ЭНТОНИ ВУД, АНГЛИЙСКИЙ ПЕРЕВОДЧИК ПУШКИНА

С Энтони Вудом я впервые познакомилась в прошлом году, когда принимала участие в организации "круглого стола" в рамках  фестиваля "Пушкин в Британии". Энтони был одним из четырех приглашенных английских русоведов. Общение с ним по обсуждению темы доклада и его публикации в сборнике доставило мне огромное удовольствие. Пока мы общались по телефону и электронной почте, мне казалось, что Энтони - молодой человек с потрясающим чувством юмора. На самом деле, ему за семьдесят, но он, видимо, принадлежит к породе вечно молодых. Недавно я столкнулась с Энтони в фойе маленького лондонского театра, где русские дети играли спектакль по произведениям Пушкина на английском языке. В сцене про графа Нулина был использован перевод Энтони. После спектакля мы пошли в ближайшее кафе и я попыталась не сдерживать своего любопытства. Вышло своеобразное интервью, которое Энтони любезно разрешил опубликовать.

 - Энтони, расскажите о себе: кто были ваши родители, где вы родились?

- Мой отец был врачом-кардиологом, выдающейся личностью, оказавшей заметный вклад в развитие кардиологии в Англии в 40-х-50-х годах. При этом он был большой шутник и любил различные розыгрыши. Однажды, в 1927 году, в Мельбурне, будучи еще студентом, он переоделся в женское платье, представляясь герцогиней Йоркской, будущей королевой, во время ее государственного визита в Австралию. Отец прожил в Австралии 10 лет, так как мой дед эмигрировал туда в 1922 году. Однажды, после выступления за студенческую команду по регби в Новой Зеландии, мой отец познакомился на танцах со своей будущей женой, моей мамой. Точнее сказать, это она, обожавшая танцы, увидела, как он танцует,  и сказала: "Вот муж мой". Потом они уехали в Лондон. Отец работал сначала в Хаммерсмис госпитале, где я и родился в 1936 году. А мамин отец был хирургом и покровителем искусств в городе Крайстчеч в Новой Зеландии. Моя мама была выдающейся домохозяйкой, она умерла недавно, два года назад.

- А с чего началось ваше увлечение русским языком и литературой?

- В школе обнаружилась моя способность к языкам. Во время обязательной военной службы, где мы должны были служить два года, я выбрал курс русского языка. Нас учили 18 месяцев, очень интенсивнo. Это было в графстве Корнуэл (Cornwall), там был начальный трёхмесячный курс. В 1957 году я его окончил.  Потом год - в школе School of Slavonic Studies, University of London, и последние три месяца - в Шотландии, где мы изучали военную терминологию. Так что можно сказать, что служба моя была действительно "международной".
 
- Готовили разведчиков, шпионов?

- Шли времена холодной войны. Курсы были нужны, чтобы обеспечить Англию людьми, говорящими по-русски: дабы в случае войны с Россией мы могли допрашивать пленных русских. Но вышло так, что единственный пленник, о котором я знал, - это я сам: я стал пленником Пушкина. Пожизненным.

 - А  на курсе кто были ваши учителя: русские или англичане, говорящие по-русски?
 
- И те, и другие. В Корнуэле, например, был англичанин и белорус. С англичанином мы учили - после восьми недель курса - наизусть "Парус" Лермонтова, а белорус объяснял нам, почему надо говорить: "четыре дома", но "пять домов". Я хорошо помню одного учителя, русского, который никогда не был в России. Его родители после революции эмигрировали в Австралию. Он был очень культурный человек, знал много про Россию. У него была собачка, которую звали  Мамай. Это значит - "победа, битва".

-  Вообще-то, Мамаем звали предводителя татар в Куликовской битве. И с тех пор у русских есть выражение "как Мамай воевал"  или "как Мамай прошел", что означает беспорядок, разруху. 

- А-а, вот почему он его так называл! Только теперь до меня дошло: собачка действительно, очень шустрой была. Дмитрием Макаровым его зовут. Много лет позже я встретился с ним. Он работал в опере в Ковент Гарден. Учил певцов правильному русскому произношению  для "Бориса Годунова", например. Лет восемь назад я снова встретил его, он был тогда русским попом где-то в Италии. Он очень религиозный и культурный, "старый" русский.

