БОЛЬНИЦА

Не хочу писать о больнице, поскольку живу в ней постоянно. Надоело пережевывать одно и то же. Но иногда происходят события, вызывающие у меня  недоумение и смех.  Хотя  персоналу  они  кажутся абсолютно нормальными. 

А все потому, что они в Израиле живут, то есть ходят на работу, спят дома, ездят по стране, общаются друг с другом в банках, на почте и т.д. А я - нет.  Так получилось, что телом я в Израиле, но  душой -   по-прежнему Москве.  Поэтому реагирую на поведение здешних товарищей иначе.  

Однако хватит рассуждений! Пора переходить к фактам. Что если  они кажутся курьезными только мне,  тогда как   взыскательный читатель сочтет их обычными или не заслуживающим внимания? Пусть  так!  Я  решаюсь придать их огласке, поскольку   продолжаю смеяться и переживать до сих пор.

Событие первое, рассказанное одной из медсестер

В соседнем отделении появился медбрат.  Еще один мужчина в женском коллективе. Первым был санитар-эфиоп.  Выглядит новый медбрат солидно, если не сказать устрашающе. Высокий, плотный, чернявый. И довольно молодой. Все медсестры, начиная с озабоченной старшей, приободряются, выпрямляют спины и  начинают чаще улыбаться.  Старшая разговаривает с ним медовым голосом, кокетничает напропалую. 

Мужчина  лет тридцати пяти реагирует на ее ужимки спокойно. Мило улыбается в ответ. И сразу смекает, что ему, как представителю сильного пола, будет  позволено гораздо больше, чем медсестрам, которых старшая держит в черном теле.

Медбрат держится уверенно не только благодаря покровительству старшей медсестры. В отличие от  коллег, прибывших из Украины и Грузии,  он местный. Скорее всего,  его предки приехали  в Израиль из Марокко или Ирака. Ему не надо самоутверждаться. Он у себя дома, то есть свой.

Кое-кто  из  игривых сестричек ему нравится, но до романа с ними он не снизойдет.  Да и дамы  слегка охладевают к новому коллеге, когда  узнают, что тот  бросил жену с тремя детьми. 

Тем не менее такие красавцы не бывают в простое. И если наш не реагирует на призывные взгляды больничных соблазнительниц, значит, у него есть кто-то  на стороне.

Мои предположения оказываются верными.
Пару дней назад он дежурил в вечернюю смену вместе с  нашей медсестрой, которая, будучи старшей в этом тандеме, попросила его поставить катетер  поступившей днем бабушке.

-  Не могу, - слышит она в ответ.

-  Не поняла, ты не умеешь ставить катетер? - удивлению медсестры нет предела.

-  Почему не умею?  - возмущается медбрат.

-  Тогда в чем дело? Я повторяю: иди и поставь катетер, иначе  мне придется
Утром сообщить врачу, что ты не выполнил его предписание.

-  Мне все равно.

-  Как? Ты же  только пришел в больницу. Неужели тебе наплевать на свою
репутацию?

-  Нет, ты попала в цель. Именно поэтому я не могу сейчас ставить катетер.

-  Я, кажется, схожу с ума! - лицо медсестры покрывается красными пятнами. -В последний раз спрашиваю: ты пойдешь в палату или нет?

-  Не пойду! - спокойно отвечает медбрат. - Я сейчас тебе скажу почему, и ты
как женщина  меня поймешь.

-  Внимательно слушаю тебя. Потому что не могу представить, по какой такой
причине ты не в  состоянии поставить катетер пожилой тетке.

-  Так вот в ней вся загвоздка!   Сегодня ночью у меня свидание с женщиной,
которую  я давно  добивался. А она играла со мной.  И  вот, наконец,  согласилась встретиться.

-  И что? Не улавливаю связи...

-  А она есть... Если я увижу  засушенные прелести немощной старушки, то
потом не смогу спать с той, которую так хочу.

-  Неужели? - у медсестры отвисает челюсть.

-  Клянусь! - улыбается он. - Так что придется идти тебе, если только ты тоже
не собираешься на свидание после работы.

-  Ты выбрал не ту профессию! - оторопело шепчет она.

-  И я так думаю, - вздыхает он, и берет  в руки газету, которую оставил  кто-то
из родственников больных.
 

История, свидетелем которой была я сама

Наш персонал работает на  автопилоте. Любое отклонение   от рутины  вгоняет его  в  ступор.  В отделение часто поступают больные с других этажей, которые прошли курс лечения в нашей больнице,  но   по состоянию здоровья не могу жить дома. И пока родственники подыскивают им дом престарелых, они обитают у нас. 

