ФУРИЯ

Сэм - в переводе с американского на русский - Семён, Сёма, Сеня.  Баскетбольного роста,  не из робких, но перед  ровесницами  робел.  Ну, не умел легко входить с ними в контакт. Считал их умнее себя и опытнее. Их прагматический глаз его настораживал. Другое дело, девочки двенадцати-пятнадцати лет. В их интересе к нему не было корысти, лишь фантазии.  Это они громче всех визжали на баскетбольных матчах, когда играл Сэм, подкарауливали возле дома, подавив стеснение,  заговаривали о всяких пустяках.  Им льстило, что он застенчив с ними,  ощущали себя женщинами.

Он и сам их  так воспринимал. Даже о симпатичной девчушке пяти лет вспоминал потом, как о вероятной невесте: "- А почему бы и нет? Лет через пятнадцать ей будет двадцать, а мне только тридцать шесть, Идеальная разница". Девочка же подросток была почти потенциальной  возлюбленной. "-Годика через четыре, - фантазировал он, - c ней можно будет заговорить о любви всерьёз, и безо всякого риска".

Но то были всего лишь грезы. Реальность - медицинская школа престижного университета и баскетбол  -  не оставляла ему ни времени, ни места в башке для серьёзного легкомыслия. 

…В тот день Сэм сел заниматься, едва рассвело. Благо,  накануне домашние уехали в кемпинг. Через три дня предстоял экзамен по философии, нужно было  пролистать  несколько серьёзных книг.

 К полудню под его окном возник девичий галдёж.  Соседки и поклонницы, наверное, узнали, что он дома один, и его мама не выйдет их усмирять. Он воткнул в уши специальные заглушки, но такая звукоизоляция против девичьих децибелов не спасала. Прогнать же девочек или сделать им замечание -  стеснялся. Вскоре почувствовал, надо бы отдохнуть часок-другой. Надел любимую  майку, с голубыми звёздами Давида, взял теннисную ракетку и пошёл в парк. Благо, он в десяти минутах ходьбы.

Болтавших под окном девочек спросил, чего это они сегодня не в парке, как обычно? Самая старшая и наиболее настырная из его поклонниц, долговязая Эстер доложила:

 - Там фурии гуляют. У них пикник.

- Кто гуляет? - не понял  Сеня.

- Маслимки, - пояснила другая девочка, переложив английское слово на русский лад. 

- Почему же фурии? - удивился Сёма. - Среди вас вот есть симпатичные девочки из Пакистана, Турции - какие же они фурии? Я бы обиделся на их месте.

- Мы другие,  а те  арабские мусульманки, - живо пояснила миловидная турчанка, тоже его поклонница.

И девчонки, перебивая друг друга, расписали:

- Они все в длинных платьях, чёрных платках.

- Злые, с нами не общаются.

- Просто не замечают нас.

- Подходим, тут же убегают.

- Будто мы инфицированные.

- Настоящие фурии. Противно

Девочки очень удивились, если бы узнали, что  эта информация взволновала их кумира. Он заспешил в парк. Им же сказал, что едет на университетские корты, иначе  увязались бы за ним. А такая свита в тот день была ему ни к чему. 

Год назад уже видел этих "фурий". В городке, где живёт, есть  мусульманская школа, почему-то в ней учатся, в основном, арабские девочки. В конце учебного года их привозят в парк на пикник. На них - длинные тёмные платья, на голове   хиджаб - чёрный платок. Лица взрослых женщин, которые их сопровождают, полностью закрыты, оставлена лишь узкая щель для глаз. Бдительно охраняют их несколько  мрачных усатых мужиков.

Семён шёл в быстром темпе по маршевой тропе. Возле пикниковой зоны навстречу попалась группа "фурий". Две из них, лет двенадцати, несколько отстали от остальных. Невольно обратил внимание на подружек. Обе были удивительно хороши.  Особенно та, которая  чуть повыше. Классический, будто изваянный Тутмосом, профиль Нефертити. Платок не был напялен чуть ли не на глаза, как у всех, а сдвинут назад, обнажая гладкий лобик, будто вычерченные брови, под ними - глазищи. Они струили магнитные волны. Сеня улыбнулся ей. Очевидно, она разглядела восторг в его глазах и  улыбнулась в ответ.

Сэму захотелось ещё раз  полюбоваться ею. Он прошёл немного вперёд, и вернулся. "Нефертити" опять улыбнулась ему. Показалось, между ним и этой очаровательной девочкой что-то такое мелькнуло, вроде искры между двумя разнополюсными зарядами.

Ну, вот тянуло посмотреть на неё. Плохо отдавая себе отчёт, зачем и почему, повернулся и пошёл обратно. Теперь она шла впереди. Он нагнал её. Уставился в затылок и шепотом заклинал: "Оглянись! Оглянись! Ну, оглянись же! Очень прошу!" И девочка оглянулась, тут же развернула подружку, пошла с ней ему навстречу, откровенно улыбаясь. Так повторялось несколько раз. Заговорил бы с ней, был уверен, на сей раз получится, но… - малолетка! Американские законы в таких случаях беспощадны, если кто-то надумает на них сослаться.  К тому же, один из охранников, очевидно, что-то заподозрив, нагнал девочек, шёл позади них. 

 На прощание - а ему пора было домой - Сэм помахал ей, она же, незаметно для подруги, из-под платка пальчиками ему поиграла, как по клавишам…  

И произошло нечто странное. Весь день нет-нет, а вспоминал ту девочку. Её улыбка была перед глазами. Стоило на минуту расслабиться, её образ тут же возникал прямо на странице книги, накрывая тест.

С того дня, приходя в парк, а бегал он там по утрам раза три в неделю, вспоминал встречу с Фурией и невольно озирался.

Не заметил, как затосковал. Попытался осмыслить, что же  случилось. Ни о какой влюблённости, конечно, и речи быть не могло. Много старше, с её точки зрения, вообще, старик, видел всего один раз, не исключено, глупа, как  все красотки. К тому же - мусульманка, а он-то - еврейских кровей, по большим праздникам даже в синагогу ходит иногда. " - А может быть, - взыгрались грёзы, - она та самая, которую лет через пять он  представит родителям?". Ну, а то, что она мусульманка, а он еврей? - Любви, Богу и Случаю - какая разница? Но как сберечь её для себя?  Не знал ни адреса, ни номера телефона, ни даже имени.

Как-то проезжал мимо мусульманской школы. У подъезда стоял жёлтый автобус.  Было около четырёх часов. В это время, обычно, заканчиваются занятия, и Сэм подумал: "-А вдруг?". 

Вооружённый охранник определённой наружности и недвусмысленного к Сэму отношения во двор школы его не пустил. Он остался за решёткой ограды, изображая праздношатающегося.

Из школы выбегали "фурии" и шмыгали в автобус. Одна из них остановилась, посмотрела в сторону Сэма и стремглав побежала  к нему. Это была она! Не добегая нескольких шагов, крикнула:

- Я рада тебя видеть!

- Я  тоже! - успел он крикнуть  в ответ.

В этот миг оба услышали не то мужской, не то женский, то ли вопль, то ли рык: "Наргис!"

Девочка замерла, мгновенно развернулась, как резко затормозивший мотоцикл, побежала к автобусу, юркнула в его нутро.

