ВЕРНОСТЬ СЕБЕ

Ежегодно в первый  день  лета  в Университете Массачусетса в Бостоне, как и в других американских высших учебных заведениях, проводится традиционная  и волнующая церемония: вручение   дипломов  очередным выпускникам. Накануне   полагается получить  соответствующее академическое одеяние для торжественности ритуала. Так было и в этом году. К выдававшему мантии молодому человеку  в библиотеке подошла не юная студенточка, а  дама "возраста элегантности".
                                                  
- Вы берете для кого-то? - спросил молодой человек.

- Нет, для себя, -  засмеявшись и, может быть, даже озорно ответила дама.
                                                   
- Я впечатлен! - только и смог выговорить молодой человек.
                          
Эта дама - гость нынешнего номера "Кругозора": постоянный его автор -театровед и театральный критик - Алла  Цыбульская. Может ли быть гостем человек, пребывающий в своем доме? Ответим: в данном случае может. Для этого возник чрезвычайный повод: уже давно будучи профессионалом, наша гостья подтвердила российское высшее образование получением ещё и американского диплома. А, значит, на не родном для неё английском языке сумела в новых "предлагаемых обстоятельствах" остаться самой собой.

Ежегодно в июне я вижу счастливые лица молодых людей, надевающих   старинные черные мантии и конфедератки. Ликующие выпускники идут в окружении родных и друзей, с цветами... Но в нынешнем 2012-ом году я стал свидетелем события, которое меня потрясло. Диплом об окончании колледжной программы Университета Массачуссетса наравне с молодыми людьми получила  моя коллега и автор наших совместных концертных программ Алла Цыбульская.    Я присутствовал при этом историческом событии. Ранним утром 1-го июня  на территоррии кампуса UMASS я увидел несколько тысяч молодых людей,  пришедших на праздничную церемонию.Солнечный с легким ветерком день   наполнял радостью торжество, происходившее на огромном зеленом лугу, за которым открывался вид на океан и дорогу, ведущую к библиотеке Дж. Кеннеди.  И вот вижу в колонне, идущей маршем под музыку, мою улыбающуюся    сподвижницу с сияющими глазами. Что в них отражалось?!.  Завершенность этапа жизни, завоевание пространства, утверждение себя!  Иммигрантка, не владевшая английским, за восемь лет преодолела трудности, которые не всем молодым людям, рожденным в Америке, по плечу!  И я считаю  это событием не только в ее жизни, но и в жизни русскоязычной общины Бостона.  Мы встретились для беседы. Уже годы мы выступаем вместе, поэтому никому не покажется странным, что мы на "ты".       

- Алла, зачем ты взяла на себя эту безумно трудную ношу обучения в Университете, имея за плечами высшее образование?

- Нелегко объяснить. На первый взгляд странно. Ведь никто не проживает две жизни. А в одной - единственной - я уже не успею полноценно реализоваться в Америке. Между тем, я вступила на путь получения нового образования на английском, побуждаемая стремлением заниматься своей профессией во что бы ни стало. Театру подвластно вызвать в человеке великое чувство сострадания. В жизни он может равнодушно пройти мимо печального события. Но если оно  показано на сцене, то вызывает волнение. Однажды я рассказывала о себе  друзьям довольно невеселую историю, подшучивая  над собой. А вскоре они увидели спектакль, в котором разыгрывалась ситуация, аналогичная моей. О поведанном мной они сказали: "Мы так смеялись". А об увиденном в театре они сказали: "Мы так плакали". Таково воздействие театра. Оно высвечивает  состояние души. 
     
Желание  учиться возникло также потому, что я хотела узнать: что в  американских высших учебных заведениях гуманитарного направления изучают, какую литературу у них ценят. Я оказалась одна в чужой стране и без привычной среды. Ценностные ориентиры, как мне казалось, я смогу найти в университетском лоно.

