«ПОСТСКРИПТУМ», вместивший жизнь

Странно: при ощущении, что знаю Юлию Абрамовну всю жизнь, познакомилась с нею всего-то десять лет назад, когда жила в Италии. По счастливой случайности отыскала её в Милане и с тех пор дружу с этой удивительной женщиной, за что благодарна судьбе. Не только редкая биография ее отличает (не всякому было послано родиться в год революции, учиться у корифеев филологической науки – Проппа, Жирмунского, Гуковского, – работать переводчиком в охваченной гражданской войной Испании, после пройти через испытания тюрьмой и сталинским лагерем, выдержать которые помогла романтически необыкновенная любовь), но и редкие человеческие свойства, а проще говоря, – душа. Да, первоклассный переводчик с итальянского, да, отличный преподаватель, влюбляющий студентов в русский язык и русскую культуру, да, собеседница и близкий друг многих знаменитостей – Лили Брик и Льва Разгона, Ренато Гуттузо и Джанни Родари, – но еще и личность, дарящая свет.

Книга воспоминаний Добровольской – знал бы читатель, как трудно было заставить Ю. А. взяться за мемуары! – уже появилась в книжных магазинах России и скоро появится в Италии. К выходу книги и приурочена наша с ней беседа.

 Часть 1. Эхо публикации

И. Ч.: Юлия Абрамовна, книга ваших воспоминаний «Постскриптум» ещё в рукописи многим стала известна благодаря Интернету. Каковы отклики ваших первых читателей?

Ю. Д.: Поскольку читали друзья, то отзывы хвалебные. Есть один объективный момент, сильно меня удививший. В апреле я жила в доме творчества около Генуи, и генуэзский университет пригласил меня прочитать у них лекцию. И там мне представили двух студентов, которые пишут обо мне... дипломные работы! Один – о тогда ещё не вышедшем «Постскриптуме», а другая – о моих учебниках и словарях.

И. Ч.: Мы к этому ещё вернёмся. А сейчас вот о чём. Помню, вы говорили, что кто-то отозвался на ваш рассказ о Фурцевой. Какая-то женщина приезжала к вам из Франции.

Ю. Д.: Екатерина Алексеевна Фурцева упоминается в книге в связи с тем, что тогдашний директор Ла Скалы, Гирингелли, был от неё в восхищении.

Прочитав эти строчки, русская женщина, живущая в Париже и сотрудничающая с одним московским кинорежиссёром, вознамерилась сделать вместе с ним фильм о любви советского министра культуры и директора Ла Скалы. Она прилетела ко мне из Парижа и рассказала об этом замысле. Я, как могла, объяснила ей, что это полный бред; надеюсь, такого фильма не будет.

И. Ч.: Тогда ещё один – незапланированный – вопрос. Недавно по российскому ТВ показывали фильм о Фурцевой. Довольно тяжёлый – судьба была непростая. И вот по поводу конца Фурцевой в фильме ничего определённого не говорится. А в книге вашей написано, что она покончила с собой.

Ю. Д.: Советской власти было противопоказано, чтобы министр покончил с собой.

Злополучная была у Фурцевой судьба. Когда Хрущёва сняли и её выгнали из номенклатуры, Фурцеву, к тому же, бросил муж, и она осталась одна и не у дел. Это был тупик. Ни в одной газете, ни в одном официальном органе не сообщалось, что Фурцева покончила с собой, но об этом знала вся Москва.

И. Ч.: Теперь давайте вернёмся к Генуе. Там в университете, на кафедре русского языка, двое студентов пишут дипломные работы по вашим книгам. Несколько слов о дипломнике, который пишет о «Постскриптуме». Что он за человек?

Ю. Д.: Он приезжал ко мне пока только один раз. Обыкновенный итальянский студент, мало информированный о советской эпохе. Никто никогда не преподавал им российского страноведения. Ему придётся всё читать от A до Z. А так – что же, нормальный паренёк, симпатичный.

И. Ч.: А как такие пареньки приходят к изучению русского языка и литературы?