Сэм остался за решёткой, надеясь увидеть девочку в окне автобуса. Подошёл охранник, потребовал убраться вон.

- Иначе, - потряс  он наручниками, - сдам полиции  за приставания к несовершеннолетним.

Сэм пустился доказывать, что он свободный американец, живёт в свободной стране, волен стоять на улице там, где считает нужным.

Пока они препирались, автобус уехал.

И все же ему повезло. Увидел радость девочки от встречи с ним.  Он знал теперь её имя - Наргис!

Дома  залез в компьютер, нашёл перевод её имени. Оказалось, - нарцисс, цветок. Отныне все мысли о девочке проходили под кодом "Цветок".

И всякий раз, когда теперь бывал в библиотеке, проезжал мимо её школы. Если во дворе стоял жёлтый автобус, выскакивал из машины, прогуливался вдоль ограды, но Цветка больше не видел. Только однажды  за тёмным стеклом автобуса кто-то поиграл пальчиками, как тогда, в парке…

И  вот сейчас опять увидит её.  Не сомневался. Не случайно же прервал занятия.

"Фурий" заметил сразу. Группками гуляли по парку, играли в теннис на лужайках, хотя из шести кортов четыре были свободны, но там играли еврейские мальчишки, да ещё в шортах.

Наргис, как Сэм ни высматривал её, не увидел. Вернулся на пешеходную тропу, направился к пикниковой зоне, надеясь, уж там-то найти.  Вдруг позади  услышал: "Hello!". Не успел оглянуться, мимо пронеслась на роликах высокая девушка в тёмном платье, надетом поверх джинсов, на голове - хиджаб. Вроде бы, Цветок. Но как выросла за год, сзади выглядела уж не таким-то подростком. И отчего не остановилась, даже не оглянулась на него?

 "Фурия" доехала до пикниковой зоны, вдруг заковыляв, проехала её, тут же развернулась, так же ковыляя, но, едва миновала пикник,  энергично размахивая руками, мчалась ему навстречу. Да! Это была Наргис! Прелестная Наргис! Очаровательный Цветок!  И опять улыбалась. Какое там улыбалась, - сияла!  Проехав мимо, тихо бросила:  

- Рада видеть. - И покатила дальше.

Сэм остановился, оглянулся, но она уже катила обратно, проехала сквозь кучку подружек, объехала Сэма, понеслась вперёд.

Она повторяла такие проезды,  всякий раз уезжая всё дальше и дальше.  Наконец, до  Сэма дошло: Цветок зовёт его за собой, уводит от пикника. И он поспешил за ней.

Так оказался на противоположной стороне парка. Наргис нагнала его, проехала немного вперёд и остановилась, поджидая. Высокие кусты скрывали её от бдительных надзирателей и любопытных подружек.  Видно, хитрюшка, заранее наметила место свидания. Выходит, тоже верила в нынешнюю встречу. 

- Я очень рада тебя видеть, -  сказала она громко, едва он подошел и, зажмурившись, повторила: - Очень! А ты? 

- Конечно, - ответил он. -  Ещё и потому, что вижу, как ты радуешься.

- Когда узнала про пикник, стала молиться, чтоб тебя увидеть. И встретила! - хлопнула она в ладоши.

Девочка ошеломила его искренностью. Он совсем не готов был ответить тем же и так же.

- Вероятно, я тоже что-то почувствовал сегодня, Наргис, - признался он. - Почему-то прервал занятия, поспешил сюда.

- Как узнал моё имя? - Её глазищи стали ещё шире.

Сэм напомнил о встрече у школы, когда кто-то окликнул её по имени, а он услышал и запомнил.

- Ох, и досталось мне тогда, - весело вспоминала девочка. - Чуть ли не  суд шариата устроили. А я ничего не могла сказать про тебя, кто ты такой. И я не врала. Ни имени твоего, ни фамилии, ни адреса - ну, ничего про тебя не знаю. Мне не верили, ведь ты ещё приходил, видела тебя из автобуса. Значит, и ты вспоминал меня, хотел видеть. А ведь в прошлом году только посмотрели друг на друга, и произошло чудо.

- А знаешь, почему?

- Почему?

- Потому что ты для меня - чудо природы. Мне доставляет огромное наслаждение смотреть на тебя, любоваться тобой. Как картиной великого художника, произведением искусства.

- Ой, не то ты говоришь, не то, не то, - замотала она головой.

- Тебе не нравится? - удивился Сэм.

- Нет, - категорически заявила она. - Ты сказал, я для тебя произведение природы, не нарисованное, а живое. Ко мне надо относиться, как к живой женщине.  

Сенечка даже засмеялся:

- Сколько тебе лет?

-  Уже тринадцать, - горделиво объявила она.

-  А мне двадцать три.

- Ну и что?

-  Между нами десять лет разница. Ты ещё совсем  ребёнок для меня.

Наргиз вдруг напряглась, глаза полыхнули гневом:

- Ты плохо обо мне подумал, - жёстко сказала она. - Прощай! - И уже собралась уехать.

- Ты что, дура?! - опешил Сэм. - Я не могу думать о тебе плохо! Ты для меня - само совершенство, бесценное,  хрупкое, почти воздушное создание. Обращаться с  тобой надо бережно, нежно, чтоб не разбить. Понимаешь? - Он даже удивился, что выпалил  такие нужные красивые слова девочке.

Наргис, запрокинув голову,  засмеялась.

- Прости меня, дуру, пожалуйста - умоляла она.

- За что?

- Это я плохо о тебе подумала. А как тебя зовут?

- Сэм.

- А полностью?

- Семён.

- Семь-он, - смешно повторила она и лукаво  прищурилась: - А как твоя подружка тебя зовёт?

- У меня её нет, - простодушно признался он.

- Нет гёрл-френд? - изумилась девочка. - Почему? Ты - такой видный, красивый, очень добрый, - восторгалась она. - Тебя должны любить женщины.

- Так получилось, - смущённо лепетал он. - В школе была первая любовь, потом в колледже вторая. А в университете  надо серьёзно учиться, если хочешь сделать карьеру. На подружек не остаётся ни мозгов, ни денег, ни времени.

-  Кто  же ты будешь после университета?

- Детский доктор, педиатр. Буду лечить детей. По нашим законам ты  ещё дитя.

- Ой, с радостью приду к тебе на приём. - Она даже закрыла глаза, очевидно, представляя себе визит. - Ты осматриваешь и ощупываешь меня всю, всю. Я лежу с закрытыми глазами, чувствую твои тёплые, нежные руки и кейфую…

Сэма смутила такая откровенная фантазия. Однако, Наргис тут же стряхнула грёзы:

- Ты не мусульманин. Мне не позволят лечиться у тебя. 

- А если бы позволили? Ты,  правда, согласишься, чтобы я тебя осматривал и ощупывал всю, всю? - спросил Сэм безо всякого подвоха, глядя ей в глаза.

- Ой! Конечно, нет, - после некоторой паузы испуганно сказала она, покраснев до кончиков ушей. И, потупившись, пробормотала: - Мне стыдно, что такое сказала тебе. Все девочки в моём возрасте так фантазируют, понимаешь?