Нестандартность моей ситуации проявилась лишь  перед   окончанием Университета при получении той самой мантии.  Молодые студенты общались со мной на-равных, как бы не замечая разницы в  летах. Да еще   во время церемонии  неизвестный фотокорреспондент, сделав несколько моих снимков, спросил : "Сколько вам лет?" Представляешь, просто ошарашил меня! Если бы я ответила полную  правду, то  как сенсация мои портреты могли бы в виде плакатов висеть на всех дорогах. Так уже произошло с одной девяностолетней особой. Этот пример мне, подразнивая, многие указывали. Нет-нет, я такой славы не жаждала. Поэтому ответила уклончиво: "Я принадлежу к поколению, рожденному после второй мировой войны в России. И я хочу осуществить свою профессию в Америке". Это по сути было правдой женщины, которая  настойчиво идет к поставленной цели. И уточню: может быть, людей с таким энтузиазмом и не очень много, но возможность его проявить помог Университет Массачуссетса, предоставивший мне финансовую помощь. 

- Алла, уточни, где, когда и какое образование ты получила в России? 

-Я окончила ленинградский институт театра, музыки и кинематографии, театроведческий факультет. Начала писать и публиковать театральные рецензии. Жила исключительно интересами театра. И прошла художественный совет в  
ленинградской государственной филармонии, получив тарификацию лектора.  Мне  совсем не легко и не сразу досталась моя  профессия. Помимо десятилетки  я окончила музыкальную школу по классу фортепиано.

Моя мама привила мне любовь к литературе, живописи, театру.  Она сама обладала певческим голосом, прекрасно читала стихи. И она окончила замечательную среднюю школу № 206 на Фонтанке вместе с Аркадием Райкиным. Школьный спектакль их выпуска был сценой из "Русских женщин" Некрасова. Губернатора играл юный Райкин, а Екатерину Трубецкую - моя мама - Мария Беркинзон. Маму приняли в тот же год, что и Райкина, в студию Ходотова, ставшую Техникумом сценических искусств, а впоследствии Театральным институтом ...К сожалению, ей дорогу на это поприще перекрыла бабушка, видевшая в театре не источник света, а источник порока. Незадолго до смерти бабушка осознала свое заблуждение и сожалела о содеянном запрете.

А со мной случилось по-другому. Естественно, у мамы подобных предубеждений быть не могло. Но она опасалась моего стремления поступать в Театральный потому, что такое образование не гарантировало  возможности твердо стоять на ногах. И  я сама испугалась рискованных проб сил в театральном мире, потери учебного года, если меня не примут. Нехотя я  поступила в ленинградский институт культуры имени Крупской на дирижерско-хоровое отделение. Окончила его в 22 года, начала работать в музыкальной школе, но в тот же год  поступила  в Театральный, только на вечерний, и не на актерский, к чему я так была предрасположена, а на театроведческий. У меня  был диплом о высшем образовании, а представить для поступления нужно было аттестат зрелости. И я сумела под каким-то предлогом выпросить свой аттестат из ректората. Кстати, он мне пригодился еще раз - в Америке - для поступления в колледж. Но тогда, обретя "твердую" профессию, я имела право добиваться желанной "ненадежной" профессии, узаконивающей право заниматься театром. Мысли и сердце мои были под властью магии сцены...
     
Учеба в Театральном, совмещенная с графиком работы преподавания, была изнурительной. Однако мудра поговорка: дорогу осилит идущий... Когда я получала диплом ЛГИТМИКа, заведующий кафедрой русского и советского театра  незабвенный Анатолий Юфит пошутил: дескать, надо вас остановить, чтобы больше в высших учебных заведениях не учились!  А мне пришлось еще раз одолевать подобный путь в иных условиях. Но я не видела иного выхода, попав в Америку... Потерять все, на что было положено столько лет жизни? Невозможно!  А подтверждать мой диплом было бессмысленно. Без английского я бы ничего не смогла с российским дипломом сделать. Если нельзя преподавать, выступать, и почти негде печататься, выход я видела в том, чтобы учиться.

- А где ты работала в России?

