ЯСНОВИДЯЩИЙ

Тащи с работы каждый гвоздь,
Ведь ты хозяин, а не гость.

Далеко не каждый знаком с творчеством  Николая  Михайловича Карамзина, зато всем известно емкое  определение  российской  национальной идеи, состоящее  всего из одного  слова. Двести лет назад историк Карамзин побывал во Франции. Русские эмигранты спросили его: "Что, в двух словах, происходит на родине"? Карамзину и двух слов не понадобилось:  "Воруют", - ответил он…

В грядущей истории России эти слова приобрели определяющий характер, начиная с эпохи Карамзина  и заканчивая  периодом  нынешней суверенной демократией.  Когда с высоких трибун советские  партийные  вожди утверждали, что  идеи социализма всё глубже проникают в сознание советских трудящихся  и становятся путеводной звездой всего человечества, сами трудящиеся об этом  - ни ухом, ни рылом, и продолжали  старательно  растаскивать  государственную собственность. 

Хищение обрело тотальный характер. Тащили всё, что можно было унести. С трикотажной фабрики несли чулки, кальсоны, пряжу и нитки. С мясокомбината - колбасу, сосиски и целые бараньи туши.  С машзавода - электромоторы, болты, гайки, краску. Ворота, заборы и ставни домов города были  окрашены исключительно в салатный цвет выпускаемой ближайшим сельмашзаводом.  Со строек тащили  кирпичи, песок и цемент. Один новичок, по запарке, прихватил  ведро с  раствором, пока нёс,  раствор схватился, и он принёс домой тяжеленную бетонную болванку. Воры  стыдливо  именовались - "несунами", но ни кого это клеймо  не смущало, ведь им, начиная с семнадцатого года,  внушали, что "всё вокруг колхозное, всё вокруг - моё!".

Но самое удивительное - что в послесталинские времена партия стала относиться  к "несунам" терпимее. Более того, воровство её  почти устраивало, так как мелкие хищения давали возможность трудящимся хоть таким способом выживать при нищенских зарплатах и пустующих прилавках магазинов.

Однажды, секретарь партбюро трикотажной фабрики имени Клары Цеткин товарищ Лукин, проводя очередную комсомольско-молодёжную говорильню,  упрекнул секретаря цеховой ячейки в недостаточном количестве наглядной агитации, в частности, отсутствия диаграмм роста производственных показателей. Во время этого выступления комсомолец Егор Донцов позволил себе грубый и безответственный выпад:

- Рост какого производства? - горячился он - Этой курской аномалии, никому не нужных чулок?  Ваши внуки наверняка их не носят! Вместо того, чтобы  реформировать цех для производства дефицитных детских колготок, вы призываете тратить государственные деньги на какую-то забубенную агитацию!..

Аплодисментов не последовало. Комсомольцы замерли в сладком предвкушении  скандала. Ничего нового Егор  не сказал, просто озвучил то, что всем было хорошо известно. Но ушлые трудящиеся предпочитали молчать в тряпочку. Всех устраивал такой расклад: цех был  на хорошем счету, только что широко  отметили юбилей директора, с приветствием в городской многотиражке, и уже предвкушали его заманчивое повышение. На перепрофилирование производства могло уйти уйма времени и средств и вместе с этим - неизбежное снижение производительности труда. А это значит - уменьшение зарплат, лишение премий, почётных грамот, вымпелов, алых знамен... Не удивительно: оборудование-то - древнее, изношенное..

Не ожидавший такого напора парторг, на мгновение опешил и скомкал свое выступление, так и не произнеся заготовки с привычным номенклатурным трепетом: "Нельзя, товарищи комсомольцы, недооценивать политического значения наглядной агитации!".

После собрания  комсомольцы по предложению комсорга цеха собрались проучить  прогрессивно мыслящего товарища. Его затащили в раздевалку, где возникла прелюдия к рукопашной  в виде истошных воплей:

- Козёл, тебе что, больше всех надо? Получаем хорошие бабки, работа непыльная, какого… ты выделываешься?". 

Невозмутимый мятежник бесстрастно:

- Если я козёл, то вы - стадо овец! У каждого, небось, дома хранится с полсотни  этих засратых чулок, и вы не знаете, что с ними делать. Может быть  ноги о них вытираете? А если наладим колготки, в день по пять пар вынесем - это и будет наша честно заслуженная премия!.

От такой перспективы комсомольцы слегка опешили и после недолгой паузы, словно очнувшись от дремоты, выразили Егору  единодушный  одобрямс.

На следующем общем собрании приняли решение требовать у руководства фабрики неотложную модернизацию производства. Уже тогда в молодых головах, не одурманенных идеями безликой советской идеологии, пробуждалось  стремление к эффективным рыночным  отношениям.