- Понимаю, - тихо сказал Сэм, хотя совершенно не понимал, что происходит.

Он допускал, что Цветок увлеклась им, как другие девчонки её возраста. К этому привык, всерьёз их не воспринимал, но ей-то, вообще, не давал никакого повода. То есть, как это не давал повода? А кто в прошлом году в парке пялился на неё? Кто, как бы случайно, по дороге домой,  торчал у ограды школы, чтоб хоть издали увидеть? А кто сегодня помчался в парк очертя голову,  узнав,  что она может оказаться здесь? Она ещё девочка. Да, красива, очаровательна. Но ребёнок! Да, волнует, хочет  видеть. Но, свидетель Бог! - никаких даже отдалённо сексуальных помыслов. Он же - без пяти минут педиатр, а не педофил. 

- А как твоя мама тебя зовёт? - прервала она его  самоанализ.

- Сёмочка, Сёмик,  - как в забытьи пробормотал он.

- Можно, я стану тебя называть, как твоя мама?

Он разрешил. Она выбрала "Сёмик". Только  у неё получалось - Сомик. Ему даже понравилось.

- Сколько  минут мы уже стоим здесь, Сомик? - вдруг встревожилась она.

- Минут двадцать-тридцать, - предположил Сэм.

- Ой! Надо бежать, - обеспокоилась она.

- Куда? - огорчился он.

- Мигом вернусь, - сложив  руки на груди, будто клялась. - Подожди меня, Сомик, не уходи.

- Хорошо, подожду, но куда ты?

- Покажусь  на пикнике, а то   искать станут, увидят меня с тобой.

-  Ну и что?

- Плохо будет, - плаксиво  улыбнулась и умчалась.

Раздвинув кусты, Сэм наблюдал за  ней. Она неслась, будто на крыльях. Приближаясь к пикнику, поехала медленно, спотыкаясь. Едва миновав пикник, рванула, что было сил. Сэм оценил её хитрость: Она убеждала организаторов не спешить искать её.

Подъехала, запыхавшись, еле переводя дыхание. Очень хотелось прислониться к Сэму, сказала об этом. Он распахнул руки.

- Нет, нет! -  выставила она ладошки. - Я несовершеннолетняя Увидят, позовут полицию, тебя накажут по законам вашей страны.

 - А по законам вашей? - шутливо спросил Сэм.

- Сомик, - вроде бы не расслышала она вопроса, - минут через двадцать надо сделать ещё один круг. Засеки время, напомни, а то забуду

- Хорошо, напомню, - посмотрел он на часы. - Так из какой же ты страны, Наргис?

- Из Саудовской Арабии.

- И давно в Америке?

- Почти семь лет.

- Однако, у тебя настоящий американский язык. 

- Меня привезли сюда в шесть лет. Долго лежала в американском госпитале. Жила в американской семье, училась в американской школе.

- Поэтому у тебя и никакого акцента.

- В американской школе, носила короткую юбку и шорты, как все девочки. В этой школе нельзя. Я - мусульманка. А у меня длинные и красивые ноги, правда? - Она даже приподняла подол,  демонстрируя плотно обтянутые джинсами ножки.

- Ты очаровательна, Наргис, - восхитила  Сэма её непосредственность. - Я всё-таки медик,  могу представить, какие у тебя красивые ножки.

- Правда?

- Правда. Вот и скажи мне, доктору, почему ты лежала в госпитале, что с тобой случилось?

 - У меня был нервный шок. Несколько месяцев не говорила. Глаза боялась открыть, не поднимались веки. Во сне часто кричала, просыпалась, до утра не спала, дрожала, как в лихорадке. Все думали, я сошла с ума. Никого не хотела видеть, даже маму не видела больше года. После госпиталя, по совету врачей жила в американской семье. Там были две девочки. Одна моложе, другая старше. Они были как мои сестрёнки. Мы вместе смотрели по телевидению "Ромео и Джульетта". Нам разрешали. Да вот уже два года девочек не видела. Отец запретил. Говорит, плохо на меня влияют. И телевизор с тех пор не видела. У нас дома телевизор только в комнате отца. Смотрит один.

- У шестилетней крошки, - рассуждал педиатр вслух, -  такой тяжёлый нервный срыв мог быть только следствием невероятного стресса. Наверное, нельзя тебя спрашивать об этом. Может быть рецидив.  

- Нет, Сомик, теперь уже можно. Тебе надо знать.

И она рассказала.

У неё была любимая кузина, старше лет на двенадцать. Красивая. Настоящая принцесса.   Её отец был дипломат, работал  в Англии. Кузина жила там с родителями, ходила в университет. Ей разрешали. Встретила молодого британца. Полюбили друг друга. Пожениться не могли. Он - христианин, отец - лорд. Перейти в ислам - позор для всего рода. Кузина - из королевского клана. Мусульманам нельзя переходить в другую веру. В Саудовской Арабии за это казнят. В конце концов, кузина, тайком крестилась, вышла замуж.  Вскоре об этом стало известно на родине. Король приказал вернуть принцессу домой. Она с мужем куда-то уехала, наверное, скрывалась. Её выследили, похитили, привезли в Эр-Рияд. К тому времени она была уже беременна. Суд шариата постановил обезглавить.

Но обо всём этом девочка узнала, уже в Америке, когда поправилась. А тогда, однажды утром пришла с родителями на площадь перед королевским дворцом. Согнали очень много народу. Как близкие королевской семье они были в первом ряду. Два стражника вывели  кузину. Высокий старик с бородой и в чалме,  громко прочёл какую-то бумагу. Вышел старший брат принцессы. Поставил её на колени, схватил за волосы, вытащил огромный нож и отрезал кузине голову. Потом обошёл площадь, демонстрируя голову. Показал и Наргис. Из головы капала кровь, а глаза были открыты. Девочка закричала и потеряла сознание. Очнулась уже в Америке, в госпитале.

- Сначала я услышала голоса, - вспоминала она.- Потом, как-то ночью, открыла глаза. Увидела девушку. Она заметила, что я смотрю на нее, и поцеловала меня, стала гладить по голове. Утром пришла другая девушка, днём третья. Около меня круглые сутки дежурили Лея, Рахиль и Мириам. Они были добрые и красивые. Это они помогли мне быстро прийти в себя, учили английскому, много разговаривали со мной. Я их очень полюбила. Они заменили кузину. А когда вышла из госпиталя, отец запретил с ними общаться.

- Почему?

- Они  еврейки, - развела она руками.

- Я - тоже еврей, - сказал Сэм.

- Но никто не узнает, что я хочу тебя видеть, быть с тобой. Никому не скажу. Это  моя тайна, - прошептала она. - А про девочек я сама рассказала отцу.

- Боишься, обезглавят? - недоумевал Сэм. 

- Да, Сомик, -  тихо ответила девочка.

- Да ты что! В Америке такое даже вообразить невозможно.

- Я не американка. Отец не позволяет маме принять американское гражданство.

- Он тебя не любит?

- У нас мужчины об этом не говорят. А у женщины не спрашивают. Даже когда выдают замуж, это никого не интересует. Помнишь девочку, с которой гуляла в прошлом году в парке?

- Конечно, помню. Вы обе были прелестны.

