ПАНСИОНАТ

Пансионат "Украина" в американском городке Эн раскололся на три "лагеря". Первый - за Украину, второй - за Россию, третий... а третьему было всё равно. Произошло это сразу же после лекции украинского политолога, чудом заехавшего в эту американскую глубинку. Публика пансионата солидная и по возрасту, и по житейскому опыту. О своих национальностях до той проклятущей лекции никто и не вспоминал, да и зачем?

Почти все "пользователи" пансионата жили думами о том, с каким багажом предстанут пред Всевышним. Все, кроме двух убеждённых атеистов - Арона Борисовича и Ивана Леонидовича. Они были в прошлом партийными работниками, - оба были людьми умными, писали стихи, играли в шахматы и в душу "сопользователям" пансионата со своим безверbем не лезли.   

"Настоящих русских", вернее жителей России, в Пансионате было мало, всего двое: Степан Перебенасов из Ростова и Ахмет Ахметович из Москвы. Все остальные старички приехали в Штаты кто из Украины, кто из Белоруссии, а кто и из Средней Азии. Ахмет Ахметович был действительно русским, так у него было прописано в бывшем советском паспорте, а фамилию он "подцепил" в милиции, куда его кто-то подкинул. Мальчик был смуглым, время военное, ну и подумали, что не русский, вот и назвали так в честь главврача роддома, с которым начальник милиции был не в ладах. Говорят, что когда жена Ахмета Ахметовича, ну того, который был главврачом, узнала про это, то крепко побила бедного мента. Она была откуда-то из Прибалтики, в молодости толкала ядро, а Ахмет Ахметович был маленьким, и справиться с супругой ему было не под силу.

 Ахметку младшего быстренько определили куда следует, и все дружно про него забыли. Ахметка вырос парнем красивым, умным. Жизнь у него сложилась хорошо, но развалился Союз и ему, даже с его "титульной" фамилией, стало невозможно жить в одном из суверенных "станов". Он уехал в Россию, но и там ахметовых не очень-то привечали. Стал Ахметка думать, как бы фамилию сменить, но не хватило терпения на российский бюрократизм:  слишком много документов надо было собирать на родине, а ехать опять в тот "стан" не хотелось.

 Неожиданно ему подфартило, единственная дочь вышла замуж за американца и перевезла его в Штаты. Ладил Ахмет Ахметович с зятем неплохо, в дела молодых не вмешивался, но скучно ему было, не его это была страна. Стал он подумывать о возвращении хоть и на плохую, но свою, "историческую", родину, и вот тут-то появился Степан Степанович, который познакомил его со своими друзьями, потом привёл в пансионат "Украина", и Ахмет Ахметович как-то пообвык, перестал терзаться по прошлому.

 Пансионат назван был в честь страны на окраине России оттого, что владелец его был родом из Украины, или, если быть политически корректным - с Украины. Украинцем он не был, но деньги умел делать и там, и здесь - на новой родине, в центре "капиталистической цитадели". Однажды в пансионате появилась Изольда Моисеевна и завела со стариками дружбу. Потихоньку все трое стали не-разлей-вода друзьями. Они встречались не только в пансионате, но и вне его. Все трое были вдовые, все трое жили отдельно от детей и внуков, недалеко от пансионата и времени для общения было у них много.

  Изольда Моисеевна была женщиной необыкновенной, писала стихи, недурно пела. Её покойный муж был физиком, работал в каком-то закрытом институте. Она всю себя посвятила ему и после его смерти (хотя была ещё молода и красива) не вышла больше замуж. В Штаты её также привезли дети.

