ИОСИФ БРОДСКИЙ: ЖИТЬ ПРОСТО…

28 ян­ва­ря 1996 го­да умер ве­личай­ший по­эт вто­рой по­лови­ны 20-го ве­ка ла­уре­ат Но­белев­ской пре­мии И­осиф Брод­ский. Мы пуб­ли­ку­ем. В по­недель­ник он дол­жен был на­чать свой еже­весен­ний курс лек­ций по срав­ни­тель­но­му ли­тера­туро­веде­нию в зна­мени­том гу­мани­тар­ном кол­ледже Ма­унт Хол­ли­ок, в шта­те Мас­са­чусетс, в Но­вой Ан­глии. Он умер на­кану­не. В сво­ем до­ме в Нью-Й­ор­ке. Умер во сне - так, го­ворят, уми­ра­ют пра­вед­ни­ки. Но, ду­маю - нет, не ду­маю - знаю: при сло­ве "пра­вед­ник" Брод­ский бы скри­вил­ся - для не­го был му­чите­лен дур­ной тон, и за­махал бы ру­ками - ка­кой к чер­ту пра­вед­ник! Он был ге­ний - в сти­хах, в лек­ци­ях, в бе­седах. Праг­ма­тич­ная Аме­рика приз­на­ла это, ког­да в 1981 го­ду су­пер­прес­тижный Фонд Мак­карту­ра дал ему "пре­мию ге­ния" - а как, собс­твен­но, еще мож­но при жиз­ни дос­той­но приз­нать ге­ни­аль­ность по­эта?

Го­ворить с ним бы­ло счастье, хо­тя и счасть­ем труд­ным - он опе­риро­вал ты­сяче­лети­ями и куль­ту­рой ве­ков и стран, но да­же чувс­тво собс­твен­ной оче­вид­ности не­пол­но­цен­ности это­го счастья не умень­ша­ло. Он умел слу­шать: спо­рил, ес­ли не сог­ла­шал­ся, но не во­зил но­сом по сто­лу, да­же ес­ли вы нес­ли ересь. Он был нор­маль­ным - ни­ког­да не вста­вал на ко­тур­ны, за­меча­тель­ным, ве­селым че­лове­ком. Хо­рошо, с лю­бовью, пил вод­ку. К жен­щи­нам от­но­сил­ся как к чу­ду при­роды, и сво­его вос­хи­щения божь­им ис­кусс­твом не скры­вал, что для пу­ритан­ской Но­вой Ан­глии, в ко­торой борь­бы за ра­венс­тво по­лов заг­на­ла сек­су­аль­ность в под­полье, бы­ло аф­ронтом. Но ему про­щали - ге­ний.

Страш­но мно­го ку­рил - толь­ко ког­да его боль­ное сер­дце сов­сем уже его при­пира­ло, бро­сал - ку­рил вти­харя. Ку­рил да­же в а­уди­тории, хо­тя в об­щес­твен­ных мес­тах Аме­рики это стро­жай­ше зап­ре­щено. Но он на­рушал это пра­вило не от­то­го, что не приз­на­вал за­конов, нап­ро­тив, счи­тал за­коны ве­личай­шим дос­ти­жени­ем че­лове­чес­ко­го соз­на­ния, не­об­хо­димостью, толь­ко и спо­соб­ной сдер­жи­вать не­совер­шенную на­туру че­лове­ка, не уни­жая при том в че­лове­ке че­лове­ка; на­рушал по­тому, что ему бы­ло труд­но го­ворить без си­гаре­ты. А го­ворить - это ду­мать. А ду­мать в рам­ках он не мог.

По­жалуй, глав­ное в Брод­ском - так я это по­няла и уви­дела - это со­вер­шенно ес­тес­твен­ное и аб­со­лют­ное чувс­тво собс­твен­ной сво­боды. "Сво­бода,- как-то ска­зал он,- это ког­да ты мо­жешь ид­ти в лю­бом нап­равле­нии". Он и Аме­рику лю­бил за прос­тор и страсть к пе­реме­щению. "В Ев­ро­пе,- го­ворил,- ехать 12 ча­сов не ос­та­нав­ли­ва­ясь нель­зя - там все нап­ру­жено прош­лым". В Ев­ро­пе ему бы­ло тес­но - она для не­го бы­ла слиш­ком ску­чен­ная, как клет­ка. Но Ита­лию обо­жал - за это са­мое прош­лое. А, мо­жет быть, по­тому, что там на­шел се­бе же­ну - кра­сивую, ис­тончен­но-блед­ную рус­скую княж­ну. Она ро­дила ему де­воч­ку, Ан­ну Ма­рию, ко­торой сей­час два с по­лови­ной го­да. Мне ка­жет­ся, что ес­ли Брод­ский ко­му-то и при­над­ле­жит, так вот этой сво­ей де­воч­ке.

