ГЕОЛОГ

В одной из лабораторий геолого-разведывательного института работали три человека: доктор наук, занимающаяся физико-химическими процессами в зоне окисления урановых месторождений, кандидат геолого-минералогических наук определяла концентрацию урана в рудах и старший научный сотрудник, геолог, минеролог и кристаллограф. Это был крупный, крепко сложенный сорокалетний мужчина, всегда аккуратно одетый в свежую рубашку, что необычно даже для Москвы, когда одну рубашку нередко носили неделями. Каждый день он менял яркие галстуки, что раздражало обывателей, и наводило их на мысль о значительном доходе этого коллеги. Однако все жили в атмосфере среднего достатка, каждый знал зарплату другого, так как при получении денег все сотрудники отдела расписывались в одной ведомости.

Вадима Ивановича считали экстравагантным и эксцентричным человеком. Его чистоплотность вызывала косые взгляды, потому что каждый третий на этаже был доктором наук, носил клетчатую ковбойку, одни и те же всегда мятые брюки и авоську с продуктами. В институте был в то полуголодное время отдел заказов, и в очереди на его получение стояли все независимо от звания.

Сын военного, Вадим Иванович очень гордился тем, что он коми. Родился в Забайкалье. Знал тайгу, повадки животных и свойства растений их края. Захотел летать - окончил летное училище. Потом спустился на землю, получил диплом геолога. В нашем институте стал выезжать в полевые командировки и спускаться под землю в поисках урановой руды.

При почти полном отсутствии полноценного образования он делал выводы и открытия, до которых человек, знающий теории, никогда бы не додумался. Интуитивно доходил иногда до потрясающих научных заключений. Профессор кристаллографии Доктор Сидоренко почти 20 лет спустя обнаружила в своих бумагах его статьи с удивительными редкими объяснениями определенных аспектов в минералогии урана, над которыми все тогда смеялись. Этого не может быть, потому что не может быть никогда - было единственное ее объяснение.

На долгие месяцы геологи, бурильщики, техники, химики и другие специалисты выезжали в поле. Все они привыкли к простой, неприхотливой жизни в палатках, раскинутых в песках Средней Азии, и незамысловатой пище. В горных районах было множество скорпионов и тарантул, грифов и коршунов, змей и горных козлов. Среди разнообразных диких животных особенно привлекательны были сайгаки. Охота на них была запрещена, но никого это обстоятельство не трогало. Шофера ловили их сетками, гоняясь за ними по ночам с включенными фарами на  могучих военных вездеходах, все ели вкуснейшее нежное мясо и привозили в подарок роскошные сайгачьи рога.

После тяжелой разведывательной работы, бурения, добывания кернов, быстрого химического полевого анализа пели по вечерам походные песни, рассказывали байки и анекдоты и пили. Аппарат для перегонки спирта собирался еще в институте и устанавливался в каждую машину вместе с необходимым снаряжением. Такие перегонные аппараты были в каждой геологической машине и работали круглосуточно. Недостатка в спиртном не было.

Вадим Иванович разработал свою собственную систему защиты от радиации: перед каждым спуском в урановую шахту он выпивал стакан водки, после подъема - еще стакан. В последующие 15 лет теория эта оказалась вполне доказательной. Один за другим геологи незаметно, но неотвратимо, исчезали с нашего этажа, мужчины быстрее, чем женщины. Уровень радиации на этаже, особенно в нашей комнате, зашкаливал далеко за уровень нормы. Здоровье Вадима Ивановича было всегда отменным, он никогда не болел и ни на что не жаловался. Жаловалась и всегда негодовала его жена, учительница физики. Она часто выгоняла его из дома из-за пристрастия к спиртному. Он, свернувшись калачиком, как собака, засыпал на коврике у входной двери. Но по утрам на работе он неизменно появлялся свежим и ухоженным. Иногда ему не хотелось спать на коврике, и он оставался ночевать в нашей лаборатории. У нас стояли въючники со спальными мешками, которые он расстилал на полу, ставил рядом настольную лампу, предварительно закрыв щель в двери, через которую в коридор проникал свет. Ночью начальник охраны проверял все помещения.

После обхода Вадим Иванович начинал научно-изыскательную работу в моей  части лаборатории. Надо срочно выпить. Денатурат, который первое время стоял открыто вместе с другими реактивами, был давно оприходован. Задача - найти у меня бутыль спирта. К поиску этому он относился обстоятельно и аналитически. Иногда я тщательно прятала спирт в столе, между  чистыми колбами и стаканами для проведения химических анализов. Если поиски были безуспешными, он не расстраивался. На полках еще стояло множество разнообразных бутылей. Осмотрев все сосуды с растворами на полке, он отставлял в сторону окрашенные.

Далее ход его мыслей был таков: бутылка со спиртом должна быть прозрачной и с притертой пробкой. Все растворы, закрытые корковыми или пластмассовыми пробками, он отсеивал. Наконец, осталась одна бутылка с прозрачной жидкостью и притертой пробкой. Вроде бы подходит, но надпись его насторожила: цианид калия. Открыл, понюхал - запах родной… и решил: пусть будет, что будет, даже если это метиловый спирт. В соседнем институте померло трое, выпив метиловый спирт. Многое может случиться, пока несешь чашу ко рту. Выпил неразбавленный спирт. Лег на спальный мешок и ждет смерти. Не ослеп - уже хорошо. В желудке рай неземной, тепло и уютно. Утолив жажду, надо утолить голод. Далее он обшарил мой личный шкафчик, нашел несколько банок консервов - съел. Теперь время и почитать. На полках только теоретические книги и английские журналы. Покопался в личных вещах доктора наук, обнаружил тетрадь со стихами, посвященными ей разными обожателями. Он тоже писал стихи каждой из нас. Этот жанр был ему особенно интересен, тем более это были чужие интимные чувства. Он был простой мужик, как валенок, но с искрометным чувством юмора.