Степана Степановича и Ахмета Ахметовича она называла мальчиками и им это очень нравилось. Старость не испортила Изольду Моисеевну, она придала ей благородство и то неброское изящество, которое проявляется к старости у некоторых женщин. Её глаза были необыкновенно добрыми, да и цвет их просто покорял любого, кто в них смотрел. Они были тёмно-рыжими, с искринками. С ней было легко и интересно. Оба "кавалера" в её присутствии старались быть элегантными и предупредительными. Любить или влюбляться (хоть и говорят, что этим чувствам "все возрасты покорны"), было поздновато, но эта троица прожить друг без друга не могла и дня. Они начинали свой день со звонков "как спалось, всё ли океюшки?", потом встречались в "Старбаксе", что был тоже рядышком с пансионатом. Они заказывали кофе, чай и разговаривали. Разговаривали обо всём на свете. Иногда, где-нибудь в парке, Изольда Моисеевна вполголоса читала стихи. Голос у неё был красивым, глубоким и нежным. Ахмет Ахметович любил рассуждать о политике, а Степан Степанович умел травить анекдоты.

 Так они и жили, делились своими радостями и печалями до той лекции об Украине, которая разделила Ахмета Ахметыча и Степана Степаныча, как делит Днепр два берега.

 Началось всё вроде бы мирно. Лектор обвинил Путина и Россию в аннексии Крыма. Степан Степанович в конце лекции принялся хлопать лектору, вот тут-то Ахмет Ахметович его и осадил:

 - Подожди, Стёпа, чего ты расхлопался! У меня есть вопрос к товарищу лектору. А скажите, уважаемый, имеет ли народ право на самоопределение, или такое право имеют только те, кто громче всего крикнет: я ненавижу Россию?

 Лектор что-то промямлил, ответил ещё на пару вопросов, раздались жидкие аплодисменты. Директор пансионата поблагодарил его и вышел провожать "дорогого" гостя.

 Народ потянулся было тоже к выходу, но возникшие дебаты между двумя друзьями, приостановили толпу, вернули назад.

 - На этот вопрос я тебе отвечу, друг мой, получше лектора - Степан Степанович встал и вышел на середину зала и, не глядя почему-то на Ахмета Ахметовича, сказал:

 - Есть право нации на самоопределение, но не право толпы.

 Ахмет Ахметович даже подскочил на кресле! - А чем толпа в Киеве лучше толпы на юго-востоке? Она что, особенная? Значит, в Киеве толпа имела право забирать власть, имела право громить государственные учреждения, убивать своих оппонентов, а в других частях страны нет?

 Поднявшийся шум в зале, Степан Степанович остановил элегантно, одним движением руки, словно дирижёр оркестр.

 - Там была не толпа! - Его голос сорвался на фальцет.

 - А кто же там был? - не сдавался Ахмет Ахметович. - Я сам видел по телевизору, как все эти, майданутые, швыряли бутылки Молотова в безоружных милиционеров!

 - Что же Вы врёте, уважаемый? - грозно поднялась со своего места черноокая Светлана Банник, украинка из Львова, чем-то похожая на Аксинью из Тихого Дона. - Никто не кидал в этих преступников, как их там?

 - "Беркут" - Подсказал Степан Степанович.

 - Да, в этот самый распроклятый "Беркут"! Они стреляли по людям, вон сколько убили мирных демонстрантов их снайперы! Преступники они! Их всех там надо было переубивать! У меня сын на Майдане, а Вы называете героев "майданутыми", как Вам не стыдно?

 - Ни в кого они не стреляли, и стрелять не могли! Этот дурачина, Янукович, оставил их с вашими бандюгами безоружными! Там, среди них и мой сын, он никакой не преступник, он исполнял свой долг! И стреляли, как- раз ваши бендеровцы! - зашумел вдруг Иван Леонидович - бывший партработник.

 - Ты бендеровцев не трогай, мы здесь не причём. Те были бандеровцы! - выкрикнула София, седая старушка.

 - Долг? Да знаешь ли ты, что такое долг, коммуняка хренов! - Это уже взбушевался Филимон Каменецкий, ещё крепкий старичок из Молдавии. - Вас, русских, надо гнать из Европы! Не достойны вы в ней жить! Вон у нас - оттяпали Приднестровье, а теперь кромсаете Украину?

 - Извините. Но это не по адресу, я белорус!

