, усни…", но крошка и не думала засыпать. Напротив, она начинала горько рыдать, толи тронутая моим исполнением, толи от чего ещё. Я рассказывал ей сказки часами и, далеко за полночь, засыпая сам, нёс околесицу, вроде того, что дедка закинул невод в море и вытянул репку, а его взбеленившаяся старуха вдруг взмолилась человеческим голосом.

Надеясь найти замену плюшевому мишке, я сводил дочку в шоп, где продавались детские игрушки. Там я спросил продавца, нет ли у них русского медведя, и нам показали существо дико-голубого цвета. Продавец сказал, что не знает точно, какой оно национальности, но то, что это - медведь, он убеждён. Поколебавшись, мы купили эту местную версию русского медведя, скорее напоминавшую смесь гиппопотама с коалой. Но уже на следующее утро голубая 'гиппоала' сиротливо пылилась под кроватью, и всё пошло по-прежнему.

Так прошла неделя, а может две, не помню точно, так как у меня, как у работающих в экстремальных условиях, день шёл за два, а может и за три. Как-то мы прогуливались с дочкой в парке, и навстречу нам попалась дама с пушистыми собачатами на поводке. Собачки весело запрыгали вокруг моей застывшей в изумлении дочки. Затем дама и собачки засеменили дальше, а дочка долго смотрела им вслед задумчивым взглядом. Наконец она прошептала: "Хочу собачку". Моя первая мысль была: "Вот только собачки нам и не хватает". Но я уже знал по опыту, что если моя дочка заявляет о своём желании шёпотом, то это уже окончательно и бесповоротно.

Когда мы выходили гулять, дочка сразу тащила меня за руку на место, где мы видели даму с собачками. Но они больше не появлялись. Как я ни пытался отвлечь её внимание, дочка упорно повторяла: "Хочу собачку". По ночам хныкала, требуя то маму, то собачку. Я изобразил было из себя собаку, но дочка, без улыбки взглянув на мои кривляния, сказала: "Я хочу маленькую собачку, а ты большой".

Поразмыслив над этой, неожиданно свалившейся на мою голову, проблемой, я решил, что, может быть, это и к лучшему. Понятно, что никакая собачка не заменит ребёнку маму, как, впрочем, никто и ничто на свете. Но, кто знает, может быть собачка заменит папу. Где-то, в чём-то, конечно.

Я стал наводить справки и вышел на организацию, которая, как мне сказали, может нам помочь. Позвонив туда, сказал, что имею проблему по уходу за дочкой. Мне вежливо объяснили, что они - не детский сад, а занимаются бездомными животными. Я поторопился сказать, что вот как раз они-то мне и нужны, вернее не они, а собачка, и не мне, а моей дочке. Голос в телефоне поинтересовался нашими бытовыми условиями и почему-то финансовым положением. Я ответил, что всё "ОК", но на всякий случай осведомился, во что мне обойдётся приобретение собаки. Он с чувством собственного достоинства заявил, что они представляют благотворительную Организацию, которая стоит на страже прав животных и не ищет каких-либо выгод из своей деятельности. Напротив, они от имени животных выражают искреннюю благодарность каждому , кто осчастливит своим вниманием и заботой несчастную тварь.

Затем он спросил, какую собаку я предпочитаю, и начал перечислять породы, расхваливая достоинства каждой. Реклама пород затянулась, и я прервал его, сказав, как мог на английском, что я разбираюсь в собачьих породах, как свинья в апельсинах. Он пояснил, что со свиньями они дела не имеют, у них только собаки и кошки, а один раз им даже пытались сдать крокодила, который вырос в ванне и уже не помещался в ней. Принимать ванну в компании с крокодилом мне как-то не светило, и я поспешил сказать, что всё, что нам пока требуется, это маленькая пушистая собачка. Он ответил, что таковой у них сейчас нет, и обещал позвонить.

Потянулись дни и ночи ожидания счастливой вести. Дочка даже сквозь сон бормотала: "Хочу собачку". Да что там дочь. Мне самому как-то приснилась огромная свора собак и кошек, возглавляемых крокодилом, восседавшим в домашней ванне. А между ними, визжа и тявкая, носилась маленькая собачка.