Ни для кого не секрет, что через неделю или раньше эти пациенты покинут нашу больницу. Их родственники вызовут амбуланс, и прибывшие санитары  перенесут сухонькое тело старика или старушки на каталку,  которую с грохотом загрузят  в машину.

Все. Прощайте, больница и надежда на возвращение домой! Здравствуй, последнее пристанище на пути  в вечность!Одно успокаивает: больные  пребывают в таком состоянии, что не осознают трагизма происходящего.

Пациент, о котором пойдет речь, должен был уехать в дом престарелых уже в четверг, но у него поднялась температура и его оставили у нас  еще на пару дней. В субботу приходили его родственники,  которые, как пить дать, сообщили дежурной медсестре, что забирают дедушку в воскресенье. Но та,  по привычной забывчивости, по смене ничего не передала.

И вот в воскресенье  - а это первый рабочий день в Израиле - часов в десять утра   на этаже появляются два санитара с каталкой, которые сообщают, что прибыли за пациентом. 

Как назло,  в нашем отделении дежурит чужая  медсестра. Она не в курсе вообще ничего. И в частности того, что мужчину должны забрать.

-  Кто вы такие? - грозно вопрошает она.

-  Санитары, - невозмутимо отвечают парни в кипах и с пейсами.

-  За кем приехали?

-  За Йоси  Шемешом.

-  У нас такой есть? - обращается медсестра к санитаркам.

-  Да, вот он сидит, - женщины указывают на сухонького старичка.

-  Он куда-то собирался? - продолжает    чужая медсестра.

-  Говорили, что он временный.

-  Я не могу его отпустить, мне никто ничего не сказал!

-  А в чем дело?  - не понимают санитары.

-  В том, что  я ничего не знаю.

-  А-а-а...

-  Дана,  спроси у соцработника. Наверное, он оформлял его... - советует
медсестре  буфетчица, прекратившая раздачу еды в связи с чрезвычайной ситуацией в отделении.

-  Какой у него номер? - от волнения медсестра начинает заикаться. Задача
оказывается сложной. Увы, наизусть номера не помнит никто.

-  Да ты сходи к нему! Он же сидит в конце коридора, -  вступает в разговор
секретарша главврача, принесшая в отделение кипу бумаг от начальства.

К ее словам медсестра прислушивается. Ведь секретарша - второй человек в больнице после  своего  шефа. Медсестра убегает. Спустя  пару минут она возвращается.

-  Нет, он не в курсе.

-  Слушай, позвони сыну этого Шемеша. Тот должен  быть в курсе. Ведь не
инопланетяне же  вызвали амбуланс! - не выдерживаю я и встреваю в разговор.

Медсестра не обращает внимания на мои слова.

-  Если не хочешь беспокоить понапрасну семью, сходи к врачу. Его не примут без
врачебного заключения.

Сестричка замирает. Такая простая мысль ей в голову не приходила. Но действовать по указке пациентки - значит, уронить свое достоинство.

-  Я знаю, что мне делать! Не учи меня! - бросает она и удаляется за советом
в  соседнее отделение к старшей медсестре, с которой шепчется минут десять. Наконец выход найден. 

Поскольку она направляется в кабинет врача,  делаю вывод, что старшая посоветовала ей то же, что и  я.  Минут через пять она возвращается к нам с историей болезни Йоси Шемеша в руках.

-    Можете ехать,  - торжественно объявляет   медсестра  застывшим в ожидании санитарам. - Сын с женой  уже ждут больного в доме престарелых!

Невозмутимая парочка санитаров погружает больного на каталку, закрывает одеялом, согласно правилам перевозки больных, кладет ему на живот историю болезни и скрывается в лифте. Однако персонал долго не успокаивается. И все, включая родственников больных, еще долго обсуждают потрясшее отделение событие.  

Вечером я рассказываю  санитарке из второй смены о том, сколько времени понадобилось медсестре, чтобы решить двухходовку: позвонить сыну и зайти в кабинет врача. На мой рассказ та реагирует  очень странно.

-  А чего это ты возмущаешься? В Израиле  с  такими вещами  не шутят. Она
не могла отпустить  больного неизвестно с кем  неизвестно куда.

-  Но зачем тратить  столько времени на то, что можно решить за пять минут?

-  Чтобы не допустить ошибку. Потому что это большая ответственность...
 
-  Семья могла подать на больницу в суд, если бы он уехал не туда...

