ОЗЕРЦО МОЁ, РОДНИКОВОЕ

Об­ще­со­юз­ная кон­фе­рен­ция ме­тал­ло­физи­ков про­ходи­ла ле­том ка­кого-то го­да в при­гожий и­юнь, без жа­ры и ред­ки­ми, по­рой и вов­се сле­пыми, дож­дя­ми. Под чу­дес­ным мяг­ким сол­нцем го­род смот­релся чис­тым и све­жим. Бы­ло это в Мос­кве. А вот в ка­ком мес­те, он вспом­нить не мог. Как ни ста­рал­ся, не мог. То ли в МГУ, то ли в ка­ком-то ву­зе, то ли в ака­деми­чес­ком ин­сти­туте. За­то ран­нее, прох­ладное ле­то, чу­дес­ную двус­ветную а­уди­торию, ам­фи­те­ат­ром на двес­ти че­ловек, за­литую пе­ресе­ка­ющи­мися, доб­ро­душ­но не за­меча­ющи­ми друг дру­га све­товы­ми по­тока­ми,  ги­гант­ский стол с боль­шой три­буной и мно­гомет­ро­вую дос­ку - пом­нил от­четли­во, в де­талях - это жи­ло в нем и мно­го лет  спус­тя.

Пле­нар­ных док­ла­дов бы­ло все­го три, и па­мять не сох­ра­нила их. По­том, пос­ле 15 ми­нут­но­го пе­реры­ва пош­ли ко­рот­кие сек­ци­он­ные со­об­ще­ния. Он слу­шал их  в пол-уха, ре­гис­три­руя глав­ное, и опус­кая во­ду. Иног­да, он де­лал ко­рот­кие по­мет­ки в те­зисах док­ла­дов. Пос­ле од­ной из них, он под­нял го­лову и зас­тыл. Че­го угод­но, но это­го… Это­го он не ожи­дал. От удив­ле­ния гла­за его рас­ши­рились, и стран­ная улыб­ка ос­ве­тила ли­цо с яв­но неп­ра­виль­ны­ми, нес­тандар­тны­ми, ти­пич­но ев­рей­ски­ми чер­та­ми. Да и за­дышал он пре­рывис­то.

 На три­буне сто­яла мо­лодая жен­щи­на, ру­сая, сов­сем свет­лая, по­жалуй, да­же ры­жева­тая, с нем­но­гочис­ленны­ми кон­трастны­ми вес­нушка­ми, и ро­дин­ка­ми, прос­матри­вав­ши­мися с его мес­та, где-то в вось­мом ря­ду. Бе­лая ру­баш­ка со сто­ячим во­рот­ничком и ко­рот­ки­ми ни­же лок­тя, слег­ка рас­кле­шен­ны­ми и раз­ре­зан­ны­ми ру­кава­ми, от­кры­вала тон­кие, но креп­кие ру­ки. Од­на из них, с указ­кой, бы­ла в этот мо­мент на­целе­на на  лист ват­ма­на, ук­реплен­ный пря­мо на дос­ке.

Ка­питаль­ная про­фес­сор­ская три­буна зак­ры­вала  её фи­гуру, но он и без то­го пом­нил её: она  бы­ла лад­ной дев­чушкой и обыч­ная чер­ная юбоч­ка под­черки­вала тон­кую та­лию, раз­де­ляв­шую уме­рен­но раз­ви­тые, но, бе­зус­ловно, на­мечав­ши­еся по­ловин­ки пе­соч­ных ча­сов. И всё это за­вер­ша­лось слав­ны­ми нож­ка­ми и  со вку­сом по­доб­ранны­ми ту­фель­ка­ми на низ­ком каб­лучке.