 - Это кто оттяпал у вас Приднестровье, мамалыга ты, безмозглая? Эта земля никогда не была ни русской, ни молдавской, она украинская! - вмешался Степан Степанович.

 - Не правда, - Ахмет Ахметович подал зычный голос и, расправив плечи, тоже встал. - Земля эта русская, надо знать историю. Да и Киев - мать городов русских, забыли? - И он посмотрел в сторону, где сидела Изольда Моисеевна. Она сидела как-то печально, опустив голову. Ахмету Ахметовичу захотелось подойти к ней и увести её оттуда. Но Степан Степанович не дал ему этого сделать.

 - Ты, мой друг, не смеши людей! Украинцы ничего общего с москалями не имеют. Русские - это помесь угро-финнов и татар, а мы - чистые славяне, варяги! Читать надо новые данные, а не цитировать здесь совковые измышления!

 У Ахмета Ахметовича даже челюсть опустилась. Он побледнел и хрипло спросил:

 - Украинцы и русские не имеют ничего общего? Это ты где же такую хрень вычитал, на майдане, что ли? Так там и не такое кричали, там ваш Правый сектор и про Великую Украину "без жидов и москалей"

призывал строить! Подожди, а ты, Степан, когда же стал украинцем?

 - Да всегда им был. Я, если ты хочешь знать, не Перебенасов, а Перебийнос. Моего батюшку твои краснопузые раскулачили и в Сибирь упекли, где они и умерли. Меня сховала одна русская семья и воспитала. А фамилию я переврал, когда утерял метрики, чтобы русским стать, чтобы и меня не сгубили.

 - Да кому ты нужен был, могли нос перебить - точно, а изгаляться над детьми могли только фашисты, да бандеровцы! - опять вклинился Иван Леонидович.

 - А что Вы знаете про бандеровцев? - опять вмешалась в их спор Банник. - Были они нормальными людьми, патриотами Украины! Да, были среди них и те, кто сотрудничал с немцами, но большинство из них были честными хлопцами, боровшимися с русскими оккупантами.

 - То, как они боролись, я знаю по своей судьбе! Всех взрослых и детей в нашем местечке согнали в один дом и подожгли эти "настоящие украинские хлопцы"! - тихо сказал Арон Борисович и, опустив голову, вышел из зала.

 Народ зашумел. Вот здесь-то и произошло деление на "лагеря". Старички принялись обильно осыпать своих оппонентов и насмешками, и колкостями. "Так же нельзя!"... Зачем обидела человека?"... "А что я такого сказала? Это были фашисты, а не наши уоновцы, которые никогда не убивали евреев! Русских - да, а евреев нет!"... "Врёшь ты, убивали! Именно они и были катами, немцы стояли и смотрели, а ваши бендеровцы и глумились!"... " Не бендеровцы, бандеровцы!"... "Хрен редьки не слаще!"... "Сама врёшь, стерва кацапская!"... "Я не кацапка, я наполовину татарка, и видела своими глазами ваших катов!"... "А что, русских, значит, можно убивать?"... "Тех, кто на нас напал в 39 году - да можно и нужно было!"... "Это ещё почему?"... "Жаль, тебя саму не убили там, бандеровка!"... "А ты - москалька!"... "Да, и горжусь этим!"... Ещё минута и произошла бы драка, но в это время появился Виталий - директор Пансионата. Он был молод и поэтому его звали запросто, без отчества Виталием, или Виталиком.  Повернувшись к одному хлопчику, который дожидался своей бабуси, чтобы отвезти её куда-то по делам после обеда, он спросил:

 - Это что здесь такое происходит?

 Тот, едва сдерживая смех, сказал - Да, эти старпёры так обсуждают международную ситуацию...

 Быстро оценив ситуацию, Виталий, подмигнув парню, громко скомандовал:

 - Отставить! Старая гвардия, наша гордость, в шеренгу становись! Война - войной, обед - обедом! В столовую на борщ, шагом марш!