-  А не проще было бы передать по смене, если здесь так заботятся о людях?

Мой вопрос остается без ответа. Подумаешь, забыли передать! Зато проявили  бдительность и не отпустили старичка  с незнакомыми людьми! И все вместе решили трудную задачу!

Наверное, я чего-то не понимаю, так как душой  - Москве. А в Израиле только телом. 

Самая свежая история, происшедшая со мной

Каждое утро  примерно часов в девять, как раз когда я завтракаю, в столовой происходит   одно и то же. Смотреть на участников перепалки и слушать их крики нет сил. Но, кажется, это выводит из себя только меня. Ни участники перепалки, ни остальные больные никак свой протест не выражают. Им даже нравится, что в нашем предкладбищенском  убежище хоть что-то происходит.

Обычно больные, которых вывозят из палат первыми, то есть в шесть часов утра, дремлют после завтрака. Остальные  либо питаются, либо пребывают в дремотном состоянии в ожидании пищи.

Еду мы получаем из кухни. И нашей буфетчице остается только распределить ее по тарелкам и раздать. Вот  больные и ждут с закрытыми глазами, когда она это сделает. 

На фоне всеобщего умиротворения крики и вопли  никто не воспринимает всерьез.  Это не скандал, а так... разминка. О которой через минут пять все забудут.

А вот меня их вопли раздражают. И не сами вопли, а отношение персонала к больным. Хотя персонал понять можно.  Работать медсестрам и санитаркам приходится  часто  с семи утра до восьми-девяти вечера с часовым перерывом.

Даже если  новые сотрудники  приходят с желанием работать хорошо,  уже спустя полгода это желание у них напрочь пропадает. Улыбчивость сменяют  озлобленность и халтурное отношение к работе. И не потому, что они такие плохие, а потому что людей нельзя так эксплуатировать. Даже если они этого хотят, чтобы заработать побольше денег.

В супермаркетах  кассиры не сидят за кассой больше пяти-шести часов. Оно и понятно! Ведь кассирши имеют дело с деньгами и могут ошибиться! Тогда как с людьми  разрешается  работать хоть целый день!

Никакого стимулирования  тяжелого труда у нас практически нет. Если кому-то и повышают ставку, то делают это втихаря, чтобы другие не знали и не завидовали. И повышают-то далеко не самым лучшим.  Часто те, кто работают честно и хорошо, остаются в пролете. И постепенно звереют.

Я уже испортила отношения со многими работниками. А все потому, что у меня есть глаза и уши. Хоть теперь медсестры и санитарки часто, завидев меня, переходят на шепот,  привычка,  оказывается, сильнее чувства опасности.

Я - первый и пока единственный пациент,  у которого работает голова. Даже страшно подумать, как они будут отыгрываться на мне, когда немощь распространится и на эту часть моего организма.

Итак,  мы имеем сонное царство, нарушаемое  время от времени криками буфетчицы, объясняющей дементным больным, что у нее не десять рук и что чай  вместе с завтраком   она принести не может.

Но вот стрелки часов приближаются к девяти, и раздается вопль  слепого и очень больного старца:

-  Сестра, сестра, отвезите меня  в уборную!

Он повторяет  свою просьбу раз десять. Медсестра стоит рядом и молчит.  Она может не отвечать, так как  больной не видит. Когда  крик становится невыносимым даже для таких закаленных бойцов, как наш персонал, медсестра  рявкает:

-  Никого в столовой нет! Санитары купают больных!

-  Что же мне делать? -  не унимается пациент.

-  Ждать!  Что за трагедия? У тебя же памперсы!

-  Я в памперсы не могу! - вопит несчастный.

-  Тогда терпи! - холодно  заключает медсестра и уходит.

Старик  продолжает  оглашать воплями столовую.   В беседу с ним  вступает буфетчица. Поскольку он плохо слышит, она наклоняется к его уху и кричит:

-  Жди, пока санитары кончат купать твоих товарищей!

Мне хочется заорать ей в ответ:

-  А ты сама  попробуй подождать после слабительного!

Но делать этого нельзя ни в коем случае. В ответ я услышу: "Твое какое дело? Тебе разве кто-то в чем-то отказывает? Вот сиди и молчи!"

Конечно, я могу с ней поговорить об этике поведения и о том, что с людьми даже в столь плачевном состоянии так разговаривать нельзя, но мои слова никто не услышит. Я и так враг номер один. И выступление в защиту контингента будет воспринято как еще одно подтверждение моего омерзительного характера.