Но глав­ным, по­жалуй, бы­ло не это. Глав­ным в этой вы­тянув­шей­ся струн­кой де­вуш­ке - жен­щи­не бы­ла гор­де­ливая, с дос­то­инс­твом, но без спе­си и са­мов­люблен­ности, фи­гур­ка с  жес­ткой пря­мой осан­кой, поч­ти ба­лери­ны, про­дол­жавшей­ся тон­кой, длин­ной и вряд ли гиб­кой ше­ей, как бы неп­ре­рыв­но вы­текав­шей из вер­ти­каль­но­го во­рот­ничка ру­баш­ки. Пря­мо по­сажен­ная го­лова с пыш­ны­ми, заб­ранны­ми на­зад во­лоса­ми, не впол­не вме­щав­ши­мися в куб­ли­ке и опу­шав­ши­ми его свет­лым, слег­ка вь­ющим­ся оре­олом, и гла­за, за­вер­ша­ли эту пря­миз­ну, эту бес­ком­про­мис­сную ли­ней­ность. Не ук­ло­ня­ющий­ся в сто­рону, век­торно на­целен­ный на со­бесед­ни­ка поч­ти сфо­куси­рован­ный, ка­залось, вы­зыва­ющий взгляд,  смяг­чался сму­щен­ной и де­ликат­ной  улыб­кой.

Ка­кие сом­не­ния? Ка­кие мог­ли быть сом­не­ния? Это бы­ло она - его быв­шая сту­ден­тка пер­во­кур­сни­ца в дав­ние го­ды его  си­бир­ской жиз­ни. Она - Лю­ся! Вос­по­мина­ния эти бы­ли ще­мящи­ми, но чис­ты­ми и свет­лы­ми. Они не тре­вожи­ли его со­весть, и он от­дался им, не от­ры­вая взгля­да от неё, вни­матель­но и нап­ря­жен­но слу­шая её, и, од­новре­мен­но, своё, зву­чащее, а иног­да, под­ра­гива­ющее  в нем прош­лое.

Он был мо­лодым кан­ди­датом на­ук на ка­фед­ре фи­зики ме­тал­лурги­чес­ко­го ин­сти­тута си­бир­ско­го Ста­легор­ска. Вре­мя это бы­ло сра­зу пос­ле ХХ съ­ез­да и в зат­хлой ат­мосфе­ре стра­ны и си­бир­ско­го ву­за что-то ме­нялось. Не очень за­мет­но, но ме­нялось. И он это чувс­тво­вал, по­тому, что чи­тать лек­ции ста­ло лег­че, кон­троль чуть-чуть ос­лаб, мож­но бы­ло при­водить при­меры, ци­тиро­вать ху­дожес­твен­ные книж­ки и не слиш­ком упи­рать на связь фи­зики с, прос­ти­те, мар­ксист­ско-ле­нин­ской фи­лосо­фи­ей и про­чим сло­воб­лу­ди­ем.

И он вос­поль­зо­вал­ся этим, стре­мясь оче­лове­чить фи­зику и увя­зать её с куль­ту­рой и ли­тера­турой. Нес­мотря на неп­рекра­ща­ющий­ся то­таль­ный пар­тий­ный прес­синг, сту­ден­чес­тво эти на­чина­ния при­ветс­тво­вало. Ну и, кро­ме то­го, Ми­тя был от при­роды че­лове­ком не­зави­симым, и на­ив­ным. Да к то­му же и фи­зиком. А, как из­вес­тно, эта пуб­ли­ка, фи­зики, по­лага­ли, что они глав­ная соль зем­ли, и се­год­ня, пос­ле атом­ных ус­пе­хов, нем­но­го важ­ни­чали и за­дава­лись. Вот и по­луча­лось, что, чи­тая, так на­зыва­емый, ус­та­новоч­ный курс фи­зики на за­оч­ном  фа­куль­те­те, Ми­тя, а был он тог­да то­щим и под­тя­нутым мо­лодым че­лове­ком с ог­ромной ше­велю­рой, раз­вернул­ся во всю.

И чи­тал доб­ротно и ин­те­рес­но, что бы­ло хо­рошо, и дво­ек ста­вил мно­го, что бы­ло пло­хо. А на­до ска­зать, что сту­ден­ты за­оч­но­го от­де­ления бы­ли все или поч­ти все стар­ше его. И  за­нима­ли мно­гие из них за­мет­ные мес­та на про­из­водс­тве и в гор­ной, и в гор­но-обо­гати­тель­ной, и в ме­тал­лурги­чес­кой об­ластях. Ни для ко­го из них по­лучен­ная двой­ка прин­ци­пи­аль­но ни­чего не ме­няла, ну со вто­рого за­хода в эту же сес­сию сдаст, а по­тому от­но­сились они к тол­ко­вому, доб­ро­совес­тно­му и чес­тно­му маль­чиш­ке - лек­то­ру с лег­кой нас­мешкой и юмо­ром, но и… с теп­ло­той и ува­жени­ем.