При каждом звонке дочка, опережая меня, хватала трубку и с надеждой кричала: "Нашли?!". Мои друзья сочувственно спрашивали, что мы потеряли, и мне приходилось объяснять, что потеряли мы маму, а вместе с ней покой и сон, и спасти нас может только маленькая собачка. Нам начали звонить и предлагать разных собак. Похоже, что вся русская община подключилась к поискам. А один раз нам даже привели что-то похожее на собаку Баскервилей. Но маленькая пушистая собачка оказалась большим дефицитом.

Наконец через месяц мы получили из Организации долгожданное предложение забрать наш заказ. На всякий случай я ещё раз спросил, сколько это будет стоить, и мне опять повторили притчу о благородных задачах Организации и поблагодарили меня за вклад в дело охраны природы.

Проникнутый сознанием величия своей священной миссии и сопровождаемый восторженно щебечущей дочуркой я прибыл в Организацию. Нас встретили радушными улыбками и принесли щенка точно такого, какого я видел во сне. Собачка стала носиться вокруг нас как угорелая, то и дело пуская струйки от избытка чувств. Скоро весь белый пол расцвёл желтоватыми лужицами, обещая богатый урожай ягодок впереди.

Дочка схватила собачку и стала осыпать её поцелуями. Собачка, повизгивая, облизывала лицо своей новой хозяйки. Я поморщился, но промолчал. Слишком велика была радость встречи, чтобы омрачать её замечаниями о правилах гигиены. Я только шепнул сотруднику: "Сколько?" Сотрудник громко и гордо ответил: "Бесплатно". Поблагодарив его, мы двинулись было к выходу, но были остановлены возгласом: "Куда вы? Подождите, плиз!"

Мне объяснили, что собачка перед тем, как влиться в новую семью, должна пройти ветеринарный контроль, и что я должен подписать кое-какие документы. Мы прождали ещё пару часов, пока нашу собачку осматривали, а затем принесли ворох каких-то бумаг. Я удивился, узнав, что для удостоверения собачьей личности требуется гораздо больше документов, чем для человека. Это напомнило мне былые времена, когда требовались справки, подтверждающие, что ты женат, морально устойчив и не имеешь интимных связей с заграницей.

Наконец личность нашей собачки и мои родительские права на неё были документально заверены. Я ещё раз благодарственно кивнул, и мы пошли. Но были вновь остановлены.

"КУДА ВЫ? ПОДОЖДИТЕ!"

Я был в недоумении. "Что ещё?". Похоже, они действительно собираются потребовать справки о моей моральной устойчивости. Но они спросили то, чего я ожидал меньше всего.

"Как вы собираетесь платить?"

"Но я же вас спрашивал!" от растерянности перейдя на русский, возмущённо воскликнул я, но, напоровшись на их вежливо-предупредительные улыбки, спохватился и продолжил на английском, "но вы же… но вы мне сказали, что собачка бесплатно".

"Собачка-то бесплатно, но…". И мне перечислили массу каких-то процедур, включая стерилизацию, которую проделали за счёт будущего хозяина. Короче, насчитали $1 59.41.

Меня больше всего поразил этот последний один цент. За что? За какие такие услуги этот один цент? "Да пошли вы со своей собачкой", мелькнула мысль. Хотел я было высказать этим благотворителям своё мнение по поводу их 'собачьего' бизнеса и махнуть рукой на эту затею, но, взглянув на искрящуюся счастьем дочку, понял, что капкан захлопнулся. Я уже не смогу пойти на попятную, даже если к этому злосчастному одному центу присобачат ещё пяток нулей.

В кармане у меня было пусто. Я пошёл в ближайший шоп, купил шоколадку и снял со счёта 160 долларов. Отдав их сотруднику благотворительной Организации, я заявил, что сдачи не надо, но он гордо ответил, что они не нуждаются в чаевых, и вернул мне 50 центов, сказав, что если я хочу пожертвовать в пользу несчастных животных, я должен заполнить какие-то документы. Я буркнул, что сделаю это в следующий раз, и мы двинулись к выходу.