 Эта шутливая команда заставила людей невольно рассмеяться. Из столовой запахло чем-то вкусным и старички, забыв на время свои "дебаты", поспешили к уже накрытым столам , где хозяйничала мама Виталия - Циля, повар и бухгалтер по совместительству. Она когда-то работала в цековской столовой у самого Щербицкого и её кулинарные способности были известны всей русскоязычной общине городка Эн.

 После обеда старички разбрелись по комнатам, кто в карты поиграть, кто в шахматы, а кто просто почесать языки. В самой большой комнате обычно собирались любители литературы. Ведущей была Изольда Моисеевна. Она иногда читала свои стихи, иногда рассказывала про новинки литературы, про новые фильмы, иногда и просто все сидели и слушали музыку. Одним словом, в эту комнату собирались "интеллигентики", как их называли те старушки, которым такие "посиделки" не нравились. Обычно, Изольда Моисеевна садилась у камина, и начинала тихим голосом свою лекцию-беседу, постепенно втягивая в разговор по душам своих слушателей. Делала она это умело, без менторства в голосе, без излишнего пафоса, с душой.

 На этот раз она не села у камина, а вышла вперёд перед собравшимися людьми и, оглядев их своими искристыми глазами, сказала:

 - Я думала сегодня поговорить о поэзии Анны Ахматовой, но то, что произошло после лекции об Украине, выбило меня из колеи, я не смогу ни читать стихи, ни просто говорить о прекрасном. Всё, что я увидела - это, извините меня, варварство, это не красит нас. Мы все забыли слова одного великого человека, который сказал, я цитирую по памяти: мне не нравится, что Вы говорите, но я жизнь свою отдам за ваше право это сказать... - Она тихонько опустилась на кресло.

 Наступила тишина. Слышно было, как в соседней комнате Виталий и его мать убирают посуду.

 Первым опомнился Степан Степанович.

 - Извините, Изольда Моисеевна, конечно, мы все погорячились, но как здесь смолчишь, когда там - и он показал рукой в сторону комнаты играющих в карты, - там, в Украине, Путин творит геноцид украинского народа?

 - Про какой геноцид ты говоришь, Степан? Ты хоть знаешь, что такое геноцид? - опять возмутился Ахмет Ахметович. - Это не Путин, а твои майданцы натворили такого, что теперь сами не могут расхлебать, дядю Янки просят. Они до сих пор не могут понять, что бесплатного сэндвича, в их случае - бесплатного сала - не бывает!

 Изольда Моисеевна остановила назревающий опять спор, - подождите, мальчики! Что же вы опять? Хотите поговорить на эту тему - так надо это делать цивилизованно, по-человечески, достойно нашего возраста, а не как на майдане!

 - А что Вы, Изольда Моисеевна, про майдан знаете, чтобы его осуждать? - перебила её Лива Примак, которую все боялись за её длинный язык и совкое хамство и называли за глаза "Ливкой-примитивкой".

 - Извините, Лива, я не про киевский майдан, а про... вообще. Когда толпа, а не разум решают всё... Итак, если вы все сегодня хотите поговорить о ситуации вокруг Украины, что ж, давайте, но не на уровне "сам дурак", а построим нашу беседу так: разделимся на две группы, одна за позицию России, а другая за этих, ну ... майдановцев. Выберем ведущего, который будет нейтральным, а в конце проголосуем за резолюцию и отправим её президентам России, США и Украины.