- Её выдали замуж ещё осенью,

-    Она твоя ровесница, - возмутился  Сэм.

- Её отец обанкротился. Вот и продал в гарем богатому старику. Ему больше сорока. Недавно получила от неё письмо. Уже беременна.

- Это преступление. У неё детский организм. Может умереть при родах, - негодовал Сэм.

- Её хозяин богатый, наймёт хороших докторов.

- И тебя могут выдать замуж так рано? - Сэм  не скрывал тревоги.

- Может быть, - пожала плечиками Наргис. - Я не дамся. Отец обещал, что окончу школу в Америке. А если будет закон, пойду обязательно в университет или в колледж, и тоже в Америке.

- О каком законе ты говоришь?

- Король давно обещает разрешить женщинам учиться в университетах.

- У вас совсем нет образованных женщин?

- Есть.  Их привозят из Европы, из России. Они принимают ислам и сидят дома с детьми и с образованием. Моя мама испанка. В Испании танцевала фламенко, а у нас просто мама. Приняла ислам. Иногда танцует перед отцом, если попросит. Я похожа на маму, - похвасталась она, - говорят, копия.

- Значит, она у тебя красивая.

- Очень! - воскликнула девочка. - Отец в неё так влюбился, что разогнал гарем. Мама такое условие поставила. Ей легко было диктовать: жила в Испании, была католичка. А я с рождения арабка,  мусульманка. Отец, когда злится,   кричит, что я гордая испанка, а не покорная  арабка.  Женщина должна быть гордой.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                           

- Правильно. Мне нравится это в тебе, - порадовал Сэм девочку. - Между прочим, по еврейским законам этнос и религия определяются по матери. Какому народу принадлежит мать, тому народу принадлежат её дети                                                                     

-  Так это по закону, - хмыкнула Наргис, -  а у нас шариат. Служит исламу и семье короля, а не людям.

- С точки зрения твоего короля такие разговоры - крамола. Не боишься? - серьёзно спросил Сэм.

- Боюсь, - шепнула она. - Но я только  с тобой поделилась. Дома об этом говорить нельзя. В школе - тоже, подружки донесут. Ой! - вдруг встрепенулась она, - ты забыл напомнить про круг.

- Прости. Минут на пять опоздаешь.

- Нагоню! - срываясь с места, крикнула Наргис.

Сэм, опять раздвинул кусты. Цветок неслась, будто у роликов был реактивный двигатель. Что-то кричала попадавшимся на дороге, те шарахались от неё. Подъезжая к пикнику, повторила прежнюю игру в неумейку. Ковыляя, остановилась. С кем-то поговорив, побежала дальше. Подкатив к Сэму, еле затормозила, чуть не упала. Он подхватил её.

- Мы можем быть с тобой вместе  минут сорок, и никто не побежит меня искать, - радовалась  она. - Им не до меня, они готовят ланч. Велели собраться через тридцать минут. Ой! - спохватилась она и осторожно вывинтилась из объятий Сомика.

- Извини,  испугался, упадёшь, - смутился он.

- Ты меня не обидел, - смутилась и она. - Боюсь, увидят,  тебя накажут.

Сэма раздражал такой непонятный страх, он попытался отвлечь её: 

- Ты катаешься,  как настоящая спортсменка.

- Недавно освоила. Возле дома тренируюсь. Меня до сих пор считают немножко тронутой, - покрутила она пальцем у виска, - поэтому кое-что позволяют, чего другим нельзя. Я пользуюсь.

 - Можешь выступать в команде своей страны.

- У нас только мужчине  можно быть спортсмен.  

- А что же можно вашей женщине?

- Только рожать детей, - раздражённо сказала она.

- Ты, наверное, устала долго стоять на роликах? - посочувствовал Сэм.

- Нет, не устала. Ноги немного болят.

- Давай сядем. У тебя есть целых тридцать минут.

Они сели рядом прямо на траву под кустами. Она вытянула ноги.

- Действительно, устали, - простонала она. - И спина устала держать равновесие.

Она расслабилась, обмякла и, сама того не заметив, прильнула щекой к его плечу. Мимо кто-то проходил, кто-то пробегал, проезжал на роликах, на велосипеде, и никому до них не было дела.

- Ой! - вздрогнула Наргис и отодвинулась от Сэма. - Нас никто не видел?

- Тебе нельзя волноваться, - слегка раздражённо сказал он. - Посмотри, сколько людей нас видит, - кивнул он на проходящих и проезжающих. - Кого из них ты удивила? Усталая девочка прислонилась к плечу мужчины. Эка невидаль в Америке!

- Да, конечно, - вздохнула она. - Но если кто-то…

- Из ваших, - перебил её Сэм, - за эти несколько секунд никого здесь не было. Можешь не бояться.

- А я уже не боюсь, - улыбнулась она. - Ты себе и  представить не можешь, как мне было хорошо на твоём плече. Я будто куда-то плыла.

- Плыви дальше, разрешаю.

- Тогда не увижу твоих глаз, твоей улыбки.  Я вот ехала сейчас  и опять думала про чудо, которое с нами случилось. Мы с тобой сегодня встретились первый раз, первый раз общаемся. А мне кажется, знаю тебя давно, давно. Очень давно. Просто мы долго не виделись, и вот, наконец, встретились. А мне давно надо тебе что-то сказать.

- Говори.

- Не могу.

- Почему?

- Стесняюсь.

- Ты права.

- Правда?

- Естественно. Нельзя просить девочку  говорить то, чего  она стесняется.

- Мне ещё надо подумать. Скажу в следующий раз.

- Через год на пикнике?

- Можно раньше, - вдруг зашептала она. -  Мой отец теперь работает в Вашингтоне, в посольстве. В среду и субботу приезжает домой, берёт меня с собой сюда, в парк. Одну меня не пускают. Он играет в теннис или катается со мной на роликах. Если будет на корте, мы с тобой опять встретимся на этом месте. Отсюда корты не видны, я проверила. А если станет кататься на роликах, мы будем улыбаться друг другу.

- В субботу приду, а вот в среду, - размышлял он вслух, - Это  уже послезавтра. С утра - госпиталь, потом школа, лекция.

- Так вечером, - просила Наргис. - После пяти. Хоть на чуть-чуть приди.

- Пожалуй, приду. Только на чуть-чуть. В четверг с утра экзамен по философии. Нужно пролистать ещё  пару-тройку толстых и мудрых книг.

- А зачем детскому доктору философия?

Сэм рассмеялся.

- Философия всем нужна. Один мудрый француз сказал, она учит человека не бояться смерти. - Он  поймал себя на том, что процитировал Монтеня весьма спесиво, с высоты возраста и образованности.

- Этому учит Бог, - спокойно возразила Наргис.

Сэм даже слегка растерялся.

- Религия - тоже философия, - помедлив, заметил он. - Только всякая религия предлагает человеку готовую истину, а философская наука учит постигать истину самому.

-  По-моему, жизнь учит нас постигать истину.

- Какая же ты умница, - опять удивился он. 

- Не умнее тебя, Сомик.

- Почему же?

- Ты же - еврей.

- Ну и что?

- Евреи самые умные, они  люди Книги. Об этом и в Коране написано.