Но были вновь остановлены. " Куда вы? Подождите!"

"Как куда? Домой!"

"А у вас есть ошейник?"

Ошейника, естественно, не было.

"Мы вас не можем выпустить без ошейника, плиз", предупредил нас, дружески улыбаясь, вежливым, но в то же время не располагающим к дискуссии тоном, самый представительный и, видимо, главный благотворитель и постучал толстым пальцем по витрине с ошейниками. Самый дешевый оказался $29.99.

Как я ни уговаривал их выпустить нас, показывая на свою машину, которая стояла прямо напротив входной двери, и надо только пересечь тротуар, всё - бесполезно. Сотрудники благотворительной Организации, которые вдруг умножились в количестве и их стало, наверное, больше, чем облагодетельствованных ими собак, сгрудились у входа непробиваемой стеной. "Без ошейника - никуда", заявили они и рассказали нам леденящую душу историю, что когда-то у кого-то собака вырвалась из рук и попала под машину. Я почувствовал ошейник на своей собственной шее.

Я снова поплёлся в шоп, купил другую шоколадку и снял 30 долларов. Отдавая деньги, я пробурчал, что сдачи не надо, но на этот раз они никак не отреагировали. Главный благотворитель начал толковать что-то о важности собачьей диеты и подвёл нас к полке, где красовалась огромная кость толи мамонта, толи другого доисторического ископаемого. Я взял эту кость, сунул её в руки благотворителю и шепнул ему на ухо по-русски: "Грызи сам". Изобразив на лице такую же как у него лучезарную улыбку, добавил: "Плиз".

Пока он соображал что к чему, я скомандовал дочери: "Чешем отсюда!". И мы стремглав бросились к машине в страхе снова услышать "Куда вы? Подождите!"

ХОЛЕСТЕРОЛ

Австралия - удивительная страна.

Когда я приехал сюда из Узбекистана и зашел впервые в супермаркет, мне показалось, что я попал в рай. Я бы купил всего, но как говорят, " наши финансы еще пели романсы." И я купил только молоко.

Жена упрекнула меня: " Ты чего это такое жирное молоко принес?"

Я удивился. Там она жаловалась, что молоко от воды не отличишь, а здесь, видите ли, молоко стало для нее слишком жирным.

" Чем жирнее, тем лучше" , - заявил я.

" В жирном молоке холестерола много" , - сказала жена.

" Чего много?"

" Холестерола, - повторила жена, - это животный жир, он портит фигуру и сокращает жизнь. Австралийцы борются с холестеролом" .

Экое мудреное словечко успела подцепить. Скажи просто жир, так нет, она говорит холестерол . Да и с каких пор молоко стало сокращать жизнь? И с какой стати надо бороться с жиром? Это же пища, как ни крути.

Ничего не поделаешь. Теперь я покупаю две пачки молока. Одну, без холестерола - для жены, другую, с холестеролом - для себя. С холестеролом, оно все-таки и вкуснее, и питательнее, я думаю.

Как-то раз мы с женой заскочили в рыбный маркет. Чего там только не было! Рыбы невиданных форм и расцветок, какие-то каракатицы, креветки, ракушки, жуткая слизистая масса в чанах…

" Неужели все это съедобно?" - спросил я жену.

" Не только съедобно, но кое-что даже едят в сыром виде… и даже глотают живьем" , - улыбнулась жена.

" Бр-р-р-р…" . Я представил этих слизняков, шевелящихся в моем желудке.

Вдруг я увидел его, своего старого доброго друга. " Смотри, и наш земляк тут!" - радостно пихнул жену под локоть.

" Где? Кто?" - Жена завертела головой.

" Сюда смотри!" - Я показал ей увесистого сазана в самом углу прилавка. Это был великолепный сазан! Королевский! Покрытый золотистой мантией, такой вальяжный, он действительно выглядел как король среди всякой заморской всячины. Я взглянул на ценники и удивился. Мой сазан был самым дешевым.

" Почему такая несправедливость?!" - возмутился я.