 - Это Януковичу, что ли, - усмехнулся Гарик Петросян - армянин из Баку, чудом уцелевший от погромов там. Был он небольшого роста, чем-то похожим на артиста Гафта, только совершенно седым. Все знали, что озверевшая толпа убила его жену и старенькую мать, а ему удалось спастись чудом, благодаря соседу-азербайджанцу, который спрятал его со взрослым сыном у себя в доме. Гарик вначале отказывался прятаться, порывался пойти за женой и матерью, которые ушли куда-то до его прихода с работы, но когда увидел огромную толпу, рыскавшую по квартирам, он поддался уговору соседа. Тот успокоил Гарика и сына, сказав, что женщин ни один азербайджанец не тронет. Чуть позже Гарик узнал, что тронули всё-таки женщин эти преступники. Жена и мать возвращались из магазина, когда толпа опознала в них армянок... Узнали они это уже в Москве, куда им удалось бежать. Что потом с ними было, Гарик не рассказывал никому. По слухам, сына он отправил к родственникам в Калифорнию, а сам воевал в Карабахе, ходил в атаку впереди всех, не прячась от пуль, словно искал смерти. Но она его минула, пощадила. Американское посольство помогло ему с визой, и он с сыном переехал в городок Эн. Те, кто его помнил как весёлого неунывающего парня, дивились его переменам. Гарик весь поседел, разговаривал мало. К азербайджанцам злости не имел, даже спокойно, без напряга, разговаривал с владельцем ресторанчика в их городке, родом из Карабаха, тоже пострадавшим там, только от армян.

Изольда Моисеевна удивлённо посмотрела на Гарика. Он обычно сидел молча. Только однажды, когда Изольда Моисеевна забыла строчку из какой-то поэмы Лермонтова, он ей подсказал.

 - Ну, какому властителю в Украине, решать Вам, - и села на этот раз в уголке, на стульчик.

 Идея Изольды Моисеевны вначале не понравилась старичкам. Они опять было начали спорить, ссориться, обзывать друг друга, но потом, все пришли к согласию и даже решили создать мини ООН, с её регламентом и уважением к мнению других. Эта идея была подхвачена подошедшим Виталием, и он пообещал организовать в актовом зале что-то наподобие Генассамблеи - с трибуной и микрофоном.

 Первое заседание было назначено на следующую среду. С этим и разошлись.

 Всю неделю Пансионат активно готовился к "прениям". Старички перезванивались, группировались то по национальному признаку, то по интересам; ссорились, мирились, некоторые, в поиске аргументов, засиживались за компьютерами. Тот, кто мог, узнавали через Интернет мнение российских и украинских, а тот, кто знал язык, и американских СМИ.

Ахмет Ахметович и Степан Степанович пытались было перетащить каждый на свою сторону Изольду Моисеевну, но она нежненько улыбалась и заявляла о своём глубоком "швейцарском" нейтралитете.

Пришла среда. Народу в зале набилось много. Пришли даже те, кто никогда не приходил на собрания "интеллигентиков" - игроки в карты, домино, шахматы.

 "Сессию" открыла Изольда Моисеевна. Она пояснила правила "ассамблеи", и регламент "работы Сессии". Её тут же избрали "Генсеком". Она, было, опять притворилась нейтральной Швейцарией, но Арон Борисович поставил точку над её колебаниями, напомнив, что инициатива исходила от неё, а она, как известно, наказуема.

 - Ну что ж, - весело объявила Генсек, - дамы и господа, начнём по порядку. События последних дней взбудоражили весь наш Пансионат, пардон, весь мир. События на... в Украине, грозят новой мировой войной. Я это говорю, не преувеличивая!

 Мы собрались здесь затем, чтобы не допустить её. Кто, если не мы сможем это сделать? Мы - старшее поколение, прошедшее войны и холокосты, голодомор и гулаги, знаем лучше любого политикана, что порох, сконцентрированный там, в Украине, только и ждёт одной маленькой искры. Шутить спичками около ядерного пороха - преступление. Мы, а не молодые, не испытавшие лихолетий войн, дети и внуки, должны остановить генералов, политиков. Остановить зло...

 Изольда Моисеевна говорила простые вещи и с удивлением замечала, как зал менялся, как становилась хрустально-торжественной тишина в этом небольшом зале, как светлели глаза у её сотоварищей. Она и сама менялась, её голос, вначале притворно-официальный, становился искренним и шёл из самой души. Слово, забытая его библейская сила, становилось вновь Богом в её устах! Оно напрямую, обойдя нажитые фильтры восприятия повседневности, вливалось в души этих согбенных старостью и болезнями людей. Они почувствовали себя ЛЮДЬМИ!