Меньше всего Сэму хотелось рассуждать о Коране. Представление о нём имел весьма отдалённое. Он посмотрел на часы:  

- Пора на ланч, Наргис. Опаздываешь. - Вскочив,  подал её руку.

- Не хочу расставаться с тобой, Сомик, - надув губки, сказала она плаксиво,

- И долго продлится ланч? - спросил он.

- Минут сорок, - продолжала она так же. - Потом  какая-то лекция. Кто-то специально приехал. Тебе нельзя ждать меня так долго, понимаю.

- И мне жаль расставаться с тобой, Наргис.

- Но  ведь мы в среду увидимся, да?

Она так грустно смотрела на Сэма, что ему стало жалко её, и он робко спросил:

- Можно поцеловать твой носик?

-  Нос? - удивлённо обрадовалась она.

- Тебе ещё рано целоваться по-настоящему с посторонним мужчиной.

 - Ты не посторонний, - густо покраснела она. - А по-настоящему не умею и стесняюсь. Но в носик? - Секунду подумав, громко шепнула: - Можно.

Быстро оглядевшись, вытянула шейку, подставила носик. Сэм даже не поцеловал, слегка лизнул его.

- Ну вот, - смеялась она, - дома наклею на нос пластырь, сохраню твой поцелуй. До среды! - поиграла ему пальчиками и умчалась…

Возвращаясь домой, Сеня опять встретил своих поклонниц. Слушал их болтовню и невольно сравнивал с Цветком. Эти - совсем ещё девчонки. Их увлечение им - детская игра в женщин. Кокетничали, подражая кинозвёздам. А Цветок не играет. Она - сама искренность.  Вероятно, права: дитя Испании, а не Арабии. Иная генетика, иная психология. Видимо, в ней, действительно, если  ещё и не физиологически, то чувственно созрела женщина.

С думами о Цветке  засыпал и, едва проснувшись, обнаруживал их снова. Они окунали его в море нежности, он захлёбывался в нём. Мучительно искал ответа -  кто же он для неё  и кто для него она? Допускал, что он - её первая любовь. Согласиться, что скоро пройдёт, как проходило у всех его поклонниц - не хотелось бы. А что он испытывал, кроме желания обожать её? Признать, что увлёкся девочкой, как уже сексуально желанной девушкой? - Нет, такое он исключал категорически. Только мысль об этом была отвратительна. Он же не дважды Гумберт, а Цветок не нимфеточка Лолита. К тому же, для Наргис дефлорация - это и вполне вероятная декапитация. Рисковать её головкой - преступление...

 В среду, не заезжая домой, Сэм поехал на свидание с Цветком. Летом в эти часы в парке всегда многолюдно, особенно возле теннисных кортов. Здесь и увидел Наргис. На ней был яркий зелёный спортивный костюм, плотно облегавший фигурку ещё не девушки, но уже и не девочки. Голову накрывала лёгкая зеленая косынка.

Цветок стояла на роликах возле немолодого мужчины восточного типа.  "Наверное, отец", -  подумал Сэм и остановился в отдалении,  надеясь, заметит. Она оглянулась, посмотрела на него, но - никакой реакции, даже отвернулась.

Отец (позже подтвердилось, отец), тыча пальцем в часы на руке, что-то назидательно выговаривал ей. Она молча кивала. Наконец он пошёл на корт. Цветок, подмигнув Сэму, умчалась. Он побежал в другую сторону, так было ближе до их кустов. Там они появились почти одновременно.

- Рада тебя видеть! - крикнула Наргис.

- И я рад тебя видеть, - ответил  Сэм.

Эта фраза уже стала их паролем. Наргис сообщила, что отец будет играть в теннис целый час, а она кататься на роликах. Он отвёл ей  двадцать минут на круг, в конце каждого круга, проезжая мимо кортов, должна окликнуть отца, отметиться. Но она проходит круг за двенадцать, а то и за десять минут.

- У нас, - подводила она итог расчётам, - будет минут двадцать пять с тремя перерывами. Похвали меня, - подставила она Сэму носик, он охотно лизнул его. - Засеки время, и каждые восемь минут гони меня к отцу. А то он станет  нервничать.

- Ты так любишь его? - усмехнулся Сэм.

- Я боюсь его. Он жестокий человек. Как все из клана Саудов. Даже маму бьёт. Считает, она многое мне позволяет, потому что не родилась мусульманкой.

- Почему же не уйдёт от него?

- Он меня убьёт, но ей не отдаст. А без меня она не уедет.

- Пока ты в Америке, - Сэм осторожно обнял её, - тебе ничего не угрожает. Посмотри, сколько вокруг хороших людей, и ты им нравишься.

Проходившие мимо мужчины оглядывались на них. Видно, они вместе хорошо смотрелись. Сэму льстило, что рядом с ним такая красивая девочка. Но она отвернулась от любопытных, поёживаясь.

-  Ой, как они смотрят на меня.

- Так же и я смотрел в прошлом году, когда увидел тебя впервые. Восторженно.

- Нет, Сомик. От их взглядов, хочется спрятаться, надеть длинное платье  и паранджу.

- Они же тебя не знают. А смотришься ты старше своих лет. Но для меня ты  девочка, очаровательный ребёнок. Волшебный Цветок.

- Какой цветок?

- Нарцисс. Так же переводится твоё имя?

- Да. И ты совсем не видишь во мне женщину, Сомик? - похоже, огорчилась она.

- Вижу.  Будущую. До безумия желанную. И той волшебной женщине я уже нравлюсь. Да?

- Да! - шумно  выдохнула она.

-  Готов ждать её сколько угодно лет.

- Вот и подожди, - лукаво прищурилась она, - пока двенадцать минут. - Помахав пальчиками, умчалась.

Сэм засёк время. Она и вернулась ровно через двенадцать минут. Запыхавшаяся, еле  переводя дух, уткнулась в него. Он робко поддержал её и… поцеловал зелёную косынку.

Цветок судорожно прижалась к нему так, что он почувствовал её упругие выпуклости, и замерла. Он не решился ответить  так же, испугался продолжения, и тоже замер, млея от нежности.

 Вероятно, опомнившись, она слегка оттолкнулась от него, отъехала немного.

- Однако, что ты себе позволяешь? - кокетливо сердилась она, опустив глаза.

- Прости, если обидел - покаялся он.

- Ты не обидел меня, Сомик, - поспешила она успокоить его. - Ты не сможешь меня обидеть никогда, я верю. Ты, вообще, никого не можешь обидеть.

- Не знаю. Специально не пробовал.

- Поэтому я и… - испуганно осеклась она. 

- Что    - поэтому? - переспросил он.

- Поэтому - опять хитро прищурилась она, - мне надо сделать второй круг.

И, поиграв пальчиками, укатила, набирая скорость.

Теперь она появилась через десять  минут и так же  уткнулась в Сэма. Обессиленная, повисла на его руках. Он обнял её уже смелее и опять поцеловал головку сквозь зелёную косынку.

- Боже, как ты устала, - сказал он.- Хорошо, что это будет последний круг.    

- Нет, не последний, - загадочно улыбалась она. - После тенниса он пойдёт в душевой павильон, а  мне велено сделать дополнительный круг, подождать его.  У нас прибавилось ещё минут восемь! - ликовала она.