Закончив есть, я покидаю столовую и еду в свою комнату. Там санитарка, уже  после купания моей соседки, застилает ее кровать. Я рассказываю ей, что происходит в столовой, поскольку мы часто беседуем откровенно. И даже в какой-то степени дружим.  Реагирует она следующим образом:

-  Что делать! Придется ему подождать! Я же не могу послать мою напарницу,
которая только что завезла больную в ванную!

-  Ты себя слышишь? - вырывается у меня. - Причем здесь вторая санитарка?
Если на то пошло, ты уже освободилась. Возьми его в туалет! Имей хоть каплю сострадания!

Лицо санитарки наливается кровью. Руки начинают дрожать. Она уже вся трясется от злости! Боже, что я наделала!

-  Не надо давать ему касторку! - орет она. - А я занята! И никуда не пойду!

-  Не кричи, ты что! - пытаюсь успокоить ее. - Эта история повторяется каждый
день. Разве нельзя отрегулировать вопрос с приемом касторки? Давайте ему масло не в восемь, а в девять утра.

-  Меня это не касается. Пусть медсестра дает ему, когда считает нужным. Я
сейчас  в процессе, и баста! Кстати, твое-то какое дело? Разве я плохо работаю, что ты делаешь мне замечание? Я  не выполняю твои просьбы? Чего ты лезешь не в свое дело?

-  Да ты что! Ты работаешь лучше всех, но, вероятно, слишком много. Поэтому
уже ничего не слышишь!

-  Я слышу все, что мне надо! - с этими словами санитарка скрывается в
ванной.

Я остаюсь в комнате. Вот нажила себе еще одного врага.  И только.   А завтра все повторится сначала...

И в горе, и в радости

Шабат.  Утро. Тотальный расслабон.  Сегодня больных не купают. А значит,  и не умывают. И даже с вечера не снимают носки и верхнюю кофту, чтобы  утром побыстрее их  поднять и вывезти и в столовую.

В столовой  надрывается Стас Михайлов. Влюбленная буфетчица  подпевает ему. Медсестра, подперев  подбородок рукой, от восторга закатывает глаза.

Начальство сегодня представлено слабо. Лишь одним из руководителей подразделения, который  появляется с инспекцией в первой половине дня, часов эдак в десять. Надо его дождаться. Отрапортовать, а потом можно расслабиться окончательно.

Родственники больных приходят, как правило, во второй половине дня. Часов в девять санитары заканчивают поднимать  контингент. После чего усиленно питаются, восстанавливают  сожженные  в результате тяжкого труда калории. Затем практически все удаляются на балкон. И, нежась в лучах теплого весеннего солнца,  со смаком выкуривают сигарету, попивая дармовой кофе. 

Дедушки и бабушки тихо дремлют.  Лишь одна  из бабушек  веселит себя сама - поет день и ночь. На заказ и по собственному желанию. В ее репертуаре песни на идише, иврите и польском. Я пробовала говорить с ней по-польски. Она смущается. Не отвечает. С дочкой общается на идише. Иврит и польский, на котором она говорила в юности, старушка забыла окончательно и бесповоротно.

Слова милая женщина путает.  О последовательности исторических событий и думать забыла.  Поэтому песня "Синий платочек", на польском языке  звучит в ее исполнении так: "...нам сообщили, Киев бомбили и закончилась война".

Медсестра просит ее  сделать перерыв. Потому что сейчас всем отделением мы будем смотреть кино. Она вставляет диск в видак, и жизнь в отделении замирает. Мало того, к нам подтягиваются гости из соседнего отделения, кухни и даже родственники больных.  Сейчас будет показана самая любимая картина всего персонала больницы - свадьба.

Именно свадьба. И не важно чья. Поскольку имена и фамилии, степень родства брачующихся не имеют  никакого значения для зрителей.  Самое интересное - это процесс.

Женщины комментируют любую мелочь. Страстно спорят о том, кто красивее: невеста из этого фильма или того, что показывали на прошлой неделе? Не желая обидеть уборщицу,  принесшую диск, дамы приходят к мнению, что каждая из невест хороша по-своему.

-  Девочки, перестаньте!   Невеста не моя родственница! - успокаивает их
уборщица. -  Я эту свадьбу взяла у соседки. Так что говорите правду, не стесняйтесь!  Соседка  сказала,  что семья невесты очень богатая. И торжество прошло по высшему разряду. Судите сами! Они пригласили  около тысячи человек! А   пришло еще больше! Даже  доставляли столы!