А он про­дол­жал де­лать своё де­ло, вы­пол­нять свой долг и, зап­росто, мог пос­та­вить двой­ку  Ге­рою Со­вет­ско­го Со­юза. Бы­ли у не­го и лю­бим­чи­ки. К та­ким от­но­сил­ся са­мый та­лан­тли­вый из его сту­ден­тов, за всю эту и пос­ле­ду­ющую его ву­зов­скую пя­тиде­сяти­тилет­нюю ис­то­рию. Это был не­мец, один из ру­ково­дите­лей Бе­лов­ско­го цин­ко­вого за­вода, - страш­но­го пред­при­ятия, вок­руг ко­торо­го на ки­ломет­ры ис­чезла вся­кая рас­ти­тель­ность и прос­ти­ралась мар­си­ан­ская ржа­вая пус­тошь. Стар­ше Ми­ти лет на де­сять, был он, как вы­яс­ни­лось, из выс­ланных в Си­бирь нем­цев По­волжья, и до сих пор еже­недель­но от­ме­чал­ся в от­де­лении ми­лиции.

В уду­ша­ющей, неп­ро­вет­ри­ва­емой ат­мосфе­ре про­питан­но­го пар­тий­ной иде­оло­ги­ей ин­сти­тута по­веде­ние Ми­ти бы­ло не­обыч­ным и фрон­дер­ским, но… в ус­ло­ви­ях от­те­пели уже не­нака­зу­емым. Из ком­со­мола вы­шел, в пар­тию не всту­пил и не пы­тал­ся. Бо­лее то­го, ес­ли приг­ла­шали, чтоб по­том из Си­бири не у­ехал, от­ка­зывал­ся на­от­рез.  Власть пре­дер­жа­щие не­долюб­ли­вали его, ед­ва не ис­клю­чили из оче­реди на жильё, ча­ще, чем дру­гих, чтоб не за­бывал­ся, по­сыла­ли гу­сарс­тву­юще­го кан­ди­дата со сту­ден­та­ми в кол­хоз, зва­ние до­цен­та при­дер­жа­ли, как смог­ли. Име­ло, од­на­ко, всё это для на­шей ис­то­рии и еще од­ну сто­рону - Ми­тя поль­зо­вал­ся оп­ре­делен­ным ува­жени­ем сту­ден­чес­тва, осо­бен­но его ин­телли­ген­тной час­ти.

А на­до ска­зать, что в Ста­легор­ске бы­ла прек­расная ин­телли­ген­ция.  Вся или поч­ти вся она сос­то­яла из нес­коль­ких спе­цифи­чес­ких ка­тего­рий лю­дей. Во-пер­вых, это бы­ли ос­татки слу­чай­но не­дос­тре­лян­ных в трид­цать седь­мом уче­ных из ста­рой том­ской до­рево­люци­он­ной ин­телли­ген­ции и кое-кто из уце­лев­ших чле­нов пром­партии, стро­ив­ших Ста­легорск. Во-вто­рых, сох­ра­нились  эва­ку­иро­ван­ные и не вер­нувши­еся пос­ле вой­ны до­мой спе­ци­алис­ты. В-треть­их, в  пе­ри­од ста­лин­ских го­нений на ев­ре­ев,  в Ста­легор­ске соб­ра­лось нес­коль­ко де­сят­ков кан­ди­датов и док­то­ров на­ук, из­гнан­ных из ву­зов Ук­ра­ины и  За­пад­ной Рос­сии, в том чис­ле из Мос­квы и Ле­нин­гра­да. 