 - ... и мы это сможем! - Изольда Моисеевна закончила свою речь. В зале стояла первозданная тишина. Кто-то негромко всхлипнул. Всем вдруг стало почему - то совестно, никто не хотел спорить, дебатировать.

 - Слово от украинской делегации представляется г-ну Степану Перебийносу, - наконец объявила, оправившаяся от такого поворота дел, Изольда Моисеевна.

 Степан Степанович медленно встал, почесал затылок и нехотя зашёл на небольшую трибуну, которую Виталий мастерски скопировал с настоящей, ооновской.

 - Я вот здесь заготовил спич. То есть речь. Хотел заклеймить позором москалей, за их вечное стремление к порабощению украинского народа. Вот она речь, - он поднял над головой толстую кипу исписанных страниц. - Здесь сто с лишним страниц обвинений России, русских. Я написал там и о личном, о слёзах моей матери, когда нас грузили в вагоны как скот и везли в Сибирь. Я вспомнил, как убивался отец, когда хоронили матушку, умершую от воспаления лёгких в этой проклятой Сибири. Я вспомнил и о том, как пропал в Трудармии отец, и как я остался один. Такое не забывается... Я писал этот документ, эту историю моей горькой жизни и плакал. Плакал, как плакала вся Украина от высочайшей несправедливости, которая выпала на её долю. Вот эти слёзы и оросили семена той ненависти, которая, как перегной, дала ростки свободе, и эта свобода, наконец-то, взошла на Майдане, где встали во весь рост внуки и правнуки тех людей, которых русские сгноили в концлагерях... Я не спал всю ночь. Я думал о пережитой жизни, о тех неимоверных страданиях, которые выпали на долю моего народа. К утру я заснул, и приснилось мне, что я стою перед Богом, стою со всей своей ненавистью и обидой, а Он смотрит на меня и в его глазах один вопрос: И это всё, с чем ты предстал передо мной? И здесь я проснулся...

 Целый день этот сон не давал мне покоя. Я, многие здесь знают, верующий человек. Увиденное во сне я воспринял серьёзно, и не знал, что бы эти слова Господа значили? Но потом, я отогнал свои думы, относя их к последствиям моих размышлений о жизни, когда я писал эту речь. И вот сейчас, после Ваших слов, Изольда Моисеевна, мне вдруг стало стыдно, стыдно за себя, за свои грешные мысли, за гнев к русским, которых я всю жизнь в душе проклинал, забыв про тех из них, кто страдал с нами в одном гулаге, кто спас меня, когда я остался сиротой, кто поделился последней краюхой хлеба... Мне стало стыдно и за то, что находясь на финишной прямой, я ничего не сохранил в душе доброго, ничего такого, с чем бы я мог предстать перед Всевышним...

 Слушая Вас, моя дорогая подруга, я понял свою ошибку, свой великий грех: я всю свою жизнь лелеял месть, а надо было лелеять любовь к ближнему, надо было научиться прощать и передать это своим детям, внукам...

 Я с ужасом думаю о людях, которые и в Украине, и в России сейчас вздрагивают от шума танков на улице, о том, как матери молят Бога бессонными ночами, чтобы Он не допустил войны. А ведь не Он её допускает, а мы сами. Стоит ли национальная чванливость любой из сторон жизни человека, чьего-то сына, мужа, отца? Ну, когда же мы поймём, что так жить нельзя?

 Степан Степанович подошёл к урне для мусора и бросил туда свою заготовленную речь. В зале опять воцарилась тишина.

 Ахмет Ахметович встал и зашёл на трибуну.

 - Изольда Моисеевна, простите, что нарушил правила нашей игры, вышел без объявления. Но, думаю, что разыграть свои роли сегодня нам не удастся, слишком за серьёзную тему мы взялись. Эта тема в наших сердцах, в наших мыслях. И хоть мы уехали оттуда, из бывшей Родины, и хоть клянём её за то, что изуродовала она наши жизни, но вычеркнуть её нельзя. Она - это мы. И то, что там произошло и происходит виноват не только Путин или эти с майдана, виноваты все мы...