- Ты еле стоишь, Наргис. Я не разрешаю тебе делать этот круг, - категорично объявил Сэм. 

- Ну, пожалуйста, Сомик. Ты отнимешь у меня целых восемь минут с тобой, - жалобно просила она, надув губки и  положила ладошку на его руку, он погладил её, поднёс к губам и поцеловал.

- Ой, - простонала она,  - так меня мама целует.

- Понравилось?

- Да.

- Поцелую ещё раз, если немедленно сядешь прямо на траву и отдохнёшь.

Она тут же плюхнулась на землю, протянула Сэму ладошку. Он нагнулся и поцеловал. 

 - Сядь рядом, - хлопнула она ладошкой по траве.

Он сел. Она тут же легла, положив голову ему на колени.

 - А ты прав, доктор Сомик, устала, - томно сказала она, закрыв глаза. - Вот так буду блаженствовать все восемь минут. Только потом прогони меня.

- А что случится, если  поедешь через десять минут? - спросил Сэм, поглаживая пальцем её брови. - Отец  в душевом павильоне. Не выскочит голышом искать тебя.

- Правильно! - Она резко села. - Зачем, вообще, делать эти два круга, если он будет мыться.  Я встречу  его уже после душа. Мы вместе уедем домой. До душевого павильона добежать мне  три минуты. Значит, - вычисляла она, - в нашем распоряжении целых сорок минут.  Непрерывных!

Она мигом упала на траву, опять положив голову ему на колени.

- Я уплываю в нирвану, - пропела она. - И буду блаженствовать все сорок минут. Не возражаешь?

- Я тоже блаженствую.

Он опять стал гладить её брови и лежащую на груди ладошку.

- Какие у тебя махровые ресницы. Словно кустики вокруг маленьких синих озёр.

- Почему - синих? У меня глаза чёрные.

- В них отражается небо. Оно их покрасило.

-- Огромное, огромное небо, - напевно произнесла она. - А посреди неба - твоё лицо, твои глаза, твоя улыбка. Посреди неба - Сомик.

Сэм вдруг ощутил, что у него на коленях отнюдь не ребёнок. Вероятно, то же почувствовала и Цветок.

- Сомик, - тихо сказала она, закрыв глаза, - не надо меня так гладить. Не обижайся.

- Тебе неприятно? - удивился Сэм.

- Что ты! Кейфую…

- Тогда, почему же?

- Доктор Сомик, не могу я тебе объяснить.

- Почему?

- Стыдно. Стесняюсь.

Неловко почувствовал себя и Сэм -  провокатором. Лихорадочно соображал, как обоим избавиться от этой неловкости, быстрее забыть о ней.

-- По  нашим законам, Сомик, -  неожиданно по-взрослому серьёзно заговорила Наргис, глядя в голубую бесконечность, - я уже женщина, могу выходить замуж, рожать. Значит, могу и влюбиться в мужчину, полюбить его. Если я настоящая  женщина, как утверждает ислам.

- Любовь должна быть взаимной, - растерянно пролепетал Сэм.

- А ты уже влюбился в меня, Сомик, - тоном вещуньи пропела она.

- Да нет, Цветок, - растерялся Сэм, - я люблю тебя. Но, понимаешь ли,  - мямлил он, подыскивая удобные слова, безумно боясь  оскорбить девочку, - взаимная любовь  это и взаимная близость. - Он даже перевёл дух, что, наконец, высказал то, что необходимо было сказать. - Но не могу же я поступать с тобой, как с взрослой, совершеннолетней девушкой.

- Боишься ваших законов? -  она пытливо  глянула на него.

- Дело не в законах, - заговорил он тоном врача. -  Любовь выше законов, и я люблю тебя. Но я всё-таки детский доктор. Вижу, понимаю, знаю, что ты ещё ребёнок. Не могу же я  обнимать, целовать, ласкать тебя, как взрослую. Или…- запнулся он, соображая, как же всё-таки поделикатнее объяснить.

- Заниматься любовью? - ехидно подсказала она.

-  И это тоже… -  выдавил Сеня.

- А я, наверное, и не смогла бы с тобой, - отведя глаза, смущённо пробормотала она. -  Ты для меня не любовник, не бой-френд. Ты - оттуда, - кивнула она в небо. -    А замуж за тебя меня не отдадут. По вашим законам ещё рано, по нашим - никогда нельзя. Ни-ког-да, - повторила она обречённо, и в синих озерцах задрожали слёзы. - Мне не позволят выйти за неверного. Они же не знают, что ты самый верный. Я не просто мусульманка, я  ваххабитка. Да ещё каким-то боком из клана, Саудов, как моя кузина…

В её словах была такая трагическая обречённость, что и Сэм  едва не пустил слезу. Видно, этот  выстраданный монолог она не однажды мысленно повторяла Сомику.

  - А если бы всё-таки разрешили? - спросил он.

- Ой! - вскрикнула она так громко, что все, кто был поблизости, оглянулись на неё. - Я была бы самая счастливая девочка на свете! - Радость распирала её. - И я ждала бы тебя,  Сомик. Подумаешь, три-четыре года. Ну, пять лет, если уж строго по  закону. И радовалась бы встрече с тобой каждый день. Ты мог бы приезжать ко мне, а я бывать у тебя. И ты… - она  пальчиком попросила его наклониться и прошептала в ухо: - ты научил бы меня целоваться по-настоящему. Ведь целоваться до женитьбы можно, да?

Он молча кивнул.

- И мы с тобой целовались бы, и не надо было бы оглядываться, кого-то бояться. Какое это было бы, наверное, счастье! Сомик, Сомик, Сомик!..

Но радость быстро угасла. Она   молча лежала на его коленях, так же глядя мимо него в голубою бездонность. А он просто любовался её лицом. Оно то хмурилось, то улыбалось, то грустило. Видно, Цветок мысленно с кем-то спорила, страстно продолжала тот выстраданный монолог.

- Сомик, - заговорила она, очевидно, продолжая монолог вслух, - но вот просто так тебя любить я могу уже сегодня, сейчас, ничего не требуя,  ничего не прося в награду. На это ни у кого не  надо спрашивать разрешения. Даже у тебя, Сомик. Никто не сможет запретить мне мечтать о тебе, думать о тебе, видеть тебя в снах. Никто и знать об этом не будет, Сомик. Только я. Ведь это же можно мне, да?

А что он мог ей ответить?

Она закрыла глаза, казалось, уснула. Ох, как манили Сэма её губки! Но он только слегка коснулся их пальцем и тихо напомнил:

- Кажется, пора, Цветок.

- К сожалению, - посмотрела она на часы.

Сэм поднялся, помог и ей. Поцеловал её ладошки.

- Не грусти, девочка, - успокаивал он скорее себя, - Что-нибудь придумаем. Мы тебя в обиду не дадим.

И ему казалось, придумает. Его отрочество и юность прошли в Америке. Воспитывали не только мама и папа, но и Голливуд. В американских фильмах не бывает любовных историй без Happy End - счастливого конца. Только вот они с Наргис - не из фильма…

- До свидания, мой Цветок, - старался он спрятать грусть. - В субботу увидимся.

- И всё? - плутовски спросила она, вытянув шейку, подставляя носик.

Он поцеловал его.