Ну и, на­конец, - мо­лодые спе­ци­алис­ты, мно­гими сот­ня­ми и ты­сяча­ми нап­равлен­ные пос­ле окон­ча­ния ин­сти­тутов в Си­бирь. В ста­лин­ские вре­мена  это бы­ла ак­ция, как бы пред­ва­ряв­шая мас­со­вую де­пор­та­цию ев­ре­ев. Поз­днее, ус­та­нови­лась об­ще­со­юз­ная прак­ти­ка по­сыл­ки в вос­точные рай­оны стра­ны для ра­боты на про­тяже­нии трёх лет и вы­пус­кни­ков ву­зов дру­гих на­ци­ональ­нос­тей, хо­тя, на по­вер­ку, мно­гие из них всё же ока­зыва­лись ев­ре­ями…

В кон­це шес­ти­деся­тых ме­тал­лурги­чес­кий ин­сти­тут от­крыл две но­вых спе­ци­аль­нос­ти. Пом­нится, это бы­ли про­мыш­ленное и граж­дан­ское стро­итель­ство и ме­тал­ло­физи­ка. И ста­легор­ская тех­ни­чес­кая ин­телли­ген­ция ре­шила: хва­тит му­чать­ся и, до пре­дела нап­ря­гая бюд­же­ты се­мей, от­прав­лять де­тей учить­ся в Мос­кву и Ле­нин­град, од­них, без семьи и кон­тро­ля, в страш­нень­кие сту­ден­ческие об­ще­жития - и до­рого, и ко­ряво, и бес­по­кой­но во всех от­но­шени­ях. Так в ин­сти­туте по­яви­лись че­тыре груп­пы ин­телли­ген­тных маль­чи­ков и де­вочек. Сре­ди них ока­залась и Лю­ся.  А  груп­пам  этим, соб­ранным в еди­ный по­ток, и оп­ре­дели­ли Ми­тю чи­тать фи­зику.

Это толь­ко так го­ворить­ся, под­го­товить лек­то­ра. Ерун­да это и че­пуха. Вся­кое серь­ёз­ное де­ло от Бо­га! Вот, ска­жем, жад­ный че­ловек, ал­чный, под­лый эго­ис­тичный, хоть кан­ди­дат, хоть док­тор, хоть до­цент или про­фес­сор - он мо­жет быть в шта­те лек­то­ров и чис­лить­ся да­же на хо­рошем сче­ту. Но нас­то­ящим лек­то­ром он быть не мо­жет, по оп­ре­деле­нию, будь ты сто раз член пар­тии или там боль­шой об­щес­твен­ник, или ла­па у те­бя во­лоса­тая в об­ко­ме.

Фо­кус в том, что лек­тор - это до­нор. Он ведь не толь­ко из­ла­га­ет ма­тери­ал, он из­лу­ча­ет ду­хов­ные и нравс­твен­ные цен­ности, на ко­торых, в ко­неч­ном ито­ге, и тран­спор­ти­ру­ет­ся фи­зика в мозг слу­шате­ля. А ес­ли ты нищ ду­хом, или ду­шон­ка у те­бя гни­лая, ни­чего у те­бя не вый­дет. Кста­ти, ин­те­рес­но, что не мо­гут быть, нап­ри­мер, хо­роши­ми лек­то­рами, те, кто ти­хо го­ворит или го­ворит, поч­ти не рас­кры­вая рта. Эти лю­ди от­филь­тро­выва­ют­ся сра­зу. И де­ло не толь­ко в том, что у них ни­кудыш­ная   зву­ко­от­да­ча - нет, они прос­то рас­четли­вы и пы­та­ют­ся сэ­коно­мить на всем, в том чис­ле и на  гром­кой ре­чи. Как же он по­дарит сту­ден­там свой курс и са­мого се­бя?

Что до Ми­ти, то для не­го этот по­ток был счасть­ем, и он раз­вернул­ся, как толь­ко мог меч­тать и на­де­ять­ся иде­алист. В этот курс он вло­жил все, что на­копил за свою трид­ца­тилет­нюю жизнь, все про­фес­си­ональ­ные зна­ния, всю при­мыкав­шую на­уку и ин­же­нерию, все про­читан­ное, всю по­эзию, ко­торую знал и лю­бил, сло­вом, все­го се­бя. Ну и до­бавить на­до под­спуд­ное. Осоз­нанно или под­созна­тель­но, толь­ко пре­пода­вате­ли  всег­да стре­мят­ся  влю­бить в се­бя сту­ден­тов. И у нас­то­яще­го, ми­лостью божь­ей лек­то­ра это по­луча­ет­ся всег­да - будь ты хоть кра­савец, пи­сан­ный, или уро­дина, пох­ле­ще  Ква­зимо­до.  Дух опе­режа­ет те­ло, зак­ры­ва­ет его со­бой, а­урой сво­ей, и зас­тавля­ет слу­шате­лей за­быть о  внеш­ности ва­шей.