Комсорг Ёлкина, ещё недавно щеголявшая соблазнительной походкой  манекенщицы, заметно потяжелела и собралась в декрет. Молодёжный  коллектив с размахом отметил предстоящее пополнение в семье своего вожака. После этого мероприятия пробуждение Егора было гнетущим. Он долго лежал, стараясь не шевелиться. Любое движение вызывало болезненный удар по темечку. Плотно зажав ладонью рот, он едва успел донести  тошноту до спасительного унитаза и в мучительных судорогах  избавился от вчерашних излишеств. Зеркало подтвердило худшие опасения, отразив что-то отдалённо напоминающее вчерашнего приятного мужчину, но на много лет постаревшего.
По пути на работу, яжело неся похмельную голову, он заглянул в закусочную, заплатил рубль и обрадовался. На фабрику явился с часовым опозданием в состоянии неустойчивого равновесия.

Там выяснилось, что его  давно и безуспешно  разыскивает товарищ Лукин. В похмельном сознании прошмыгнула тревожная догадка: "Кто-то уже настучал. Вот народ...". Егор шёл к парторгу0 в ожидании обрыднувшего нытья о трудовой дисциплине как основе социалистического производства. Лукин был коммунистом старой закваски, скромный и  непритязательный дядька, беззаветно преданный партии, без претензий на какие-либо исключительные материальные блага. В народе о таких говорят: сам-то он  мужик нормальный, но работа у него такая...

 Благоухая всеми прелестями вчерашнего застолья, Егор застал парторга увлечённо пишущим. Не прекращая этого заняия, Лукин жестом пригласил посетителя сесть. В кабинете было всё, как положено: на полках - сочинения партийных вождей, в углу - переходящее красное знамя, стены увешаны картинками из жизни Ильича, глядя на которые, было очевидно, что лучшие свои годы Ильич провёл в благополучной Европе.

Стремительно трезвея, Егор старался дышать в сторону. К счастью Лукин, поглощённый в свои бюрократические хлопоты, ничего предосудительного не заметил и, наконец,  оторвавшись от бумаг, уставился на комсомольца холодным административным  взглядом: 

- Догадываешься, зачем я тебя пригласил?.

У  Егора во рту ощущался такой сушняк, что язык намертво прилип к нёбу. Он  отрицательно замотал головой.

- шНе догадываешься! - Лукин лукаво усмехнулся и, резко привстав, показал на окно:

- Какой на дворе стоит год?.

Егор  от неожиданности вздрогнул и громко икнул.

- Правильно!, - одобрил  парторг, приняв звук за согласия. - Год наступил переломный.

Следует заметить, что на всём протяжении советской власти каждый год без видимых успехов объявлялся переломным (как, впрочем, и теперь). А Лукин продолжал:

- Наступило время небывалого единения партии и комсомола с широкими массами трудящихся. Такие как ты комсомольцы, искренне болеющие за производство, нужны стране, в нашей работе главное - не искривить линию партии…

"Да куда ж её кривить?" - подумал Егор.   Оказавшись на привычных идеологических рельсах, парторг с ускорением помчался по накатанной дорожке.  Говорил убедительно, политически грамотно, заученно выстраивая выверенные догмы и умело жонглируя ленинскими цитатами. Обалдевший от такого напора,  Егор, находясь в полном недоумении, усердно кивал головой. Неизвестно сколько бы ещё длилась эта словесная диарея, но ораторский пыл Лукина прервал телефонный звонок, после чего, безо всякого перехода, прикрывая телефонную трубку ладонью, он Егору дружески подмигнул и заявил:

- В общем, будем тебя рекомендовать на должность секретаря  комсомольской организации.

Беседа состоялась на высоком идейно-политическом уровне и за это время Егор не проронил ни слова.  Он кивнул на прощание и так же молча покинул кабинет. Известие  Егора озадачило: работа оставалась та же, а хлопот  прибавлялось. Но позже Лукин его утешил:

- Нашей фабрике выделили несколько квартир в новом доме, тебе  намечается  двушка.

Утвердившись в райкоме ВЛКСМ, Егор, выпивая в компании секретаря по идеологии, поинтересовался: за какие заслуги его удостоили этой чести? Секретарь усмехнулся:

- Лукин отозвался о тебе так: "Этот парень,  умеет слушать, а не только  болтать языком!
                      