Ю. Д.: О, это повальное увлечение Достоевским и Толстым. Не только папы и мамы выросли на нашей литературе, но и бабушки и дедушки. Как правило, увлёкшись русским языком, его не бросают, не перекидываются на другие языки. Это особенность русского языка. При всей его трудности в него влюбляются.

И. Ч.: От вас это важно услышать. Вы преподаватель со знатным стажем. Кстати сказать, с каким?

Ю. Д.: Я начала преподавать в сентябре 1946 года. Давай сосчитаем. 60 лет. Только начинала я преподавать не русский язык, а итальянский, в московском Инязе.

И. Ч.: А какая разница?

Ю. Д.: Как это какая разница?!

И. Ч.: Мы ведь говорим о преподавательском стаже, какая разница, русский вы преподавали или итальянский? У вас 60 лет преподавательского стажа. С ума сойти!

 Часть 2. Судьба чемоданчика

И. Ч.: Юлия Абрамовна, меня как читательницу ваших мемуаров интересуют некоторые вещи, на которые вы только намекнули. В первую очередь, судьба чемоданчика с письмами деятелей итальянской культуры, изъятого на границе у итальянского дипломата, пожелавшего помочь вам. Чьи письма были в чемоданчике? Когда точно он был конфискован? Пытались ли вы когда-нибудь обращаться в органы госбезопасности, чтобы вернуть письма?

Ю. Д.: Это был не дипломат, а бизнесмен, даже не бизнесмен, а высокопоставленный чиновник экономического ведомства Италии, Розарио А.

И. Ч.: Вы, кажется, говорили, что он обычно проходил таможню без досмотра?

Ю. Д.: Да, он проходил через Депутатский зал, без досмотра. В данном случае, наверное, кто-то настучал, и его обыскали.

И. Ч.: Скажите, если вспомните, чьи письма были в чемоданчике?

Ю. Д.: Как правило, я переписывалась с писателями, которых переводила. Этого требовали работа и тот факт, что я не ездила в Италию. Считай, что я получала письма от всех своих авторов, – от Паризе, Шаша, Моравии, Нобиле, Вентури... – но, возможно, хранила только самые интересные.

И. Ч.: Когда они пропали, эти письма? Может, кто-то из наших читателей нам поможет...

Ю. Д.: Когда это случилось? Сразу после моего отъезда в ноябре 1982-го года. Бедняга Розарио был так напуган, так боялся, что его из-за этой истории лишат визы и он не сможет продолжать свою коммерцию, что шарахнулся от меня.

И. Ч.: Понятно, что для вас это было большим ударом.

Ю. Д.: Трудно сказать. Я эти письма могла и сжечь. Но на всякий случай положила в чемоданчик и оставила на хранение Сенокосовым, Юре и Лене. Никакой надежды вернуть его себе у меня не было. На дворе стоял 1982-й год, страшноватый брежневский застой.

 Часть 3. О Пазолини и леваках

Крупный деятель итальянской культуры, бывший директор «Ла Скалы», а также руководитель Итальянского радио и телевидения Паоло Грасси, министр культуры СССР катерина Фурцева, Юлия Добровольская и звезда мировой оперной сцены Монсерат Кабалье
в артистической Большого театра (гастроли Ла Скала 1974-го года)

И. Ч.: Юлия Абрамовна, в недавнем разговоре вы упомянули, что подарили исследователю творчества Гуттузо копию письма художника, написанного на следующий день после убийства известного писателя и кинорежиссёра Пазолини. Это бесценное письмо вы нашли случайно в груде бумаг. Вы ко всем реликвиям так беспечно относитесь?

Ю. Д.: Я действительно несколько легкомысленно отношусь к «реликвиям». И знаешь почему? Я не предполагала, что буду писать воспоминания. Сама знаешь, как туго я поддавалась на твои уговоры. То письмо Гуттузо было очень искреннее, написанное в момент большого волнения. Он любил Пазолини. Первая реакция коммуниста Гуттузо – обвинить фашистов. Как у русских – во всем евреи виноваты, – так у итальянцев (половина Италии у нас красная) привычка во всем обвинять фашистов. Кстати, суд очень долго разбирал это дело, годы. До сих пор в нём не все ясно. Наиболее вероятна другая версия, связанная с тем, что Пазолини был гомосексуалистом и искал контактов с хулиганской молодёжью окраин Рима...