У Ми­ти это по­луча­лось са­мо со­бой - го­рел он в а­уди­тории, фон­та­ниро­вал ду­шев­ным бо­гатс­твом, за­бывал о се­бе, на­чис­то,  да и уж боль­но рез­ко от­ли­чал­ся от школь­ных учи­телей и ок­ру­жа­ющей его мас­сы пре­пода­вате­лей ин­сти­тута. Сту­ден­ты его дей­стви­тель­но лю­били, но Лю­ся… Лю­ся, поп­росту, влю­билась. Всю эту под­корко­вую, реф­лектор­ную си­ту­ацию Ми­тя про­фес­си­ональ­но чувс­тво­вал и осоз­на­вал, ни­ког­да к это­му серь­ёз­но не от­но­сил­ся и вся­чес­ки из­бе­гал, ка­ких бы-то ни  бы­ло  ра­ман­ти­чес­ких от­но­шений со сту­ден­та­ми.

А тут про­изош­ло что-то дру­гое, за­шеве­лилось в нем что-то, по­хоже, за­шеве­лилось,  прос­ну­лось встреч­ное. Под гор­ло под­ка­тывать ста­ло, ког­да встре­чал Лю­сю в ко­ридо­ре на пе­реры­вах. А она, как буд­то спе­ци­аль­но, впро­чем, яс­ное де­ло, спе­ци­аль­но, ока­зыва­лась на его пу­ти. Да и во вре­мя лек­ции ло­вил се­бя на  же­лании пос­мотреть на неё, и сто­ило ему не­малых сил сдер­жи­вать се­бя.  Но на­до от­дать ему дол­жное - уз­ду он се­бе со­ору­дил проч­ную. Про се­бя пос­ме­ивал­ся: "Скуч­ный ты че­ловек, Ми­тя, скуч­ный!". Но  бы­ло то­му не­мало ос­но­ваний, хоть от­бавляй. И же­ну он ис­крен­не лю­бил, и сы­на, и ло­мать семью не со­бирал­ся. И об­ста­нов­ка в ин­сти­туте бы­ло оз­лоблен­ной, и ни­кому ни­чего не про­щалось.

Ког­да его друг, то­же до­цент, ув­лекся кра­сивой, не по го­дам раз­ви­той  и рас­кре­пощен­ной сту­ден­ткой, точ­нее, она ув­лекла его и ста­ла, иной раз, за­ходить и бе­седо­вать с ним в пре­пода­ватель­ской или в его кро­хот­ном ка­бине­тике доль­ше по­ложен­но­го, за­веду­ющий ка­фед­рой ус­тро­ил раз­нос.  Хо­рошо, не пош­ло вы­ше -  и мес­та слу­жеб­но­го мог­ло ему сто­ить, и зва­ния до­цен­та, про­сочись ин­форма­ция в рек­то­рат или в под­лые до кор­ней, на­битые  сло­жив­ши­мися про­фес­си­ональ­ны­ми де­маго­гами и под­ле­цами, пар­тий­ные ин­стан­ции.

Уз­да - уз­дой, об­ста­нов­ка - об­ста­нов­кой, но Ми­тя от­да­вал се­бе от­чет, что влю­бились они с этой на­ив­ной дев­чушкой друг в дру­га. Ни он, ни она ни­ког­да ни­чего друг дру­гу не го­вори­ли, но оба зна­ли, что чувс­тва дру­гого не сек­рет, ни для не­го, ни для неё. Вот та­кое, мол­ча­ливое вза­им­ное по­нима­ние меж­ду ни­ми са­мо со­бой ус­та­нови­лось, и не на­руши­лось до са­мого кон­ца их от­но­шений. И ка­залось им обо­им, что на ка­ком-то зап­ре­дель­но вы­соком, чис­то ду­шев­ном, проз­рачно ду­хов­ном уров­не, они бы­ли вмес­те. Но в этом ми­ре, ми­ре ре­аль­нос­ти, ма­тери­аль­ном ми­ре тел, су­ровом прос­транс­тве поч­ти то­тали­тар­ной дис­ципли­ны, ог­ра­ниче­ний и стра­ха, они су­щес­тво­вали по­рознь.