" Что случилось?" - встревожилась жена.

" Почему эти каракатицы дороже сазана? Прикинь, эти худосочные страшилища в пять раз дороже, и даже этот мусор, - я махнул рукой в сторону ракушек, - в три раза дороже!"

" Не нравятся цены - не покупай. Зачем же шум поднимать?" - проворчала жена.

" Да я не о том, что они дороже, чем сазан. Возможно, это их истинная цена. До меня не доходит, почему сазанa не оценили по достоинству?"

" Да потому, что сазан - речная рыба" , - пояснила жена.

" Ну и что?"

" А то… то, что ты называешь мусором, здесь называется 'сифуд', то есть морская пища, и она считается здоровой и чистой… и, кроме того, в ней мало холестерола, - жена занялась моим просвещением, - а твой сазан считается грязной рыбой, так как водится в реках, и в нем много холестерола" .

" Это мой сазан - грязная рыба?!" - рассердился я. Она задела меня за живое. "Да будет тебе известно, что наши далекие предки селились вдоль рек и питались в основном речной рыбой. И ничего… выжили, слава Богу" .

" В те времена вода в реках была чистой" , - возразила жена, и я не мог не согласиться.

Пока я возмущался, жена собралась купить ракушек.

" Ты хотя бы знаешь, как их готовить? Или ты собираешься глотать их живьем?" - съязвил я.

" Не знаю, так узнаю, в чем проблема? - сказала жена и ни к селу, ни к городу добавила, - я ведь австралийка" .

" Называешь себя австралийкой, а деньги пускаешь на ветер как русская, - пробурчал я, - купила бы сазана, он же вкуснее" .

" Вкусно то, что полезно, - назидательно изрекла жена, - кстати, ты тоже живешь в Австралии и тебе уже пора менять свои вкусы" .

Вот те раз! Это с какой такой стати я должен менять свои вкусы? Я сменил только страну, но не язык. Я не из тех, кто меняет свои вкусы, как перчатки. У меня один язык, но это мой собственный язык, который достался мне от моих предков. И в конце концов, сазан, он и в Африке сазан, и то, что вкусно, оно вкусно везде.

Жена купила ракушек, а я купил своего сазана… с холестеролом. Mнe даже стало нравиться это слово. Холестерол... сытное, упитанное слово.

Дома жена обзвонила своих подружек, чтобы узнать, как готовить ракушек, а потoм, растерянно улыбаясь, сообщила мне, что она, оказывается, купила устриц, и их, действительно, глотают сырыми. Человек я незлорадный, промолчал. К тому же мне не хотелось отрывать себя от приятных размышлений на тему поджарить ли сазана или приготовить уху.

Три дня я наслаждался своим сазаном, а жена, отчаянно морщась, глотала своих устриц. Из сострадания я решил ей помочь, но только после нескольких попыток, зажмурив глаза и защемив нос, мне удалось запихнуть в горло одного слизняка. Я убедился, что 'сифуд' - не сазан. Однако, рыба - тоже не мясо, и скоро меня потянуло на мясное.

Между прочим, я с юности мечтал выращивать овец. Когда был молодым, я должен был бы для этого вступить в колхоз и выращивать только то, что укажут сверху. Когда же свободное предпринимательство стало доступным в нашей прежней стране, наступили времена, о которых говорят " не до жиру, быть бы живу." Здесь в Австралии я снова воспрянул духом. Я поделился своей мечтой с женой.

" Ты шутишь или серьезно? И чем же ты собираешься кормить своих баранов?" - насмешливо спросила она.

" Забыла, где живем? Это же Австралия! Зеленый континент! - oтветил я бодрeньким голосом, - да тут на одних газонах стадо бизонов можно прокормить!"

" Вот-вот! Прекрасно! - воскликнула жена, - значит, ты собираешься пасти баранов на газонах. У тебя все в порядке?" Она потрогала мой лоб, нет ли у меня горячки. " Занялся бы реальным делом, ты же квалифицированный строитель".