- Поначалу в музыкальной школе выправляла ученикам неверные пальцы. Старалась делать это добросовестно. Но хотелось мне заниматься другим. Так что началось раздвоение личности. Я выполняла работу, обеспечивавшую меня необходимым минимумом, а все свое время посвящала приобщению и вхождению в замкнутый круг театральной критики. Будучи еще студенткой Театрального, я начала публиковать в газетах и журналах рецензии. Сначала - в газетах "Ленинградская правда", "Вечерний Ленинград", потом  - в журнале "Звезда", а затем в московской прессе: журналах "Театр", "Театральная   
жизнь", "Советская музыка", "Музыкальная жизнь", газете "Советская культура".

Считается, что есть театроведы пишущие, а есть говорящие. Я оказалась и тем, и другим. Во втором аспекте профессии помогла нереализованная актерская жилка. Поэтому одним из самых счастливых событий моей юности вспоминаю  сыгранную роль Анны Есиповой - выдающейся пианистки - в студенческом спектакле ленинградской консерватории, поставленном Татьяной Крамаровой. Мой выход был задуман, как будто портрет Есиповой оживал в Глазуновском  зале  ленинградской консерватории. Под музыку Киарины из знаменитого "Карнавала"  Шумана я шла из зала на сцену, слыша легкий шепоток зала: "Есипова, Есипова"... И тогда я впервые ощутила волшебное состояние  перевоплощения, оторвалась от самой себя - робкой девочки - и в образе   романтической женщины прошлого, сошедшей с полотна, появилась на сцене, где меня уже поджидали в роли композитора Прокофьева ныне известный петербургский дирижер Станислав Горковенко, а в роли Чайковского - еще один  российский одареннейший  дирижер  Владимир Рылов.. Самое интересное, что пиком моей сцены был твист, который я танцевала, как бы загипнотизированная молодым студентом - участником действия, пока не падала с высоты своего роста навзничь. Музыку для этого лихого танца написал по моей просьбе тогда талантливейший композитор Сергей Слонимский.  

- Но ты впоследствии из Ленинграда уехала, оказалась в Москве. Там пришлось  начинать все с начала?

- Да, из Ленинграда я переехала в Москву. И пройдя тяжелейшие испытания худсоветами, была принята на работу в московскую государственную филармонию на должность лектора-театроведа. Мечта стала явью! 15 лет я трудилась на любимом  поприще. Вела монографические вечера всех театров Москвы. У меня были собственные программы, связанные с русской и зарубежной классикой на сценах московских театров.

Я вела несколько сезонов цикл "Мастера оперной сцены" в Рахманиновском зале московской консерватории. Вела творческие вечера талантливейших артистов Москвы: Леонида Маркова, Людмилы Касаткиной, Евгения Леонова (да будет земля им пухом), Владимира Андреева, Леонида Броневого, Зинаиды Славиной,  Вениамина Смехова, Веры Васильевой, Леонида Броневого. И все эти выдающиеся мастера сцены охотно работали со мной. Они чувствовали, что я понимаю природу и особенности их творчества и нахожу точные слова о них на сцене.

Однажды меня свела судьба с балетным критиком Натальей Садовской - представительницей знаменитой династии актеров Малого театра. Эта женщина, обладающая незаурядной общей театральной культурой и доскональным знанием балета, в прошлом она была солисткой балета Большого театра,  стала моим большим другом и советчиком. Москва и москвичи дали мне новый толчок  к профессиональному развитию. И помогли  освободиться  от оков скованности, природной застенчивости.  Я обрела сценический  и журналистский опыт    и была заполнена делом своей жизни. Думаю, это было счастье, я, наконец, оказалась на своем месте. 

- Каково же было вписаться с такой профессией в американскую жизнь?  

 -  О, в Америке вся эта динамичная насыщенная театральная жизнь враз оборвалась. У меня тяжело болела мама. Я бы никогда никому не доверила уход  за ней, не отдала ее на чужие руки. Единственное выпадающее время по  вечерам я заняла учебой. Сначала Bunker Hill Community College, потом я перевелась в UMASS. Брала курс за курсом европейскую, английскую, американскую, детскую литературу. Тут строки Ахмадулиной: " И сады мои словари" cамые подходящие для определения. Я прочла книги, о которых прежде не знала, они обогащали мою жизнь, заменяли впечатления от путешествий, которые мне не было суждено осуществить.