Пос­ледний раз они встре­тились на эк­за­мене. И ког­да, пос­ле под­го­тов­ки по взя­тому по­луча­сом ра­нее би­лету, она се­ла к его сто­лу от­ве­чать, он от стра­ха за неё, и неж­ности, ед­ва не за­дох­нулся. Од­на­ко эта бе­локу­рая дев­чушка ока­залась ум­ничкой и че­лове­ком дол­га, и пе­ред со­бой, и пе­ред ним. От­ве­чала она прек­расно и на до­пол­ни­тель­ный воп­рос ко всем сту­ден­там: а что вы сей­час чи­та­ете? - вы­яс­ни­лось -  и с про­зой зна­кома, и с до­рогой ему по­эзи­ей. Впи­сывая зас­лу­жен­ную, тру­довую пя­тер­ку в за­чет­ку, ря­дом с дру­гими "от­лично", он, рас­та­яв­ший и ус­по­ко­ив­ший­ся за неё, ду­мал, что не будь же­нат, он не­мед­ленно же­нил­ся бы на ней, не­мед­ленно, сей­час же, еще вче­ра!

Ле­то он  про­вел стран­но. Ме­сяц где-то от­ды­хали семь­ёй. Ме­сяц, как всег­да, про­зани­мал­ся. Но все вре­мя пом­нил эту де­воч­ку. А ког­да нас­та­ло дол­гождан­ное пер­вое сен­тября и все, и сту­ден­ты, и пре­пода­вате­ли, ока­зались в сбо­ре, уз­нал, что ро­дите­ли Лю­си пе­реве­лись ку­да-то под Мос­кву и у­еха­ли вмес­те с деть­ми. Вот и вся их ис­то­рия. По обыч­ным по­няти­ям не бы­ло ров­ным сче­том ни­чего, ни бли­зос­ти, ни вза­им­но­го ка­сания, ни да­же раз­го­вора на­еди­не. Ни­чего… Но, и это уди­витель­но, пос­ле её вне­зап­но­го отъ­ез­да под­ко­силось что-то,  ста­ло  ему не по се­бе и дли­лось это "не по се­бе" дол­го, на­вер­ное, не ме­нее го­да. - Все в ин­сти­туте на­поми­нало об этой дев­чушке, а пу­ще все­го лек­ции в её по­токе.

Все бы­ло как всег­да, жизнь тек­ла иной раз, очень ред­ко, по ма­гис­тра­лям, а ча­ще, по пе­рек­рёс­ткам, уха­бам и пок­ры­тым грязью и яма­ми про­селоч­ным до­рогам, но что-то важ­ное, что-то зна­чимое для его ос­той­чи­вос­ти, для его са­мови­дения и са­мо­ощу­щения из не­го вы­дер­ну­ли, и при­шел в се­бя он да­леко не сра­зу.

Собс­твен­но, он пом­нил её все эти го­ды, как мяг­кую чу­дес­ную, мол­ча­ливую и столь зна­чащую для не­го кар­ти­ну, на­писан­ную, лег­ки­ми ажур­ны­ми маз­ка­ми, те­перь уже не­ре­аль­ны­ми, и свет­лые крас­ки её, и без то­го-то близ­кие  к сол­нечным лу­чикам, не выц­ве­тали, но со вре­менем сли­вались с сол­нечным фо­ном, и вся она, Лю­ся, прев­ра­тилась в неж­ный, ще­мящий, всег­да при­сутс­тву­ющий в нем, и всег­да тре­вожа­щий его ду­шу, ма­нящий, сол­нечный ми­раж. Ви­димо, где-то там, на­вер­ху, за пре­дела­ми это­го ми­ра, что-то мо­гучее и все­силь­ное, что-то зна­ющее аб­со­лют­ную ис­ти­ну, проч­но удер­жи­вало их ду­ши друг воз­ле дру­га и он, ни ма­ло, не сом­не­вал­ся, что и она чувс­тво­вала что-то по­доб­ное. Он был убеж­ден в этом! Не­поко­леби­мо убеж­ден!