И. Ч.: С какой молодёжью?

Ю. Д.: С хулиганской. Он испытывал какое-то нездоровое влечение именно к ним. Но это не накладывает пятна на Пазолини, мне его жаль. Мне всегда очень жаль геев. Хорохорятся. Но им тяжело живётся.

И. Ч.: Да, они хорохорятся. И в Америке им гораздо легче живется, чем где-то в других местах. Они здесь победители.

Ю. Д.: Их стало очень много. Что-то с человеческой природой происходит.

И. Ч.: Мне кажется, рост их числа связан с модой на них и с поддержкой супердемократической части общества.

Ю. Д.: В Италии они представлены в парламенте. Левые их опекают. В парламенте есть даже человек, поменявший пол, он из мужчины стал женщиной.

И. Ч.: Понятно: благодаря этому, его взяли в парламент.

Ю. Д.: Да, в парламенте он представляет эти «социальные явления».

И. Ч.: Правильно я понимаю: левые в Италии – это те, кто рвёт со всякой традицией?

Ю. Д.: Это сложный вопрос. Италия шарахнулась от фашизма к коммунизму и никак не может это пристрастие побороть. Подумай: в итальянском парламенте представлено 3 (три!) новые коммунистические партии. Надо мной друзья потешаются, что я под коммунистами жила в Советском Союзе и под ними же живу в Италии.

И. Ч.: Но мы удалились в политику. Давайте вернёмся к вашей книге. С кем из её итальянских и русских героев вы продолжаете общаться?

Ю. Д.: Дело в том, что... они все перемёрли. Одна я зажилась. Вот какая история.

И. Ч.: Да, Джанни Родари нет, Гуттузо нет, нет Паоло Грасси, но кто-то же остался?

Ю. Д.: Остались мои друзья – писатели Камилла Сальваго Раджи и Марчелло Вентури, автор книги «Via Gorkiy interno 106» («Улица Горького 8, квартира 106») , журналист Луиджи Визмара с женой Ледой, старенькие и немощные. Кто еще?

И. Ч.: Ну, Любимов остался из российских, Смехов, Нина Бейлина, живущая в Нью-Йорке... А сколько ещё друзей и бывших учеников по всему свету, обязательно звонящих хотя бы раз в году – в ваш день рожденья 25 августа.

 Часть 4. Торжество в Ареццо

И. Ч.: Недавно, как я знаю, вы стали почётной гражданкой старинного города Ареццо, соседа Флоренции, одного из признанных центров итальянского Возрождения. За что вы получили это звание? Как проходила церемония?

Ю. Д.: Десять лет тому назад интеллигенция Ареццо создала Ассоциацию Sacro Cuore (Святое Сердце). Они хотели ни больше ни меньше, как приостановить войну в Чечне. Даже попали на приём к помощнику Ельцина. Потом они укоротили свои амбиции и создали школу для молодёжи враждующих народов. В этой двухгодичной школе учатся чеченцы, осетины, абхазцы, грузины, палестинцы, в последний раз я видела даже израильтянина. Их готовят к поступлению в университет города Флоренции на различные факультеты – экономический, юридический и проч., с тем чтобы они стали специалистами и вернулись в свою страну. Я им помогала как могла, хотя называла организаторов Дон Кихотами и подтрунивала над их, как мне казалось, маниловщиной. Но они были так упорны в достижении своей цели, что существуют и поныне и выпустили за это время десятки замечательных парней.

И. Ч.: Только мальчиков?

Ю. Д.: Пока только мальчиков. Собираются брать и девушек, но боятся, что молодёжь зациклится на романах. Основатели школы искали способ сказать мне спасибо. И придумали. Совместно с муниципалитетом города Ареццо дали мне почётное гражданство. Нас, получивших почётное гражданство этого чудесного города, было четверо. Женщина-еврейка из Милана, прошедшая через Дахау, босниец, мэр города Тусла, и палестинец, отдавший сердце убитого сына для пересадки израильской девочке.