 Я тоже заготовил речь, как мы и условились. Хотел напомнить своему оппоненту то, что мы всё-таки народы-братья, и то, что русский народ пострадал от всех этих гулагов и голодоморов больше, чем другой народ, и то, как его сейчас пытается удушить своими санкциями Запад. И дело не в Украине, после распада Союза, всё шло к этому. Сначала русским говорили - распустите Варшавский Договор, а мы распустим НАТО, - не распустили, - потом, что не будем принимать в свои ряды приграничные с Россией страны, - приняли; потом раздербанили сербов, Ирак, потом..., да вы всё сами помните! Всё это проходило и идёт под красивыми фразами о демократии. Теперь мы понимаем - всё нам врали. Путина можно не любить, но ведь он сказал правду, сколько же можно нажимать на пружину, ведь все же видят, что уничтожить хотят Россию. Но они не понимают, что уничтожив Россию, никому лучше не будет! Вон, ваххабизм, как раковая опухоль расползается по всему свету! Даже бывший премьер Великобритании вчера сказал об этом! Вот с этим я и шёл сюда. Шёл, чтобы доказать законность действий России и в Крыму, и в других частях мира. Мне казалось, что доказать это - не сложно. Закон, он, как известно, что дышло. И самый запутанный закон - это международный. Ведь там, в одном параграфе стоит и право нации на самоопределение, и право на нерушимость границ! Но, после всего услышанного сейчас, я понял, что я не прав! Я отказываюсь от защиты своей страны России...

 Изольда Моисеевна и ты, мой друг, Степан, вы абсолютно верно сказали, нет такого права у людей: убивать себе подобных! Я неверующий, но и я, оставаясь один на один со своей совестью, терзаюсь тем, что прожил свою жизнь как-то буднично, ничего не совершив такого, чтобы мною гордились мои внуки. Что я оставлю после себя? То, что радовался присоединению Крыма к России, что в Украине идёт раздрай, мол, так им и надо, этим хохлам? Нет, я кривил душой. Не радоваться надо чужому горю, а кричать во весь голос: Дети наши, остановитесь, не повторяйте наших ошибок, остановите войну!!!

 Простите, друзья, но из меня дипломат не вышел. - И Ахмет Ахметович тоже бросил свою заготовленную речь в урну.

 После Ахмета Ахметовича заговорили все разом. Потом на трибуну стали подниматься другие старички. Гарик говорил о бакинской и сумгаитской резне, Заида о несчастиях таджиков, Алекс об истреблении коммунистами  уральских казаков, Нино об осетинах и грузинах, Закир об азербайджанцах... Люди не ссорились, не винили, а говорили, каялись, плакали... В зале сконцентрировалась боль народа бывшей страны, уже не существующей страны, боль обманутого народа. Эти, прожившие свою жизнь старики, просто рассказывали каждый о своей жизни, а выходило, что судили себя, своё время, своих правителей, бывших и настоящих. И долгим был тот разговор-суд...

 В конце "сессии", Изольда Моисеевна предложила написать письмо-резолюцию двум президентам - Обаме и Путину. Турчинову писать отказались единогласно, всё-таки и не очень законным он был, да и, как не крути, "пострадавшая сторона".

 Так и сделали. Вначале письмо было большим, туда вносились все предложения старичков. Но потом они поняли, что в таких случаях нельзя мельтешить, и написали кратко. Изольда Моисеевна поставила текст письма на голосование, и оно было принято единогласно. Его передали Виталику, который обещал отослать по адресатам.

 Собрание закончилось, люди стали расходиться, а те, кто жил подальше, потянулись к автобусу. Виталий завёл мотор и автобус медленно, словно тоже был старичком, выехал на улицу.

 Изольда Моисеевна вышла из пансионата одной из последних. "Мальчики" стояли у выхода и поджидали её. С гор медленно накатывалась грозная, чёрная туча, дул прохладный ветер, но на душе у Изольда Моисеевны было тепло и, по-весеннему, молодо. Она вздохнула и, взяв своих ухажёров под руки, повела домой.