Я пытался втолковать ей, что это не так уж плохо - разводить животных. И молоко, и мясо будет свое. Но жена тут же отпарировала, заявив, что если мне нужно мясо, я могу купить его в магазине в любое время. Она, как всегда, была права, моя жена. Но свое, выращенное своими руками, все-таки вкуснее, я думаю.

Надеюсь, что когда-нибудь я буду иметь свою ферму. А пока, следуя совету жены, хожу в мясную лавку. Когда попал туда в первый раз, у меня глаза разбежались от изобилия. Все куски мяса были превосходные, но цены почему-то разные. Я ткнул пальцем в самый дешевый, но ничем не уступающий другим, кусок. Право, это было роскошное мясо! Красно-розового цвета, окаймленное желтоватым жиром, оно светилось как аметист в золотой оправе. Ажурные прожилки жира сияли как серебряная инкрустация.

Сказать честно, я люблю жирное мясо. Мясо без жира, что половая тряпка. В Узбекистане мясо и жир шли по одной цене, а жир бараньего курдюка ценился даже выше. Разве можно приготовить плов, любимое восточное блюдо, из постного мяса? Конечно же нет! Если вы и попытаетесь, то получится не плов, а нечто, в котором мясо и рис будут жить отдельной жизнью, как опостылевшие друг другу партнеры. Жир, он как любовь, объединяющая сердца!

Мясник спросил меня о чем-то. Я не понял, да и не стал переспрашивать. Что толку-то, когда ни слова не понимаешь. Я только кивнул, валяй, дескать. Мясник взял мой кусок мяса и вдруг начал вытворять такое, от чего у меня дыхание перехватило. Я не поверил своим глазам… Мясник начал срезать жир с моего куска и небрежно бросать в бочку.

На меня нахлынуло противное чувство, хорошо знакомое покупателям в моей прежней стране. Это - страх быть одураченным. Там, кстати, были не мясники, а настоящие фокусники. Следи - не следи, они все равно умудрялись подсунуть под мясо огромную кость или вонючую требуху для веса. Но делали это искусно. Я даже восхищался их работой. Это был высший пилотаж!

Но то было там. А здесь… я просто не ожидал! И как австралийский мясник исполнял свой фокус. Он даже не старался скрывать, что дурачит меня. Грубая работа! Пока я задыхался от возмущения, мясник срезал весь жир.

" Ты что натворил?" - выговорил я наконец.

Мясник нагло улыбнулся, и показывая на оголившееся мясо, сказал что-то. Я уловил только слово 'вот'. Во, нахал! Дурит, да еще показывает, как это делает.

" Что вот!" - заорал я и высказал ему все, что думаю о нем и заодно о всех его родственниках в нескольких поколениях. Моя тирада была обильно приправлена смачными словами, которые есть только в русском и ни в одном другом языке. " Ты что, …, держись меня за идиота, только потому, что я не понимаю английского? Хочешь надурить меня, …? Не получится, дорогой, я не дурак! Как бы не так… мы тоже не лыком шиты. Да я таких фокусников, как ты…"

Короче, я поднял такую бучу, что все продавцы сбежались. " Рашен… рашен…" послышалось тревожное. По честности, я даже струсил малость. Откуда они узнали, что я оттуда? Но потом догадался, что я уже не первый из наших, кого они пытаются надуть. " Так знайте 'рашена', полиглоты чертовы!"

Тут и хозяин прибежал. Он старательно изображал улыбку, но это у него получалось неважнецки. Он тоже стал талдычить " вот… вот…" и вопросительно пялить на меня глаза. Я показал ему на срезанный жир и ткнул пальцем себе в грудь, пытаясь втолковать ему, что его мясник дурачит меня. Хозяин долго не врубался. Возможно, просто притворялся, так как он стал почему-то приглашать меня в свой кабинет. Я смекнул, что он желает поговорить со мной без свидетелей. Хотел договориться по-хорошему. Но он завел меня в темную холодную комнату, где я увидел бочки, доверху наполненных жиром.