Во­об­ще, он был че­лове­ком Все­лен­ной, и прос­то так слу­чилось, что жил и умер на Зем­ле. Со­вет­ская власть пы­талась по­садить его в клет­ку - от­сю­да все его дис­си­дентство. Он соп­ро­тив­лялся не по­тому, что был бор­цом или по­лити­ком - прос­то жить в клет­ке для не­го бы­ло про­тиво­ес­тес­твен­ным, не­воз­можным - он та­ким ро­дил­ся. В кон­це фев­ра­ля ему дол­жны бы­ли де­лать еще од­ну опе­рацию на от­кры­том сер­дце - две он уже пе­режил. Со­бира­лись еще осенью, но он все от­кла­дывал. Мо­жет быть по­тому, что бо­ял­ся уме­реть не до­ма. Мо­жет быть по­тому, что знал, что шан­сов и с опе­раци­ей, и без нее нем­но­го. А он знал. Мо­жет быть, по­тому, что не хо­тел уме­реть, об­ви­тый про­вода­ми и при­вязан­ный ими к раз­ным ум­ным ма­шинам, по­мога­ющим ды­шать и ка­чать кровь. Он умер во сне. Во сне лю­ди ле­та­ют.

Мы го­вори­ли с ни нес­коль­ко раз. Од­нажды, еще в до­ме, ко­торый он сни­мал в бо­гем­ном нью-й­орк­ском квар­та­ле Грин­вич Вил­лидж, про­сиде­ли нес­коль­ко ча­сов пе­ред маг­ни­тофо­ном. Но по­том плен­ка, прой­дя че­рез гра­ницы и та­мож­ни, стран­ным об­ра­зом ста­ла шу­меть, и у ме­ня уш­ли мно­гие ме­сяцы, что­бы хо­тя бы часть ее рас­шифро­вать. Сла­ва Бо­гу, мне хва­тило тог­да ума не по­лагать­ся на маг­ни­тофон, но па­рал­лель­но за­писы­вать все в блок­нот. Из этих бе­сед и сло­жилось это ин­тервью - не ин­тервью, а не­кая мо­за­ика раз­мышле­ний И­оси­фа Брод­ско­го о се­бе, о Рос­сии, об Оте­чес­тве.

О СЕ­БЕ

Я ни­чего не при­думы­ваю, так бы­ло, наш пос­ледний раз­го­вор на­чал­ся с этой его строч­ки, на­писан­ной дав­но, еще в Рос­сии: "Ни стра­ны, ни по­гос­та."?

Он ска­зал: "И сей­час так… мы при­вык­ли отож­дест­влять се­бя с мес­том, где жи­вем - это неп­ра­виль­но. Где вы жи­вете, оп­ре­деля­ет­ся час­то­той воз­вра­щения в од­ну точ­ку - не бо­лее то­го, все ос­таль­ное - фик­тивные по­нятия. Для ме­ня та­кое мес­то уже мно­го лет - эта ули­ца в Грин­вич Вил­лидж. В этом смыс­ле я аме­рика­нец. Но есть и в дру­гих стра­нах - нап­ри­мер, в Ита­лии, мес­та, ку­да я люб­лю и хо­чу воз­вра­щать­ся. По­тому - "ни стра­ны, ни по­гос­та".

О ВОЗ­ВРА­ЩЕНИИ

"Вре­мя от вре­мени ме­ня под­мы­ва­ет сесть на са­молет и при­ехать в Рос­сию. Но мне хва­та­ет здра­вого смыс­ла ос­та­новить­ся. Ку­да мне воз­вра­щать­ся? Ведь это те­перь уже дру­гое го­сударс­тво, чем то, в ко­тором я ро­дил­ся. Я по-преж­не­му ду­маю об этой стра­не в ка­тего­ри­ях Со­юза, не Рос­сии, с этой стра­ной ме­ня свя­зыва­ет толь­ко прош­лое. Прош­лое, ко­торое да­ло мне аб­со­лют­но все, да­ло по­нима­ние жиз­ни. Рос­сия - это со­вер­шенно по­рази­тель­ная эк­зистен­ци­аль­ная ла­бора­тория, в ко­торой че­ловек све­ден до ми­ниму­ма, и по­тому ты ви­дишь, че­го он сто­ит. Но воз­вра­тить­ся в прош­лое нель­зя и не нуж­но. У че­лове­ка толь­ко од­на жизнь, и ког­да спра­вед­ли­вость тор­жес­тву­ет на трид­цать или со­рок лет поз­же, чем хо­телось бы, - че­ловек уже не мо­жет этим вос­поль­зо­вать­ся. Поз­дно. К со­жале­нию, поз­дно. Я не хо­чу ви­деть, во что прев­ра­тил­ся тот го­род Ле­нин­град, где я ро­дил­ся, не хо­чу ви­деть вы­вес­ки на ан­глий­ском, не хо­чу воз­вра­щать­ся в стра­ну, в ко­торой я жил и ко­торой боль­ше нет. Зна­ете, ког­да те­бя вы­киды­ва­ют из стра­ны - это од­но, с этим при­ходит­ся сми­рить­ся, но ког­да твое Оте­чес­тво пе­рес­та­ет су­щес­тво­вать - это сво­дит с ума".