 Виталик развёз всех своих старичков, закрыл пансионат и тоже поехал домой. Он был разведён и жил с матерью. Циля смотрела какой-то "новорусский сериал" про казаков. Он налил себе пива, взял газету и устроился в своём кресле под торшером.

 - Как там, не подрались эти "политики"? - Циля спросила, не отрываясь от экрана.

 Виталий улыбнулся и кратко, с иронией, рассказал ей всё, что там произошло.

 - Ах, да, они ещё написали обращение к Обаме и Путину! - засмеялся он.

 Циля строго посмотрела на сына. - А где оно, это обращение?

 - Да я уж и не помню, куда я его дел.

 - Ты что, выбросил его? - нахмурилась Циля.

 - Мама, и Вы туда же! Неужели Вы думаете, я его, действительно, отошлю? Кто его будет читать, а прочтут - посмеются и выбросят.

 - Сейчас же найди и принеси его мне! - Голос Цили зазвенел негодованием.

 Виталий удивлённо посмотрел на мать, такой её он не видел с детства, когда она отчитывала сына за особые провинности.

 Он вышел в прихожую, открыл портфель, там "документа" не было.  "Наверное, оставил в Пансионате!" - недовольно подумал Виталий и, открыв гараж, сел в машину, чтобы съездить в свой офис. Неожиданно на другом сиденье он увидел бордовую папку, куда Изольда Моисеевна положила ту "резолюцию". Виталий улыбнулся и, взяв "документ", пошёл к матери.

 Циля открыла папку. Там был один лист, с небольшим текстом-резолюцией:

 Уважаемые президенты Владимир Путин и Барак Обама!

 Зная, как Вы чрезвычайно заняты, будем кратки. Мы не дипломаты, поэтому не судите нас строго за то, что будем говорить не витиевато, а прямо, как говорили с вами, возможно, Ваши родители.

К Вам обращаются ЛЮДИ, простые люди, маленькая частичка Человечества, озабоченные событиями вокруг Украины. Мы Вас просим: остановите генералов! Остановите их пока не поздно! Пожмите руки друг другу, взгляните честно в глаза, поговорите. Поговорите не как враги, а как братья. Поймите, на дворе иной век, Холодная война закончилась! Пора распустить военные союзы, блоки и заняться уничтожением оружия массового поражения и полным его запретом. Наука развивается стремительно, пройдёт немного времени и секреты создания ядерного оружия будут доступны всем и большим государствам, и маленьким, и преступникам. Появится новое поколение оружия, которое уже ничем не остановить.

 Вы, наделённые исключительной властью в этом мире, должны понять всю свою ответственность за судьбу Земли! Найдите в себе мужество избавиться от гордыни и ненависти, мщения и злорадства. Ведь Вы представляете не себя, даже не свои страны, а всё Человечество!

 Недавно скончавшийся великий поэт Габриэль Гарсиа Маркес, сказал перед смертью: "Боже мой, если бы у меня было еще немного времени, я заковал бы свою ненависть в лед и ждал, когда покажется солнце... Человек имеет право взглянуть на другого сверху вниз лишь для того, чтобы помочь ему встать на ноги..."

 Думаем, что нам не надо объяснять того, что эти слова Великого сына Земли являются предостережением Вам о том, что жизнь Человека как огонёк, который легко затушить...

 Далее шли подписи. Циля взяла ручку и тоже поставила свою подпись в конце списка.

 - Завтра же отправь это письмо заказной почтой, с уведомлением. - Она строго посмотрела на сына.

 - Мама, ну, Вы-то, не будьте наивной! - покачал головой Виталий. - Неужели Вы думаете, что это наивное письмо старичков что-то изменит?

 - Капля - камень точит! - твёрдо сказала Циля. - Уведомление покажешь мне лично.

_________

Все имена в рассказе вымышлены. Не существует и Пансионата с таким именем, но события, разговоры, фразы "героев" - списаны с "натуры".

Павел Кожевников, Колорадо Спрингс, США.