" Вот где собака зарыта, - догадался я, - так они толкают этот жир из-под прилавка." Я не люблю совать нос в чужие дела, но они же суют руки в мой карман, и не только мой. Только было я собрался расколоть его, как он протянул мне пакет и, указывая на жир, сказал 'фри'. Я понял это как 'бери'.

" Надо бы разоблачить этих мошенников" , - подумал я, но жир выглядел так привлекательно, что мои мысли невольно потекли по другому руслу. Конечно, это мой долг - бороться с обманом, но что я могу поделать, если у них здесь такая же порочная система, как у нас там. Биться головой о стену? Между прочим, куча правильных моральных принципов проповедовалась у нас там… ну и каков результат? Что пользы от принципов, если они не ведут к сытости? Принципы - принципами, а жир - жиром. На голых принципах яичницы не поджаришь… Мои мысли перемешались, и пушкинская строка, 'мой дядя самых честных правил,' назойливо, как-бы надсмехаясь надо мной, закрутилась в голове. Я чувствовал, что где-то не прав, и даже вспотел от напряжения.

Хозяин опять повторил 'фри'. Жир призывно мерцал в темноте, и я сдался. " Бьют - беги, дают - бери," - будто кто-то прошептал мне на ухо. И как нередко бывает в подобных ситуациях, за самооправданием дело не стало. " В конце концов, я же заплачу за жир," - мелькнула спасительная мысль.

Хозяин сам наполнил пакет жиром и протянул мне. Но я отказался и начал жестами объяснять ему, что я не из тех, кто неразборчиво бросается на любой жир. Я хочу только мой жир.

На этот раз, к моему удивлению, хозяин быстро понял меня. Он сам взвесил мое мясо, и я рассчитался. Затем он положил в другой пакет мой жир и, не взвешивая, отдал мне. Я протянул ему деньги, но он отказался и, улыбаясь, снова сказал 'фри'.

" Спасибо, этого жира мне уже достаточно" , - сказал я, и для того, чтобы он понял, что я удовлетворен, провел ладонью у горла.

Хозяин почему-то перестал улыбаться, и что-то вроде страха мелькнуло у него в глазах. Продавцы как-то странно притихли и уставились на нас.

" Что-то нечисто здесь, - встревожено подумал я, - может быть, они уже полицию вызвали. И почему это хозяин не берет деньги за жир?" Оглянулся на выходную дверь, но никого, похожего на полицейского, там не было. На всякий случай я улыбнулся. Хозяин облегченно вздохнул и тоже улыбнулся. " Они, наверное, бесплатным жиром завлекают клиентов" , - предположил я и помахал им рукой на прощание.

Когда я рассказал жене о случившемся в мясной лавке, она хохотала до слез. Я было обиделся, но она объяснила, что к чему. При этом, конечно, не упустила случая прочитать лекцию о вреде холестерола. Oна сказала, что было бы неплохо, если бы я извинился перед продавцами. Но я осознал это еще до ее совета и сразу согласился с ней, но при этом оговорился, что к холестеролу это не имеет никакого отношения.

Я взял словарь и битый час зубрил извинения по-английски, а также приготовил несколько фраз, чтобы объяснить продавцам, почему я неправильно понял их.

На следующий день я отправился в лавку. Продавцы узнали меня, заулыбались и стали приглашать в холодную комнату. Я сказал 'ноу' по-английски и начал речь, приготовленную накануне. Произнес 'ай эм сори', но от волнения остальное вылетело у меня из головы. Однако продавцы поняли меня. Они одобрительно похлопали меня по плечу, говоря 'рашен гуд', а кто-то даже зааплодировал.

Несколько месяцев минуло с тех пор. Я продолжаю покупать мясо в этой лавке. Продавцы дружелюбно относятся ко мне и уже не срезают жир с моих кусков. Они уважают меня, и я уважаю их.

До меня стало доходить, почему австралийцы не любят жир. Как-то я смотрел телевизионный клип, где показывали, как жир выдавливают из кровеносных сосудов. Мне даже дурно стало.

И все же, я продолжаю лелеять мечту о ферме. Если когда-нибудь я начну все-таки разводить овец, первого своего агнца я назову Холестеролом. Чудесное имя, не правда ли?