Все эти го­ды, а прош­ло уже не ме­нее де­сяти лет, он не пы­тал­ся ис­кать её. Его жизнь бы­ла за­пол­не­на и, хо­тя тек­ла да­леко не прос­то, но он уже был и док­то­ром, и про­фес­со­ром, и за­веду­ющим ка­фед­рой, и да­же при­об­рел оп­ре­делён­ную из­вес­тность в про­фес­си­ональ­ных кру­гах. Прош­лое, по-преж­не­му, жи­ло в нем, и ми­раж не поб­лек, и не выц­вел, но всё это пе­реш­ло, как-то мяг­ко и не­замет­но сос­коль­зну­ло в чу­дес­ную не­ре­аль­ность, в крот­кие и бе­зот­ветные сказ­ки ду­ши на­шей, как луч­шие, ни­ког­да не ста­ре­ющие и са­мые до­рогие  вос­по­мина­ния детс­тва.

И вот те­перь ока­залось, что это не фа­та-мор­га­на. Не­ре­аль­ное ма­рево ма­тери­али­зова­лось, как буд­то и не бы­ло про­житых  лет. И опять пе­рех­ва­тило ды­хание, и опять он сму­тил­ся как маль­чиш­ка и ед­ва не под­ско­чил со сво­его мес­та, ког­да она вых­ва­тила взгля­дом его из а­уди­тории и за­лилась ру­мян­цем пря­мо на три­буне. Вы ког­да-ни­будь ви­дели, как крас­не­ют ры­жева­тые блон­динки? Это и всег­да-то уди­витель­ное зре­лище - ведь они из­лу­ча­ют свет во всем ви­димом ди­апа­зоне, и не­види­мом  - по­думал Ми­тя - то­же. Но сей­час… Здесь…

В пе­реры­ве они сто­яли в тол­пе де­лега­тов, дер­жа­лись за ру­ки, и,  улы­ба­ясь, мол­ча смот­ре­ли друг на дру­га. По­том па­ру ча­сов  по­гуля­ли по Мос­кве и рас­ста­лись. В сущ­ности, это бы­ли единс­твен­ные сто двад­цать ми­нут, ког­да они мог­ли вы­гово­рить­ся. Но и тог­да, в эти пер­вые и пос­ледние их два ча­са, они не ка­сались друг дру­га и ни сло­ва не ска­зали о том, что им бы­ло по­нят­но и без слов - об их люб­ви.  Они бо­ялись рас­плес­кать её - это По­дарен­ное им  Свы­ше крис­таль­но чис­тое и всег­да прох­ладное  род­ни­ковое озер­цо.
 
Она приг­ла­сила его на сле­ду­ющий день в гос­ти, в свою семью. Жи­ла она в ря­довом хру­щев­ском до­ме в од­но­ком­натной квар­тирке с му­жем и до­черью. И Лю­ся, и муж бы­ли еще ас­пи­ран­та­ми и жи­ли скром­но. Он не знал, был ли муж в кур­се их стран­ной эпо­пеи, но бе­седы не по­лучи­лось - все бы­ли нап­ря­жены, и он счел ра­зум­ным че­рез час - пол­то­ра от­кла­нять­ся. Вот и всё. Боль­ше они ни­ког­да не встре­чались. Хо­тя те­перь он сле­дил, из­редка, за нею. Встре­чал серь­ёз­ные пуб­ли­кации в со­лид­ных жур­на­лах, знал её на­уч­ное нап­равле­ние и слы­шал, что она вско­ре ста­нет док­то­ром на­ук. Жиз­ненные ре­алии, ока­зались силь­нее ду­хов­но­го ми­ража. В этой жиз­ни, во вся­ком слу­чае. Так, ви­димо, бы­ло на­писа­но на их судь­бах.