А потом почувстовала, что пора прибиваться к своему берегу, и стала брать курс за курсом историю театра. И  выяснилось, что профессора мгновенно распознали во мне коллегу с багажом знаний, но без достаточного владения языком. И дружно стали мне помогать. Так я обрела новый социум. И хорошо себя почувствовала  среди молодых студентов. И научилась с ними шутить. Я не хотела жить тоской об утраченном прошлом и опустевшем настоящем. Я пыталась продолжать жить, хотя и несколько иначе. Театральная критика как предмет в Университете не ведется. Но я получила взамен занятия по актерскому мастерству. И это оказался новый  чудесный опыт! 

К тому же, полученные навыки  я стала  переносить в наши русские  концертные программы.  Если в Москве я могла приглашать  драматических артистов, музыкантов, певцов, то ты сам знаешь, сейчас  без филармонии у нас нет такой возможности. Мы все исполняем сами.    Теперь у  меня есть  новый  диплом, по которому я - актриса. Правда, не совсем понимаю, в каких постановках и какие роли я бы смогла играть, не  избавившись от  русского акцента, и  окончательно распрощавшись с молодостью... Возможно, иностранку  с прошлым.... 

Кстати,  нашу программу, посвященную трагедии Холокоста, я подготовила первоначально на английском по курсу solo performance, то есть, моноспектакль. И  три героини - Анна Франк, Кэрен из романа "Эксодус" и Анна Семеновна - мать из романа Гроссмана "жизнь и судьба" у меня вызывают восхищением стойкостью духа. Думаю, мы с тобой выступим с нею и для урожденных американцев. Иначе зачем я так потрудилась, пытаясь  постичь  американскую реальность? 

- Ты выступала не только со мной в Бостоне, больше всего со мной, но и с другими музыкантами. Сколько новых  программ было предъявлено публике? 

- Поначалу мне было трудно найти соответствующих исполнителей. Но услышав в концерте чудесную певицу Галину Никоновскую и замечательную пианистку Розу Шифрин я немедленно подошла к ним и предложила сотрудничество. И мы начали с композиции  "Дама с камелиями" на драматической и оперной сцене".

На нас сразу обратили внимание. Следующая программа - "Объяснение в любви". Публике было отрадно слушать благоуханные строки  русской и европейской лирики. И опять подготовленная отрепетированная программа была показана не более трех раз... Я уже не говорю о том, что как правило за труд люди получают оплату, а мы и скромного гонорара не увидели. Все душевные силы были мобилизованы и отданы публике из любви к искусству....

Наш творческий союз из-за невозможности показывать наши программы (отсутствие площадок и продюсирования), потихонечку прекратил существование. И тут, к счастью, в Бостон приехал ты. Все программы с тобой ты сам помнишь: "Пастернак и музыка", "Ахматова и музыка", "Пушкин и   
музыка",  "Три трагические актрисы", "Карточная игра в русском театральном искусстве", "Отпусти народ мой"... И не могу не назвать программу, подготовленную с пианисткой Татьяной Шраго: "Шопен. Судьба. Письма".

- Что на будущее планируешь?

- Назову две предстоящие  темы, связанные с гениями Англии:  "Влюбленный  Шекспир" и "Романтические судьбы Байрона, Шелли  и Мари Шелли". Так что  тебе придется поискать музыку от Перселла до Бриттена... Но я совершенно пленена музыкой Элгара... 

- А праздновать твое достижение - новый диплом "обмывать" будем?

- Да, я мечтаю об этом! Дни рождения я больше не отмечаю. Лучше их отменить, чем считать набегающие года. А такой повод- это веха в моей биографии, и я рада буду пригласить друзей...