Зрители охают  и ахают. Вот это размах! У нас таких богачей в отделении нет. И более двухсот человек на свадьбу  не приглашает никто. Да и эти двести набираются с трудом.

Приходится задействовать друзей родственников. Например, наша санитарка на свадьбу  дочери пригласила своих подруг из больницы. Не подумайте, что у нас работают альтруисты. Просто свадьбы справляются в залах торжеств, рассчитанных на определенное количество гостей. И это количество надо обеспечить.

Хозяева празднества заказывают угощение заранее. Поэтому если кто из приглашенных прийти не может, он  ставит в известность об этом  молодоженов.  Последние начинают подыскивать   ему замену.

Тут есть одна хитрость. В Израиле гости дарят новобрачным деньги.  Размер подарка должен быть не меньше стоимости угощения в пересчете на одну персону. Близкие друзья и родственники делают более дорогие подарки. Рядовые гости ограничиваются суммой, слегка превышающей обязательную, чтобы молодые не только возместили свои затраты, но и получили сверх того.

Все фильмы делаются по одному сценарию. Встреча гостей, затем церемония бракосочетания, напутственные речи раввина, родителей, после чего угощение, тосты почетных гостей и танцы.  Танцы разные. Бальные, народные. Танцуют все.

Фильм, который с замиранием сердца смотрят наши девушки,  начинается со страстного танго в исполнении  молодоженов, которые, как оказалось, много лет занимаются бальными танцами. Затем  клипы с участием молодых: они идут, обнявшись, по набережной Бат-Яма,  целуются на старых улочках Яффо,  сидят в кафе на улице Дизегоф в Тель-Авиве.

По ходу фильма уборщица  иногда вскрикивает:

-  Ой, этого я знаю! Он приходил к соседке!

Все оживляются.  Где он? Который? А когда оказывается, что молодой смазливый парень не женат, фильм останавливают, и девушки с интересом всматриваются в лицо потенциального жениха.

Свадьба длится долго. До обеда не успеть. И медсестра  сообщает присутствующим, что   во время  тихого часа   они досмотрят кино до конца.

А можете себе представить, что делается в столовой, когда женщины смотрят видеоотчет о  свадьбе  кого-либо из родственников работников отделения? Вот и недавно, пару дней назад, все замерли  у телевизора -  женился брат нашей санитарки.

Жених и невеста живут вместе уже тринадцать лет. Ей было шестнадцать, ему - двадцать один, когда они познакомились. Но для брака ребята были слишком молоды. Он учился, она служила в армии, потом получала профессию. И только когда оба встали на ноги, обзавелись квартирой,  он сделал ей предложение. К тому же оказалось, что она беременна.

Молодые подготовились к свадьбе обстоятельно. Заказали зал торжеств, сговорились с раввином, разослали приглашения, купили кольца. Все было готово.  Но тут случилось непредвиденное -  пожилой отец жениха в одночасье впал в кому, а спустя три дня скончался.

Горе жениха усугублялось пониманием того, что  его личная жизнь рушится. Что делать со свадьбой? Гости  будут не только из Израиля. Едут  родственники из Молдавии и Баку. Зал заказан. Все отменять? А если нет, то как веселиться, когда к моменту свадьбы  после смерти отца  пройдет чуть больше месяца?

Как всегда в таких случаях, родственники посоветовали жениху сходить к раввину. Только он в состоянии решить  эту очень деликатную проблему, в которой соединилось вечное и мирское, проходящее.

И раввин не подкачал. Принял, как и ожидалось,  мудрое решение.

-  Свадьбу отменять нельзя.  Но и радоваться в горе невозможно. Однако
дитя ждать не может. Поэтому я говорю вам: устраивайте свадьбу, но без музыки. Соберитесь, но не веселитесь в танце. Чтобы радость не затмила скорбь.

Так они и сделали. Справили свадьбу без музыки. Но с богатым столом и большим количеством гостей. Сестры отца  жениха явились в черном в знак траура. Наша санитарка - родная сестра  жениха - готовилась к торжеству недели три.  Наращивала ногти, делала стрижку, покупала новое платье. На работе взяла два дня  в счет отпуска, чтобы пойти на свадьбу отдохнувшей и отдохнуть после долгого застолья.

Все подробности я узнала от нее.

-  Неужели вы не танцевали? - недоверчиво спросила я. - Ведь среди
гостей было много молодежи.

-  Нет, все из-за теток. Явились в черном, как вороны. Но когда они
ушли, мы включили легкую музыку.