Сей­час, ког­да ему хо­рошо за семь­де­сят, он час­то воз­вра­ща­ет­ся к мыс­лям о Си­бири, о Лю­се. В эмиг­ра­ции, от­ре­зан­ный от прош­ло­го, он и вов­се по­терял её из ви­да, хо­тя ни тех чувств, ни то­го эк­ста­за, ни то­го цве­та, в ко­торые был ок­ра­шен мир его мо­лодых лет, ни то­го ощу­щения неп­ре­ходя­щей чис­то­ты не рас­те­рял и ни­чего, ров­ным сче­том ни-че-го, не  за­был. И вот что уди­витель­но, он ни о чем не жа­лел! Что бы так? А вот что.

Он лю­бил Бу­нина и час­то пе­речи­тывал чу­дес­ные, но су­ровые "Тем­ные ал­леи". И клас­си­чес­кие строч­ки: "Все про­ходит, мой друг, - за­бор­мо­тал он.
- Лю­бовь, мо­лодость - все, все. Ис­то­рия пош­лая, обык­но­вен­ная. С го­дами все про­ходит. Как это ска­зано в кни­ге И­ова? "Как о во­де про­тек­шей бу­дешь вспо­минать"…- Од­но те­бе ска­жу: ни­ког­да я не был счас­тлив в жиз­ни, не ду­май, по­жалуй­ста… Ду­маю, что и я по­терял в те­бе са­мое до­рогое, что имел в жиз­ни…Да, ко­неч­но, луч­шие ми­нуты. И не луч­шие, а ис­тинно вол­шебные! "Кру­гом ши­пов­ник алый цвел, сто­яли тем­ных лип ал­леи". Но, бо­же мой, что бы­ло бы даль­ше? Что, ес­ли бы я не бро­сил её? Ка­кой вздор! Эта са­мая На­деж­да не со­дер­жа­тель­ни­ца пос­то­ялой гор­ни­цы, а моя же­на, хо­зяй­ка мо­его пе­тер­бург­ско­го до­ма, мать мо­их де­тей?…"  знал толь­ко что не на па­мять.

Он по­нимал, что сог­ла­шать­ся с ве­ликим пи­сате­лем или спо­рить с ним бы­ло бес­смыс­ленно.- Бу­нин пи­сал свой оп­ре­делен­ный ва­ри­ант, свою вер­сию слу­чив­ше­гося, чью-то ре­аль­ную или вы­мыш­ленную кол­ли­зию. Он же, Ми­тя, был убеж­ден, что Бу­нин не за­вел рас­сказ и ис­то­рию в  ту­пик, он ос­та­вил, ес­ли хо­тите, за­коди­ровал, и дру­гие воз­можнос­ти для на­шей мно­гомер­ной, мно­гова­ри­ан­тной  дей­стви­тель­нос­ти. Прав­да, сде­лал это не­навяз­чи­во, де­ликат­но. Пом­ни­те, ка­залось бы, слу­чай­ную, толь­ко ду­мал Ми­тя, сов­сем и не слу­чай­ную строч­ку:  "Ку­чер гнал рыс­цой,  все  ме­няя чер­ные ко­леи, вы­бирая ме­нее гряз­ные…"

Мо­жет стать­ся, что и в их с Лю­сей не­хит­рой ис­то­рии, поч­ти дет­ской, чис­той, на­ив­ной, ни­ког­да не выс­ка­зан­ной вслух и не ма­тери­аль­ной люб­ви, Ве­ликие  Си­лы сох­ра­нили всё на ду­хов­ном, веч­ном и сте­риль­но не­запят­нанном уров­не. Не бы­ло ни­чего зем­но­го, за­то в ду­шах их рас­цвел и по­ныне, вот уже пол­ве­ка, цве­тет всег­да мо­лоды­ми, не­мер­кну­щими крас­ка­ми, пер­воздан­ной кра­сотой веч­но зе­леный сад на бе­регу прох­ладно­го и как хрус­таль чис­то­го, и до са­мого дна проз­рачно­го род­ни­ково­го озер­ца.

Copyright  © 2005 Viktor Finkel
Certificate. Writer Guild of America . 2005. Viktor Finkel