И. Ч.: Получили ли вы что-нибудь в придачу к почётному гражданству?

Ю. Д.: Нет, получение этого звания не предполагает никаких материальных благ.

И. Ч.: Ни денег, ни кубков, ни ваз?

Ю. Д.: Ничего этого не было, но была длинная и очень красивая церемония. Театральная, с оркестром духовых инструментов, словно пришедшим из прошлых эпох, – с фанфарами, барабанами, знамёнами. И всё это происходило на фоне дивных фресок Возрождения. Каждый из нас выступил с речью. Всё было организовано пунктуальнейшим образом, без малейших накладок.

И. Ч.: И когда эта церемония имела место?

Ю. Д.: 13 мая.

И. Ч.: А почему именно 13-го? В этом есть какой-то смысл?

Ю. Д.: 13 мая был последний день Международного симпозиума, заседавшего в школе, о которой я рассказывала. Она, кстати, называется Rondine – Ласточка, по имени древней деревни, где теперь располагаются школа и общежития. Среди гостей симпозиума было 11 детей из Беслана.

И. Ч.: Что ж, доброго пути ласточкам из Ареццо!

Часть 5. О свойствах характера

Писатель, узник сталинских лагерей, член Комиссии по помилованию при
Президенте России Лев Разгон и Юлия Добровольская.

И. Ч.: Юлия Абрамовна, вы, несмотря на возраст, самочувствие, продолжаете жить активно и деятельно.

Ю. Д.: Активно я живу в случае, если меня вытаскивают, а сама никуда не суюсь.

И. Ч.: Прекрасно мне известны и ваша скромность, и нежелание «высовываться». Вот вышли книги воспоминаний о Проппе, об Эткинде. О Проппе целая глава у вас в мемуарах, он был вашим любимым учителем в Ленинградском университете, с Эткиндом вы вместе учились, дружили. Но вас к участию в этих книгах не привлекли. В воспоминаниях о Лиле Брик, о Льве Разгоне о вас или вовсе не упоминается, или упоминается вскользь. Связано это, на мой взгляд, с вашей позицией: о себе не кричать, себя не навязывать.

Ю. Д.: Я, к сожалению, инертна и неинициативна, я всегда сидела в своём углу. Но, тем не менее, меня не обижали, нет. Видишь, даже почётное гражданство дали. Итальянское правительство присудило мне дважды премию по культуре. Я даже получила благодарность от Российского Министерства культуры в связи с 85-летием. Не я сама – мои ученики и друзья напомнили властям обо мне. Сама бы я, по свойствам характера, не стала бы о себе заявлять. Я в папу, он был у меня ненавязчивый, работал лесником.

И. Ч.: Да, в этом вы в папу. Но есть у вас и другая черта, не отцовская. Вы мне сказали, что в глуши, в деревне, жить бы не хотели. Вот недавно вы ездили в Алессандрию к своим приятельницам – армянским пианисткам. Тихий провинциальный город. А вам бы в этом месте жить не хотелось. Почему?

Ю. Д.: Почему? У меня аппетит к культуре. Из последних сил стараюсь его не потерять. Застарелая привычка держать руку на пульсе духовной жизни. Так было в Москве, так было здесь, в Италии, так было всегда.

И. Ч.: Это стиль поведения?

Ю. Д.: Нет, не стиль. Это настоятельная потребность. Потом, это связано с профессией. Переводчик должен знать всё. Должен прочитать сегодняшнюю газету, посмотреть выставку, нашумевший фильм. Я вот пойду сейчас смотреть «Код да Винчи» Дэна Брауна.

И. Ч.: Все-таки пойдете? Я не собираюсь.

Ю. Д.: Иду исключительно потому, что о нем трещит вся печать, не могу себя «выключить» из процесса.

И. Ч.: Ну хорошо, тогда расскажете о впечатлениях. Договорились?

Ю. Д.: Договорились.

 Фотографии из личного архива Ю. Добровольской