- Спасибо, Сомик! - крикнула она, убегая и, как всегда, поиграла пальчиками…

Подождав немного, Cэм пошёл за Цветком. Ещё издали увидел, что она встретила отца. С огромным клетчатым полотенцем на голове, словно куфья, он шёл ему навстречу. Следом, задумчиво улыбаясь, медленно катила Цветок. Вдруг, увидев Сомика, едва не вскрикнула, но тут же прихлопнула рот ладошкой, глазами показала на отца. Сэм побрёл за ними на некотором расстоянии и тоже улыбался.

Вдруг его осенило: "- Надо махнуть за ними, узнаю адрес". Дождался, когда они выехали с парковки,  поехал следом. Проводил до самого дома. Видел, как Цветок вышла из машины и, прихрамывая, пошла по дорожке босиком. Ой, как захотелось ему поцеловать эти босые ножки! Даже зажмурился. А когда открыл глаза, девочки уже не было.

  Разворачиваясь, Сэм увидел небольшую мечеть и группу мужчин, похоже, собиравшихся на вечернюю молитву, почти у всех на голове были куфьи. Сэм понял, что заехал в арабский квартал, и ему, неверному, появляться тут не резон.

Теперь он знал её адрес. Только зачем он ему? Увидеть здесь Цветок, написать ей или поговорить по телефону (а узнать его номер уже не представляло труда) -  значит подставить Цветок, рисковать её головкой. Даже если один шанс из тысячи. Когда задумывался над этим, всякий раз вспоминал рассказ девочки о судьбе её кузины. Иногда перед глазами возникал страшный образ  - голова в бриллиантовой короне с открытыми глазами в пол-лица. Они смотрели в Сэма. В них был укор. А вот чья голова, чьё лицо - не успевал рассмотреть, образ исчезал.

И  не с кем было поделиться,  не у кого было попросить доброго совета. Вообще, никому  не мог рассказать о своей внезапно вспыхнувшей любви. Даже родителям. Наверняка бы его не поняли, скорее, подняли бы на смех. Еврейский парень втрескался в мусульманку! Ваххабитку! Шахидку! Террористку! Да ещё совсем девочку! Малолетку! Это же бред сивой кобылы! Это же нонсенс! Ему надо быть не доктором, а пациентом психбольницы…

 В субботу Сэм пришёл в парк пораньше. У кортов, как всегда, толпился народ. Ни Наргиз, ни её отца не увидел. Решив, что она катается на роликах, пошёл ей навстречу, очень скоро заметил её. Нельзя было не заметить. На сей раз, была в голубом костюме.  Он ещё плотнее облегал её фигурку. "- А Цветок всё-таки уже сексапильна", - открыл для себя Сэм.

На секунду притормозив, она выпалила "пароль":

- Я тоже рад, - ответил он. - Тебе дьявольски идёт голубой цвет. Ты  несказанно красива.

- Спасибо! Сзади - отец. Пока! До следующей встречи. - Помахала пальчиками, умчалась.

Проводив её взглядом, пошёл ей навстречу. Не сделал и нескольких шагов, мимо медленно проехал её отец, недобро глянул на Сэма. Видно что-то заметил.  Но Сэм  не обратил на него внимания. Убыстряя шаг, высматривал голубой Цветок. 

Она летела к нему. Он стал посреди дороги, раскинул руки, она же, присев, проехала под ними, остановилась.

- Ещё раз - привет, Сомик! - пропела она и, быстро оглянувшись, впервые подставила ему щёчку.

- Привет! - успел он только нюхнул ароматную бархотку и спросил: -   А где отец?

- Отстал на полкруга.  Как философия?

- Нормально.

- Сомик, Сомик, Сомик, - проворковала она.

- Что? - удивился он.

- Нравится повторять твоё имя. Часто так  делаю, когда одна, когда ложусь спать, шепчу под одеялом. Пока! До встречи через пятнадцать минут, -  поиграла она пальчиками.

Сэм, глянув на часы, припустился бежать, чтоб увидеть её не через пятнадцать, а через пять минут.

Внезапно его остановил её отец, о котором успел забыть.

- What do you need from my daughter, bloody Jew? (Что тебе нужно от моей дочери, проклятый еврей?), - прохрипел он ему в лицо и замахнулся.

Сэм перехватил его руку, едва не вывернул. Это была рука человека, которого смертельно боялась Цветок, и он совсем упустил из виду, что выкручивал руку отцу любимой девочки.

- Благодари моего Бога, - прошипел он ему в ухо, - что ты в Америке. Её законы охраняют даже такую тварь, как ты. Пошёл прочь! -  толкнул его так, что тот еле удержался на ногах.

- Сейчас вызову полицию! - взвизгнул араб, хлопая себя по карманам, но мобильник, вероятно, остался в машине. 

- Давай! Зови! - куражился Сэм.- Полицейские любят вашего брата.

Прокричав что-то непонятное в адрес Сэма, араб поспешил удалиться. Но поехал не вслед за дочерью, а навстречу ей. Сэм же пошёл в противоположную сторону, к их кустам. Оттуда долго высматривал голубой Цветок, но в тот день больше её не видел…

В ближайшую же среду, придя в парк, Сэм сразу направился к кортам. На одном из них отец Наргис играл с молоденькой партнёршей спиной к зрителям и, естественно, его не заметил.  Цветка поблизости не было. Сэм решил, что она на роликах, и поспешил к их кустам. Когда подходил к тренировочной стенке, с противоположной стороны через неё перелетел теннисный мяч. Естественно, поднял его, чтоб передать игроку. Из-за стены вышла Наргис, схватила Сэма за руку, втянула за стенку.

- Рада тебя видеть, Сомик! - проворковала  она и, изогнув шейку, опять подставила щёчку.

Сэм поспешил приложиться.

Цветок была ошеломительна в том же голубом костюме. Видно, учла восторг Сомика.

- Там, на корте твой отец, - напомнил он.

- Знаю. У него  молодая партнёрша. Так увлечён ею, что ему сейчас не до меня, - радовалась девочка.

- Тогда почему ты не на роликах? Встретились бы у кустов, подальше от корта.

- Он теперь не разрешает мне кататься одной, -   огорчалась она. - Говорит, теряет меня из виду, и не сможет защитить, если буду в опасности. Он же не знает, что я с тобой  в полной безопасности.  Мне кажется, что-то подозревает. Велел мне у этой стенки учиться играть в теннис. А я не знаю, с чего начинать.

- Так я научу. Я детей тренирую, подрабатываю. 

Он показывал ей, как надо держать ракетку, какой должна быть стойка теннисиста, как правильно отбивать мяч. Показывая, стал сзади, взял её правую руку с ракеткой, и учил  отбивать мяч слева. Со стороны могло показаться, он обнимает её.

- Хочу, чтобы ты учил меня играть почаще, - томно, пропела она.

Наргис забыла, что каждый час игроки должны освобождать корт для следующей пары. И отец не заставил себя ждать. Появился, будто из-под земли. С ним - огромный араб, его охранник.