Утром, к нашему приходу, он, как обычно, был свеж и выбрит и поведал нам всю историю предыдущей ночи. "Галочка, мне пришлось выпить весь ваш спирт и съесть все ваши продукты - и все оказалось кстати вместе с Верочкиными стихами". Укорять его было бессмысленно, он ведь ничего не скрыл, рассказывал о своей находчивости с большим юмором. Он всегда высказывал оригинальные мысли, звучащие как афоризмы: не спеши выполнять указание, оно может быть отменено или легко врать, когда говоришь правду.

- Это здесь я старший научный сотрудник, а в жизни я - академик, - всегда внушал  нам Вадим Иванович.

Утро приносит старые знакомые проблемы - наступает абстинентный синдром: срочно надо выпить, подлечиться. У меня уже нет ни денатурата, ни спирта. Но рядом - аптека, где настойки отпускают без рецепта. Подходят любые, потому что все они на спирту. Выпив парочку 100мг бутылочек - календулы или валерьяны или элеутерококка, он приступает к работе, делать, наконец, очередное открытие. "В десять часов - подвиг", - как сказал бы барон Мюнхгаузен. Были дни, когда в аптеке ему отпускали только одну бутылочку, тогда он покупал еще йод, кристаллы которого растворены тоже в спирту. На моем лабораторном столе он разбавлял йод водой и запивал какой-нибудь настойкой. Никаких болей, ожогов, расстройств желудка, цирроза печени у него никогда не было.

С развалом экономики во всей стране стал разваливаться и наш единственный такого профиля институт. Людей раньше времени отправляли на пенсии, увольняли целыми отделениями. От коллектива в 3000 человек осталось только триста. Урановая тематика уже не могла прокормить людей, и государству не была нужна. Доктор наук и Вадим Иванович  были отправлены преждевременно на пенсию. А я уехала в Америку. Наша дружба не оборвалась: я часто звонила им, чтобы узнать новости. Печальные. Крепкие здоровые ребята покидали этот мир один за другим. Умер и муж моей подруги, доктора наук, редактор издательства "Физкультура и спорт" от рака печени - человек никогда не пивший. Заболела жена Вадима Ивановича. Чтобы получить талончик к врачу или записаться на рентген, сдать анализ крови, Вадим Иванович вставал в четыре часа утра, шел пешком в любую погоду до поликлиники, чтобы выстоять длинную очередь. Иногда он получал заветный талончик, но случалось, что талончики разбирали  раньше, чем доходила его очередь. Он не отходил от нее во все время течения неизлечимой болезни. Был с ней до последнего ее вздоха.

И вдруг он остается один. Никто его не ругает, ничего не требует, пей, сколько унесешь, приводи женщин. Но оказалось, что с ее смертью его жизнь остановилась. Всю квартиру украсил ее портретами, постоянно разговаривая с ней: "Юленька, какая же я сволочь, это я должен был умереть, а не ты - святая". Свободен делать, что хочешь, но не может. Жена всегда держала его в тонусе. А сейчас не надо бриться, прилично и чисто одеваться. Друзей, кроме нас, у него не было - только собутыльники. Получив пенсию, пропивал все сразу. "А что же вы едите?" - спрашивала я его по телефону из страны изобилия. "Вы же помните, я неприхотлив - сварил ведро риса и ем его две недели".

Желание выпить гнало его на улицу. Он надевал потрепанную штормовка с все еще красивой  геологической эмблемой на рукаве, старую ушанку, брал палочку, и небритый, с выбитыми бандитами зубами, медленно брел по улицам. Народ в России добрый, ему подавали милостыню. Сын снабжал его продуктами, а он обменивал их на любое питье. По несколько раз в день он пьяным голосом звонил моей подруге и жаловался на несправедливую смерть своей праведной жены. Моим звонкам он был безмерно рад, особенно гордился тем, что звонили из Америки. Последние несколько раз я не заставала его дома, что было удивительно. Подруге он тоже  перестал звонить. Мы были в растерянности. Потом узнали, что он умер. Он мог умереть в своей квартире, окруженный портретами жены, укоризненно смотревшей на него, мог упасть и умереть на улице - никто не знает, где и как настигла его смерть... После ее смерти Вадим Иванович прожил только десять месяцев., Пришла смерть и говорит: На выход. Без вещей. Каждый умирает в одиночку.

Жена была тем психологическим стержнем, невидимым каркасом, сдерживающим и управляющим стимулом его жизни. Без нее он потерялся, как путник в тайге, где он родился. Его терзало постоянное чувство вины. Мы с подругой безмерно скорбим о нем. Он всегда олицетворял жизнь и неиссякаемый оптимизм.

Мы часто говорим себе, как быстро пролетела жизнь и как счастливы мы были в то время. Время доброе и дружное. Все еще были живы и не завидовали никому. Несмотря на запрет, затевали на работе торжество. Я не открою секрета, если скажу, что в геологической среде пили. Много и разнообразно. Но у нас была интересная работа, уникальные исследования, защиты кандидатских и докторских диссертаций, множество написанных статей, переведенных на разные языки в других странах мира, монографии, командировки в уникальные места по всей стране и память сердца, которая помогает нам не стареть.

Хотя мы давно уже едем с ярмарки… И всех ожидает одна и та же ночь, и ты не знаешь, что ждет тебя за поворотом.