О ПОС­ТСО­ВЕТ­СКОЙ РОС­СИИ

"Не на­до стро­ить ил­лю­зий: у че­лове­ка и об­щес­тва не так мно­го ва­ри­ан­тов для вы­жива­ния. Один ва­ри­ант мы ис­пы­тали на сво­ей шку­ре - "рай для всех", ко­торый обер­нулся убий­ством мно­гих. Дру­гой - то­же не ма­лина. Но наб­лю­дая за тем, что про­ис­хо­дит в Рос­сии, ви­дишь ко­лос­саль­ную пош­лость че­лове­чес­ко­го сер­дца. Мне ка­залось, что са­мым за­меча­тель­ным про­дук­том со­вет­ской сис­те­мы бы­ло то, что все мы - или мно­гие - ощу­щали се­бя жер­тва­ми страш­ной ка­тас­тро­фы, и от­сю­да бы­ло ес­ли не братс­тво, то чувс­тво сос­тра­дания, жа­лос­ти друг к дру­гу. И я на­де­ял­ся, что при всех этих пе­реме­нах это чувс­тво сос­тра­дания сох­ра­нит­ся, вы­живет. Что наш чу­довищ­ный опыт, на­ше страш­ное прош­лое объ­еди­нит лю­дей - ну хо­тя бы ин­телли­ген­цию. Но это­го не про­изош­ло. От это­го мне хо­чет­ся ре­веть. Нет, ко­неч­но, сла­ва Бо­гу, что тот бред кон­чился, но на но­вый по­ворот уй­дут де­сяти­летия и де­сят­ки жиз­ней, ко­торых ник­то и не по­мянет. Я всег­да вспо­минаю ста­рика, ко­торо­го встре­тил на од­ной из пе­ресы­лок. Я тог­да со­вер­шенно от­четли­во по­нял, что он так и сги­нет где-ни­будь в ла­гере или в "сто­лыпи­не". И ник­то его не вспом­нит. Вот это­го я прос­тить не мо­гу. К че­лове­ку нель­зя от­но­сит­ся как к мас­се, че­ловек не тер­пит обоб­ще­ния - это­го у нас по­ка все еще не пой­мут".

О ВЛАС­ТИ

"К со­жале­нию, к влас­ти всег­да при­ходят не са­мые луч­шие лю­ди. Че­хам не­веро­ят­но по­вез­ло с Га­велом. Нам то­же бы не по­меша­ло иметь у влас­ти че­лове­ка с по­нима­ни­ем та­ких ве­щей, как честь и дос­то­инс­тво, с ощу­щени­ем сво­ей ви­ны и сво­его сты­да. Га­велу стыд­но, а Ва­лен­се или Ель­ци­ну нет. В прин­ци­пе, к влас­ти дол­жны при­ходить лю­ди, ко­торые не бо­ят­ся быть прок­ля­тыми, то есть лю­ди, ко­торых лю­бят дру­гих боль­ше, чем се­бя и се­бя во влас­ти. Ко­торые спо­соб­ны жа­леть дру­гих. Но та­кие лю­ди ча­ще все­го го­сударс­твен­ны­ми де­яте­лями не ста­новят­ся. А Ель­цин - что Ель­цин? Он плоть от пло­ти той сис­те­мы".

О ЛИ­ТЕРА­ТУРЕ

"Лю­дей пе­реде­лывать бес­по­лез­но. Но мож­но и нуж­но бо­роть­ся с дур­новку­си­ем, вну­шать им сом­не­ния по по­воду са­мих се­бя - в этом и есть за­дача ис­кусс­тва и ли­тера­туры".

О ЖИЗ­НИ

"Жить прос­то: на­до толь­ко по­нимать, что есть лю­ди, ко­торые луч­ше те­бя. Это очень об­легча­ет жизнь".

Ис­точник
На фо­то: И­осиф Брод­ский.