 А вот на интенсивном курсе в Лондоне был поляк. Совсем без рук - с металлическими протезами. Он потерял на войне руки и глаз.  С большой иронией говорил о саммитах по разоружению. Никогда не забуду руководителя курса мистера Томса, ужасно строгого фанатика русского языка, который грозил исключить из курса каждого, не ответившего правильно на экзамене.

В   нашем выпуске  было около 70 человек. А всего за этот период - около 12 лет -  было подготовлено около пяти тысяч переводчиков. Я не думаю, что многие связали свою жизнь с русским языком. Что касается специалистов - наоборот: подавляющее большинство профессоров по русскому языку в английских университетах в последнюю четверть ХХ века - бывшие курсанты.

- А потом вы продолжали учить русский?

- Нет, потом я учился в Кембриджском университете, изучал "Современные языки": немецкий и французский, а также английскую литературу. Тогда я пришел работать в издательство "Hutchinson", я был, как говорят по-английски, "a general apprentice", то есть подмастерьем. Мы делали все: корректировали, редактировали, печатали, писали публикации, продавали... Я работал редактором в разных лондонских книжных  издательствах до 1985 года. Потом начал работать на себя и основал издательство Angel Books.

 - Почему "Angel"?

- Много ассоциаций. Сначала - от "The Angel, Islington", знаменитого старинного здания, стоящего недалеко от моего дома, в котором находится офис издательства  Angel Books. К тому же, в английском есть выражение: автор пишет "like angel", и, конечно, есть ангел Благовещения. А еще, есть моя любимая порода аквариумных рыб, которая называется  "angel fish".
 
- ...и с русским языком не расставались, все годы работали в издательствах?

- Увы, почти не имел дело. Правда, я переводил Евгения Онегина, но тайком. Во время ланча я шел один из кафетериев и переводил….  Перевел первые две главы "Онегина".

- Общались в те годы с русскими?

- В те годы - нет. Русских было мало в Англии. Впервые я посетил  Россию в 1965 году, во времена Оттепели. Мы поехали втроем: я и двое моих друзей.  Сначала приехали в Ленинград и хотели взять напрокат автомобиль. Но оказалось, что там такого сервиса тогда не было, только в Москве. Мы были очень разочарованы и нам в качестве компенсации дали место в самой лучшей ленинградской гостинице  - в "Астории", на Исаакиевской площади. Потом мы поехали поездом в Москву.

- И долго там были?

- Две недели. На дорогах тихо, мало машин, так что мы чувствовали себя королями московских дорог.
 
- А ваши друзья-попутчики, они тоже учили русский?

-  Нет, по-русски говорил только я. Один из друзей даже влюбился в русскую девушку, нашего гида из  Интуриста.

- А после 1965 года когда еще бывали в России?

- В 1994-ом,  вторично в Москве. Участвовал в "круглом столе" в Доме ученых с докладом: "Трудности перевода лирики Пушкина".

-  И как вам показалось: произошли изменения по сравнению с 1965 годом

-  Изменения резкие. Настроение людей, выражения лиц - всё другое, хоть я не осознавал тогда, в каких экономических трудностях  внезапно очутились почти все русские. Но все равно: было лучше, чем в 65-м, когда полицейские за нами наблюдали на улицах.  Даже в годы Оттепели. Писатель один на улице дал мне бумаги, попросил перевезти их. Но я побоялся, переслал их по почте.

- И они дошли?

- Нет, конечно.

- А когда вы снова побывали в России?

- В 1998-ом. Я был приглашен в Пушкинский театральный центр в Петербурге. Художественный руководитель центра Владимир Рецептер пригласил меня. Я познакомился с ним в Бристоле, где он со своей труппой показывал постановки по произведениям Пушкина: "Моцарт и Сальери" и другие. Так вот, он меня пригласил в Петербург, чтобы я помог с подготовкой к печати двуязычного издания "Русалки". Я выбрал перевод, который сделал знаменитый ьританский писатель Томас (D.M.Thomas), а сам перевел для этой книги критические статьи Рецептера. Позже в этой двуязычной серии пушкинских драматических произведений появились "Маленькие трагедии" с моим переводом. Тогда же, в 1998-ом, Владимир Рецептер пригласил меня на ежегодный пушкинский театральный фестиваль во Пскове. Там, в старом историческом городе, было очень весело, собрались вместе выдающиеся ученые, молодые актеры и театральные критики. Я был там еще в 2001 и в 2008 годах.