*     *     *

На этом месте нашей беседы я вынужден остановиться и обратиться к читателю с пояснением. Дело в том, что празднество пришлось отложить.Причина? Мы, обсуждая проблемы реализации творческого человека в эмиграции, не успели еще коснуться той части жизни Аллы, о которой скажу сейчас, забегая вперед. Она - защитница и покровительница домашних животных, попавших в беду. Началось серьезно это еще одно дело ее жизни в начале 90-х годов уже прошлого века, когда сотрясение всех основ существования россиян привело к тому, что домашние животные оказывались выброшенными на улицу.Помощью им общественные организации не занимались. Гибнущим на холоде и голодающим  собакам и кошкам помогали только сострадающие люди. И Алла  была в их числе.

В Америку она привезла подобранную в московском дворе собаку, с которой стала неразлучна, и написала о ней  трагический рассказ "Джимми". В той части Бостона, где она живет сейчас, ей пришлось опять столкнуться с жестокостью по отношению к домашним животным. И она подбирает, выхаживает, спасает наших братьев меньших. Многих пристраивает в приют, из которого они попадают в хорошие семьи. Но и у нее самой остаются спасенные "пушистики", вызывающие глубокую привязанность.

Так вот, через неделю после радостной церемонии вручения диплома случилось несчастье с ее маленьким любимцем, прожившим в доме десять  лет. Внезапно он тяжело заболел, ветеринарам в Angel Memorial Hospital - лучшем госпитале для животных - спасти его не удалось. Только те, у кого были домашние животные, понимают, что потеря одного из этих существ, может вызвать горе,  приравниваемое по боли к человеческой  потере. Ведь называют эти существа членами семьи не случайно.

Алла  пережила  еще одну тяжелую утрату. Мне хотелось выразить ей свое сочувствие и понимание. И я оказался не один. Свои поздравления с окончанием университета и слова участия захотели ей высказать ставшие  друзьями герои ее публикаций.  Теперь они, поменявшись с нею ролями, задавали ей вопросы. Узнав об этом, я я решил передать им эстафету, используя их вопросы в этом интервью.

Юрий РУБЕНЧИК, режиссер бостонского театра "Круг":  -  Бургомистр в горинском "Мюнхаузене" так комментирует запись "Совершить подвиг" в дневнике барона: "Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом   есть". Алла, вы совершили подвиг или просто что-то героическое в этом есть (имею ввиду окончание университетского колледжа)?

- Совершить подвиг в моем понимании- это спасать кого-то. И что-то героическое соответственно есть в действиях, направленных во благо кого-то другого. Поставив себя в жесткие рамки сурового  режима, чтобы успевать справляться с заданиями и вновь обрести свою среду, я спасала исключительно себя. Я выбрала професссию, которая требовала постоянно самоотречения. Вечерами я  не отдыхала у телевизора и не болтала с подругами, я всегда бывала в театрах и знала весь текущий репертуар. Нужно было много читать. Писать. А когда пишешь и хочешь сделать лучше, то на это уходит все рабочее и личное время. При этом никогда не было шансов хорошо зарабатывать. Да и оплата труда не представлялась главным вознаграждением.       

Мне повезло с выдающейся родственницей - певицей Изабеллой Юрьевой. Так вот, выслушивая мои восторженные описания московских спектаклей, она однажды  заметила: "Все очень хорошо. Я тебя понимаю. Ты любишь то, чем занимаешься. Но на рынок ты с чем пойдешь?" Увы. По этой части мне приходилось трудновато всю жизнь. Тем не менее, мои российские друзья и коллеги, поздравляя меня сейчас, полагают, что на самом деле я проявила  осмысленную верность себе.

Мария ГЕРШТЕЙН, режиссер- документалист:  -  Как связаны темы ваших спектаклей с вашей биографией?   

- Во-первых, спасибо, что мои лекционные, по сути, программы вы называете спектаклями. Это значит, мне удалось то, к  чему стремлюсь. Я всегда хочу лекционную основу спрятать в театральную форму. Слово лекция - скучное. Поэтому, тяготея к  просветительству, я выстраиваю сюжет так, что публика и не замечает, что получает определенные сведения или информацию. Я приглашаю пережить мысли и чувства своих героев. Как это связано  с моей биографией?   Выбираемые мной темы прямо вырастают из нее.