Порой бывает трудно понять механизм ничем не оправданного взлёта  заурядного субъекта на высокий начальственный пост. У Егора восхождение началось уж совсем не типично, наверное - судьба. К идеологическим тусовкам он относился равнодушно; вместе с остальными трудящимися безропотно томился на собраниях, добросовестно исполнял нехитрые комсомольские поручения, хотя без должного энтузиазма. Словом, никаким боком не производил впечатления юноши, беззаветно влюблённого в комсомол. Новым  назначением откровенно тяготился, но Лукин ему  неоднократно внушал:

-  Управлять людьми гораздо проще, чем самим собой.

Неумение управлять самим собой однажды сыграло с Егором любопытную шутку.
В один прекрасный вечер в райкоме ВЛКСМ после семинара по обмену опытом  комсомольских секретарей, когда большинство участников разъехалось по домам,  в кабинете заведующего орготделом, при запертых на ключ дверях,  состоялись  традиционные посиделки единомышленников. Смешно сказать, но уже тогда комсомольские лидеры,приняв на грудь без посторонних, поносили опостылевшую советскую действительность. Они отчетливо видели, что без  рыночной экономики, многопартийности и демократизации никакими лозунгами, типа - "догоним и перегоним", из болота страну не вытащить. Однако существовало негласное соблюдение осмотрительности: пьяная болтовня должна оставаться на дне стакана. Тем не менее, такие дискуссии возникали нередко, а  встретившись в следующий раз на очередном съезде или слёте, участники политически нездорового трёпа смущённо  переглядывались.

В тот раз дискуссия, вопреки зарокам, опять свелась к политике. Последние годы правления Хрущёва были отмечены падением доверия к нему и к  его сомнительным преобразованиям со стороны самых разных слоёв населения и советской номенклатуры. Партийные и хозяйственные руководители критически относились к рискованным экспромтам экономических и политических реформ.  Плохо оценивались его внешнеполитические шаги, в особенности разрыв с Китаем и неспособность отстоять интересы СССР в период Карибского кризиса. Военные откровенно негодовали по поводу сокращения армии, рядовые граждане возмущались ростом цен и пустыми прилавками, у селян отбирали приусадебные участки и личный скот. Когда рабочие стали роптать из-за понижения расценок, плохих условий труда и подорожания продуктов, против них бросили армию. В Новочеркасске пролились не только  слёзы, но и кровь. Усилились гонения на православие. Даже прежние сторонники Хрущева среди интеллигенции после ужесточения в стране культурной  политики, серьёзно разочаровались в недавнем своём кумире. Оттепель живо сменилась очередными  заморозками.

Вот тогда-то полностью и подтвердилось высказывание Лукина о неумении Егора управлять собой. В тот раз андидат в члены КПСС хватил лишку и в процессе бурной полемики так разошёлся, что принялся  поносить специфическими словами всю партию вместе с её Первым секретарём. Да так разошёлся, что присутствующий инструктор по идеологии, съёжившись от ужаса, присел и оглянулся на портрет дорогого Никиты Сергеевича. Уловив этот взгляд, Егор  сорвал портрет и выбросил в окно.

Надвигался невиданный скандал с правотроцкистским уклоном. Кто-то из присутствующих проявил идеологическую бдительность и стукнул по телефону 02. Прибыл наряд  милиции, гражданина доставили в вытрезвитель, а когда услышали его мятежные откровения, немедленно переправили к смежникам соответствующего профиля. Там для вольнодумных клиентов имелись все необходимые навыки для направления их мыслей в нужное русло.
                             
                                    "Приятно всё-таки, что нас тут уважают:
                                    Гляди - подвозят, гляди - сажают!
                                    Разбудит утром  не петух,  прокукарекав,
                                    Сержант разбудит, как человеков!"
                                                                    В.Высоцкий.
 
Утром Егора разбудил офицер этой гуманной смежной организации. В его  руках была бутылка импортного пива и бутерброд с копченой колбасой - очевидный ассортимент тутошнего буфета. Он извинился за ночное недоразумение и мило предложил:

- Мы сейчас отвезём вас на работу, только поделитесь: откуда у вас информация, что этой ночью Хрущёва снимут?.

- Политическая прозорливость, - буркнул, мало чтоо соображающий  Егор, не подозревая, что попал в самое яблочко.

Сегодня такого назвали бы ясновидящим.

...После недолгой беседы его действительно отвезли на работу в сопровождении сотрудника "конторы". О чём этот сотрудник беседовал с Лукиным, осталось тайной, но после того случая карьера секретаря первичной комсомольской ячейки рванула в гору.  Спустя полгода Егор уже значился инструктором райкома комсомола. Бывшие сотрудники язвили словами гоголевского Земляники:  "Кажется, вчера вы были немножечко ниже ростом".

Свежеиспечённый комсомольский чиновник отшучивался:

- Я не вырос, просто нахожусь в состоянии эрекции...