- В прошлом году вы говорили о чтении стихов Пушкина в помещении Guy's Hospital Chapel. В связи с чем? В Англии  такой большой интерес к Пушкину?

- Тот случай произошёл в 1999 году, в честь 200-летия  со дня рождения Пушкина. Был создан специальный траст, чтобы организовать всевозможные  мероприятия в честь этого события, я был членом исполнительного комитета этого траста. А председателем траста - пра-пра-правнучка самого Пушкина  (Mrs Marita Crawley), а почетным президентом - принц Чарльз. Благодаря British Pushkin Bicentennial Trust в том юбилейном году состоялись различные постановки, чтения и выступления по всей Великобритании. В Guy's Hospital Chapel, например, выступление называлось "Pushkin in Love" - это история пушкинских влюбленностей, с чтением его стихов о любви в моем переводе на английский. Такое же выступление состоялось в шекспировском  Swan Theatre в Стратфорде на Эйвоне, где Ральф Файнс читал роль Пушкина. В Пушкинском клубе в юбилейный день 200-летия Пушкина я организовал вечер,  где читались пушкинские стихи по-русски и по-английски. Каждый год из жизни Пушкина, начиная с  1813 был представлен одним его стихотворением. Моя дочь Джессика читала там "Розу" по-английски.

 - Траст тот еще существует?

- Нет, он был организован только для юбилея.

- Возможно ли организовать еще раз что-то подобное? Складывается такое впечатление, что многие интересовались творчеством Пушкина, русской литературой, много людей было вовлечено. А сейчас какая ситуация?

- К сожалению, даже в том юбилейном году не все горели энтузиазмом. Генеральный директор ВВС приказал ограничить число радиопередач по Пушкину, а по телевидению их вообще не было. Генеральный директор самой большой в мире радиотелевизионной корпорации трусливо опасался в глуши своего высокообразованного невежества, что не удастся собрать достаточно публики для передач, посвященных одному из самых знаменитых европейских поэтов.  

Это было 10 лет назад. Tеперь, к сожалению, еще меньше интереса к русской литературе, чем тогда. Двадцать-тридцать лет назад, во время холодной войны, был больший интерес в Англии к русским, к русской культуре. Нация, для которой жизнь трудна, более интересна своими проблемами для других народов, которые не испытывают таких трудностей.

- Только поэтому? А что само величие русской культуры разве не вызывает интереса само по себе?

- Да, конечно. Толстой, Достоевский. Гоголь, Чехов - к ним все время интерес у широкой публики. Но нет никакого  интереса к современной литературе. 
 
-   Преподавали ли вы сами русский язык?

-  Нет, наоборот, я только все время стараюсь изучать  его, улучшать.

- А где сейчас студенты Великобритании могут изучать русский язык и литературу?

- Только в нескольких  университетах: в Кембридже, Оксфорде, Лондоне, Манчестере,  Глазго, Бристоле,  и в некоторых других. Но желающих учить русский совсем немного. Хотя русский очень популярен в Итоне.
 
- В Итоне учатся дети из семей высшего общества. Получается, что чем выше социальный уровень, тем больше желания учить русский?

- Более 100 студентов там учат русский. Mного русских из высшего общества сейчас живут в Англии и они поддерживают отношения с английским высшим обществом. В этом, может быть,  причина, что в Итоне многие учат русский. Чтобы общаться и налаживать связи.

- Когда вы еще планируете посетить Россию?

- Не знаю. Я в Россию ездил в прошлом году, чтобы принести в дар библиотеке музея А.С. Пушкина мои переводы поэта и выступить с коротким докладом по этому случаю. Я перевел "Маленькие трагедии", поэму "Цыгане" и ряд других поэм и сказок, и "Бориса Годунова". Кроме того, я перевел около ста коротких стихотворений Пушкина, которые пока опубликованы только в журналах и антологиях, и не вышли отдельной книгой.
 