Отец, оттолкнув Сэма, схватил Наргис за шею, оттащил от площадки,  что-то зло кричал по-арабски. На каждую его  фразу девочка, навзрыд плача, кричала по-английски - No! No! No! - Нет! Нет! Нет!  Отец, очевидно, сказал ей что-то такое, что повергло Наргис в шок. Она схватила отца за рукав, потащила за собой, в истерике закричала  по-английски: " К доктору! К доктору! Поедем к доктору!   Немедленно! Пусть она тебе скажет!".

Отец вырвал руку, замахнулся на дочь ракеткой. Сэм кинулся защитить девочку, на него  набросился охранник, его он отшвырнул, перед ним возникла перекошенная физиономия отца Наргис, он сходу двинул в неё кулаком, да так, что - кровь из носа. Араб, схватившись за лицо, присел.  Столпившиеся зеваки заорали: "Полиция! Полиция! Звоните в полицию!" Кто-то уже достал мобильный телефон. Сэм крикнул:

- Это арабы!

Тогда стали советовать не связываться "с нашей полицией, которой ничего не докажешь!", а  скорее уматывать.

Сэм схватил  за руку Наргис:

- Бежим! Быстрее! Я тебя спрячу!

- Нет, Сомик, - покрутила она головкой. - Они найдут меня, поступят, как с кузиной. Беги один. Он дипломат, я несовершеннолетняя. Тебя жестоко накажут. Беги! Умоляю! Я горжусь тобой, Сомик. Беги!

Он добежал до машины, нырнул в неё и умчался. Это была первая в его жизни серьёзная драка. И он её проиграл. Понимал, что любимой девочки ему больше не видать. Одно утешало - она отомщена и ей не грозит судьба кузины...

Отныне все попытки хоть издали увидеть Цветок оказались тщетны. Несколько раз подъезжал к школе. Чтоб не навредить девочке, даже не выходил из машины. Но Цветка не видел. Однажды приехал рано утром, к началу занятий. Наргиз привёз на машине охранник, проводил до самых дверей. То же повторилось и после занятий: усатый мужик встретил девочку, усадил в машину. Цветок только поиграла Сомику пальчиками.

Как-то к нему подошёл уже знакомый охранник.

- Не приходи сюда, - даже посочувствовал он, - нам приказано задержать тебя и сдать полиции.

- Понял, - вздохнул Сэм.

Несколько раз побывал на той круглой площади, медленно проезжал мимо дома Цветка, но её не видел. Однажды спросил почтальона, только что опустившего  почту в уличный почтовый ящик, кто в этом доме живёт? Тот ответил, какие-то арабы. Но сейчас их здесь нет, куда-то уехали…

Разыскал номер её телефона. Много раз звонил, но голоса Цветка не слышал. Она трубку не брала. Позвать - не рискнул. 

- Сегодня нам звонил какой-то идиот, - сообщила однажды  Сёмику мама, -  приказал нам забыть  номер его телефона, грозил  посадить в тюрьму. Так кому это ты звонишь, Сёмик?

- Одному Цветку, - тихо сказал он.

- И как зовут этого цветка?

- Нарцисс, - грустно улыбнулся сын…

…Прошло года три. Как-то днём Сеня шёл по тихой, безлюдной улочке. Впереди показалась высокая женщина. Длинное чёрное платье облегало стройную фигуру, белый платок охватывал лоб ниже бровей. Она больше походила на католическую монашку. Сэм сразу узнал Наргис. Как прежде улыбалась ему. Да какое там улыбалась - расцвела радостью. По её губам прочёл пароль: "Рада тебя видеть, Сомик". Не мог не улыбнуться ей. Она тут же приложила палец к губам и сделала выразительный знак рукой: Мол, не останавливайся! Не заговаривай!

Следом шёл её отец и высокий парень, красивый, как почти все молодые арабы. Пройдя мимо, Сэм обернулся, провожая Цветок взглядом.

Оглянулся и отец. Его глаза, упёрлись в Сэма, пылали отчаянием и злобой. Он погрозил ему кулаком, да ещё ребром ладони резко рубанул себя по шее. Видно, грозил обезглавить.

В  ответ Сэм тоже рубанул себя ребром ладони, только по правой руке, согнув её в локте и показав кулак. Этот русский жест ныне интернационален…     

…Промелькнули  ещё лет пять.  Сэм уже успешно практиковал, был женат на той настырной, когда-то долговязой Эстер. Она стала  самой красивой из его поклонниц. Её махровые ресницы напоминали ему Наргис. И он влюбился в неё. 

Как-то, в преддверии Дня Святого Валентина, оказался на одном из огромных молов Нью-Джерси. Бродил по магазинам, искал подарок для Эстер. Вдруг обратил внимание на идущую перед ним пару. Оба - высокие, стройные, молодые.  Женщина была обёрнута тёмно голубой тканью. Такого цвета был когда-то спортивный костюм Наргис. Именно в нём она и сохранилась в зрительной памяти Сомика. Драпировка не могла скрыть изящества и грации тела. Видно, его обладательница  была в своём роде модницей, если не моделью.  Проходившие мимо мужчины, и не только мужчины, оглядывались на неё. Так когда-то засматривались в парке на Наргис.  Что-то подсказывало ему, это она и есть  Наргис, Цветок! Он поспешил незаметно обойти их, прошёл вперёд и двинулся навстречу им.

Его узнал сразу. Это был тот молодой красивый араб, которого видел несколько лет назад рядом с отцом Наргис. Тогда он шёл позади Цветка, сейчас же - чуть впереди. Да, это была она - Чёрная Фурия, Наргис, Цветок! Её лицо плотно окутывала та же голубая ткань. За узенькой щёлкой Сэму виделись синие озёрца - глазищи под махровыми ресницами. Она кивнула Сомику, слегка повернув к нему голову. "- Значит, замужем", - грустно улыбнулся он ей. А ещё  порадовался, если это можно назвать радостью, что не за старика отдали, а за молодого, красивого. И не ребёнком в тринадцать лет, а зрелой девушкой.

Пропустив их мимо, пошёл следом. Они свернули в кафе. Он - за ними. Сел за ближайший к ним столик так, чтобы видеть её, но быть незаметным для мужа. Сэму казалось, она смотрела на него, и он впитывал её взгляд. Она что-то сказала спутнику, тот куда-то ушёл. Теперь она откровенно смотрела  на Сомика, даже слегка вытянула шейку, как когда-то, подставляя ему носик, и он мгновенно чмокнул воздух. Она взяла салфетку, что-то быстро написала на ней, положила обратно. Вернулся муж, принёс мороженое. Чтобы есть его, она приоткрыла лицо. Сэм увидел профиль Нефертити. Сразу выползли воспоминания. Не так уж и много их оказалось, но достаточно для кома в горле. И вряд ли ему легче стало, если бы узнал, что согласие выйти замуж Наргиз дала в обмен на отказ отца преследовать Сомика… 

 Она закончила есть мороженое, достала салфетку - ту самую - приложила к губам, как поцеловала, подняла голову, вновь обернула её голубой тканью, но прежде успела стрельнуть в Сомика улыбкой. Поднялась и пошла, оставив на столе скомканную салфетку. Сэм мигом подскочил к их столу, схватил салфетку, тут же развернул и прочёл: "Сомик, Сомик, Сомик! Рада тебя видеть. Я люблю Тебя". Слово  "Тебя" было обведено кружочком…