Например, когда-то я услышала по радио вдохновенные голоса великих актрис: Ермоловой, Коонен, Тарасовой. И они жили в моей памяти, звучали в моей голове. Когда появилась возможность, я представила программу, им посвященную: им - трем заложницам сталинского режима. Их профессия не давала им выбора. Играть они могли только в России. Поэтому Ермолова, ужаснушись разгрому, учиненному пьяной матросней в Малом театре, осталась и приняла Советскую власть, пожаловавшую ее первую -  званием Народной артистки. Поэтому бельгийка и подданная Бельгии Алиса Коонен, когда ее выдвигали на звание, но требовали при этом принять советское гражданство, выбрала гражданство. Что не спасло ни ее, ни Таирова от сталинского разгрома и закрытия их Камерного театра. И, наконец, самая благополучная - лауреат, депутат и т. д. Алла Тарасова - оказывается, всю жизнь прожила в страхе. Ее первый муж был белым офицером. Ее родная сестра жила за границей. Родители жены ее сына были репрессированы. И при таком тоталитарном режиме непостижимым образом рождалось и цвело уникальное искусство, которое питало Запад. Знаменитый оперный режиссер Покровский однажды произнес: "Я могу принять факт, что Мейерхольда убили. Я не могу смириться с тем, что его пытали". Мы родились в  стране, где уникальное искусство подвергалось уничтожению, а его создатели - истреблению. Живя в Америке, я считаю долгом в своих концертных композициях рассказывать о загубленных талантах в России. Мои темы и моя биография связаны. Я - оттуда.

Елена НЕВА, искусствовед: - Как вы относитесь к жизни с философской и практической стороны?     

- Ничего себе глобальный вопрос! С философской - никак. Я на такие горные  вершины не поднималась. С практической... Моя мама всегда с ужасом  говорила: "Не понимаю, как ты будешь без меня жить... Ты ведь не умеешь себя защитить". Зато я умею заботиться о других безо всякой философии. От сердца. Когда болели и умирали мои самые любимые люди, я преданно ухаживала за ними. С детства я любила животных. Так сложилось, что они занимают большое место в моей жизни. Может быть, не меньшее, чем искусство.

Татьяна ДУДОЧКИА, пианистка, профессор консерватории Новой Англии (New England Conservatory): - Я очень сочувствую вам в утрате вашего котика. Но думаю, с вами он прожил счастливую жизнь. Пусть эта мысль утешит вас. А теперь - вновь об искусстве. Ваша профессия или, назовем ее, стезя, лимитировала вас в том, чтобы раскрыть себя и состояться в Америке?

- Несомненно. Если бы не экстремальные обстоятельства эмиграции, пришло ли бы мне в голову сесть смиренно вновь на студенческую скамью?  Живя в Бостоне, а не в Нью-Йорке, как критик я лишена возможности видеть множество интересных спектаклей, показываемых на гастролях там, и не привозимых в Бостон. Возможно, в Нью-Йорке я бы и не стала так серьезно учиться, а продолжала бы вести привычный по Москве и Ленинграду образ жизни театрального человека.  А в Бостоне я искала, как заполнить вакуум. Другой аспект моей профессии - лекционный - тоже трудно полноценно осуществлять. Работая в Московской государственной филармонии, я выходила на сцену ежедневно. В Бостоне же за сезон -  8-10 раз.У меня просто больше нет аудитории.

*     *     *

Я спросил Аллу Цыбульскую в заключение: - А  что для тебя означает остаться самой собой?..

- Похоже, это единственное, что мне удалось, - ответила она.

________________
На фото: Творческий дуэт Алла Цыбульская и Борис Фогель.

"Кругозор" присоединяется ко всем, поздравившим Аллу Цыбульскую с незаурядным жизненным достижением, и желает нашему постоянному автору - театроведу и театральному критику - новых радостей творчества, позволяющего ей продолжать оставаться самой собой.