- Когда спрашиваешь англичан: что вы знаете из русской литературы, все знают Чехова, Достоевского, Толстого. А Пушкина мало кто знает. Почему? В России каждый школьник знает Шекспира.

- Во-первых, из-за совершенно ужасных переводов. Большинство "переводов" пушкинских произведений - с эпохи самого Пушкина до настоящего времени - в действительности, не имеют с Пушкиным ничего общего. Они только отражают безнадежное неумение переводчиков, их поверхностный вкус и полное незнание поэзии. За исключением, я бы сказал, трех английских переводов "Онегина". Это переводы Стэнли Митчелла (Stanley Mitchell), Джеймса Фоллена (James Fallen) и Чарльза Джонсона (Charles Johnson).
 
Во-вторых, Шекспир сравнительно простой поэт, как только изучишь запас шекспировских слов.  А Пушкин сложный поэт. Еще больше, чем Шекспир, я бы сказал, он пишет одновременно на разных уровнях, играет с разными стилями, включая стили поэтов прошлых времен, играет с самим языком; суть его видится и на поверхности и в глубине; он эллиптичен. Чтобы правильно переводить его, нужно огромное знание, огромный такт.

- Вы пленник только Пушкина? Может вы еще чей-то пленник?

- Гоголя. Я люблю  "Мертвые души". В оригинале и в переводе моего друга Дональда Рэйфилда (Donald Rayfield), профессора лондонского университета.  Вот есть его издание с рисунками Шагала. Эта книга вышла в издательстве самого Дональда, Garnett Press. Я также люблю перечитывать "Шинель" и "Записки сумасшедшего".

- Что нужно, на ваш взгляд, сделать, чтобы усилить интерес к русской литературе?

- Паблисити. На телевидении, по радио. Снимать и показывать по телевидению  хорошие фильмы: по Гоголю, по Пушкину. Чего, к сожалению, пока мало. Фильм  "Onegin" режиссера Марты Файнс был, к моему удивлению, очень вежливо-незаметно встречен русскими.

- В школах здесь - не в Итоне, а в обычных государственных школах - учащиеся знакомятся с русской литературой в составе курса зарубежной литературы? В переводах на английский язык?

- Такая программа у нас  не существует. В школах, по-моему, мало интереса к иностранной литературе в переводах. Надо разрабатывать новую концепцию. Пока еще не поднимали эту задачу. Проблема в том, что школьная программа очень плотная и некуда вставить добавочные часы.

- Есть ли у вас здесь, в Лондоне, русские друзья? Или вы общаетесь только с книгами?

- До Перестройки для нас, англичан, русские существовали только в литературе. После Перестройки русские стали для нас реальностью. Многие живут в нашей стране, и приятно узнать, что русские не сильно отличны от нас англичан: они веселые, с чувством юмора, умеют наслаждаться земными радостями. Только из-за нашей государственной системы русским до сих пор трудно жить нормальной, спокойной жизнью, быть самими собой. Здесь, в Лондоне, у меня несколько знакомых русских - журналисты, переводчики, но друг, которому я посылаю рождественские открытки,  - только один. В России у меня шесть друзей, которые иногда останавливаются у меня в доме, когда бывают в Лондоне.
 
- В чем вы видите разницу между русскими и англичанами?

- Для русского, в большей степени, чем для англичанина,  жизнь состоит из крайностей. Белое или черное. Если спор между двумя людьми, то нет компромисса. Это и в простой, семейной, жизни, и в парламенте. Это видится в Достоевском, он на 100% русский. А у англичан принят компромисс.
 
- То есть для англичан есть не только белое или черное, есть еще и серое?

- Да, как у Чехова. Вот почему англичане так любят Чехова. Ахматовой не нравился Чехов: "он так скучен, все серое". Это как раз про англичан, про английскую жизнь...  Говоря "серое", я хочу сказать: "оттенки". В английском быте, в речи англичан, в совсем обыкновенных вещах - как убранстве гостиной или кухни, в настроении голоса - есть полутона, неясности, сомнения, колебания.…   В языке и в выражении русских - наоборот: большая степень определенности, преданности. Как я раньше сказал, русский  видит, скорее всего, крайности.